Путь к свободе

— Ну вот, теперь на тебя можно взглянуть без жалости, — констатировал Люциус.       Джинни посмотрела на него исподлобья. — Мне было достаточно и моей одежды, — проговорила она. — Мне от вас ничего не нужно. — Глупо, — пожал плечами Люциус. — Почему бы не использовать возможность по-человечески одеться? — Это вы и вам подобные никогда не упускаете своих возможностей, а мне просто ничего не надо от Пожирателя Смерти, — выплюнула Джинни.       По правде сказать, если бы на месте Малфоя был тот же Лестрейндж, она, может, вела бы себя более смирно. Но, поскольку Люциус за весь день ничего плохого с ней не сделал, Джинни слегка осмелела. Характер, порядком задушенный за полгода пребывания в лагере, оживал. — Договорились, если ты покинешь менор, я велю Тобби выдать тебе каких-нибудь тряпок, — согласился Люциус. — Присаживайся.       Джинни опустилась в указанное кресло напротив Малфоя. Взгляд скользнул по столику между креслами, на котором стояла бутылка вина и сырная тарелка. — Вина? — Нет, спасибо, — процедила Джинни, не сводя с мужчина настороженного взгляда. — А я, пожалуй, не откажусь от бокала, — заметил Люциус, и налил себе красного вина в хрустальный бокал.       Джинни нетерпеливо поерзала в своём глубоком и жестком кресле. Чего этот человек хочет от неё? Почему он такой обманчиво любезный? Она хотела спросить, и боялась услышать ответ. Поэтому подождала, пока Малфой не сделает глоток вина и не заговорит сам. Джинни внимательно его рассматривала. Лицо Люциуса Малфоя многие сочли бы весьма привлекательным, но как по Джинни - эта красота была холодной и скорее отталкивающей. Один вид Малфоя вызывал у неё приступ ярости, поэтому Джинни стала смотреть по сторонам. Взгляд сам собой то и дело падал на сырную тарелку. — Бери, угощайся, — разрешил Малфой, милостиво подвигая блюдо к Джинни. — Я не голодна, — огрызнулась та. — Да, точно, тебе ведь ничего не надо от Пожирателя Смерти, — усмехнулся Люциус.       Джинни хмуро на него поглядела. — Видишь ли, Джиневра, выбор у тебя невелик, — заговорил Люциус Малфой, глядя в свой бокал. — Вернуть тебя в лагерь означало бы проявить неуважение к семейству Лестрейндж. Это было бы дурным тоном, так не принято. Да и ссориться с ними сейчас — безумие, потому что положение у Лестрейнджей слишком высокое. Я могу разве что отправить тебя в другой лагерь, где условия ещё хуже. Там производство всяческих химикатов из гноя бубонтюбера и Мерлин знает, чего ещё. Через неделю кожа у тебя на руках станет слезать, через месяц упадёт зрение, и протянешь ты максимум полгода, пока не сляжешь с отравлением. Словом, это и впрямь жуткое место, там работают в основном мужчины — дольше протягивают.       Джинни внимательно слушала, хмуря брови. — Или же ты можешь остаться тут, и жить в общем-то более чем комфортной жизнью. Комната со всеми удобствами, хорошее питание, прогулки на свежем воздухе. У тебя на самом деле есть исключительное право самой выбрать себе судьбу — далеко не все магглолюбцы и предатели крови в наше время могут этим похвастаться. Многие бы отдали всё, чтобы у них был такой выбор. — И что я должна буду делать в таком случае? — напрямую спросила Джинни. — Твой вопрос наводит меня на мысль о том, что мы сможем договориться, — улыбнулся Люциус. — Что я должна буду делать? — упрямо повторила девушка. — Скрашивать мои одинокие вечера, — прямо ответил Люциус.       Джинни изменилась в лице. — Ни за что! — воскликнула она. — Я не стану!       Малфой возвёл глаза к потолку. — Я делаю тебе большое одолжение, позволяя выбрать. Ведь ты по сути — моя собственность, я волен делать с тобой всё, что пожелаю… — Я видела, что делают такие, как вы! — выпалила Джинни. — И лучше умереть!       