Отражение на лезвии

      «Песья яма»       Это место уже давно не видело боли, а добра — не знало даже на уровне концепции.       Многие года здесь псы душили псов, упиваясь кровью собственных братьев под вопли пьяных и воодушевленных мужиков: гвардейцев, рыбаков, аристократов — всех! И золото проходило по их шубам мурашками, перетекая из рук в руки.       Меняются года и время, но это место, похоже, не хочет поддаваться течению изменений. Ведь мрак до сих пор живет в сердцах тех, кто приходит сюда. — Где Корво? — раздался в тишине грубый бас Дауда. Он произносил это столь сухо, что вопрос казался утверждением.       Бывший лорд стоял возле юного китобоя с тёмными волосами. Тот тяжело дышал, жадно заглатывая воздух, словно дышит им последний раз в жизни. Впрочем, кто знает, может однажды так и будет. Он прижал ноги к груди, укрывая нежный живот, который только что выдержал на себе несколько сильных ударов.       Позади послышались звонкие звуки удара металла о металл. Дауд резко повернул голову к источнику шума, перекладывая крупный железный брусок с одной руки в другую.       Эбнер сидел в полуметре от другого китобоя. Он со скучающим видом наблюдал за успокаивающимся пленником напротив.       Черт, почему офицер выглядит так спокойно? Словно человек в двух шагах от него — обычный бездомный воришка, а не профессиональный убийца. Светловолосый приспешник Корво подогнул под себя ноги, словно стараясь убраться подальше от зрелища перед собой. По всей видимости, он пытался сесть по-другому, но у него это плохо получалось.       Китобой все ещё не выглядел грустным или выжидающим, лишь с пустыми глазами наблюдал за Даудом и его действиями. Меченый всегда чувствовал этот взгляд на себе, ледяной, как воды Ренхевена в месяц Холода. — Он вам ничего не скажет, — проронил блондин, почувствовав на себя внимание. — Еще увидим, — огрызнулся Дауд. Бывшего лорда бесит бетонная самоуверенность в его голосе, потому что так говорят люди, державшие ситуацию под контролем. А китобой не имеет права им манипулировать. — Почему? — поинтересовался Грир, встревая в диалог. Ассасин недовольно рыкнул, посмотрев на своего соратника. Китобой так же повернулся к нему, начав говорить. — Корво приказал ему убить меня. Думаю, вы прекрасно понимаете, что он бы не отправил кого угодно убивать предателя. — Предателя? — похоже, эти двое явно решили игнорировать явную угрозу и недовольство рядом с собой в лице Дауда. — Я уже говорил. У меня с Корво свой счет. Достаточный, чтобы содействовать его врагам. Будь я на его месте, сделал бы все возможное для того, что бы информация обо мне и моих союзниках, не попала в руки тех, кто спит и видит мою голову в трех метрах от тела. — Ворон убивает своих? — тычет пальцем в небо Эбнер, и, судя по тому, как собеседник опустил взгляд, его догадка не далека от правды. — Он невообразимо упёрт и переубедить его невозможно, — выдаёт китобой, — к сожалению, — добавляет он, спустя несколько томных секунд. — Мастер… — внезапно начинает хрипеть парень рядом с Даудом. Мужчина с интересом повернул голову в сторону юнца. Ни вчера, ни сегодня он не выдал ни слова под пытками, а сейчас, вдруг, начинает говорить? Неужели эта тема настолько для него важна? — Мастер пытается всех нас уберечь в это неспокойное время. Помочь нам! — В неспокойное время, что он сам создал. Ты о нем слишком высокого мнения. Поверь мне, благополучие новичков интересует его в последнюю очередь. Он не должен был, соглашается на тот контракт, на ту работу. Я предупреждал его о последствиях, — взгляд ассасина скользнул со своего коллеги назад на Дауда, — и они не заставили себя долго ждать. — Ты… — выдавливает темненький, поднимая верхнюю губу. — Лучше. Просто. Заткнись, — шипит голубоглазый, качнув головой вперед. — Ты все равно ничего не знаешь. — Раз уж ты так сильно желаешь его смерти, тогда ответь на мой вопрос, — возвращает себе лидерство в разговоре человек со шрамом, наблюдая за реакцией своего собеседника. — Так и быть. Я не стану убивать тебя. Переживешь Корво, порадуешься немного. — Вы все равно не поверите мне, как и не верите, что Эмили находится в «Золотой кошке». Да и к тому же, вам, ведь, будет выгоднее избавиться от ненужного бремени, в виде пары опасных, опытных убийц. Гарантий нет, — столь очевидный факт нельзя было отрицать. Дауд несколько мгновений сверяет пленника взглядом в ответ, после чего вновь смотрит на второго парня.       Сцепив зубы за губами, он смотрел на всех из-под покрывшегося испариной лба. Заметив на себе внимание изувера, китобой поднимает голову чуть выше и заглядывает прямо в глаза.       Дауд, как никто другой, знает этот взгляд — он им ничего не скажет. Не от верности, так из принципа. Это раздражает, пусть буквально с десяток дней назад он был таким же. Таким же жалким, разбитым, цепляющимся за ненависть ради выживания. Брошенным, кажется, самой Бездной и никому такой не нужный.       Дауд внезапно поймал себя на мысли, что ему жаль человека, которого он пытает. Того, к кому одновременно с жалостью испытывает и искреннюю ненависть, и презрение. Мужчина заглатывает тяжкий ком в горле и резко разворачивается. — На сегодня, пожалуй, достаточно, — выдыхает он нехотя, покидая арену.       Дауд не следит за тем, что происходит за его спиной. За тем, как все присутствующие провожают его странным взглядом; за тем, как Эбнер кивает ближайшему китобою, и как тот спокойным шагом следует за меченым. Мужчина идет почти по инерции, погруженный в себя.       Правильно ли он поступает? Стоит ли быть столь к ним холодным и жестоким?       Конечно же. Эти люди просто так ему ничего не скажут. Они просто не могут так поступить. Они виновны во всем, что случилось. У них нет мотивов содействовать ему.       Не успела пара закрыть «Песью яму», как спокойный, красивый женский голос раздался рядом с ними: — Я знала, что смогу найти вас здесь, — говорит Лидия — работающая женщина с приятными очертаниями тела и мягким лицом — подходя ближе и привлекая к себе внимание. — Адмирал ищет вас, Дауд. — Хорошо, — изувер бросает в неё это слово, точно кинжал в цель. Горничная дрогнула в плечах, после чего поспешила уйти от греха подальше. Офицер весело хмыкает. — Интересно, что нужно адмиралу? — спрашивает Эбнер сам у себя, спускаясь по небольшим ступеням. — Исполнитель, — отвечает Дауд на риторический вопрос. Он делает глубокий вдох, расправляя плечи, прежде чем последовать за офицером.       Они в тишине подходят к пабу. Соратник остановился у входа. — Пойду, проверю Самуэля, — говорит черноволосый, останавливаясь и кивая изуверу. Дауд впал в небольшой ступор — из-за внезапности решения — но быстро и рассеянно ответив кивком на кивок, заходит в здание.       Заметить новое, для бывшего лорда, лицо было не сложно.       Смотритель Мартин — а по особенной форме Аббатства понять что это именно он не составило труда — прибыл к заговорщикам несколько дней назад, но они не пересекались прежде.       Среднего телосложения мужчина с короткими темными волосами и прямым лицом. Его прическа не отличалась каким-то изяществом, и служила лишь тому, чтобы не давать назойливым волоскам лесть в глаза. Чего таить греха, Дауд носил похожую. Известной золотой маски рядом не наблюдалось.       Смотритель стоял в шаге от адмирала и был чуть его ниже. Как только асассин приблизился на достаточное расстояние, член Аббатства оборонительно скрестил руки на груди, расправив плечи. Тиг обладал прямым носом, узкими длинными губами и внимательным взглядом. Заметив Дауда, мужчина слегка прищурился, бегая по нему глазами, словно пытаясь прочитать что-то между строк маленькой книги.       Интересно, жалеет ли он хоть одного из тех смотрителей, которых мужчина убил в канцелярии и видел ли он его в ту ночь? Был ли он «в зоне поражения»? Выставлял ли клинок, дабы не выбиваться из массы? Выходил ли под дождь? — Дауд, — поприветствовал его Хэвлок, — ты знаешь смотрителя Тига Мартина? Именно он помогал нам в твоём освобождении, — адмирал повёл стаканом с пенным пивом в сторону стоящей рядом персоны. — Правда? — риторически переспрашивает Крамер, рывком переводя внимание на упоминаемого. — Что ж, тогда я искренне вам за это благодарен. — Я чту за честь то, что помогаю бравому делу и вам… Дауд, — запнувшись, протягивает Мартин. Бывший лорд смерил его длинным взглядом. Тиг определенно был предупреждён о его состоянии. В этом нет ничего плохого, но складывалось неприятное ощущение особенности, в самом плохом понимании этого слова. — Впрочем, — продолжает смотритель, — стоит отметить, что если бы не ваш друг, офицер Грир, вы бы, вероятно, находились за решёткой немного дольше. Нам повезло, что адмирал нашёл его. — Воистину. Тем не менее, давайте о главном. Позавчера ты принёс нам лучик надежды, Дауд: в записях Кэмпбелла было все необходимое. Теперь мы знаем, где держат Эмили Колдуин, — молвил военный. Бывший лорд замер на этих словах, перестав дышать. Страх, надежда, предвкушение и пустота — цветами распустились внутри.       Где же? — Она в «Золотой кошке», кто бы мог подумать! — провозглашает Мартин, заставляя изувера на мгновение выпасть из мира, выдохнуть, тут же помрачнеть, отводя взгляд в сторону.       Китобой не врал.       Эмили действительно в купальнях «Кошки». Это все входило в его план? План того, что бы убедить Дауда в своей «безопасности»?!       Выдержав паузу мужчины рядом продолжают: — Но, есть одно печальное обстоятельство… у нас на пути стоит родня Тревора… — говорит адмирал немного тише. — Кастис и Морган, — тут же подхватывает Дауд, все еще не осмеливаясь посмотреть на своих собеседников.       Чужой его подери, Дауд знал все это уже как несколько дней! Блондин говорил правду. Черт! Уж лучше бы он слишком правдоподобно врал! Вруна ненавидеть легче… — Именно, — продолжает адмирал, — они держат Эмили, а кроме того, именно им принадлежат голоса, которых нам не хватает в Парламенте, — Хэвлок отпивает еще часть хмельного напитка. — Да. Они должны умереть, — продолжает Мартин, вновь привлекая внимание Дауда.       Очень странно слышать столь уверенную холодность в его голосе при подобном вопросе. Разве все то, что сейчас происходит, не противоречит Семи Запретам? Лживый язык, Беспокойные руки, Рассеянный ум? Похоже, смотрителя это не очень волновало. — Впрочем, самое важное — доставить Эмили сюда. Где мы сможем защитить её, пока не избавимся от лорда-регента и его прихвостней, — Тиг размыкает руки. — Лорд Пендлтон ожидает вас у причала. Он хотел объяснить вам задание лично. Пусть объясняет — думаю, так ему будет легче, — Дауд кивает на слова смотрителя и, попрощавшись с адмиралом, привычным маршрутом направляется наверх, дабы взять обмундирование.       Учитывая, что Фаври и Тиг все равно самостоятельно объяснили ему ситуацию — на толковые способности Тревора они не очень надеются.       Спустившись вниз и выйдя наружу, Дауд сразу же замечает мужчину в белом костюме. Найти аристократа в тени самодельной арки не составило труда. Он стоял у верхних ступеней, скрестив руки и уставившись в незримое где-то впереди себя. — Дауд, позвольте вас отвлечь, — привлекает к себе внимание он, как только убийца с маской в руках подходит ближе. — Конечно, лорд Пендлтон, — мужчина старательно делает вид, что не понимает, о чем именно сейчас пойдет речь. Но грустный взгляд Тревора окончательно вбивал в него правильную мысль.       На самом деле, если задуматься, Дауд вообще никогда не видел его подавленным. Они регулярно встречались в Парламенте и на различных светских мероприятиях, но младший наследник семьи обычно спокоен, и лишь когда подвыпьет: смелеет, злится и бурчит, но не грустит.       Аристократическая жизнь точно сказывается на нем — это видно сразу. Надменно-спокойная маска, присущая почти всем представителям высшего света хмурой столицы, давно приросла к его лицу. Даже сейчас он выглядит именно так — благородно, спокойно, сдержанно — и лишь тусклый свет в глазах, заметные красные круга да упавшие натянутые губы говорят об плохом самочувствии. Причем, достаточно длительном. — Дауд, я хотел поговорить с вами лично. Как вы уже знаете, вам предстоит убить моих старших братьев: Моргана и Кастиса. Вы ведь знаете, какие ужасные они люди, но уверяю, все еще хуже, чем вам могло казаться, — лорд достаёт карманную фляжку, и внимательно всматривается в неё, словно пытаясь отыскать там ответы на свои вопросы. — Их жестокость не знает границ, — точно вспомнив что-то нехорошее, Тревор немного отпивает. Тяжело выдохнув крепкий алкоголь, он продолжает: — Далее: они верные союзники лорда-регента, — он продолжает менее воодушевленно, ибо вся эта тема заметно давит на него. — Пока они в Парламенте, Барроуз набирает силу, а нам не хватает голосов, дабы воспрепятствовать этому. Все знают, что они пользуются его расположением, наживаются на чужом богатстве. Скажем, не каждая семья, выселенная из дома и отправленная в карантинную зону, на самом деле заражена чумой, — он снова делает небольшой глоток. — Я предупреждал братьев, но они никогда не слушали меня, — Тревор внезапно выравнивает интонацию и она становится холоднее, а взгляд его фокусируется на собеседнике, или скорее, слушателе. — Я уверен, сегодня они вновь будут развлекаться в «Золотой кошке». Их охраняет городская стража. Много городской стражи, так что будьте аккуратнее, — между ними повисла некая неприятная пауза. Лорд отводит взгляд, и колупает им где-то за спиной Дауда.       Подобное поведение обычно не свойственно аристократам вроде него. Но мужчина прекрасно понимает, почему Пендлтон не следит за ним больше нужного — ему сложно смотреть на человека, который с легкостью может зарезать его же собственных братьев буквально через несколько часов. Да и сам Тревор, на самом деле, недалеко от них ушёл.       Какими бы назойливыми, вредными и громкими не были Морган и Кастис, мужчина все же рос с ними в одном доме многие года. А сейчас им нужно умереть. Просто потому, что он выбрал другую сторону, потому что их пути вновь пересеклись, и потому что они мешают ему идти дальше.       Ассасин чувствовал острую нужду сказать ему что-то, но Дауд прекрасно понимал — каждое слово будет Тревору ножом входить в печень, сильнее разрывая невидимую рану. Поэтому, он лишь облизнул сухие губы. — А теперь, ступайте и сделаете это… пока я не передумал, — лорд вновь смотрит на свой флакон. Асассин делает несколько шагов вперед, сходя с первой ступеньки, прежде чем бросить на аристократа последний взгляд через плечо.       «Сочувствую» — застряло в его горле. Дауд пытается выдавить это из себя, но терпит неудачу и, горько выдохнув немое слово, просто идет дальше.       Внизу его встречает уже привычная картина.       Небо все ещё было укрыто слоем дырявых облаков, опуская мир в неприятную полутень. Редкие же лучи солнца падали на землю и множились на мокрых дорогах. На пирсе стояла пара персон — лодочник и офицер. — На пару слов, — Дауд подзывает к себе Грира. Кинув некий неуверенный взгляд в сторону Самуэля, тот подходит ближе. Они находились на достаточном расстоянии, чтобы при шепоте их сложно было расслышать. — Да? — заинтересовано говорит Эбнер. Дауд хватает его за манжет рубашки, заставляя немного нагнуться к себе и оставить, если повезет, десяток сантиметров личного пространства. Офицер, явно не ожидавший подобных действий — или этого разговора в принципе — выглядит неловко. Его уши горят на солнце, и взгляд уходит в сторону, путаясь в камышах. — Если Хэвлок, либо кто-то еще, будет говорить с китобоями, я хочу, что бы ты внимательно их слушал, — грубо рокочет ему Дауд, перекладывая в чужие ладони связку ключей. — Главная цель Лоялистов — возвращение Эмили на престол, а не Корво. Все, что китобои могут знать, — только моя забота, — офицер понимающие кивает, пряча ключи в кармане штанов. — Можешь не волноваться об этом, Дауд. Лучше сфокусируйся на поисках леди Эмили, — фыркает Эбнер, пропуская изувера к воде. Дауд всматривается в странную улыбку соратника еще несколько секунд, прежде чем принять немое предложение и подойти к Самуэлью. — Вы готовы отправляется к «Золотой кошке»? Я отлично знаю этот маршрут, ибо мне неоднократно приходить отвозить туда лорда Пендлтона, — говорит тот. — Прошу, только без подобных подробностей… — вздыхает мужчина, садясь на привычное место и надевая маску. Лодочник хмуро улыбается, и они вновь отправляются в путь.

