Эпоха

Птицы. Слишком яркое, почти летнее солнце. Будто за окном не ноябрь. Диана потягивается и тут же поворачивается обратно на бок — зашебуршались. Сейчас Марта. Совсем, как когда-то. Мать тогда исчезла. Муж и новоявленный отец — тоже. Поговаривали, что в городе нашёл молодуху посочнее. А Диана каждый вечер вставала на колени, смотрела в угол, где раньше была покуть, и руки сами складывались на груди — помолиться. Попросить, чтобы счастье одиночества продлилось подольше. Да, и не одиночества. Соседки качали головами, хулили муженька и несли, кто чем богат. Но главное, в подушках гулила Мартишка — тянула ручки и хохотала, когда узел хустки поддавался цепким пальчикам. Тогда на чердаке развязали петлю. «Пока не понадобится», — Диана сомневалась, но пальцы сами тянули пеньковый канат, будто руки кто-то направлял. Осторожно, без нажима, но и не пускал. Обнимал, кутая нежностью, шептал на ухо: «Потерпи, чуть-чуть». «А могла быть Светка?» — мысль кажется настолько абсурдной, что Диана тяжело вздыхает. Совсем мозги потеряла. Но сознание так настойчиво кидается воспоминаниями: серьезные стальные глаза, тёплые руки на спине, лучше слов просящие не вставать, и тихое: «Мама устала». Как? Непонятно. Но тотчас вылететь из постели не хочется. Тело ватное, а сон разбирает заново. «Будто три эшелона позади, или ночь супружества», — прикусить язык. Нет, не похоже. Сейчас тело лёгкое, парящее, а после… едва получалось стоять на ногах, стиснув зубы, чтобы не прилетело пряжкой по рёбрам. «Не вспоминать — не вспоминать — не вспоминать», — вдох и тут же выдох. — Ещё рано, даже в коридоре никого, — Светлана говорит, не открывая глаз. Наощупь ищет дрожащую — догадывается — ладонь, сжимает крепче нужного. Она-то со всем справится, а вот Динечка — «Уже только Динечка» — будет копаться, пока себя не изведёт. — Спи! — приказ, как с маленькими. *** Запах пригоревшей каши почти не слышен. Заглушили шлепками. Вспыхивающие на коже алым цветом. И с каждым разом все ожесточенней. Диана старалась свернуться в комочек, защититься, закрыть голову. Но каждый раз получала удар: «Что удумала?» — от шипения на ухо становилось даже страшнее, чем от ладоней, от шарящих между бёдер пальцев, в любой момент грозящих ущипнуть. Не думать, а потом не вспоминать. Это случилось не с ней. С яблоней за окном. Ее стегали прутом, вымещая злость. А полосы… заживут потом. Диана на станет обращать внимания, будет спать стоя. Придумается. — Куррва! — рука ложится на шею, и Диана замирает в ужасе. «Только не…» —… Динечка, Дин, — ладони чувствуются уже на плечах, тёплые. И от шепота тело пронизывает, хочется вырваться, но что-то не даёт. «Неужели?» — Диана рвётся ещё сильнее, выкручивается обезумевшим ужом. — Шшш, это сон, тебе приснилось, — Светлана практически садится сверху. Ещё чуть-чуть и они полетят с кровати на пол. — Дин, ничего нет, ничего, — прижать покрепче. «А потом узнать», — но потом. А пока баюкать, как маленькую. Смотреть, как суженные в точку зрачки становятся шире, Диана перестаёт биться и дышит, кажется, ровнее. Даже веки прикрыла. — Шшш, мы дома, — ладони ныряют под сорочку, гладят по спине. Привычный жест, но Светлана конфузится. Неправильно. Это с детьми привычный, с детьми можно, а сейчас с ней лежит женщина. «Взрослая, мать вашу, женщина. Товарищ Сурганова, вы спятили?!» — железный Феликс прошипел бы это с нескрываемым ядом. Совесть и мораль всего отделения. Но Диана ворочается на руках, утыкается в колени и так трогательно жмурится. «Может, все правильно? И Ленка говорила, что такое есть, когда вдвоем… и когда им хорошо, — щеки алеют даже от мысли, — но ведь хорошо… И ничего сверх. Только вот», — пусть в глубине души хочется любоваться и дышать через раз, чтобы не спугнуть сон, теперь уже правильный. И эта