Люциус даже немного удивился, увидев отчаяние и ужас в глазах девушки. Хотя что уж там — жизнь в лагере была не сахар, это ясно. Тем более, если в лагере бывали братья Лестрейндж. — Не знаю, что ты там видела, — хмыкнул Люциус, и отпил вина, — но, думаю, что мне бы это тоже не понравилось. Веришь ли, я не люблю применять силу понапрасну. — А вы думаете, что я буду с вами по собственной воле? — вскинулась Джинни. — Пожалуй, да, — подумав, ответил Малфой. — Если у тебя есть хоть крупица здравого смысла. Это ведь неплохой шанс на выживание. И, если ты меня не разочаруешь, может, через какое-то время я похлопочу, чтобы тебе выписали разрешение свободно жить и работать.       Джинни вздрогнула и подняла на Малфоя взгляд. Свобода… Жить так, как хочется, без тяжелой лагерной работы… Об этом она уже и не смела мечтать. Но через что надо пройти, чтобы добыть эту свободу? Нет, она не сможет. Не заставит себя. — А если я вас разочарую? — спросила вдруг Джинни, и сама удивилась, как у неё язык повернулся.       Люциус сдержал ухмылку. Теперь он был уверен, что они придут к консенсусу. — Тогда я всё-таки отправлю тебя куда-нибудь на тяжелые принудительные работы, — заявил он.       Джинни недоверчиво на него смотрела. — Зачем вам это? — спросила она. — Ведь сами сказали, что найдется много желающих занять моё место. — Ты — мой подарок от Рабастана Лестрейнджа, — Люциус бессильно пожал плечами. — Надо найти тебе какое-то применение. — И, конечно, у меня может быть только одно применение, — не удержалась Джинни, и голос её прозвучал непривычно ядовито. — Для меня — да, — спокойно согласился Люциус. — Но насилие это не по мне, поэтому я пробую договориться с тобой, как с разумным человеком. — Как лицемерно! — вырвалось у Джинни. — Вы просто хотите получить желаемое без особых хлопот! — Каждому своё, — заметил Люциус. — Я добр к тебе и терпелив сверх всякой меры. Но вести пустые беседы я не намерен, потому что ценю своё время. Возвращайся в спальню, и подумай о моём предложении до завтрашнего дня.       Джинни поднялась на ноги, поняв, что разговор закончен. — Я могу и сейчас сказать, что… — Завтра скажешь. А пока что не теряй возможности хотя бы поспать в нормальной кровати, — перебил её Люциус. — Тебе ведь не перед кем изображать героиню. Время подумать о себе, а не о том, что скажут подруги.       Он хлопнул в ладони, и появился Тобби. — Доставь нашу гостью в её комнату. И подай туда ужин, — распорядился он.       Джинни опять аппарировала вместе с Тобби, а немного позже он принёс ей целый поднос с ужином. Сытно поев, Джинни Уизли сменила платье на ночную рубашку, ждущую её на покрывале, и забралась в постель. Было так тепло и уютно, что она не удержалась от того, чтобы сладко потянуться. Если бы не мысли о разговоре с Малфоем, то Джинни бы тут же заснула. Но надо было всё крепко обдумать.       Ещё несколько дней назад она ответила бы категорическим отказом и, возможно, плеснула Малфою в лицо вином за такое гнусное предложение. Ведь, хотя мужчина выражался очень обтекаемо, было ясно, что он хочет, чтобы она ублажала его. Но после того, что случилось с Луной и Гермионой, Джинни панически боялась возвращаться в лагерь. Только сейчас, лежа в теплой постели, она поняла, как ей не хватало этого ощущения относительной безопасности и уюта.       В лагере она каждую ночь вздрагивала, слыша, как надзиратели проходят мимо их комнаты, и просыпалась от каждого шороха. Даже душ нельзя было принять без того, чтобы один из надзирателей не следил за девушками липким, похотливым взглядом. А сколько всего мерзкого и ужасного случалось! Недели не проходило без происшествий. Круциатусы, побои, каторжный труд, жалкий паёк и постоянная угроза насилия. Всё это давило на психику. Джинни стала такой дерганной и трусливой, что саму себя не узнавала.       