***

      Сегодня, что неудивительно после несколькодневной непогоды, было очень душно.       Кинув взгляд на небо, Дауд подмечает, что шторм, похоже, покинул столицу, дав ей время на небольшой отдых меж несчастьями стихий. Стая наглых чаек, качалась на ветру, сопровождая лодку под собой. — Дауд, я подвезу вас поближе к «Золотой кошке», но остаток пути вы пойдете сами. Вход в заведение рядом с площадью Холджера, — начинает говорить Самуэль, когда на горизонте показываются знакомые улицы и дома Винного квартала. — Самое главное — чтобы девочка, Эмили, вернулась к нам живой и здоровой. — Главное — найти её, уж о её безопасности думать не стоит, — поправляет Дауд, но лодочник, похоже, не понял, о чем тот говорит и просто продолжает. — Там двое Пендлтонов, а значит, и стражи хоть отбавляй. После истории с Кэмпбеллом лорд-регент здорово испугался. Знакомый лодочник говорит, что стража поставила пару сторожевых вышек. Слэкджов мог бы подсказать, как легче пробраться в «Золотую кошку». Если только сразу не зарежет, конечно. Это ведь его территории. Он и его парни, бандиты Боллт-стрит, засели на старой винокурне. Они продают эликсир, которым народ лечится от чумы, — лодка мягко качнулась на волнах, прибиваясь к берегу. Лодочник выходит первым. — Я затаюсь, но буду приглядывать за вами. Я знаю, вы ради Эмили на все пойдете, — Дауд легко покидают судно вслед за этими словами. — Звучит грозно, — Самуэль ответил лишь рассеянным кивком.       Не успевает Дауд сделать нескольких шагов по скользкому мулу, как громкий раздражающий звук сирены прорезал пространство, заставив, кажется, всех, застыть на месте.       Найти источник звука — большую крутящуюся башню — не составило труда. Её белый прожектор окрасился красным, напоминая глаз-луну над водной гладью, указывая куда-то вперед. Вверху, на мосту, толпой побежало несколько людей. Они слепо рвались вперед, волоча за собою ноги, лишь бы только убраться подальше от ужасного металлического зверя. Шипящий звук сопроводил снаряд, летящий прямо в толпу, и там в мгновение раздался грохот.       Взрыв.       Дымящиеся тела разлетелись в разные стороны. Несколько трупов перелетело через край и упали в мутную воду, вызывая брызги. Одно из тел с неприятным хлюпающим и хрустящим звуком чуть не свалилось асассину на голову. Благо, он вовремя юркнул в тень моста. Машина издает ещё один громкий звук и успокаивается.       Решение не попадаться этой штуке на глаза было принято моментально и без колебаний. — Что это было? — растерянно и громко завопил кто-то со стороны улиц. — Плакальщики. Целая группа, — так же отчеканивает стражник, судя по шуму, где-то прямо над ним. — Откуда тут плакальщики? — задался вопросом ещё кто, находящийся ближе. — Та хер его знает… — дальнейшие слова разобрать убийце не удалось, так как гвардейцы начали говорить тише.       Выловив момент, Дауд, используя магию, украдкой проскользнул по лестнице через мусорные баки к небольшому отдаленному переулку. Подальше от толпы.       Там незадачливо курил один из местных мирных жителей. Это отчетливо читалось в его старой, грязной одежде, закрывающей все тело, помимо шеи и головы.       Увидев перед собой Дауда, возникшего буквально из воздуха, он застыл на месте, выпучив глаза. Страх и удивление на его лице быстро переменились неким примирением и отчуждением. Дрожащими руками он подносит сигару к губам и делает достаточно большую затяжку, упорно притворяясь, что рядом никого страшного нет.       Поняв, что курящий не представляет угрозы, мужчина в волчьей маске спрятался за угол и выглянул наружу.       Восемь противников: один офицер, три сержанта, трое рядовых и сторожевая вышка. Все это добро находилось только на причалах Винного квартала. Что же ожидает его дальше? Десяток стражников на одну живую душу населения? Хайрем действительно хорошо расщедрился на охрану. А это значит, что ему действительно есть, что защищать.        В прошлый раз бывший лорд удачно избежал все случайные и ненужные встречи, направляясь к верховному смотрителю. Все же ночь (да и к тому же с дождем) отлично скрывает нежданных гостей, но сейчас, при свете дня подобное провернуть будет сложнее. «Лорд-защитник, когда пойдете к «Золотой кошке»… больше смотрите на небо и в окна. Корво будет наблюдать, » — эхом раздалось в голове, заставляя смотреть вверх. — Убирайтесь прочь! Не трогайте моих пташек! — вдруг послышалось с другой стороны улицы, неизменно привлекая внимание.       С балкона первого этажа старая женщина бросалась посудой в мужчин на дороге, и та вдребезги разбивалась в нескольких сантиметрах от них, разнося шум по всей округе. Но, по всей видимости, гвардейцы не собирались даже думать о том, что там происходит. Что уж говорить о том, чтобы сходить и проверить. Ещё по шапке надают за то, что не на своем посту. — Да отстань ты, старая карга! — рявкнул на неё большой коренастый мужчина в рабочей одежде с подтяжками и в старой шляпе. Он помахал перед собой массивным смуглым кулаком, но все равно отошел дальше, чтобы старушка не смогла достать его одним из керамических изделий. Старая женщина, на вид этак под 80, прижала скрюченные руки к груди и сильно прогнулась в спине, как только угроза миновала. С этого расстояния она походила на плакальщика, и лишь вид ссоры и звук её вполне живого голоса заставлял Дауда не сомневаться, что она все ещё в своем уме. Смуглый сплюнул в её сторону и скрылся за зданием. По всей видимости, там улица заворачивает налево. — Хоть одно слово… — рыкнул Дауд, повернувшись к курящему человеку рядом с собой. — Я никого не видел, — обреченно бросает тот, перебивая.       Изувер не двигается пару мгновений, проверяя работягу глазами. Тот продолжает курить. После, быстрым взглядом окидывает крыши и окна соседних домов. Никого не видно.       Лишь после этого, он, вскарабкавшись на подвес, подкрадывается к вентиляции и из неё прыгает на металлическую конструкцию, что обычно придерживала громкоговорители.       Асас чувствовал себя максимально некомфортно в подобной ситуации. Под одеждой ходили мурашки, от плохих мыслей, переживаний. Казалось, за ним наблюдают. Мужчина бросил взгляд на стоящего в переулке бедолагу, думая, что это он следит за траекторией движения человека в маске. Но незнакомец лишь выкинул окурок в стопку мусора, и, опасливо осмотревшись по сторонам, трусцой побежал под домами.       Дануолл умирает на глазах.       Когда-то красивые и ухоженные улицы наполнились продажными стражниками, а переулки — горами мусора и трупов несчастных. Оставшиеся люди погрубели и уподобились крысам, от которых и прячутся. Они живут в тенях руин, опасливо смотря по сторонам, и не высовывают нос, когда того не требует ситуация. Они бегут от опасности, потому что у них все ещё остался самый ценный дар человечества — жизнь.       И, остановившись на мгновение на середине переулка, ты больше не услышишь детей, что играют в прятки, не почувствуешь запах рыбы, сыров и хлеба, не увидишь ухоженных цветов в окнах, ярких вывесок и людей, что кружат в такт уличным музыкантам, не восхитишься рокочущими колесницами. — Это ты, мой дорогой? — снова раздался голос старухи. Мужчина на надстройке посмотрел вниз, ожидая, что к ней вернулись те громилы, но обнаружил только пустую улицу. Дама же… смотрела прямо на него. — Суженый мой, пташечка, не бойся, иди к маме, — явно настаивала она. Мужчина в маске потупил некоторое время. Интересно, что от него требовалось старой женщине? Дауд уж собирался проигнорировать её, но остановился. Она ведь уже его заметила, да и что закаленному в боях воину может сделать старая женщина? Ударить тарелкой по голове? Он метнулся на ближайший фонарный столб, а с него уже на железный балкончик, где она стояла с мгновение назад. Приземление вышло не совсем мягким, но он ничего себе не сломал и это главное.       Оказавшись в её доме, Дауда окатило неприятное липкое чувство мрака. Оно нитями пронизывалось через него и клубами вертелось меж пальцев, заставляя сердце быстро колотиться. Здесь что-то не так. Он аккуратно подходит, но ступать дальше не решается.       Старая женщина стояла посередине комнаты, где, почему- то, находилась приподнятая одним концом к потолку кровать, создавая вид своеобразного занавеса. Там было темно и пыльно. Ни единого источника света, кроме бьющего из-за его спины приглушенного освещения улицы.       Хозяйка выглядело грубо. Старые конечности исхудали, а лицо наполнилось вязкой, наплывшей морщинами серой кожей, «украшенной» кривым макияжем, который вместо того, чтобы скрыть все недостатки её лика — напротив их подчеркивал. Яркая помада расплылась вокруг сухих губ-нитей, словно это была кровь от неаккуратного ужина сырой плотью. Серые, как и её слепые глаза, волосы были, на удивление, аккуратно собраны в небольшое гнездо, удерживаемое дорогой заколкой. Но непослушные пряди то и дело выбивались из заданного им места. Она была убрана в старую и давно вышедшую из моды одежду высшего света. Её, в прошлом, яркие цвета утратили блеск и гунька могла сгодиться лишь на то, чтобы превратиться в тряпки. Такие же, что лежат у стен комнаты. — Подожди, ты не мой суженый. Ты не умер. Умер. Умер. Умер, — вдруг заявила дама. Её до этого довольно высокий голос угрожающе упал. — Но ты ведь знаком с моим любимым, верно? Статный молодой человек, с белой кожей и бездонными черными глазами. А его голос раздается эхом костей. Он такой добрый и любопытный, любит давать людям подарки, — Дауд насторожился. Это она сейчас Чужого ему описала, или ему показалось? Дело пахнет оккультизмом. «Лучше убраться сейчас», — подмечает изувер, разворачиваясь, дабы уйти. — Стой! Прости Старую ветошь. Я знаю, тебе нужна история, — Дауд подходит к перилам. — Нет-нет. Не уходи, — её тон вновь поднялся, и мужчина, ведомый любопытством, подчинился почти детской просьбе, став полубоком. — Я расскажу её тебе просто так. Что хочешь услышать? Историю о великом городе Дануолле? Нет, нет, она не для тебя, — Старая ветошь, как она сама себя назвала, и о которой его несколько дней назад предупреждал Самуэль, перебирала пальцами, точно крыса. — Тебе нужна история об императрице Джессамине Колдуин! — заявила она уверенно и не прогадала, потому что её слушатель затаил дыхание.- Величественная, справедливая, она принесла в город процветание и надежду — а несколько месяцев назад её убили! Представляешь? — Старуха поправила свой воротник, точно ей стало холодно. — После её смерти все изменилось. Бедное дитя! Её душа жива — в ловушке, в беде — ради чего? Чтобы рассказывать сказки? Страшнее же всего, что это сделал тот, кому она доверяла больше всего! Говорят, он уже давно служит Чужому, ведь был воспитан ведьмой, и что он не успокоится, пока весь Дануолл не вымрет! Вымрет! — холодок пробежал по плечах. Это старуха точно знает больше нужно, да и что — во имя треклятого бога — означает «её душа жива»? Дауд не сводит с неё задумчивого взгляда. В пятки кололо от неприятно чувства. Словно он был для неё старой пыльной книгой, которую женщина уже несколько раз прочла и могла пересказать, так же легко, как и эту историю. А он, напоминаю, ненавидел это чувство.       Неужели… она… Джессамина. Стала частью… стала… она могла выжить? Нет. Она умерла прямо у него на руках. Он видел её последний вздох, слышал последние слова и чувствовал последние силы. После такого не выживают. Да и к тому же, в городе объявили траур, через несколько дней. Тогда… что это значит? Это дело рук Корво? Китобоев? А может, в этом замешан Чужой? — Не расстраивайся, птенчик. Конец, если хочешь, можно изменить. М-м? Ну вот, Старая Ветошь рассказала тебя историю, а ты, как-нибудь, заходи на досуге. Проведай её ещё раз… А теперь уходи. Мои птички боятся тебя, — дама оборачивается, явно намереваясь уходить. — Подожди! Что значит «её душа в ловушке»? — спрашивает Дауд, шагнув вперед, но Ветошь, делая характерный жест подзыва животных, замурлыкала «цыпа-цыпа-цыпа» уходя вниз по лестнице в доме, не обращая на растерянного слушателя совершенно никакого внимания. Кучка старых тряпок зашевелились и две жирные крысы, размером с кошку, побежали вниз за старухой весело пища. Как только Ветошь заворачивает за угол, мужчина заглядывает на лестничную площадку, но видит лишь пустоту.       Они исчезла.       Ещё с минуту растерянно колупая пролет взглядом, он недовольно цокает языком, разворачиваясь назад.       Вот какого хрена, а? После освобождения вопросы без ответов сыпятся на него, словно недавние дожди. И как только Дауд тянет за один конец узла, в попытке найти противоположный — выходит несколько новых, ещё более запутанных. Что уж говорить о подобной ситуации, когда новая информация не только не дает ответов, но и выходит совершенно не вовремя.       Да о чем тут думать, если она сначала приглашает тебя в дом, и через несколько минут уже просит уйти?!       Дауд мотает головой, пытаясь отогнать жужжащее сомнение, и вновь сосредоточиться на своей цели — найти Эмили.       Эмили, верно. Живую, настоящую, заточенную, одинокую. Его Эмили. А что бы пробраться к ней было легче — он может наведаться на винокурню, которая, к слову, находилась ниже по улице.       Мужчина не решается идти к бандитам напрямик и вновь вскарабкивается на крыши домов.       Там ему комфорте и легче.       Он аккуратно шагает по синей черепице, прислушиваясь к своему окружению. Фантомный взгляд все ещё колупает затылок. Но сколько бы Дауд не осматривался, сколько бы раз не убеждался, что за ним нет хвоста — гадкое ощущение все ещё грызло душу, и мысли отравляли сознание.       Изувер тихо приблизился ко входу на винокурню и остановился на углу карниза.       Крепкая железная дверь в тупике охранялась тремя бугаями, которые мирно покуривали сигары и на рокочущих басах о чем-то разговаривали. В поле зрения так же попадало несколько заброшенных домов с наполовину отвалившимися железными балкончиками, а дальше — бульвар, залитый солнцем. От которого, то и дело, доносятся звон металла и крики людей.       Внезапно, в ближайшей заброшенной комнате, вид на которую ему открывался, почудилось движение. В поле зрения попал… китобой, мирно выходящей с какой-то банкой, судя по всему, консервов. Он посмотрел в окно напротив себя, словно оттуда сейчас кто-то явится, после чего повернулся и… застыл, встретившись взглядом с Даудом. На короткое мгновение оба, кажется, окоченели окончательно и не имели совершенно никакого желания вступать в драку. Но по-другому быть не может.       Бывший лорд срывается с места в мгновение ока. Его левая ладонь дымится, готовая перенести своего владельца вперед. Китобой роняет банку, и её содержимое феерично разлетается во все стороны. Он тянется к палашу на своем поясе, но не успевает, как тут же получает ногой в живот и с грохотом отлетает в тумбу за собой. Дауд появляется практически на том же месте, где раньше стоял сам убийца, пиная полупустую консерву, с уже обнаженным клинком. Мужчина в волчьей маске ту же атакует, протыкая грудную клетку ошеломленного противника. Китобой издает предсмертный булькающий хрип, когда его легкие жжет огнем и заполняет своей же кровью. Он хватается за чужое лезвие, но быстро умирает. — Шон, что тут у тебя… — раздается приглушенный маской голос позади, и тут же затыкается. Дауд отскакивает в сторону как раз в тот момент, когда рядом с ним пролетает болт.       Зачем отправлять двоих на разведку? Это больше похоже на…засаду! Вот ведь сучий белый хрен, даже здесь, блин, даже в засаде, он оказался прав!       Вошедший китобой моментально реагирует на уклон своего соперника, и уже бросается в атаку на Дауда. Но, к большому сожалению китобоя, сказ старой ветоши не врет. Энергия Бездны клубится вокруг его левой руки и мужчина в одно короткое мгновение оказывается за спиной убийцы. — Изчез! — выпаливает он. Дауд вскрывает чужое горло, быстро лишая его жизни. Осмотрев трупы на наличие удушающих гранат, денег и дротиков со снотворным, изувер стряхивает лишнюю кровь с клинка, складывая и вешая его на пояс. Мужчина выходит на балкон и останавливается, осматривая улицу под собой. «Стоп. Зачем мне идти к Слэкджову, если я могу просто…» — Дауд поднимает голову вверх и, заметив отличное место, быстро перемещается на крышу, хватаясь и подтягиваясь на трубе. — «…обойти бульвар поверху?»       Мужчина оглядывает крыши. Хаотичный застрой города, создавал некоторые трудности в обзоре, но в тоже время дарил отличные укрытия и глубокие тени, в которых так удобно прятаться от любопытных глаз.       Многоуровневые синие и коричневые крыши, лишь иногда прерывались крупными шрамами улиц и площадей, которые с легкостью можно было обойти. Вдалеке проглядывается знаменитая эмблема «Золотой кошки», сидевшей на зелёной крыше своего дома. Словно маяк, она блистала на солнце в вышине, касаясь облаков ушами и направляя изувера, аки маяк направляет моряков. И бывший лорд следует этому зову.