щека, с отпечатавшимся уголком подушки. Так хочется прикоснуться. — Все хорошо, Дин, все хорошо, — прижимать крепче, чтобы Диана поспала подольше и больше ничего не случилось. — Спи, родная. *** — Мааам, ты спишь? — кричат прямо в ухо, и Диана морщится. «Поспишь тут, как же!» — Марточка, а зачем же на маму так кричать? — Света осторожно пересаживает девочку к себе на колени. Не такое пробуждение она представляла, когда укутывала Диану в одеяло, заплетала волосы в небрежную косу — чтобы не щекотали. А тут такой будильник. — Я кушать хочу, и играть! А вы тут все спите, — кулачком по спине. — Марта, а знаешь, что я тебе сейчас расскажу, только никому, даже маме, — Света склоняется ниже, шепчет на самое ухо, будто делится величайшей тайной, а потом прикладывает палец к губам, — никому-никому, договорились? — и девочка завороженно кивает. Даже придвигается ближе, чтобы расслышать все… Диана не слышит шепота, только смотрит во все глаза. Идиллия завораживает. Солнечная улыбка, осторожные руки, обнимающие ее дочку, и льнущая Мартиша. «Как к маме», — слёзы наворачиваются сами собой. Хотелось бы, чтобы она была не одна, чтобы если что, если вдруг — чтобы всегда было куда и к кому. — А потом пойдём в парк? И маму поведём? Ты поведёшь, да? — Света только кивает, а Диане хочется смотреть — запомнить. «Может, тогда сны станут другими?» — хотелось бы… — А вот и наша мама проснулась, — мимолетное касание ладонью о ладонь. Тепло в тепло. — Это я ее проснула! — Марта надувается от гордости, проворно заползает под одеяло. — Да, мам? — целует в щеку и крепко обнимает за шею. — Да, ты разбудила, — Диана не может не улыбнуться. — А маму Свету я не бу-дила, — попробовать новое слово, и расстроится: — Я не успела, она сама разбудилась! — Завтра успеешь. «Мама Света, подумать только! — мысль обоюдная. И вдогонку: — А стоит ли объяснять?» *** Нева серебрится под ветром. Совсем низко летают чайки. Приземляются на парапет и важно чистят пёрышки, а потом снова отправляются парить. — Света, птичка-птичка, смотри, у меня! — чайка цепляется за плечо, пробует на зуб пальтишко и Диана уже хочет побежать наперерез, согнать обнаглевшую чайку, но останавливается, почувствовать крепкий хват на запястье. — Я потом зашью, и шерсть на пальто найду. А твое будет тебе, — и Диана неуверенно кивает. Наверное, Света права — счастливые глаза дочки, несущейся к ним с чайкой наперевес — важнее пальто. Тем более, не так уж и холодно в платке. Только ногам зябко чуть-чуть, но это ничего. Зато Света в своём тонком шифоновом платье не замёрзнет. «Все стирать пора, понимаете ли!» — а как отказывалась, убеждала, что пиджака и шарфа на шею хватит, ведь на улице солнце, но Диана стояла не своём. Как видится теперь — не зря. Даже в капустных одежках Света то и дело постукивает зубами, а если бы… Никакой степенной прогулки вдоль Невы не получилось бы. — Дин, не холодно? — Светлану положение вещей не устроило с самого начала. Пальто она ей отдаёт, а сама в чем? Но под молящим взглядом пришлось сдаться. И единственное, что оставалось делать сейчас — греть самой, только как-то… чтобы Диана не отказалась. Распахнуть полы, прижать к чуть нагретому парапету. Все равно Марта занята новым другом. Даже имя ему придумала и, он, кажется, не против побыть штурманом, важно восседая на плече. — У Марты новый друг. — Ага, три сразу. И два кавалера, кажется, набиваются на знакомство, — Диана невзначай накрывает ладони, лежащие на талии, прижимается спиной. Предложение погреться — очень кстати, но она никогда не признается — Света тут же укутает ее, а на себя наплюет. «Нет, исключено. Прогулкой надо наслаждаться…» — Постоим? — дыхание на ухо. «Только кивнуть, — все кажется неправильным, странным, но тепло не покидает, — и такого ведь никогда не было».