***
Рэй бездумно глядел в окно. Ему было скучно. Казалось, если он проведёт в этом чёртовом изоляторе ещё хотя бы день, то точно свихнётся. Радовало хотя бы то, что завтра его должны были выпустить. Сегодня обещал прийти доктор Лукас, чтобы в последний раз его осмотреть. Вот его-то Рэй и ждал. Правда, до его прихода оставался ещё целый час, и поэтому он просто не представлял, чем заняться в это время. В конце концов, не найдя во дворе ничего интересного, он отвернулся от окна и снова уставился в потолок. Тяжело вздохнул. Даже это занятие ему уже осточертело. Это просто невозможно уже. За ту неделю, что он провёл здесь, Рэй переделал, кажется, всё, что только можно было и нельзя. Даже изрисовал стену, когда пытался играть в крестики-нолики с самим собой. Изабелла тогда на него наорала в очередной раз, и у них снова случилась ссора, но ему было как-то плевать. Он хотел заняться хоть чем-то. А теперь у него не осталось вообще ни единой идеи, и это его удручало. «Боже, ну и скукотища же смертная… Скорее бы обратно в пансионат…» — размышлял Вильсон, разглядывая трещины на потолке. На самом деле, раньше он и подумать не мог, что ему когда-нибудь захочется вернуться туда. Он и сам этому удивлялся. Но в пансионате, стоило признать, и правда было гораздо лучше, чем здесь. По крайней мере, Рэй мог хоть чем-то занять себя и отвлечься от постоянно лезущих в голову мыслей. Кстати о навязчивых мыслях. Последние дня три они стали посещать его всё чаще. Особенно после слов Изабеллы. Как бы сильно он это ни отрицал, но она была права. Он мог бы наконец-то выучиться, поступить в престижный университет, а затем, возможно, и получить нормальную работу. А это означало бы, что он стал бы свободным. Но он опять всё испортил. И из-за чего? Из-за какой-то дурацкой книжки. Как глупо. Вот только для Рэя это имело особую важность. Для него это была непростая книжка. Это очень важная и дорогая вещь, которую ему одолжил не менее значимый для него человек. И, что самое главное, это был единственный способ общаться с Эммой. По крайней мере, сам Рэй считал именно так. И теперь он переживал, потому что думал, что они больше не будут общаться так, как раньше. Они ведь не виделись всё это время. Эмма просто к нему не заходила, и он прекрасно понимал, почему. Но так, наверное, даже лучше. Он чувствовал себя неловко и неуютно в её присутствии, да и стыдно ему было за испорченную книгу. Он даже не представлял, как будет смотреть ей в глаза при встрече. Он ведь испортил её вещь. Пускай и не сам, но всё же. Это он не уследил, поэтому виноват тоже он. На самом деле, он находил это крайне ироничным. Он ведь так заботился об этой книжке, следил за тем, чтобы она не запачкалась. Всегда с особой осторожностью переворачивал страницы, чтобы не помять или не порвать их. Никогда не оставлял её там, где её могли бы забрать дети. А в итоге её испортил чёртов Томас, когда он отлучился на десять минут. Просто залил её соком, пока он курил. Закон подлости в действии, мать его. Ситуацию усугублял ещё и тот факт, что он навряд ли получит свою гитару после выхода из изолятора. Изабелла, скорее всего, решит в качестве наказания не отдавать её какое-то время. Рэй слишком хорошо знал эту женщину. Ещё бы, она ведь его мать. Поэтому он даже не сомневался в том, что она выкинет что-то такое. Изабелла не была бы Изабеллой, если бы оставила своего ребёнка без личного наказания. И именно за это он ненавидел её больше всего. Она по какой-то непонятной ему причине была особенно строгой с ним, в то время как других детей любила и почти никогда не наказывала. Он мог стоять в углу или получать выговор от неё, пока других детей она обнимала и называла ласковыми словами. Он считал это несправедливым. Чем он хуже других? Почему он не достоин её любви, как все остальные? Но Рэй бы солгал, если бы сказал, что она никогда не была с ним ласковой и нежной. Нет, всё же была. Когда-то очень давно, когда он был ещё ребёнком. Когда ему снились кошмары, она всегда