От того, что старший Лестрейндж сделала с Полумной, та повесилась. Несчастная Гермиона третий день не может оправиться после изнасилования младшим Лестрейнджем. А Малфой производит всё же не такое жуткое впечатление, как те двое… Джинни нахмурилась, удивляясь своим мыслям. Но ведь, если думать логически, то выходит, что Люциус Малфой всё же не должен оказаться психопатом и маньяком. Он не сидел в Азкабане, у него была семья, он вполне спокойно и рассудительно беседовал с Джинни, и даже предоставил возможность выбора…       Теплая постель, еда в достатке, отсутствие работы и относительная безопасность были хорошими аргументами, и Джинни сама не заметила, как стала уговаривать себя принять предложение Малфоя остаться. Ведь Малфой — всяко лучше надзирателей. Что толку беречь свою честь от него, если на следующий же день её могут изнасиловать толпой в лагере, как Ханну Аббот? Да и одного Лестрейнджа хватило бы, что уж там. А тут Джинни может отделаться меньшей болью и унижением, и даже что-то получить взамен. — Мерлин, я ведь не такая, — прошептала Уизли в подушку и зажмурилась, стыдясь своих мыслей.       Нет, надо отправиться на это химическое производство, и… Джинни заплакала. Она и так понимала, что недолго протянет в таком жестком режиме, как в её лагере. К тому, что с рук начнет слезать кожа, а глаза будут выедать ядовитые пары, она была не готова. Она не хотела. Может, и правда настало время подумать о себе?       Джинни вспомнила, как отец перед смертью, истекая кровью, повторял ей, что она должна выжить любой ценой. Слёзы заструились с новыми силами, и Джинни закусила край подушки, чтобы не разреветься в голос. Почти все её родные мертвы, но, возможно, она сможет что-то разузнать об уцелевших братьях, если останется у Малфоя?       Эта мысль показалась такой гениальной, что Джинни Уизли даже резко села на кровати. Нет, она подумает о братьях, а не о себе! И о Гермионе! Что им толку, если она безвестно погибнет вдали? А так, может, получится добиться каких-то поблажек для них? Малфой занимает высокое положение. А если ей удастся добыть какую-нибудь важную информацию и передать её подполью — о, как бы это было замечательно! Она бы разом отомстила за свою семью и за Гарри!       Джинни легла обратно и сжала зубы. Она цеплялась за мысль о подполье, как за спасительную соломинку. Да, она сможет быть полезной, если останется рядом с Малфоем. Может, однажды сможет на самом деле крепко навредить новому правительству, а то и самому Лорду Волдеморту! Тогда всё было не зря, и Гарри погиб не напрасно!       Убеждая себя в таком ключе, Джинни и сама не заметила, как заснула.       На следующий день она, плотно позавтракав, зашла в ванную и вымылась с вкусно пахнущим ванильным гелем и таким же шампунем. Оделась, причесалась, и стала ждать, когда Малфой пришлёт за ней. Но пришло время обеда, а никто так и не вспомнил о ней. Только Тобби принёс поднос с едой.       Аппетит не изменял Джинни, и она расправилась с обедом так же быстро, как и с завтраком. В пять ей принесли чай с кексами, и Джинни проглотила их с таким аппетитом, что Тобби, желая угодить, принёс ещё. Хотя Джинни Уизли никогда не отличалась таким обжорством, как её старшие братья, а в особенности Рон, сейчас она никак не могла наесться. Но всё шло впрок — глядя на себя в отражение, она с удивлением видела, что круги, залегшие вокруг глаз, пропадают, а лицо наливается красками. Волосы, чистые и вкусно пахнущие, лежали гладко и блестели. Даже спина не так сильно болела, поскольку Джинни наконец-то отдохнула от работ.       