Корво будет наблюдать.

      Эти слова впились в разум, точно стрела, вошедшая в мягкое яблоко, заставляя Дауда двигается медленно и быть чрезмерно внимательным.       Светлый китобой определенно пытается убедить его действовать на своей стороне, но эти слова больше походили на обычное запугивание. Впрочем, и проигнорировать подобное заявление мужчина не в состоянии. И не только потому, что до этого пленник сказал ему правду трижды, но и потому что это было констатацией очевидного факта.       Дауд не знал ничего конкретного о Главе китобоев кроме его внешнего вида (да и то в маске), вероятных магических свойств и исключительного таланта.       Каждый в городе, от контрабандистов до аристократов, замирал на мгновение услышав это имя. Его фигура окутана многими тайнами, легендами и слухами. Так что изувер не удивится, если однажды услышит, как матери будут рассказывать детям страшные байки, а те и не ведая что подобный человек всего несколько лет назад выписывал кровью на стенах свое имя, будут брезгливо хмыкать в ответ. Главное, чтобы кто-то не увидел в нем идеала, коего дети так привыкли искать в рассказах старших.       «Говорят, он умеет говорить на языке крыс» — шепчут в одном углу.       «Говорят, он умеет видеть сквозь глаза птиц»— в пол тона добавляют во втором.       «Говорят, что он может убить за мгновение десятерых» — рокочут аристократы, прикрываясь бокалами вина и пышными вереями.       И если раньше Дауд пропускал эти слухи сквозь себя — как вообще можно убить десяток людей за один миг? — то сейчас он неосознанно собирает крупицы отголосков слухов в своей голове. Если Корво действительно отмечен Чужим, то всякие бессмыслицы принимают вполне реальные очертания. Бывший лорд еще не знает вершин собственных сил, что уж говорить о мастере-убийце, который, возможно, носит метку многие года?       Где правда перетекает в ложь, а где преувеличена? Этого он не мог знать, но Дауду известно нечто другое — эти мысли разъедают его изнутри. Как белые личинки прогрызают путь в побелевшем прогнившем мясе длинные тоннели, вслепую копошась в благоприятных условиях, так и эти размышления поедают его разум, подпитывая паранойю, тревогу и нервы.       «Я накручиваю себя», — мягким покрывалом проскальзывает в голове Дауда здравая мысль. Он пытается сконцентрироваться на витиеватом пути, дабы не полететь вниз кубарем. Ступать по гребням крыш, взбираться на дымоходы, идти по карнизам. Наблюдать и землю, и небо.       Подобное нервное поведение, на самом деле было естественным и бывший лорд понимает это. Когда у тебя на руках совершенно ничего нет, то своего врага можно и Чужим воплоти представлять. Да вот только Дауд знал, что не всякий черт так страшен, как его малюют (особенно, когда бог сам приходит к тебе, делает красивую татушку и улетает в асвояси) и у него, на самом деле, был источник информации — светленький. Он ведь сам идет на контакт. По неизвестной изуверу причине, но идет. Он может рассказать хоть что-то. И даже, если это будет ложью, по крайней мере хоть что-то.       Дауд резко остановился на краю крыши, поймав на стене более высокого здания тень. Длинную тень, похожую на женскую. Она прорастала, кажется из неоткуда и существовала сама по себе, смотря на него.       Но что если все это — лишь игра с твоим разумом? Хитрая ловушка? А если, правда? Вдруг он искренне пытается помочь? Или загнать в ловушку. Закончить то, что они бросили в ротонде? Втереться в доверия и убить среди ночи. Или убить Эмили. Или убить Корво?       Он. Не. Знает!       Мужчина понимает — переступи он через неприязнь и скепсис, давно бы уже знал, где находится Корво, и, возможно, смог бы трижды его убить.       …       Дауд дернул головой и заметил, что смотрит на собственную тень, падающую на соседнее здание под необычным углом. Мужчина глубоко вдыхает, пытаясь забыть все тревоги и, в конце- концов, сконцентрировался на главной задаче. Изувер прячется, припадает ниже, осматриваясь.       Перед ним распласталась «Золотая Кошка». Большая, величественная, гордая.       Она блистала на солнце своими куполами и округлыми формами, манила белыми стенами и резными колоннами, широкими капризами и выпирающими углами, тёмно-зелёными вставками и крышами. Начищенные окна сверкали, словно глаза настоящего зверя. На фоне серых домов с грязными и заколоченными входами, здание купален казалось белым пятном, неуместным и ненужным в композиции умирающего города.       Её внутренний дворик был залит зелёной травой и лишь небольшой грязью, оставшейся после дождей. Несколько стражников, серыми голубями спрятавшись под балками и карнизами, наблюдали за улицей и полуголыми девицами в переулках, что, по всей видимости, вышли на небольшой перерыв. Они собрались вместе, сгорбившись и дымя сигарами, поправляя сильно поношенные лифчики и порванные чулки. Также Дауд заметил гвардейца на одном из балконов, что выходил ко двору. Но тот лишь кунял носом на небольшом светлом участке, наблюдая за своими коллегами, повезет если, в пол глаза.       Следующее, что зацепило око — широкая труба, соединяющая несколько крыш и мягко касающейся стен «Золотой Кошки» темной змеёй. Все, что оставалось сделать ассасину — перепрыгнуть улицу и попасть внутрь.       Но прежде чем войти в купальни, Дауд вновь пробегает глазами по окружению — в этот раз осматривая крыши. Редкие отблески, что падали в глаза изувера, определенно мешали концентрации, но он упорно ходит взглядом по черепицам вершин, да так и не замечает никаких признаков китобоев. Впрочем, это ведь не означает, что их здесь нет, верно?       Если убийцы устроили засаду у винокурни, значит могли…нет…точно оставили своих людей у такой важной стратегической точки, как «Золотая Кошка». Более того, Корво с его людьми и были теми, кто похитили Эмили. Вероятнее всего он знал, где будут держать маленькую девочку, и, возможно, сам лично доставил её сюда.       Дауд насупился, вновь пробегая глазами по зданиям, упорно пытаясь найти убийц, но терпит неудачу. Тревога билась о кости изнутри, но мужчина не мог ничего поделать, кроме того что спрятать неприятное чувство подальше и проскользнуть по крышам, пробираясь внутрь. Его цели здесь — слоны Хайрема: Кастис и Морган Пендлтоны, старшие братья Тревора Пендлтона. Наглые, важные люди в Парламенте, поддерживающие консерватизм лорда-регента, а также по совместительству те, кто удерживает дочь императрицы в заложниках. Его вторую цель — Эмили Колдуин — которую нужно найти и спасти.