приходила и успокаивала его. Ласково обнимала и прижимала к себе, гладила по голове и говорила, что это просто страшный сон, что этого никогда не произойдёт в реальности. В такие моменты Рэй действительно чувствовал себя нужным и любимым. Он понимал, что мама обязательно его защитит, и потому быстро успокаивался. Но этого ему не хватало, чтобы быть счастливым в полной мере. Да и происходило крайне редко, поэтому он вырос именно таким, какой он есть сейчас. — Рэй? Рэй, могу я войти? Внезапно раздавшийся голос доктора Лукаса отвлёк Рэя от мрачных мыслей. Вильсон удивлённо моргнул и перевёл взгляд на дверь, потом посмотрел на часы. До прихода доктора Лукаса было ещё тридцать минут. Но почему он пришёл так рано? Неужели уже освободился? — Да, конечно, входите, — несколько обескураженно произнёс Рэй. Он явно не ожидал такого внезапного визита. Но был даже рад, ведь ему очень хотелось хоть с кем-то поговорить о своих проблемах. А доктор Лукас — самый подходящий для этого человек. Дверь чуть приоткрылась, и в небольшую комнату прошёл доктор Лукас. В руках он держал свой журнал, в который записывал информацию о пациентах. Выглядел он необыкновенно счастливым. Нет, конечно, он улыбался почти всегда и буквально сиял от счастья, но сегодня всё было несколько иначе. Он выглядел даже чересчур довольным. Видимо, случилось что-то действительно хорошее. Впрочем, спрашивать Рэй не стал. В конце концов, не его это дело. — Привет, — как всегда поздоровался доктор Лукас, добродушно улыбаясь. — Я тебя не разбудил? — Да нет. Я и не ложился, — Рэй отрицательно покачал головой, из-за чего доктор облегчённо вздохнул. — Кстати, почему вы так рано? Я думал, что вы придёте как минимум через полчаса. — Ох, это. Я просто освободился немного раньше, чем рассчитывал, — объяснил психолог. — Как ты тут, кстати? Принимаешь своё лекарство? — поинтересовался он, открывая журнал. — Ага, принимаю. Противное жесть какое, — Вильсон неприятно поморщился, вспоминая отвратительный вкус таблеток, которые выпил совсем недавно. — Хочу уже поскорее свалить отсюда. — Ну ничего, ничего. Завтра тебя уже выпустят, — доктор Лукас беззлобно усмехнулся, делая записи в своём журнале. Пожалуй, он был единственным, кто совершенно спокойно общался с ним, не обращая внимания на манеру его речи, и именно за это Рэй его и любил. Только с ним он мог поговорить на абсолютно любые темы, зная, что его не упрекнут в сквернословии. Это, пожалуй, была его единственная отдушина здесь, в этом проклятом месте. — Надеюсь, — Рэй только тяжело вздохнул и прикрыл глаза. Они какое-то время просто разговаривали. Ни о чём-то важном, просто о разном. Рэй даже смог немного расслабиться. Так всегда было во время общения с доктором Лукасом. На самом деле, он каждый раз удивлялся тому, насколько легко общаться с этим человеком. Наверное, в этом они были похожи с Эммой. В разговорах с ней тоже испытываешь какую-то лёгкость, спокойствие, что ли. Невольно Рэю даже подумалось, что они, должно быть, родственники, но он тут же отмёл эту мысль в сторону. Совсем уже в этом изоляторе свихнулся. Всякие глупости в голову лезут. Но он всё ещё выглядел подавленным, даже несмотря на поднятое приходом доктора Лукаса настроение. Мысли до сих пор давили на него. Он хотел как-то поделиться ими, но не знал, как начать разговор. И доктор Лукас, кажется, это заметил. — Тебя что-то беспокоит, Рэй? — осторожно спросил он. Он решил первым завести разговор об этом, за что Рэй был ему очень благодарен. Сам он вряд ли бы решился. — Знаете, на самом деле да, беспокоит… —он глубоко вздохнул и кивнул. Пальцами он стал нервно теребить край одеяла. — Расскажешь? Рэй медленно кивнул и затих на какое-то время. Он, если честно, даже не знал, с чего начать. В голове роилось слишком много мыслей, которые постоянно путались, поэтому он не мог выделить что-то одно, что-то самое главное, что беспокоило его больше всего. Хотелось поговорить обо всём: и об Эмме, и о маме, и в принципе о всех своих