Вечером её уже стало брать нетерпение, и Уизли пожалела, что малодушно не попросила Тобби сообщить хозяину, что она решила остаться. Может, Малфой уже сам передумал с ней связываться и отошлет её погибать в богом забытом месте? Тогда все планы о помощи подполью лопнут, как мыльный пузырь, а её жизнь станет ещё более невыносимой.       Джинни кляла себя последними словами, но ей так сильно нравилось спать на нормальной кровати и хорошо питаться, а так же иметь возможность принимать ванную, когда ей вздумается, а не раз в неделю по расписанию, что она уже и сама хотела остаться. Она убедила себя за прошедший день, что в сложившейся ситуации Малфоя можно рассматривать как спасение. Лучше уж один вроде бы адекватный Пожиратель Смерти, чем целая толпа жестоких выродков. И лучше нормальная жизнь, а не мучительная медленная гибель в химическом цеху. Да и вообще, она будет ждать удобного случая, чтобы сбежать или отомстить...       Поэтому, когда вечером появился Тобби и заявил, что хозяин ждёт её за ужином, Джинни сразу же поднялась и выразила полную готовность. Домовик взялся за её юбку, и аппарировал вместе с Джинни в столовую.       Мисс Уизли огляделась. Да уж, Малфои явно жили на широкую ногу. Столовая оказалась большой вытянутой комнатой с длинным овальным столом и красивыми резными стульями. Вдоль одной стены высились большие окна, и, наверное, в солнечную погоду находиться тут было одним удовольствием. У другой стены был большой камин, в котором потрескивал огонь.       Во главе стола, сервированного на двоих, сидел Люциус Малфой. Прибор для Джинни поставили рядом с ним, а не напротив на месте хозяйки. Люциус щелкнул пальцами, и стул рядом с ним приглашающе отодвинулся. — Добрый вечер, Джиневра, — проговорил он. — Добрый вечер, — проговорила Джинни, внезапно ощутив стыд под его пристальным взглядом.       Опять появилось ощущение, что она совершает чудовищную подлость. Нет, у неё не получится пойти на это, никак не получится. Сколько бы она себя не убеждала, что всё на благо подполья или оставшихся членов семьи.       Джинни всё же опустилась за стол и уставилась в свою тарелку. На удивление аппетит пропал, хотя перед ней красовалось блюдо с аппетитным бифштексом и ещё много чего заманчивого. — Вина? — предложил Люциус, и девушка кивнула.       Он не мог не заметить, что поведение Уизли изменилось. Малфой при первом же взгляде на девушку понял, что она приняла верное решение. Поэтому избегает его взгляда, ощущая муки совести. Как же глупо! Раз уж головой она поняла, что надо сделать, так зачем же теперь мучить саму себя? Ведь она же поняла, что на самом деле выбора у неё нет? Поняла, что он специально повёл разговор так, чтобы решение было очевидным? Если нет, то ещё поймет, и успокоится со временем. А пока что Люциус решил посмотреть, как долго совесть будет мучить бывшую гриффиндорку.       Джинни отпила из своего бокала терпкого красного вина. Было вкусно. Сделала ещё несколько глотков. — Ты захмелеешь, — предупредил Малфой.       Джинни быстро стрельнула на него глазами, и сделала ещё глоток. Она и хотела стать пьяной, чтобы от сердца хоть немного отлегло. — Что ты будешь есть? — спросил Люциус.       Он побаивался, что девчонка быстро опьянеет и станет, того гляди, буйной — кто знал этих Уизли? У Малфоя всегда было подозрение, что Артур Уизли хорошенько поддавал. Как иначе он мог мириться со своей жизнью — толпой галдящих детей, которых надо кормить на нищенскую зарплату, сварливой толстой женой и их убогой лачугой? Наверное, эта Джиневра Уизли вообще ничего хорошего в своей жизни не видела. Может, зайти с материальной стороны при необходимости? — Я не голодна, — тихо проговорила Джинни. — Отказываясь от еды, ты ставишь в неловкое положение остальных, присутствующих за столом, — назидательно сказал Люциус.       