***

      «Золотая кошка» с добротой принимает каждого клиента. Даже если этот клиент входит через форточку с намерением зарезать нескольких иных посетителей. В этом Дауд убедился на личном опыте, ибо первым кто его встретил был не гвардеец и не ассасин — а душистый кальянный запах, собравшийся у потолка, под которым мужчина и оказался.       Как только Дауд проник внутрь, его нос жутко засвербел от столь внезапной перемены запахов. Изуверу пришлось призвать всю свою волю, дабы прогнать назойливое чихание, пером щекочущее гортань.       Внутри «Золотая кошка», что и неудивительно для заведения подобного рода, оказалась не менее вычурной, чем снаружи.       Полностью окрашенная в насыщенно красный, с редкими акцентами жёлтого и коричневого тут да там. (Начиная со стеклышек в люстре и заканчивая дурацкими вазонами) Подобное оформление редко где встретишь, и это резало глаза.       Внутри было душно и тяжело, даже несмотря на то, что почти все окна, что встречались убийце на пути, были либо открыты, либо заколочены настолько плохо, что доски исполняли роль лишь больших жалюзи.       И пусть охраны внутри было хоть отбавляй — как никак, важные люди здесь сидят — проходить мимо неё, временами, удавалось слишком легко, потому что охранники легко отвлекались. Кто на дорогие фрукты, расставленные тут да там, кто на разговоры или быстрый сон, кто на вид за окном. А кто на плотские утехи за обычной ширмой. Даже в группах.       И пусть Дауду было некомфортно слушать томные кряхтения и звуки грубого траханья из самых неожиданных углов, чувство глубокого дискомфорта вызывало отнюдь не это. А факт того, что это все слышит Эмили. Мать вашу, девятилетняя девочка. И этот дискомфорт только ещё больше подпитывал гнев, что хитрой лисой ожидает своего часа.       Найти близнецов было в разы сложнее, чем их неуклюжего соратника Кэмпбелла. Зато и тут ему улыбнулась удача, в каком-то роде. Морган и Кастис, вместе с мадам Пруденцией — главной женщиной «Кошки» — заняли комнату на втором этаже, вероятно, для обсуждения каких-то проблем. Да вот только это означало, что эту комнату будут охранять с подобающим тройным старанием. И два офицера — в парадных мягко-голубых мундирах — только подтверждали его догадки. Кто бы не организовывал охрану Пендлтонам: этот человек либо влюблен в свою работу, либо ему очень хорошо платят. Возможно и то, и другое сразу. В любом из случаев, ассасин уже ненавидел этого человека.       Без боя не прорваться — это очевидно сразу. Дверь тут была огромной и одной единственной, так и к тому же хорошо охраняемой. Да и мелочиться с ними, как бывший лорд сделал это с Тадеусом, желания не было. В конце концов, с лордами у Крамера не было столь же длинной истории, как это было с Верховным смотрителем.       По этому Дауд решил выждать подходящий момент для атаки. Ожидать открытия двери пришлось, по ощущениям убийцы, целую вечность. Но, в конце концов, ему везет.       Дверь с глухим стоном открылись и из неё показались старая женщина. Она была моложе, чем старая ветошь и явно ухаживала за собой. Лицо, ярко накрашенное косметикой, налилось грубыми морщинам. Её огненно-рыжие волосы были собраны в тугое гнездо, а худое тело укрыто дорого одеждой: кофтой из заморского меха, легкая рубашка со свободными рукавами, собранными только у запястий, мешковатые ярко-сливовые штаны, обувь на невысоком каблуке. В общем, именно так, как и должна выглядеть главная женщина в самом элитном борделе столицы.       Из-за открывшихся дверей убийце отчетливо видно содержание комнаты: большую круглую кровать, занятую двумя девушками, а так же двух мужчин в практически идентичных нарядах. Один из них стоит, упираясь тазом в высокие быльца. Его волосы зализаны на бок, и из-под дорогого светло-кремового пиджака виднеется чёрная рубашка. Второй же, похожий на первого точь-в-точь, держит дверь открытой. И единственным отличием в них был цвет рубашки — провожающий одет полностью в белое. — Развлекайтесь, лорды Пендлтоны. Если вас что-то не устроит, ваша прислуга знает, где меня можно найти, — на этом мадам кивает братьям, и спешит удалиться. Мужчина в светлом что-то ей отвечает, но изуверу не удалось расслышать тихих слов.       Двери вновь начинают закрываться и, прежде чем они захлопнутся окончательно, меченый концертирует магию в своих руках и останавливает время (готовится к Переносу).       Он делает глубокий вдох и собирается с мыслями прежде чем ворваться в спальню. Мадам покинула сцену, а это значит, что даже в случае начала крупной потасовки она сможет только спрятаться. Найти её, по идее, не составит никаких трудностей. Да и, в конце концов, такими же темпами Дауд может просто искать здесь Эмили.       Еще раз сделав глубокий вдох и выдох, мужчина все-таки позволил чужеродной магии захлестнуть себя и перенести на несколько метров вперед. Прямо в комнату.       Разворот и дверь закрывается с явно большим хлопком, чем это предполагалось изначально.       Один из близнецов, стоявших у двери, ошарашенно на него посмотрел, прежде чем с пинка упасть на пол. — Ах! — О боже!       Одновременно вскрикнули женщины где-то на заднем плане. Дауд услышал характерный звук ножен и, выставив раскладной клинок, поворачивается, ловя удар чужого оружия. Противник, на большое удивление убийцы, обладает крепкой хваткой и упорно на него наседает, явно чувствуя превосходство со своей стороны. Дауд упирается не менее агрессивно и, в конце концов, ему удается оттолкнуть соперника, зарядив тому в нос с локтя для пущего эффекта. Аристократ ахает и, шатаясь, делает шаг назад, пытаясь остановить резко хлынувшую кровь.       В это же время, сбитый с ног ранее близнец уже встал и атакует нежданного гостя. Дауд уходит в сторону, и чужое лезвие оставляет лишь небольшой порез на левой руке. Мужчина хмыкает под нос, и атакует человека в черной рубашке, что как раз оправился от внезапной боли в области носа. Ассасин наносит размашистый удар, цапая соперника в плечо и ключицу. Лорд вскрикивает и рычит, но все ещё стоит на ногах. Меченый вновь уходит в бок, чтобы второй враг не смог его достать, но внезапно наткнулся на стену. Увидев отличную возможность, раненый человек замахивается, но лишь царапает покрашенную стену в том месте, где мгновение назад находилось лицо в маске.       Дауд вмиг использует магию и телепортируется им за спину, вновь вырывая у противников преимущество в бою. Он хватает чужую голову со спины и, запрокинув её, перерезает глотку. Первый слон падает на пол с жутким грохотом и хрипом, заливая ковер и белые одежды липкой кровью. Его копия замерла в ступоре, как и девушки, сбившиеся в клубок на кровати. Этим Дауд и пользуется, нанося лорду ещё одно ранение в область груди.       Лишь когда второй человек падает замертво (ну, или находится явно в предсмертном состоянии), куртизанки приходят в себя. — Кто-нибудь, на помощь! — завопила одна из женщин. — Дура! — рычит изувер, поворачиваясь к ней, и тут же позади слышится, как дверь с хлопком раскрывается.       «Бездна всемогущая», «Нарушитель!», «Этот тот парень!», «Пендлтоны» — поток слов словно волна, захлестывает Дауда, вовремя повернувшего голову назад. Как минимум пятеро человек уже стоят у двери, выставив клинки на показ. Где они были до этого и почему сейчас их вдруг стало так много — разительно непонятно. Да и у бывшего лорда не было времени с этим разбираться.       Один из гвардейцев выступает вперед, замахиваясь клинком на удар, но Дауд уходит назад, почти касаясь кровати. Он впопыхах достает из портупеи дымовую шашку и бросает ту в толпу.       Дауд задерживает дыхание. — Граната! — слышится прежде, чем снаряд достигает пола. Вредное пылевое облако в момент наполняет комнату серой дымкой и кашлем всех, кто это вдыхает. Этим пришелец и решается воспользоваться. Убийца в маске — нагло и беспощадно — врывается в толпу и, проскальзывая (а кого нужно — отпихивая), выходит с другой стороны дымового барьера, где тут уже встречает сопротивление.       Первое, что ему приходится сделать — это отбить атаку сержанта — грубо выдыхая — и провести контратаку, заставляя противника взреветь от режущей боли, но не упасть замертво. Бедолага уходит в сторону, чтобы дать другим возможность разобраться с нарушителем, но Дауд не намерен так уж просто его отпускать. С легкой руки, Крамер выпускает кишки гвардейца наружу, за что тут же платится, получая грубый удар в правое плечо, от которого не удалось увернуться. — Стреляю! — слышится позади дважды. Бывший лорд разворачивается как раз вовремя, что бы заметить, как пыль оседает на пол и гвардейцы, оскалившись и выставив мечи, берут его в полукольцо, давая дорогу офицерам, которые решили нашпиговать гостя свинцом и ворванью. К их большому сожалению, противник им попался необычный. Метка мигает, и убийца вмиг сокращает расстояние, появляясь прямо перед служителем закона. Позади раздается выстрел.       Одновременный удар в локоть и лучевую кость в противоположную сторону, заставляет сустав хрустеть и изогнутся в неправленом направлении. Офицер вскрикивает от неожиданности, выпуская оружие из рук. Позади слышится чей-то крик.       Слова сливаются в жуткую смесь, из которой невозможно выловить что-то конкретное, кроме всевозможных матов.       Дауд перехватывает пистолет и награждает офицера ударом рукоятки в висок. Благодаря надетой на голову каске, противник не теряет сознание, он лишь контужен из-за удара и громкого звона. Зато проткнутое лёгкое точно мешает ему жить спокойно. Ещё одна жертва падает на пол. Убийца собирается уходить, как вдруг получает удар в спину. Режущая боль растекается по напряженным мышцам. Сцепив зубы, он поворачивается и размашисто ударяет соперника. Блок. Удар и ещё один блок. Дауд ложно атакует, после чего толкает сержанта в грудь, отходя назад.       Глаза пролетают по комнате впереди, подмечая только силуэты: двое справа, одни по центру, один слева — он дальше всех. Остальные — либо позади, либо слишком далеко.       Изувер выставляет огнестрельное оружие и, не особо целясь, стреляет. Инерция. Звук упавшего тела. Ближайший противник справа умирает. Изувер наступает на вставшего мужчину впереди. Холостого выстрела вполне достаточно для запугивания. Секундное замешательство гвардейца наказывается оглушительным ударом пустого огнестрела и проткнутого сердца в придачу. — Стреляю! — вновь слышится ему. Дауд реагирует на чужие слова, кажется, острее гвардейцев, для которых они предназначались. Он поворачивает голову в сторону кричавшего. «Заколебали, блять. А ну иди сюда!» — злится тот и вскидывает левую руку инстинктивно, словно пытаясь достать до него. Знак загорается и, кажется, словно сильные потоки воздуха притягивают офицера к нему. Меченый был в шоке от подобного развития событий, а все окружающие его подхватили и удвоили этот трепет перед паранормальным. Изувер держит руку вытянутой и человек в полуметре от него парит в воздухе по его воле.       Все замолчали и замерли. Мужчина отпускает офицера, словно отталкивает ногами и тот летит в своих же людей, сбивая их с ног. Это так легко.       Шум и гам заполнили комнату вновь. Дауд пытается отступить и не успевает уйти от атаки, как тут же получает грубый удар в бок позади себя. Чужое лезвие жадно разрывает одежду и неровную кожу под ребрами, окатывая тело изувера холодной болью. Но внезапно, вместе с этим чувством пропали и другие. Легкость подхватила ноги и сняла с сердца все оковы, державшие его от чего-то большего.       Как же его раздражает все это. Гвардейцы, идущие против него, их начальство, служащее столь же прогнившим людям над собой. Подобные люди не достойны существовать и не достойны бить его. Мир вокруг бросился в резкость и плавность одновременно. Разум, холод и сдержанность, столь важный в бою стратегический контроль, уходят на второй план и эмоции, жившие внутри, набирают обороты. Их огненная шерсть дыбится и белые острые клыки сверкают, наконец, вырвавшись наружу.       Неосознанно изувер хватает ударившего его офицера за торцы формы и отрубает голову одним, для него, легким движением.       Как? Что?       Он отталкивает противника и вновь делает разворот на 180 градусов. Человек, пытающийся уйти подальше, тут же подлетает к Дауду и умирает с прошибленным насквозь горлом.        Нет! Ему нужно уходить! Шорох!       Меченый телепортируется к стоящему вдали худому юноше. Он разрубает его пополам, словно еду на тарелке — стоит только приложить чуть больше усилий. С каждой каплей чужой крови изувер контролирует себя все меньше и меньше. Магия то и дело укрывает тело, бросая Дауда от одного противника к другому в порядке почти хаотичном и безжалостном.       Ему нужно остановиться! Сейчас!       Пепел, удар, смерть и вновь, и вновь, и вновь по кругу. Он сам не ведает, как легко крошит врагов, и как те пытаются уйти от него. Гвардейцы — войны, обученные бою — при виде магии и звериного безумства, в которое впал их враг, бросают мечи и бегут, как крысы, как птицы, как трусы. Но у них нет шансов, ибо волчья маска уже почувствовала их страх и вышла на охоту.       Паника охватывает комнату буквально на пять минут.       Тишина.       Именно тишина, повисшая в воздухе, заставила Дауда глубоко вдохнуть и словно проснуться. Вновь прийти в себя из коматозного, почти воздушного состояния, обратно в реальность.        В комнате жуть как тихо. Не слышно ни вражеских криков, ни шагов, ни оханья мужчин и женщин. Только его собственное урывчатое дыхание через рот, рокочущее воздух, словно гром. Внезапно, он слышит хлюпающий шаг и поворачивает голову в сторону звуков.       Рядовой стоит перед ним. Его глаза расширены, лицо бело как мел. Ноги, руки и губы трясутся так, словно он мерзнет на улице. Дауд делает шаг ему навстречу и боль растекается по телу, заставляя остановиться. Левая рука онемела и горит, словно он окунул её в чан с кипящим маслом, голова набита тяжестью и кружится. В ногах и на боках ноют свежие раны, разрывающие старые шрамы. Прилипшая мокрая одежда раздражает и без того чувствительную кожу. Мальчишка впереди ахает, выпускает оружие и убегает.       Возможно, изуверу и стоит погнаться за ним, не оставлять свидетелей, но он слишком устал. Мужчина осматривается вокруг.       В фойе остался только он. Только он и множество трупов, заливающих пол липкой кровью. У кого-то нет рук, у кого-то они выкручены так, что выпирают кости, где-то тело разрезано пополам, в углу лежит чья-то голова. Дауд пытается подсчитать тела, осознать масштаб трагедии, но все перемешано и перепутано.       Все умерло.       Из-за него. «Что…произошло?» — мужчина в ступоре, — «это…моих рук дело? Ничего не могу вспомнить точно…» — он пытается сложить пазл в голове. Верно, он пришёл сюда за Эмили, убил Пендлтонов, кинул дымовую занавесу… а что дальше? Он не может вспомнить. Лишь только чувство дискомфорта и одновременной легкости вместо мыслей и образов.       В тишине раздаются всхлипы. В комнате, где раньше отдыхали лорды, две куртизанки скрутились вместе, и, по всей видимости, плачут. Этот звук привлекает внимание мужчины в маске и тот рассматривает девушек, выравнивая дыхание.       Что он наделал? Груз вновь падает на плечи, заставляя горбиться.       Что…что ему делать? Эмили!       Верно. Он ведь пришёл спасти её.       Мужчина стряхивает кровь с клинка и начинает медленно идти к женщинам. Те замечают его, только когда Дауду пришлось приоткрыть дверь. — А! Во имя Бездны! Нет! Прошу, пощадите! Не убивайте! — завопила одна из них, прижимаясь к другой девушке, красная и вся в слезах. — У-у-у нас н-н-нет нич-ч-чего. П-п-просим, — добавила вторая. Она была меньше, её коротко подстриженные черные волосы торчали в разные стороны.       Мужчина схватил ту что плакала и верещала, дергая на себя. Другая девушка держала её за противоположную руку с неменьшим усилием. — Нет! Прошу, нет! Спасите! Во имя Чужого! — верещала она так, словно её режут. Её звонкий голос раздаётся в ушах луной. — Отпусти её! — оскалилась куртизанка. — Где девочка? — спрашивает убийца спокойно и негромко. Словно ему было все равно. — Что? — впала в ступор та, что находилась напротив. — Нет! Прошу! Не убивайте! Мама! — продолжала кричать девушка, борсаясь и вырываясь. — Заткнись, — резко рычит убийца. С этими словами Дауд подставляет клинок к её губам, заставляя бедняжку трястись и плакать молча. — Где. Девочка? — Д-д-девочка? — Спрашивает коротко стриженная. — Девочка. Девятилетняя, маленькая девочка, которую тут держать против своей воли, — мужчина неосознанно заталкивает лезвие глубже в чужой рот, заставляя кровь пойти по языку. — Мгм! — жалуется раненная. Дауд смотрит на неё и вынимает клинок, отпуская. Девушка всхлипнула и припала к чужой ключице, не осмеливаясь произнести ни звука. Другая куртизанка, закрыла её голову своей ладонью. — Я-я не знаю ни о к-к-каких д-д-девочках. В-вы, можете с-с-спросит-ть у мадам, — она поднимает руку и указывает прямо по коридору. — Её кабинет там, — Дауд кивает и оставляет их. Отходя, он замечает флаконы с эликсирами Пьеро и Соколова, которые легкой рукой забирает себе. Идя мимо трупов, Дауд подбирает по пути монеты и другие такие же снадобья, что время от времени попадалась на тарелках или ремнях гвардейцев.       Как и сказала куртизанка, мадам находилась в своем кабинете. Как только убийца открыл дверь, хозяйка этих помещений повернулась к нему. — Я знаю, зачем вы тут, — говорит она, откурив из тонкой трубки. Пруденция бросает ему ключ и мужчина ловит его свободной рукой. — Она на третьем этаже, вторая дверь. Мне не нужны проблемы и что Берроуз будет делать без этой назойливой девчонки мне тоже все равно. Мне платят — я исполняю. Таковы здесь… — Я не трогал тех двоих, — перебивает Дауд, закрывая дверь.