проблемах. Рэй просто не знал, на чём ему остановиться конкретно сейчас, и потому пребывал в полнейшем замешательстве. Но сказать что-то нужно было, потому что доктор Лукас ждал. Да и молчать обо всём, что творилось у него на душе, Рэй уже больше не мог: это слишком на него давило. Поэтому, в конце концов, он выловил из потока мыслей то, что особенно его беспокоило сейчас. Он решил начать с Эммы. — Знаете, — наконец негромко заговорил Вильсон, — мне кажется… Мне кажется, я влюбился… — последнее слово он произнёс совсем тихо, и на его щеках в этот момент проступил пунцовый румянец, который он тут же поспешил спрятать за чёлкой. — Неужели? — доктор Лукас от его слов заулыбался ещё шире. Похоже, он искренне обрадовался за него. — Это же просто замечательно, Рэй. Первая любовь — это прекрасно. — Наверное… — Рэй только выдохнул и неопределённо пожал плечами. — Но я совсем не знаю, что мне с этим делать… Да и много других проблем помимо этого образовалось… — Каких, например? Поначалу Рэй рассказывал всё неохотно: ему было сложно разговориться. Но потом его буквально прорвало. Он говорил-говорил-говорил без остановки, иногда запинался, но продолжал. Слова лились из него ручьём. Он рассказывал абсолютно обо всём: и о том, как его всё заебало, и о том, как он ненавидит свою мать, и о том, как хочет поджечь это место снова. А доктор Лукас просто молча слушал его. Он понимал, что ему нужно выговориться, поэтому не перебивал его. И, в конце концов, Рэй высказал ему всё, что тревожило его столь долгое время. Выложил всё как на духу. И ему после этого стало гораздо легче. По крайней мере, теперь навязчивые мысли не так сильно гложили его. И потому остаток дня, проведённый в изоляторе, стал для него не таким уж и плохим.***
Рэй уже несколько дней находился в пансионате, и он даже не знал, радоваться ему или плакать. С одной стороны, он наконец-то оказался на свободе, как того и хотел. Теперь он снова мог заниматься всем чем угодно. Не было этих ненавистных белых стен, тикающих часов и адской тишины. Напротив, его жизнь опять бурлила и кипела. Но с другой стороны, он вновь видел Нормана рядом с Эммой. Видел, как неловко они переглядываются на уроках. Видел, как периодически Норман как бы невзначай касается своей рукой её. Видел, как он на неё смотрит. И чувствовал себя в этот момент очень плохо. Можно сказать, даже отвратительно. Рэй ревновал — это стало понятно ему ещё в изоляторе. Он много слышал об этом чувстве, даже видел его проявления на жителях пансионата. Вот только он никогда этого не понимал. Считал, что ревновать кого-то — глупо. Для него в принципе любовь и все из неё вытекающие чувства были высшими проявлениями слабости. И он искренне презирал влюблённых. А теперь сам пополнил их ряды. Ирония судьбы, мать её. Гитару, как Рэй и ожидал, ему не отдали, но не потому, что так решила Изабелла. Всё оказалось гораздо прозаичнее. Лесли заболел и просто не смог приехать. И пускай его ожидания не совсем оправдались, Рэю всё равно было чертовски обидно. Он ведь так надеялся снова увидеть свою гитару, а в итоге его так обломали. Да что же это за несправедливость такая? Как будто целая Вселенная сговорилась против него. Радовало хотя бы то, что сегодня его библиотека была свободна. Он мог спокойно почитать и отвлечься на книги. На самом деле, он сильно соскучился по этому чувству погружения в историю и очень хотел снова окунуться с головой в книжный мир. Даже если он прочитал абсолютно всё в этой библиотеке, ему всё равно нравилось перечитывать какие-то отдельные истории, которые особенно запали в душу. Именно поэтому после уроков он снова пришёл сюда. Надеялся хотя бы на пару часов забыться в вымышленных мирах и вселенных. Тем более, что сегодняшний день был для него особенно трудным. И дело даже не в учёбе. Подходящую книгу Рэй нашёл достаточно быстро. Отрыл среди многочисленных пособий и детских книжек какой-то из романов Брэдбери. На самом деле, он и сам не знал, что подобная книга делает у