Джинни положила себе немного запеченных овощей и стала ковыряться в них вилкой. От волнения мутило. Неужели она действительно решилась? Неужели этот чужой человек, сидящий с ней рядом, действительно станет её первым мужчиной? Малфой, Люциус Малфой! Отец слизеринского хорька Драко Малфоя! Сколько ему лет-то? Не меньше сорока уж точно!       Не веря во всё это, Джинни всё же посмотрела на Люциуса. Тот сделал вид, что не замечает этого изучающего взгляда, и Уизли успела хорошенько его разглядеть. Выглядел Малфой очень даже хорошо для своих лет, одевался опрятно, гладко брился, и можно было даже сказать, что он весьма привлекателен. Физического отвращения, по крайней мере, не вызывал. Как и подсознательного животного страха, как кто-нибудь из Лестрейнджей. Но Джинни знала, что это впечатление ошибочно, и этот Малфой на самом деле такой же жестокий и беспощадный Пожиратель Смерти. — Вы убивали людей? — вдруг спросила Джинни.       Наверняка - да. Если так, то она точно не сможет. — Не самая удачная тема для разговора за ужином, — Люциус едва не поперхнулся вином. — Нет, я не по этой части.       В целом это было правдой. Люциус использовался Темным Лордом как ценный человек, работающий по большей части головой, а не палочкой. Хотя Люциус частенько применял проклятье Круциатус против врагов Темного Лорда или даже издевался над магглами в компании Басти Лестрейнджа, до летальных исходов вроде бы не доходило. Может, разве что в паре рейдов он нанёс довольно сильные увечья противникам, и те могли умереть.       Джинни была уверена, что Малфой лжет, но предпочла не думать об этом и отпила ещё вина. По телу расплывалось приятное тепло, а мозг слегка затуманивался. Это ей нравилось. Хотелось выпить ещё, чтобы забыться. — Ещё вопросы? — с усмешкой поинтересовался Люциус. — Где ваша семья? — зачем-то спросила Джинни.       Лицо Малфоя, хотя чуточку расплывалось из-за выпитого Джинни вина, всё же стало заметно холоднее, и мужчина процедил: — Это тебя не касается.       Джинни сделала ещё глоток, и бокал опустел. Какое-то время висела тишина, и Уизли думала, как бы попросить еще вина, а Малфой размышлял над тем, зачем он связался с этой девчонкой. В глубине души она даже вызывала у него жалость своим несчастным видом. И Люциус Малфой понял, что сегодня точно ничего не сможет с ней сделать. Да и вообще до тех пор, пока она будет выглядеть такой тощей, несчастной и испуганной. — Ты приняла верное решение, — проговорил он, когда его тарелка опустела.       Джинни молчала, глядя на стол перед собой. — Что же, если ты всё ещё не проголодалась, то я велю убирать со стола, — сказал Малфой, поднимаясь на ноги.       Джинни тоже встала и, пошатнувшись, взялась за спинку стула. Вино с непривычки оказалось слишком крепким. И всё же она тут же отступила на шаг, когда Малфой приблизился к ней. — Уже сейчас? — спросила Джинни.       Несмотря на формулировку, Малфой понял, о чём она. Нет уж, пускай сначала придёт в себя и оправится после лагеря. А то в самый неподходящий момент, глядишь, он ещё преисполнится жалостью при взгляде на её тощую фигурку. Нет-нет, он хотел получить от процесса удовольствие, а не терзаться потом самому. — Спокойной ночи, Джиневра, — проговорил Люциус, ненадолго сжимая плечи девушки и чувствуя все косточки под пальцами. — Тобби! Отведи её наверх, а потом уберись здесь.       Джинни проводила удаляющуюся фигуру Малфоя удивлённым взглядом. И удивилась ещё больше, когда домовик доставил её в её же комнату. Значит, сегодня Малфою не хочется. Какое облегчение! Джинни Уизли разделась и натянула на себя ночную рубашку. Забралась под одеяло, и, едва её голова коснулась подушки, забылась крепким сном. Облегчение было слишком сильным, а вино слишком крепким, чтобы она могла анализировать прошедший вечер.