***

      Он поднимается на третий этаж подсобных помещений совершенно не заботясь о том, будет ли он замечен или нет. После всего, что произошло этажом ниже, в подобной скрытности больше не было смысла. Мужчина выходит на лестничную площадку и сразу же замечает гвардейца, что, схватившись за меч, выставил его перед собой. Дауд делает так же. — Что за…? — только и успевает воскликнуть молодой парень, прежде, чем начать захлебываться собственной кровью из разрезанного со спины горла. Несколько выпитых эликсиров позволили Крамеру чувствовать себя лучше. По крайней мере в физическом плане.       Дауд не поведя и взглядом, отбирает чужой кошель и, наконец, подходит к злополучной цели.       Двери — обычной, деревянной — что разделяет его и Эмили. Бывший лорд подносит ключ к замку, замирая лишь на мгновение.       Все это кажется столь нереальным, столь до неправильности лёгким. После всего, что бывшему лорду пришлось вынести, дабы достичь этого момента, этой встречи… и теперь, ему нужно просто открыть дверь в качестве последней преграды?       Он отпирает замок и входит внутрь.       Мужчина оказывается в небольшой, полупустой комнате. Вся немногочисленная мебель была сдвинута к дальней стене, как бы отделяя жилую и нежилую часть помещения. В свете небольшого количества свечей, украшающая стены и потолок красная ткань становится багровой. На ковре лежит книга, открытая примерно в начале. Ассасин быстро осматривается и прислушивается, но девочки нигде найти не может.       Ему соврали?       Бывший лорд делает несколько шагов вперед, дабы получше рассмотреть дальнюю часть комнаты, как вдруг небольшой светлый силуэт выскакивает из-за стола. Он кое-как успевает сделать большой шаг назад — да такой, что лопатками упёрся в открытую дверь — чтобы избежать удара в живот. Дауд инстинктивно выставляет оружие вперед, но тут же отводит его.       Сердце сильно стучит внутри ребёр, заставляя задержать дыхание. Ведь перед ним стоит Эмили.       Её ухоженные волосы слегка растрепались и заметно отросли, а грубая теплая кофта скрывает испачкавшуюся белую одежду. В тонких маленьких руках она держит металлический прут. Черные глаза расширились, смотря на него неотрывно. На фоне побелевшей кожи красные щеки и уши кажутся пятнами краски. Её колени и плечи дрожат, но Дауд видит, как она пытается унять в себе страх перед ним иллюзорным врагом.       Ох милая, маленькая Эмили.       Пусть вид твоего страха и угнетает гниющее сердце изувера, но он все равно не может сдержать глупой улыбки на своих щеках и обжигающей гордости при твоём виде. От того, что на видимых участках кожи он не видит повреждений, и от того, как ты держишь своеобразный клинок, пытаясь оберегать себя от бед. — Эмили… — наконец выдавливает он из себя с грубым вздохом. Девочка замирает окончательно, когда слышит свое имя, заставляя мужчину дышать сильнее и глубже от всей теплоты, что накопилась в нем и теперь просится наружу. — Эмили, э-это я, — вновь говорит изувер. Дауд выкидывает меч из мертвой хватки и аккуратно снимает свою маску. Её лицо тут же меняется. Напряжение, страх, отстраненность, кислым горем растекается на дрожащих губах и собирается в глазах слезами. — Дауд! — наконец осмеливается выкрикнуть его имя Эмили. Глаза дрожат, наливаясь краснотой и влагой. Она выбрасывает металлический прут и бежит к нему. Мужчина кое-как успевает встать на колени, прежде чем будущая императрица врезается в него, захватывая в сильные детские объятия. И Дауд не стесняется ответить ей тем же, обнимая мягко, любя, но от этого не менее крепко.       Они вздыхают полной грудью в один момент, прежде чем вновь разойтись в темпе. Эмили тихо всхлипывает ему в ключицу, держась за его спину и бока. Он улыбается бесконтрольно и часто моргает, сдерживая собственные слезы, что подходят к глазам. — Я так скучал, — этих слов определённо было недостаточно для того, что бы описать то счастье и любовь, что наполняют его внутри. Девочка не отвечает, только сильнее хватается за него, да и сам Дауд прижимал её к себе все сильнее и сильнее. Он закрыл глаза и откинулся на пятки, давая себе небольшую передышку и момент наслаждения. Ведь не осталось тех, кто смог бы нарушить их момент.       От сильных объятий раны вновь напоминают о себе губящей болью, но мужчина игнорирует это. Ему просто все равно. Все плохие чувства временно забываются.       Крамер уж и не надеялся вновь обнять юную Колдуин. Он боялся, что утратил мягкий, детский свет. Ту, которую знал там много лет, и с которой рос. Ту, что была дорога не только лорду- защитнику…       Столько времени и событий произошло. Мир меняется на глазах, и мужчина надеялся, что…она не изменилась. Что все произошедшее с ним и с ней никак не изменило детский восторг и неугомонность. Он надеялся, пусть и понимал, что мир так не работает.       Прикоснувшись к ней ассасин с ужасом подмечает что девушка изменилась. Она явно подросла, пусть и не настолько сильно, чтобы одежда была ей малой. Она исхудала, пусть и не так сильно как он. Она выросла. — Эмили, — говорит Дауд, разрывая объятия и заглядывая в её глаза, — нам пора идти, — Эмили плачет и улыбается, медленно кивая на его слова. Изувер встаёт, вновь надевая маску, и подаёт леди свою руку, как бы говоря: «Меня бояться не стоит». Эмили украдкой смотрит на выход и смело хватает его за ладонь, когда мужчина поднимает меч с пола.       Совсем не боясь запачкаться в крови.       Она вновь с ним, и теперь ничто, даже сам бог, не сможет их разлучить. — Пойдём, — внезапно отчеканивает Эмили, делая смелый шаг вперед. — Я знаю короткий путь, — леди смело задаёт темп. Она выводит их из комнаты и идет по лестничной площадке так, словно здесь нет свежего трупа. Поначалу Дауд сбивается в ритме, ведь он совершенно не ожидал какой-либо инициативы с её стороны. — Подожди, что? — он останавливает Эмили только у верхней ступеньки. — Я пыталась сбежать. Если мы спустимся вниз по лестнице, то выйдем к выходу для особых гостей. Там никого нет. Правда, для него нужен ключ, который есть только у мадам Пруденции, — поясняет Эмили. Изувер заглатывает ком в горле. Она действительно пыталась? И…у неё получалось? — Подожди, — Дауд высвобождает руку и кладёт её на плечо, — мы можем попробовать выйти через крыши, — мужчина отстраняется и подходит к ближайшему окну. — Через крыши? — она явно заинтересована предстоящим действом, но что-то тянет весёлый детский темп вниз, заставляя не задыхаться любопытством, а интересоваться.       Окна здесь завешены пыльными тряпками вместо полноценных штор. Изувер выглядывает и осматривает окрестности.       Солнце все ещё светит снаружи, но мужчину интересует вовсе не это. Он вновь смотрит на крыши. Но в этот раз, это даёт свой эффект, ведь Дауд замечает на них движение. Отсюда сложно понять, кто это и что они делают, но одно он может сказать точно — это небольшая группа. И что-то подсказывало бывшему лорду, что он прекрасно знал, кем могут быть эти люди. — А хотя, быть особым гостем звучит очень заманчиво, — изувер отходит от окна и хватает Эмили за запястье, уводя вниз в спешке. Если его догадки верны, то китобои либо уже знают, что происходит, либо начинают догадываться. В любом из случаем — лучше убираться с места преступления. Девочка не задаёт вопросов.       Они быстро покидают «Золотую кошку» и останавливаются только у тупиковой двери. — Ты знаешь, что будет дальше? — интересуется мужчина в маске. — Мне никогда не удавалось убежать туда, — слегка смущённо бормочет Эмили. Дауд вздыхает. Незнание делает работу труднее. Он вновь приседает, отрезая разницу в росте. — Слушай, Эмили. Сейчас мне нужно, чтобы ты сконцентрировала свое внимание на мне и не боялась. Делала все, что я скажу, не задавая вопросов. Я обещаю, что как только мы окажемся в безопасном месте, я объясню тебе все, что ты захочешь узнать. Хорошо? — она смотрит на него внимательно, строго и спокойно, словно и до этого знала, как ей нужно будет действовать. Её брови припадают к переносице и девушка уверенно кивает. Отлично. Дауд вновь улыбается, после чего подводится и открывает дверь.       Их тут же встречает тьма, густая и липкая, словно морское дно. Где бы они не оказались, воздух везде стоит пыльный и вохкий.       Изувер концентрирует магию на глазах и мрак быстро расступается в его мире. Они оказались в небольшом тупиковом подземном помещении. Здесь лежит несколько матрацев и стоят стулья. Есть книжная полка и даже пустая печь. Чуть дальше несколько ступеней, ведущих далее. — Пошли, — тихо говорит Дауд, прежде чем сдвинуться с места. Они поднимаются выше и замечают яркий свет, бьющий из-за непонятного входа. Туда компания и направляется.       Они оказываются на нижней улице, выходящей к площади Холджера. Дауд сразу понял это, как только услышал мат и ругань на платформах выше.       Пара пробегает по улице, в противоположную от толпы сторону, но вскоре нарывается на тупик. Изувер поднимает голову выше, и замечает несколько труб, по которым можно удобно взобраться. — Держись, — шипит мужчина, прежде чем вскинуть руку. Сердце трепещет, ведь он не знает, может ли перемещать других людей, вместе с собой. Уже привычный дым захватывает его и в одно мгновение Дауд оказывается на месте — в 10 метрах над землей. Эмили резко давит на руку, пытаясь не упасть с трубы. Мужчина тянет на себя, останавливая катастрофу. — Ты в порядке? — тихо спрашивает Дауд. — Да, только голова кружится, — так же отвечает девушка. — Отлично. Тогда пошли, — ассасин ведет её вперед, помогает взобраться на крыши и тяжелые выступы, которые, будучи один, перепрыгивал с кошачьей грацией. Он помогает ей при очередной телепортации.       До Самуэля они добрались без всяких проблем.