них в пансионате. Он прекрасно помнил, как удивился тогда, когда впервые увидел её на книжной полке, но прочитать всё же решился. И впоследствии эта книга стала одной из его любимых. Поэтому он был даже рад, что нашёл именно её. Давненько он уже её не перечитывал. Рэй настолько погрузился в чтение, что даже не сразу заметил, как в библиотеку кто-то зашёл. Его отвлёк звук шагов, который раздался совсем рядом с ним. Вильсон нехотя оторвал взгляд от книги и поднял голову. И тут же замер на пару секунд. Он увидел направляющуюся в его сторону Эмму. Она сама застыла на месте, заметив его, однако быстро оправилась и пошла дальше. Как и он, мотнув головой, снова уткнулся в книгу. Он пытался сосредоточиться на истории снова, правда пытался. Вот только у него совсем ничего не выходило. Он всё равно периодически отвлекался, краем глаза глядел на неё. Любопытство всё же брало своё. Рэю было интересно, зачем она сюда пришла, вот он и наблюдал за ней боковым зрением. Это выходило как-то даже невольно. Однако поделать с собой он ничего не мог. Но интерес свой всё-таки удовлетворить удалось. Эмма искала книжку по вязанию — это Рэй понял, когда увидел, как она достаёт её с книжной полки. Ранее он также заметил, как она тщательно осматривала стеллажи, каждую корочку, словно бы пыталась отыскать что-то. Теперь он понял, что именно она хотела найти. Но теперь назревал вопрос: зачем ей эта книга? Неужели она хочет что-то связать? «Наверняка хочет сделать что-нибудь для Нормана», — пронеслось в голове у Рэя, но он тут же отмёл эту мысль в сторону. Нет, не его это всё-таки дело. Но сердце всё равно болезненно кольнул укол ревности. Его внимание снова переключилось на Эмму. На этот раз он заметил кое-что забавное: когда она тянулась за книгой, то случайно зацепила косичку, из-за чего и так плохо державшаяся резинка упала на пол. Косичка, естественно, распустилась. Видимо, Эмма изначально плохо закрепила её, вот она и расплелась. Скайлер какое-то время не замечала этого, потому что была увлечена книгой, но потом наконец-то заметила. И ей это явно не понравилось. — Вот чёрт… — тихо выругалась Скайлер, закрывая косичку рукой. Она явно не хотела, чтобы это кто-то увидел. Оттого только возрастал интерес. Что же такое она там прячет? — Тебе помочь? — спросил у неё Рэй. Он сделал это больше не из вежливости, а из простого желания удовлетворить своё любопытство. — А? Д-да, если тебе несложно… — Эмма только неловко улыбнулась в ответ. Было видно, что она соглашается неохотно. Но ничего другого ей просто не оставалось. Не могла же она пойти с распущенной косичкой назад. — Нет, несложно. Когда Эмма села к нему на колени, Рэй почувствовал себя странно. Ему в нос сразу ударил запах ромашек, исходивший от её волос. Он был несколько приторным, но приятным. Кружил голову, заставлял сердце биться быстрее. Но Рэю он даже понравился. Было что-то особенное в том, чтобы сидеть вот так и вдыхать этот сладкий аромат. Но особо он не увлекался: понимал, что нужно просто помочь Эмме. Он должен только заплести ей косичку и ничего более. Взяв, наконец, себя в руки, Рэй начал осторожно сплетать вместе рыжие кудри. Пока он делал это, то заметил кое-что странное. Сначала он подумал, что из-за полумрака ему просто показалось. Он даже тщательнее пригляделся. Но потом он понял, что ему ни черта не показалось, и от осознания этого по его коже пробежали неприятные мурашки. У Эммы не было половины уха. В это сложно было поверить, но половина её уха просто отсутствовала. Причём она была отсечена весьма неаккуратно, будто бы кто-то отрезал её ножом или ножницами. И этот кто-то явно не заботился о том, чтобы сделать это аккуратно. Наверняка ухо до сих пор болело. Когда Рэй присматривался, то заметил запёкшуюся кровь и несколько прилипших к уху кусочков кожи. В этот момент он почувствовал рвотный позыв. Его с трудом удалось сдержать. — Эмма… Что с твоим ухом?.. — сглотнув застрявший в горле ком, наконец негромко спросил Вильсон. Даже его, человека психически неуравновешенного, привела в ужас подобная картина. Кто сделал с ней такое? И зачем? — Это… — Эмма глубоко вздохнула и закусила губу. Было заметно, что этот вопрос её задел. Очевидно, она не хотела об этом говорить, но всё же почему-то продолжила: — В общем, всё дело в том…***
— Ты что, подслушивала?! Голос отца звучал угрожающе. Даже несмотря на то, что он пьяно растягивал слова и запинался, Эмме всё равно было страшно. Потому что она понимала, что ничего хорошего её сейчас не ждёт. Ведь папа пьян. А когда папа пьян, то он не думает ни о чём. И если ему что-то показалось, он не будет разбираться. А ему показалось, что Эмма их подслушивала. И сейчас она искренне жалела, что вообще вышла из комнаты. Угораздило же её захотеть попить именно в тот момент, когда они с мамой ругаются… — Н-нет, я просто… — Эмма попыталась сказать что-то в своё оправдание. Из-за сильного страха голос совсем её не слушался, слова не желали складываться в нормальное предложение. Хотя мысленно она понимала, что отец её даже слушать не станет. Ему не нужны никакие её оправдания. И, собственно, она как всегда оказалась права. — Да мне плевать, что ты просто, — он грубо и бестактно перебил её, громко стукнув кулаком по столу, из-за чего она вздрогнула. — Эмма, ты разве не знаешь, что подслушивать нехорошо? — З-знаю… — Эмма сглотнула и отступила на шаг назад. Она уже пыталась придумать пути отступления. Вот только их, кажется, не было совсем. Позади находилась только стена. Её комната слишком далеко. Эмма бы просто не успела добежать до неё вовремя и закрыться там. — Тогда какого хуя ты подслушивала?! — отец снова сорвался на крик. На этот раз он угрожающе двинулся на неё. Эмма снова отступила, но теперь уже на два шага. — Не смей кричать на нашего ребёнка! — вмешалась мама. Она попыталась схватить мужа за руку, чтобы остановить, однако тот только грубо отпихнул её от себя. — А ты не вмешивайся, женщина! Не твоё это дело! — рявкнул он на неё, после чего снова повернулся к дочери. — Пошли, паршивка! Будем тебя наказывать! — он схватил её за руку и потащил в сторону ванной. Эмма отчаянно сопротивлялась. Она дёргалась, брыкалась, пыталась ударить отца. Она делала всё, чтобы вырваться из его хватки. Умом она понимала, что должно произойти что-то ужасное, что-то такое, чего исправить уже не получится. Инстинкт самосохранения кричал ей о том, чтобы она скорее убегала, пряталась, спасалась от этого монстра, но она ничего не могла сделать. Он был сильнее, намного сильнее неё, маленькой и хрупкой девочки. Поэтому ни одна её попытка так и не увенчалась успехом. В ванной отец зачем-то полез в ящик, где у них лежали бритвы и ножницы. Эмма не понимала, зачем, но какое-то шестое чувство подсказывало ей, что не для чего хорошего. Уж больно безумный у него был взгляд. И плохое предчувствие её не подвело. Выудив из ящика самые острые ножницы, отец повернулся к ней. В этот момент она заметила, как его глаза странно блеснули. Она увидела в них сумасшедшую искорку. — П-пап, зачем тебе ножницы?.. — Эмма шумно сглотнула и отступила назад. По её лбу скатилась капелька холодного пота. Ей совершенно не нравилось то, что происходит. Она очень хотела уйти, убежать, закрыться в комнате до тех пор, пока папа не успокоится, но он держал крепко. Просто не оставлял ей и шанса на побег. — Чтобы наказать тебя, конечно же, — он резко дёрнул её на себя и приложил головой к раковине, убрав волосы со стороны левого уха. — Сейчас я покажу тебе, что бывает с теми, кто подслушивает. — С-стой, подожди, не на… Договорить она не успела. Истошный вопль сорвался с её губ, когда она почувствовала, как острие ножниц впивается в кожу. Всё тело моментально пронзила острая боль. Перед глазами потемнело. Эмма конвульсивно задёргалась, не переставая кричать. Она махала руками из стороны в сторону, пытаясь сделать хоть что-нибудь, чтобы унять адскую боль. Вот только ничего не помогало. Вместо этого боль только усиливалась. Она заполняла собой