***

      Вечер медленно наплывал на штаб Лоялистов, погружая мир в насыщенные оттенки золота и янтаря. Дауд сидит на крыше мастерской, свесив ноги и наблюдая за тем, как волны играются в реке, а чайки катаются на них, перекрикиваясь радостными возгласами.       Внезапно, слева слышатся шаги, уверенные, сильные и знакомые. Мужчина лениво поднимает голову, молча приветствуя офицера. — Можно я составлю тебе компанию? — из чистой вежливости спрашивает он, присаживаясь рядом. — Лидия попросила передать тебе, — с этими словами Эбнер, буквально, впихивает в чужие руки вилку и тарелку. Дауд небрежно смотрит на её содержимое — каша и разогретый кусок концертного мяса. Еда средней паршивости, но все ещё достаточно аппетитно, чтобы не давится. У соратника на тарелке тоже самое. — Приятного аппетита! — желает офицер, жадно отрезая кусок мяса, набирая каши на столовый прибор и заглатывая все целиком. — Спасибо. Тебе того же, — отвечает Крамер без явного энтузиазма. Он колеблется несколько секунд, прежде чем набрать на вилку каши. Мужчина подносит её ко рту, да так и не начинает есть, возражая еду на место.       Мясо…еда…       Его желудок забить до отказа, пусть он и не ел со вчерашнего вечера. Дауд некоторое время сидит молча в сопровождении мягкого тепла своей тарелки и постукивания вилки о блюдечко. — Не будешь есть — еда остынет, — подмечает Грир. — Нет аппетита. — Если ты переживаешь за леди Эмили, то она сейчас внизу. Общается с лордом Пендлтоном и адмиралом Хэвлоком. А ещё там Каллиста, Уоллес и Пьеро. Каллиста сказала, что леди Эмили будет жить с ней. В её комнате есть котел, поэтому им не будет холодно. Да и к тому же, от тебя это не далеко, так что ты сможешь проверить её в любой момент, — заявляет Эбнер, продолжая есть. Дауд смотрит на него несколько мгновений, молча благодаря за это, после чего вновь отворачивается. Он рад, очень рад, что будущая императрица снова рядом с ним, что она под защитой. Но узел нерешенного вопроса и всего, что сегодня произошло, давит на его кишки, заставляя забыть обо всем и сконцентрироваться на проблеме, что нуждается в решении. — Дауд, — Грир явно пытается привлечь его внимание, но изувер продолжает смотреть просто прямо. — Что случилось? — но и эти слова остаются без ответа. Человек со шрамом чувствует на своем виске внимательный взгляд, но продолжает игнорировать. Дауд не желает грузить других своими проблемами ещё больше. Ему хотелось бы разобраться в этом самому. — Да… — Ничего, — резко заявляет он, посмотрев на Эбнера, сидящего рядом. — Ничего, — добавляет меченый мягче. — Тогда почему ты не ешь? — Я уже говорил. У меня нет аппетита. — После того, как ты в одиночку ворвался в «Золотую кошку», убил двух влиятельных лиц и выкрал Эмили, переполошив целый квартал, если не весь Дануолл… у тебя нет аппетита? — вопрос с явной издевкой. — Не только это…. — добавляет изувер, вызывая в чужом горле легкое «а?». — Если тебя что-то тревожит, то ты можешь рассказать это мне, — тон офицера быстро скачет из шуточного в серьезный. — Ничего… — Что-то случилось? — вновь допрашивается Грир. — Во имя Чужого, что тебе нужно? Что тебе не нравится? — Я хочу, что бы ты поел. — Лучше подумай о себе. — Я-то поем, а вот ты останешься голодным и уставшим. — Я в порядке, — огрызается Дауд, отворачиваясь в другую сторону. Лезут тут со своими требованиями… — Вот уж хрена с два. — Чего ты так из-за этого взъерошился? — изувер вновь смотрит на сидящего рядом. — У меня что, не может не быть аппетита? — Я просто беспокоюсь о тебе и хочу, чтобы ты был счастлив. А полный желудок этому способствует. — Ты мне не мать родная, чтобы кормить и ухаживать. Я поем тогда — когда мне будет угодно. — Похоже, мне скоро придётся ею стать… — Дауд демонстративно отложил тарелку, явно показывая, что будет стоять на своем. Эбнер тяжело вздыхает, и продолжает молча жевать собственную порцию. Вокруг них царит тишина недолгих пять минут, потому, что офицер вновь начинает говорить: — Что с китобоем делать будем? — уточнять кого именного из двоих пленных имеет в виду мужчина, не требовалось. Они оба понимали, что в подобном контексте может быть только один из них. — Я все ещё не верю ему. — Ты все ещё не веришь ему, — раздраженно повторяет Эбнер. — Да. А почему должен? — Возможно потому, что он не врал, говоря о «Золотой кошке» и о яде… — Это не… — перебивает Дауд. — И это я ещё не сказал о том, что он так же сильно желает смерти Корво, как и ты, самолично предлагая свою помощь, — заканчивает мысль Эбнер. — Если бы он действительно хотел бы этого, то уже давно сказал его местонахождение. Но он лишь молчит, стоя на своём тупом убеждении. — Возможно потому что ты смотришь на него как на ходячий мешок с рыбьими потрохами. Готовый зарезать, как только он не будет тебе нужен. — Что? Я не собирался его убивать. — Прогнить в заточении перспектива не лучше, — резкий аргумент от офицера заставил сердца оппонента пропустить несколько ударов. — Это может быть тщательной ловушкой, — парирует собеседник шепотом. — А может быть уникальной возможностью. — Китобоям нельзя верить. Они на его стороне… — меченый ловит себя на мысли, что просто прослушивает диалог, что не раз перебирал у себя в голове. — Ну, а у кого, как не у людей знающих Корво лучше многих, может появиться подобное желание? Мы же не знаем, что Ворон делал, а что нет. Вдруг, он, ну я не знаю, — Эбнер крутит вилку, в раздумьях, — брата его убил? — И тут у убийц внезапно проснулась совесть. Да, конечно, — зло иронизирует Дауд. — Почему бы и нет? — Ты слишком добр к ним. Я не понимаю, как ты может быть столь добродушным к… убийцам, — Дауд изучает странную физиономию собеседника. Лицо Эбнера выражает дивную гамму эмоций. Сначала шок перетекает в тупую растерянность, после в недопонимание, и через странную ухмылку перетекая в легкую злость, скепсис или игривость. По крайней мере Дауд прочитал это так. — А я не понимаю, как ты можешь вести себя словно малолетняя девочка, когда тебе сорок два, — если бы меченый стоял, он бы непременно опешил от подобного заявления, выбивающегося из сценария. — Что? — скорее удивленно, нежели со злобой спрашивает Дауд. — Ты ведешь себя как маленькая, обиженная девчонка, — уточняет Эбнер. Дауд удивленно смотрит на него ещё несколько секунд ища подходящую реакцию на подобное заявление. Он то! И как девочка?! Да что Эбнер такое говорит! Он ни разу не похож! — А ты выглядишь как девочка, с этими длинными патлами, — огрызается Дауд. — Неправда, — бурчит офицер ухмыляясь. — По крайне мере, я могу подстричься в любой момент, а вот ты так и останешься девчонкой. — С чего ты вообще это взял… —бурчит меченый. — Сколько ты ещё будешь сомневаться и огрызаться на каждый чужой вдох? — офицер грюкает вилкой о тарелку, кажется, случайно, но выразительно громко. Эбнер молчит, ожидая ответа, но Дауд лишь колупает его взглядом и, кажется, ищет ответы на свои вопросы в нем. В строгих глазах и разбитой губе. Спустя минуту напряженного зрительного контакта, мужчина со шрамом отводит взгляд, смотря куда-то вниз — то ли на землю, то ли на собственные ноги.       Он не в состоянии самостоятельно ответить на этот вопрос.       Мужчина с трудом признаёт, что не может сам себя понять.       Почему он никому не доверяет? — потому что боится.       Чего именно? — предательства, боли, обмана, лжи и одиночества.       Почему? — потому что пережил это один раз и не хочет вновь.       Что нужно для того, что бы не боятся этого? —…не знаю.       Как этого добиться? — Дауд не знал, не понимал.       Боится понимать и лжет сам себе и всем вокруг. На самом деле, он знает, что ему нужно для того, чтобы вырваться из этого круга, и ответа он боялся больше, чем самого вопроса и всей этой ситуации в принципе.       «Я не знаю ответа», — повторял он себе из раза в раз, подмечая как это жалко, глупо и наивно. Но продолжая упрямо твердить «не знаю». Ведь это так легко. — Дауд, — вновь окликает его Эбнер. — Если ты будешь сомневаться во всех, то все будут сомневаться в тебе. Нельзя так, — офицер говорит тихо, почти переходя на шепот, но мужчине он казался громче любого крика. — Почему? — Дауду казалось, что вопрос оторван от всего контекста, и поэтому он повторил вопрос громче и настойчивее. — Почему нельзя? — Потому что никто не будет верить тебе и ты не сможешь найти опору, когда тебе это понадобится… Я хочу верить тебе, Дауд, — офицер все ещё смотрит на него и что-то внутри трещит под этим взглядом.       Ему больно. — Почему? — в голове туман, дурманящий сознание.       Мужчина хотел огрызнуться в ответ на заботу, что проявляют в его адрес.       Ударить, за то, что лезут в душу.       Убить за то, что могут прятать за этой, наверняка же, фальшивой любовью.       Забыть за то, что однажды уйдут. Но все что он выдавливает из себя — это очевидные вопросы с соответствующими ответами. Теми, что нужны ему как воздух прямо сейчас. — Потому что я знаю, что ты просто пытаешься сделать как лучше… — Ты не можешь быть так в этом уверен. — Могу. Все могут, — офицер тяжко вздыхает, прежде чем продолжить. — Слушай. Я понимаю, почему ты не хочешь верить ему, но каждый заслуживает второй шанс.       Дауд хмурится, слушая Эбнера.       Перед глазами он больше не видит внутренний двор паба с сухой травой, а только тьму холодной затхлой камеры, залитой вредным, противным желто-белым светом, не чувствует запах еды, настоянный влажный воздух, не слышит шум воды — только противный смрад, что невидимой чешуёй оседает на коже, впитываясь в неё, как табак въедается в ткань.       Второй шанс? Берроуз давал ему много вторых шансов.       Дауд встает на ноги резко и начинает уходить.       Он не желает говорить, думать об этом и все это чувствовать. Снова вспоминать тюрьму и события, что привели его туда. Изувер действительно считал, что этот разговор мог бы ему помочь, но он только ещё больше раскачивал моральные качели.       Внезапно, кисть схватила большая и тёплая ладонь. Непривычно огромная, почти расскалённая, на фоне холодной кожи. Она держала его запястье крепко, но все еще аккуратно, нежно. Мужчина поднимает взгляд и видит Эбнера, стоящего на ногах и держащего его за руку. Его силуэт казался чужим и неправильным в чёрных сочетаниях мира. Таким благим, что сложно поверить, что он сам прикоснулся к ладони, запачканной в невидимой крови. — Отпусти меня, — больше приказывает, чем просит лорд в отставке. — Ты веришь мне? Дауд, ты веришь в меня? — спрашивает он. — Отпусти. — Ответь на вопросы и можешь катиться хоть на все 4-ре стороны, — нечто продолжает хрустеть. Больно, гадко, неприятно.       Нет! Хватит!       Меченый выпрямляет сгорбленную спину и заглядывает ему прямо в глаза. Он взбешен всем, что происходит, и поведение Эбнера забирает в нем последние крупицы самообладания. Зачем он вообще заговорил обо всем этом? Зачем давить на больное? Чтобы сделать больно? Чтобы видеть его мучения? Зачем он вообще помогает Дауду, и любезничает с ним, ведет себя как курица-наседка? Потому что считает его жалким и беззащитным? Потому что считает что он не может выбраться из болота, куда сам себя загнал?! ОН ПРАВ! — Ты. Хочешь знать, верю ли я тебе? — ядовито спрашивает Дауд, наклоняясь вперед. И только по напряженным мышцам понятно, каков будет исход этого разговора: — А с чего я должен? — изувер выдергивает руку из чужой кисти, словно отрывая нити. — Ходишь, тут, панькаешься со мной, как кусок идиота. Втираешься в доверие, чтобы потом мной, блять, воспользоваться. Тебе, как и всем в этом ебучем, сука мире, нужны только мои знания и умения. Я прав?! Чего ты пристал ко мне со своими китобоями? Если тебе так сильно хочется поверить убийцам Джессамины, так иди, блять, верь на здоровье, пока оно у тебя еще есть! Пока я у тебя его не забрал! — Дауд говорил сухо, и чётко, словно репетировал эти слова многие недели. Его темп нарастает с каждым словом, только в конце перейдя из глухого рычания в полноценный возглас. От злости мужчина сжимает руки в кулаки и метка срабатывает, замораживая время, готовясь к телепортации. В черно-белом мире Дауд тяжко дышит и смотрит на застывшего Эбнера.       Он выглядит потерянным и опечаленным.       Изувер резко заглатывает воздух и осознание ударяет в него волной.       Он уже давно думал над чем-то подобным. Над тем, что офицер так же может предать его однажды, что Эбнер его лишь использует. В конце концов, перед ним стоит человек, что обязан хорошо владеть подобными навыками: убеждение и манипуляции. Но мужчина со шрамом постоянно опровергал эти мысли. Пилить сук, на котором сидишь очень опрометчиво. Да вот теперь ситуация изменилась. Теперь рядом есть Эмили. Да конечно, она еще слишком юная, чтобы понять его состояние (особенно учитывая, что Дауд молчит в тряпочку), но это не отменяет того факта, что само её присутствие заставляет мужчину чувствовать себя лучше и целостнее.        Дауд не думал, что он говорит, когда кричал на Грира. И пусть он прогонял это в себе не раз, лишь высказавшись, понял, что…это ошибочные утверждения. И пусть говорить об намерениях офицера в открытую нельзя, с уверенностью можно заявить лишь, что Эбнер никогда не давал Дауду причины думать так. В конце концов, это именно он помогал в разработке плана побега и он поддерживал его все это время. Он говорил с Даудом даже когда он сам не понимал, как важно для него все это. Все эти обычные разговоры.       Ему определенно стоит извиниться. Но сейчас злость кипит в чугуне обиды и эта смесь бьет в уши, перекрывая собой здравый смысл. Время вновь начинает идти. — Да пошёл ты нахер, блять, — тихо выплёвывает он то ли себе, то ли Гриру. Крамер вскидывает левую ладонь, и прежде чем подумать над последствиями, телепортируется на крышу «Песьей ямы». Дауд не оборачивается и тут же исчезает, блинкая на другую крышу.       Внутри ревёт и печёт от глупости и злости. Мужчина желает остановиться, упасть, забыться, вывернуться наизнанку, но ноги несут его все дальше в закрытый и заброшенный квартал, где и располагался паб. На забытые улицы, где никто не стал бы его искать.       Он использует магию до предела, чтобы почувствовать головокружение, боль в руке. Желает, чтобы эти неприятные физические чувства заглушили гадкие моральные, но в итоге они их только обостряют.       От гнева Дауд пинает все попадавшие на пути камушки, бьет железную дверь с пометкой карантина, с треском выбивает несколько заколоченных окон и даже не сразу понимает, что Эбнер прекрасно видел, как он использовал магию. Какой козырь он ему дал. Дауд перебирает все известные ему маты, и выплескивает их на все в этом белом свете.       Буря утихает только ночью, когда луна спряталась за тучами, погружая город в кромешную тьму.       Изувер возвращается домой, следуя на свет и звуки воды.

***

      Дауд лежал в своей кровати, воткнув взгляд в потолок.       Голова гудит, набитая тяжёлыми раздумьями обо всем, что сказал офицер. Ведь пришло время обдумать все на холодную голову.       Доверие.       Просто поверь в себя, просто поверь другому.       Сказать легче чем сделать. Дауда не пугало само явление доверия — его пугали последствия.       Императрица доверяла ему — и вот теперь она мертва, по его же вине. А изувер остался один. Он верил и Хайрему, пусть они и не очень жаловали друг друга. Он остался один. Доверял и страже Башни, и Соколову, что был в тот момент рядом. Он доверял многим…       И теперь он здесь. Кажется, действительно, один. Даже несмотря на то, что Эмили теперь рядом, и что где-то этажом ниже отдыхает близкий душе человек, пусть и посланный нахер. Несмотря на то, что рядом с ним кипела мирная жизнь, располагающая к таянию льда в его душе.       Мужчина понимал: рано или поздно он узнает, где прячутся китобои. А уж откуда: проследит, выпытает или узнает из первых уст — дело иное. Чем раньше — тем лучше, само собой, но… все умеют врать. Все умеют предавать. А ведь светленький сам признался, что предал Корво. Что мешает ему вновь пойти, по проверенному пути?       Дауд уже какой час лежал вот так, почти неподвижно, всматриваясь в деревянные балки над собой. Тени от слабого освещения блекло танцевали в так огня, то и дело подстраиваясь под чужое сердцебиение.        Изувер метается от «да» до «нет». Перебрасывался глупыми аргументами сам в себя, атакуя домыслами и переживаниями, не желая прогибаться и прийти к самому очевидному, самому простому из вариантов — наконец нормально выслушать противоположную сторону.       Как же отвратительно он себя чувствует.       Желудок под завязку был забит скрытными мыслями. От этой странной наполненности болели и его легкие, и ребра. Ныли почки, крутились кишки. Спина так же ныла под этой болью. В горле до сих пор стоит неприятный привкус горечи, а в пятки колют иглы. Воют свежие раны под повязками. Ему хотелось даже вызвать искусственную рвоту, чтобы хоть на мгновение стало легче. Переключить свое внимание от этого всего… безобразия, но у него это не получалось. — Леди Эмили! — негромко послышалась откуда-то издалека. «Леди Эмили, да, конечно. Мне нужно её защищать, чтобы не случилось. Может ли и она предать меня? Нет… или да? Но, как же так. Я ведь нужен ей. Она столько времени была одна. Не думаю, что все те эмоции были фальшивкой …так стоп», — Дауд напряжённо поднял голову, слегка поднявшись торсом. Ему послышалось или… — Тише, — негромко, словно ветерок, шикнул детский голосок с той же стороны. Нет, значит не послышалось. Почудились мягкие шаги по металлическим листам. — Леди Эмили, лорду-защитнику нужен отдых, — настойчиво, пусть и явно тише, повторил взрослый голос. «Каллиста?» — мужчина медленно встает с кровати и, прошагав дугу, подходит к окну-входу таким образом, чтобы его не было видно снаружи. — Я не буду его будить. Я просто… проверю в порядке ли он, — шёпотом отрезала Эмили, сделав еще несколько аккуратных шагов. — Леди Эмили, стойте… — женщина так же немного подошла. — Все хорошо, Каллиста. Я все равно не сплю, — Дауд выглянул из-за угла, напугав дам. Эмили просто ошарашенно на него посмотрела. Она находилась буквально в нескольких шагах от входа в его убежище.       Гувернантка же, стоящая по ту сторону импровизированного мостика, вздохнула и побледнела, острием посмотрев на внезапно появившуюся персону. — Лорд Дауд! Ой, то есть, Дауд. Прошу прощения, мы уже уходим. Вам нужен отдых, леди Эмили, — настойчиво повторила Карноу. — Вы можете заходить ко мне в любое время дня и ночи, — мужчина перевёл взгляд на Эмили, что все еще стояла между говорившими. Может она поможет ему немного развеяться? Да и к тому же, после прибытия в штаб, они толком и не виделись. Эмили была занята, осматривая новое место жительства, а Дауд… вел себя как маленькая девочка. Может быть, им действительно будет полезно поговорить друг с другом. — Что-то случилось? — немного мягче спрашивает меченный. — Я… просто не могла уснуть, — пробормотала Эмили смущённо, отводя взгляд. Дауд удивлённо вскинул брови лишь на мгновение. Какое удивительное совпадение. Поизучав ближайший силуэт пару мгновений, он сделал несколько шагов глубже в комнату и Колдуин скользнула за ним, принимая немое приглашение. — Прости, если я разбудила тебя, я просто…действительно не могла уснуть, — все еще тихо говорила она за спиной. — Все хорошо, Эмили. Я не спал, — подойдя к раме двери, бывший лорд посмотрел в сторону импровизированного входа. Похоже, Керноу решила дать им немного личного пространства.       Они прошлись к единственной кровати в комнате. Дауд посадил юную даму ближе к стене и подушке — там где мягче — а сам сел рядом, с краю.       На Эмили была только небольшая ночнушка, с небрежно натянутой наверх кофточкой, вероятно, самой Каллисты. Одежда выглядела очень лёгкой, но ей, по всей видимости, было не холодно.       Дочь так сильно отличалась от своей матери. Даже сейчас, будучи ребёнком.        Джесс никогда не была эталоном послушности, конечно. Она часто вредничала, совершала действия необдуманно, на эмоциях, но при этом всегда оставалась женственной. Спокойной, словно так и нужно было, словно по-другому не могло быть.       Она была хитрой и остроумной, но шла на подлость всегда неохотно. Это не означало, что почившая императрица не умела врать. Она была лучшим вруном во всей империи. Но уметь, не значит любить.       Эмили же… другая. По крайней мере отложилась в его памяти такой: энергичной, эмоциональной, не очень женственной и настырной, но доброй и хитрой, можно даже сказать, коварной. (По меркам ребёнка лет 10-ти).       Пара несколько мгновений сидела в гробовом молчании. — Они говорили мне, что… ты умер, — эти слова порезали бывшего лорда, словно нож масло и откатили сверху ледяной водой.       Эмили произнесла это, слишком серьёзно. Детский голос порезала такая боль и сухость, что ему самому становилось не по себе.       Девочка сидела ровно, вытянув ноги и уткнув взгляд в матрац, с нечитаемым выражением лица. Она нервно потирала руки, но, почему-то, ближе к локтям. Словно там были раны, напоминающие о себе дискомфортом. — Я..... — горько выдавила Эмили, но не смогла произнести больше ничего, вздрогнув всем телом в тихом всхлипе. Эти звуки выбили из Дауда дух и остатки самообладания. Ком в горле поддался на язык.       Это ему действительно говорит девятилетняя маленькая девочка?       Только сейчас он заметил, как дрожат её локоны и как часто поднимается грудь. Страх давил на Эмили тяжким грузом, заставляя непривычно сгорбиться. Меченый часто моргает, прогоняя собственную грусть и обнимая её мягко, словно неуверенно. — Мне было так страшно и… одиноко. Я-я так долго им…не… я, — строгость рассыпались в её голосе, как песок бежит сквозь пальцы. Она задыхается, прижимаясь ближе, а Дауд лишь удваивает это стремление, обнимая её увереннее и крепче.       Это точно-точно говорит Эмили — чистое беззаботное дитя из воспоминаний, а не голос пережитых эмоций?       Сердце глухо и редко отбывалось в груди. Так, что могучие удары волнами ударялись от ребра и хребты позвонка.       Эмили положила лоб на его плече. Крамер чувствовал как пульсирует её голова, и как одежда намокает от слез. — Никому нельзя верить… — выдавал Дауд, хмурясь.       О~. Как бы ему хотелось лишить её этих паршивых воспоминаний и чёрных моралей. Чтобы её детство было чистым, а не запачканным болью и кровью, предательством. Страхом. Он не желал ей зла. Только добра, коим наполнена обычная жизнь обычных маленьких детей. — Для тебя я буду мёртв, только когда ты лично в этом убедишься, — это грубые, но правильные слова. Жестокая истинная мира, которую ей, к большому сожалению, нужно выучить сейчас. — Я…не хочу, — промямлила Колдуин сквозь слезы, слегка глотая буквы. — Не хочу… убеждаться, — как он, блять, её понимал. — Прости меня, Эмили. Прости, — Дауд горбится сильнее, выдыхая ей в спину редко. Потому что воздух напоминал воду, которой он все не мог надышаться. — За что ты извиняешься? — спрашивает она в пустоту, ибо Дауд продолжает гнуть свою линию, переходя в бормотание: — Прости меня… Прости. Я обещаю, что куда бы ни уходил, всегда буду возвращаться. Не брошу никогда и ни за что, — он и сам слабо верил словам, что говорил. Врал и не краснел. Её слезы резали Дауд так сильно, словно он сам рыдал взахлёб и с каждой каплей, упавшей с чужих глаз, что-то внутри продолжало хрустеть. Гадко и громко ломаться под грузом двух разбитых сердец.       Она уткнулась ему в плече носом. — Почему…они не любили тебя? — все ещё в слезах поинтересовалась Эмили. Дауд немного отстранился, высвобождая её из объятий, и посмотрел на девочку.       Круглые щеки, казалось, упали, укрывшись полем румянца. Красные глаза смотрели на него, но больше без той жизнерадости, что была там раньше. Пухлые губы дрожали от напряжения.       Бывший лорд мягко улыбается. Дауд аккуратно провёл большим пальцем по щеке, ловя одну из падающих слез. Эмили словно пришла в себя и начала вытирать глаза от влаги, что все приходила и приходила. — Почему они…называли тебя «ведьминым отродьем»? Желали смерти на костре? Мне было так больно слышать это… — мужчина позволил ей самостоятельно попытаться успокоить бушующие эмоции, а сам медленно приглаживал растрепанные чёрные волосы. — Не бери в голову. Некоторые просто не могут понять, что люди умеют… — и на этом моменте Дауд проглотил собственный язык.