абсолютно всё. Каждую артерию, каждую венку и сосут. И с каждой секундой это чувство становилось всё сложнее терпеть. Настолько, что кричать уже не оставалось сил. По щекам Эммы текли жгучие слёзы. Они застилали плотной пеленой глаза, поэтому картинка становилась всё более размытой. Звуки раздавались словно издалека. Как будто бы она сейчас находилась под водой. Она слышала, что мама кричит на папу, но не могла разобрать её слов. Слышала шум воды, какую-то суету, но не понимала, что происходит. Она потерялась в пространстве. Для неё существовала только адская боль, которая с каждой секундой заполняла всё больше и больше её тело. В какой-то момент Эмма даже обессилено опустилась на кафельный пол. Ноги совсем не держали её. Она не чувствовала их. Вообще ничего не чувствовала. Кроме какого-то странного тепла в районе левого уха. И лишь через несколько секунд к ней пришло осознание того, что у неё больше нет части этого самого левого уха.***
Эмма замолчала, опустила взгляд. Во время всего рассказа она неоднократно останавливалась, запиналась. Было заметно, что ей тяжело об этом говорить. Но тем не менее, она продолжала. Видимо, это очень долгое время гложило её и ей было просто необходимо кому-то об этом рассказать. Рэй в какой-то степени её понимал. В конце концов, он сам держал всё в себе. Вот только он был один, и потому ему приходилось справляться с этим самостоятельно. А вот у Эммы были как минимум друзья. Однако её рассказ всё равно поразил его. Даже он, Рэй, не мог представить себе что-то подобное. Для него это было абсолютной дикостью. Он и подумать не мог, что где-то в мире существуют настолько отвратительные люди. Конечно, он и сам не ангел, но он никогда бы не опустился до того, чтобы избивать девушку. А своего собственного ребёнка — тем более. У него бы просто рука не поднялась. Не говоря уже о том, чтобы отрезать ему ухо. А этот подонок, судя по всему, собирался ещё и не такое сделать. И ведь он даже не поплатился за это. Рэя приводила в бешенство одна только мысль об этом. Ему хотелось разбить этому уроду лицо. Но он ничего не мог сделать, поэтому ему оставалось лишь сидеть здесь и поддерживать Эмму. — И чем это всё закончилось? — помолчав немного, спросил наконец-то Вильсон. Он даже прекратил заплетать её: настолько увлёкся рассказом. — Ничем, — Скайлер только тяжело вздохнула и прикрыла глаза. Её руки всё ещё мелко дрожали, что не ускользнуло от Рэя. Подумав немного, он осторожно накрыл её ладонь своей. Она из-за этого вздрогнула, но всё-таки сжала его руку тонкими пальцами. — То есть как? Совсем ничем? — Рэй нахмурился. Такой расклад его ничуть не радовал. Неужели мать не подала на этого ублюдка в суд? Ну, или хотя бы социальные службы не занялись этим? — Совсем. Мама просто обработала мне рану и сказала, чтобы я не смела никому об этом рассказывать. Особенно учителям в школе. — Но почему? Неужели ей совсем плевать на тебя? — Она боялась, наверное. Хотя, может, у неё были какие-то другие причины. В любом случае, я на неё не злюсь. — Хочешь сказать, ты простила ей это? — Вроде того. — Но она ведь позволила такому произойти. Более того, она осталась жить с этим ублюдком. Как ты вообще можешь прощать её после подобного? — Послушай, Рэй, это всё-таки мои родители. Какими бы они ни были, но это мои мама и папа. Они меня вырастили. Поэтому я просто не могу злиться на них. Рэй ничего не ответил, только закусил нижнюю губу. Он был не согласен с мнением Эммы. Считал, что такие люди, как её родители, не достойны прощения. Чего уж, их даже родителями-то назвать нельзя. Даже его мать больше заслуживала называться матерью, нежели эти создания. Он бы не смог простить им такое. Просто не понимал, как это вообще можно прощать. Поэтому и не разделял позицию Эммы. Но ей ничего не сказал: видел, что ей неприятно продолжать эту тему. Поэтому и решил тактично промолчать и просто продолжил заплетать её. Всё дальнейшее время они провели в молчании, лишь изредка переговариваясь, когда он задевал болезненное место пальцами.***