Меняться

      Он хотел сказать «меняться».       Он знал, что люди меняются, но, кажется, забыл эту истину. Дауд вспомнил то, что знал всегда, лишь сейчас, сказав это вслух.       Ведь, если рассуждать его же логикой: как императрицу — не важно, Джессамину или Эмили — можно доверить в руки выходцу из трущоб, ведьмину сыну, серконцу, грубияну и убийце? Но ведь доверили.       Он поместил собственных племянников в то, что не любит всем сердцем и от чего сам долго страдал — стереотипы.       Почему он не верил им, почему злился? Потому что китобои убили Императрицу. Личности, что в его мире слились в абстрактного монстра. Великого врага. Главную цель.       Он не видел в них людей. — Дауд? — мужчина резко реагирует на собственное имя, позабыв, что не один. Он ещё несколько раз моргает, рассматривая Эмили, что пусть и смотрела на него — с интересом и страхом — не переставала держаться за старую рубашку. Словно удерживая его (или себя) на краю пропасти. — Меняться. Люди умеют меняться, — спокойно и негромко произнес он. Потому что слова через силу преодолели ком на языке. Девочка задумалась, опустив взгляд лишь на мгновение. — Твоя… мама была ведьмой? — все не унималась она. Дауд урывчато скользил по её лицу взглядом. Его вновь охватила жаркая волна воспоминаний о собственном детстве. Он глухо выдохнул, возвращаясь обратно в настоящее.       Эмили.       Можно ли ей говорить подобное? — Ведьмой? Не~т, — тянет изувер, кисло улыбаясь. Слезы все еще щипали маленькие девичьи глаза, но теперь леди была сконцентрирована на бывшем лорде и выглядела менее грустной. Дауд пододвинулся дальше на кровать, повернувшись к собеседнику больше. — Она была просто очень умной женщиной с непростой долей, — уточнил он. — Умной? Как Соколов? — Нет. Антон один единственный такой на свете, — мужчина задумался, кого корректнее будет привести в пример.— Она была скорее, как Джессамина, — они оба притихли, когда услышали это имя. — Она любила тебя? — Любила, но по-своему. — Эмили с любопытством посмотрела на Дауда. — «По-своему»? — этот вопрос вызвал горький вздох. Можно ли раннюю смерть считать любовью? А нищету? Можно? А если это все, что она могла ему дать? Это — любовь? — Да. Любила, как могла сильно и многим пожертвовала. — Что с ней случилось? — Она…— Дауд снова запнулся. Как можно было адекватно перефразировать: «Сгорела заживо просто за свое существование»? — Внезапно пропала из моей жизни, — девочка поникла. — Мамы ведь больше нет, правда? — спросила Эмили выдержав паузу. Дауд не ответил. — Я так скучаю по ней. Мне её так не хватает. Ты так же скучал по своей? — тихо произнесла она. — Да, скучал. Очень сильно. Скучаю, по ним обоим каждый день. И по тебе скучал, каждую минуту, что был один, — Дауд почувствовал, как она прижалась ещё ближе и, похоже, немного успокоилась. Слезы продолжали блестеть на щеках, не переставая идти, но ритм её дыхания замедляется и хватка ослабла. — Я тоже очень скучала… Почему они сделали это? Мама…так старалась сделать мир лучше… так старалась. Так, почему? — но как бы расслабленно она не выглядела, голос дрожал, как натянутая струна в шторм. — Этого я не знаю, — Дауд отрицательно качнул головой. — Но я уверяю тебя, что сделаю все возможное для того, чтобы её убийцы получили по заслугам. — Получили по заслугам, — подхватила Эмили, из-за чего они произнести это в один голос.       Сам Дауд уже давно не боялся убийств и смерти. Но… маленькая девочка? Будущая императрица! Должна ли она быть столько кровожадной? Нет.       Её стоит порицать за такие мысли. Дауд хотел бы видеть Эмили столь же великой правительницей, какой была её мама и дедушка. Чтобы она была для них золотым правителем, не тираном, не злом во плоти.        Но стоит ли порицать эту злобу? Закономерную ненависть к людям, что на её глазах убили мать, ранили дорогого человека, похитили и заставили пережить все это? Нет. Не вправить ни он, ни кто-либо ещё.       Они похожи до абсурда, как отвратительно правдивые карикатуры друг друга. И это расстраивало Дауда. Свое собственное в ней отражение.       Он уж хотел прикоснуться к её голове, погладить черные волосы. Но руки налились свистом и ели двигались. Пальцы скользнули под маленькие бока, в странном обнимании. Слово огромный пес, закрыл её за собой, стараясь дать мягкое, мнимое чувство комфорта. И ей, и себе.       Гукающее сердце разлилось волной тепла и заботы. Это чувство уже давно стало ему неким наркотиком. Оберегать кого-то, без страха отдать всего себя за это. Быть благодарным за то, что этот человек существует, что он рядом и продолжает дышать — это та жизнь, что была ему подарена и что ему понравилась.       Он уже не надеялся вновь почувствовать это в себе. Боялся, что придется прятать глубине до конца дней. — Кто желал её смерти? — тише прошептала Эмили. Пусть этот вопрос и был явно риторическим, но Дауд просто не мог позволить себе не ответить на него, даже и не прямо. — Много кто желает смерти людям королевских кровей, вроде тебя. Для этого и…- он резко заткнулся, словно ужаленный. Ком скользнул ближе к кончику языка. Воздух казался паром, которым он не мог нормально дышать.       Все эти эмоции, они собрались у него на языке, они скопились в этих словах и в человеке, что сидит напротив.       То, что хрустело внутри в один момент сломалось, когда чёрные — опухшие от слез и протирания — наивные детские глаза попытались заглянуть вглубь его едкой души. — И… что? — невинный вопрос стал последней каплей.       Эмоции так быстро сменяли друг друга, что сохранять здравый рассудок становилось почти невозможным. Груз мыслей, радость, печаль, удовольствие, стыд, горечь, гнев, страх, одиночество — все это перемешалось в нем взрывоопасной смесью. Дауд заставил себя отстраниться, отвернулся от Эмили, прежде чем…       Слёзы, жившие внутри, упали на щеки.       Он четыре месяца держал эти мысли в себе, но сейчас, в присутствии Эмили… девочки, что он любил, как собственную дочь и той, которую обрек на месяцы одиночества. Той, чию мать он не смог уберечь, пусть это и было его прямой обязанностью… он не мог. Просто не мог сдержаться, и наслаждаться любовью той, на чьей жизни оставил такой след. Шрам. Что уж говорить об том, чтобы взять её под свою защиту.       Глаза болели и слезились. Лицо искривилось в гневе на всех и на себя. И он прогнулся в спине ещё сильнее прежнего.       Мир резко схлопнулся внутри.       Он напрягает руки на её плечах, и не замечает как время то идет, то замирает.       Дауд внезапно понял, что ему неимоверно стыдно находится в её компании. Как он мог все эти года считать себя «лордом-защитником» если даже не в силах уберечь безвинное дитя от груза собственного сердца? Наивный дурак! Слабак! Отброс! Дикарь! Ведьмак!       Тонкие пальцы внезапно коснулись его руки. Мягко, нежно, успокаивающее. Мужчина набрал полные легкие воздуха и украдкой поднял взгляд на Эмили.       Чёрные глаза.       Они зацепились в него крючками. Мужчина тут же отвернулся, чувствуя, как взгляд тянет кожу. Грубое лицо налилось румянцем.       Он желал остановиться, растворился, исчезнуть из мира! Только, что бы она не видела его слез. Слез, пожалуй, самого дорого человека. Эмили и так пережила слишком многое. Но эти глаза, они, словно пиявки, выкачивали из него последнее желание заткнуться, успокоиться и закрыться в себе. Левая ладонь запекла, загудела и только кислый вход через силу, помог Дауду сдержать позывы к телепортации, подзывая новую волну горя. — Прости меня, Эмили. Я…я просто.....я не…я не Лорд- Защитник, — признание слетело с до неправильности легко. — Я никогда и не был. Я… — грубый голос дрожал, как и пальцы, как и брови, как и весь он. Сердце бешено колотило, кололо его. Голова кипела от всех чувств, что разрывали изувера изнутри. Дауд закрывает лицо руками, в попытке спрятаться от мира.       Какой стыд! Плакать у неё на глазах! Он то! 42-х летний мужчина! Тот, кого, словно грозы, боялись стражники, и плачет как маленькая девочка!       Глаза все слезились, воздух обжигал горло при каждом входе. Сломанное хрустит пол напором эмоций. Он просто не мог остановиться. — Нет, — чётко выразила девочка. Это слово отразилось в комнате странным эхо. — Ты мой Лорд-Защитник, — тонкие пальцы вновь обхватили большие ладони, уводя их вниз, дабы открыть глаза. Их взгляды снова встретились. Грустные, потерянные. — Прости, Эмили. Я…не могу. Я не достоин быть им…не после всего, что случилось…сегодня…тогда…всегда — Нет… — вновь повторила она, но в этот раз почти умоляя его. — Я… приказываю тебе им быть, как будущая императрица. Мама бы так не считала тебя виновным ни чем! — Нет. Это… не так работает. Нет, Эмили…прости..... все произошедшее… я не достоин, я не могу… кто угодно будет лучше меня на этой роли… — но Эмили и не дала ему закончить. Просто обхватив голову ладонями и заставив положить на своё плече.       Внутри щиплет и ноет. Он обречённо вздыхает, поддаваясь напору. Лорд-защитник снова обнимает её, не снимая головы с плеча. Слезы текли по его лицу, унося с собой и многое из того, что накопилось за все это время. Он наконец-то почувствовал себя лучше. — Неважно, что подумают люди… — тихо произнесла она, спустя почти минуту молчания. Дауд узнал эту фразу, этот тон, но так и не открыл глаз, дабы посмотреть на выражения лица. Но что-то внутри подсказывало ему, что мужчина прекрасно знает, как выглядит её уверенность и горе. — Как пожелаете, леди Эмили, — почти промурлыкал он. Произнося это, Дауд почувствовал, как снова обретает смысл ждать нового утра, а не пытаться утонуть в забвении странных кошмаров. Он мягко её обнимает, поддерживая эмоциональный порыв.       Знала ли Джессамина, что при её смерти, две сломанные души найдут опору друг в друге? Наверняка. — Помнится мне, — заговорил он хриплым и усталым тоном.— Ты хотела послушать про китов и пиратов, которых я встретил во время плавания?       Дауд и Эмили позволили себе забыть об бо всем на свете, и просто наслаждаться компанией друг друга. Люди, опасности, невзгоды, переживания — все это пусть подождёт до завтра. Вместе они растворились в том безвремении, что кружилась вокруг чёрными клубами глубокой ночи.