Норман медленно шёл по коридору, постоянно осматриваясь. Его не покидало чувство, будто бы кто-то за ним следит. В коридоре царил полусумрак, и это только усиливало его страх. Ему всё время казалось, что кто-то смотрит на него со спины. Ему было жутко от этого, но он всё равно продолжал идти. Его кое-что беспокоило, поэтому он хотел убедиться в своих опасениях. Даже если ему было страшно. Недавно он видел, как Эмма направлялась в сторону библиотеки. Его это волновало. Ведь не так давно из изолятора вышел Рэй, а это означало, что сейчас библиотека снова занята им. Вот Норман и переживал. Мало ли, что этот психованный мог ей сделать. Она ведь такая хрупкая и беззащитная, а он как минимум в два раза больше неё. Он мог запросто её сломать. Норман этого не хотел, поэтому и пошёл за ней, чтобы проверить, всё ли у них там в порядке. Пока он шёл, то думал о том, что могло сейчас происходить в библиотеке. И его мысли, стоило сказать, были не самыми радужными. В голову вечно лезли картины того, как Рэй хватает Эмму за руки или прижимает её к стене. А с учётом того, что он слышал о причинах его попадания в изолятор, ему иной раз представлялось, как он бьёт её головой об стол. Такие мысли особенно пугали Нормана. Он не хотел, чтобы Эмма испытала то же самое, что и Томас. Ведь если Томас ещё отделался лёгким сотрясением мозга, то она точно умрёт. Норман боялся об этом даже подумать. Ему не хотелось, чтобы его любимый ангелочек пострадал. Именно поэтому он ускорил шаг, чтобы как можно скорее добраться до неё. До библиотеки Норман дошёл без происшествий. Ему повезло, что коридор был пустым. Он не хотел бы пересечься с кем-либо. Особенно с кем-то из старших. Они бы точно его отвлекли. А ему сейчас нельзя отвлекаться. Нет, совсем никак нельзя. Не тогда, когда ангелок в опасности. Первое, что сразу же бросилось ему в глаза, — это приоткрытая дверь. Из небольшой щели просачивался тусклый свет. Значит, Рэй там. Норман шумно сглотнул. Сердце застучало быстрее в груди, зашумело в висках. Перед глазами снова всплыла страшная картина того, как его ангелочка избивают, но он тут же резко мотнул головой, отгоняя от себя эти мысли. Нет, сейчас не время мешкать. Нужно действовать. И очень быстро. Подойдя к двери, Норман уже было собрался распахнуть её, однако вдруг остановился. До его слуха долетели какие-то странные звуки. Они были приглушёнными и неясными. Кажется, похожими на голоса. Норман нахмурился, припал ухом к двери. Прислушался. — Ай… Больно же… Я же просила тебя быть поаккуратнее… — голос Эммы звучал недовольно. Возможно, Норману это всего лишь показалось, но он слышал её тихие вздохи периодически. Ему это не нравилось. Что там вообще происходит? — Да пытаюсь я… — Рэй, судя по его тону, тоже был недоволен. Однако в его голосе можно было различить нотки неловкости. Возможно, он чувствовал себя виноватым за что-то. Вот только за что? Чем дольше Норман слушал их, тем отчётливее в его голове становилась картинка. Он буквально видел, что они там делают. Масло в огонь подливали и эти звуки, такие странные, непонятные, похожие на стоны. Они только дополняли и без того яркие образы в голове Нормана. И ему это совсем не нравилось. Он чувствовал себя странно. В районе груди что-то неприятно зашевелилось, зацарапалось. Вся эта обстановка сильно давила на Нормана. Он не понимал, что происходит, и оттого ему становилось только хуже. Его мучили вопросы и догадки. А эти образы, возникающие в голове, только добивали его. В голове царил полный хаос. Мысли спутались в один хаотичный клубок, который он был не в состоянии распутать. Однако среди всего этого беспорядка явно выделялся один-единственный вопрос: почему он, а не я? Он ударил сильно, словно молоток, окатил Нормана с ног до головы холодной водой. И это, пожалуй, стало для него последней каплей. Он больше не мог сдерживаться. Именно поэтому не выдержал и резко распахнул дверь, влетев в библиотеку. — Что здесь происходит?