Безумие

Эдди больше не злится. Точно так же, как и Ричи, он просто смотрит на него стеклянными оленьими глазами, на этот раз даже не пытаясь вырвать свою руку из чужой хватки. Молчать сейчас было глупо, просто бессмысленно, потому что это ни к чему не приведет. Но что еще можно говорить, когда тебя буквально прожигает взглядом парень без футболки, а твой взгляд так и норовится опуститься чуть ниже лица и шеи. Однако Каспбрак держится, сохраняет свой стойкий характер даже в такой ситуации, когда кажется, что уйти — это единственный выход, который может привести к наилучшему исходу. — Ричи, правда, — выдыхает шатен, внезапно переменив тон на более мягкий, нейтральный, не такой, как всегда, — Я понимаю, что у тебя было много друзей, ты всем пытался помочь, но… Я не из таких, — качает головой, поджав губы, — Мне ничего не нужно от тебя. Да и вообще от кого угодно. Давай просто сохраним наши прежние отношения и забудем об этом разговоре, — забирает свою руку, почувствовав, как Тозиер ослабил хватку, — Ты все ещё не нравишься мне, а я тебе. Друзьями нам точно не стать. Ричи ненавидит Эдди, когда он снова смотрит своими блестящими глазами. Когда отступает на несколько шагов назад. Когда, развернувшись, открывает двери и выходит на улицу, больше не проронив ни слова. Ричи ненавидит Эдди, когда он просто уходит, оставив огромный отпечаток где-то внутри. *** — Ты недостаточно стараешься! — мужчина ударяет кулаками о стол, резко поднявшись с кожаного кресла с разъяренным, взбешенным видом, — Что за дерьмо происходит? Почему я узнаю, что твоя футбольная команда заняла третье место, вместо первого? Чем ты вообще занимаешься? Глаза Эдди опущены, он волнительно жует нижнюю губу не в силах пошевелиться. Он боится даже поднимать взгляд, ведь столкнуться с этим извергом — значит умереть морально, подавить в себе все, что когда-либо рвалось наружу. Шатен едва ли не плачет, всеми силами сдерживается, сжимая пальцы в кулаки до побеления костяшек. Коленки дрожат, он боится, действительно очень боится. Хочется закрыться руками, убежать, запереться в комнате или в подвале. Лишь бы в очередной раз не испытывать это. — Это не моя футбольная команда, — все-таки находит в себе силы ответить, робко и неуверенно поднимая глаза на мужчину, опирающегося на директорский стол, — Мне просто велели собрать ее. Я ведь даже за тренировками не слежу. — Ты староста, Эдвард, — сквозь зубы шипит мистер Кэрнс — самый настоящий директор пансионата, всегда обличенный в строгий костюм, с дорогими часами (обязательно с кожаным ремешком), с зализанными назад седоватыми волосами, — Ты в ответе за всех, кого положил под свою гребенку, иначе какой вообще толк от тебя? — А вы что вообще делаете? — дрожащим, уже срывающимся голосом выдает Эдди, чувствуя горячую влагу на своих щеках, — Почему вся ваша работа сваливается на меня? — Ты не будешь со мной так разговаривать, — его густые серые брови сдвигаются к переносице, а палец выполняет угрожающий жест. Он подходит все ближе и ближе, из-за чего Каспбрак пятится назад, едва ли не натыкаясь на большой стеллаж позади себя. Страх просыпается, загорается с новой силой, и мальчик уже жалеет, что вообще позволил себе произнести хоть слово. Он же знает, что это плохо кончится, что будет больно, мерзко, отвратительно, но все равно сделал то, чего не стоило. Начал говорить громче, повысил тон, спровоцировал на агрессию того, кого провоцировать нельзя ни при каких обстоятельствах. Эдди не придерживается этого правила и мгновенно жалеет, — Страх в твоих глазах добавляет мне силы. Такое чувство, что я питаюсь им, насыщаюсь… Эдвард зажмуривает глаза и что-то тихо шепчет, надеясь в эти же секунды проснуться в постели, увидеть за окном луну, звезды, и понять, что все это было сном. Ужасным, страшным сном, который быстрее хочется позабыть до конца жизни. Он цепляется руками за полочки позади стоящего стеллажа и все не осмеливается разлепить глаза, хотя всем телом, всей душой ощущал чужое присутствие слишком близко. Слишком… запредельно близко. Эдди трясется, чувствует покалывание в сердце, пытается замереть и больше не шевелиться. Отворачивает голову, ведь тяжелое дыхание Кэрнса вызывает тошноту, боязнь за себя, но с другой стороны напоминает о маме. О маме, которая выбрала именно этого мужчину себе в женихи, когда поняла, что их роман между директором и обычной медсестрой развивается слишком стремительно. Для нее Кэрнс — статный, властный мужчина, защитник, каменная стена от внешнего мира. Для Эдди же он страх всех жизни. — Я так благодарен твоей маме… — хриплым, прокуренным голосом полушепчет мужчина, кладя свою шероховатую ладонь на мальчишечью гладкую щеку, — Ты создание Богов, Эдвард, просто чудо… такое нежное, невинное, но в то же время недоступное… Шатен жмурится сильнее, тихо плачет, сжимая зубы слишком сильно, до боли в деснах. — Запретный плод до жути сладок, — говорит на самое ухо, тихо, но Эдди просто разрывается от этого отвратительного голоса. Грубая мужская рука скользит вниз по шее, задевая выступившие от волнения венки, потом ниже, цепляя маленькие пуговички воротника рубашки, по вязаной серой жилетке, пока не оказывается в районе тонкого коричневого ремня. Хватает конец, быстро расстегивает, Эдди вскрикивает, пытается отбиться ногами, но рот быстро оказывается зажатым большой сухой ладонью. Каспбрак мычит, хмурит брови, брыкается, пинается, однако, чтобы противостоять взрослому мужчине, сил не хватает. Он слабеет, не может пошевелиться из-за плотно прижавшегося Кэрнса, и наконец мирится с этим. Подобное происходило уже несколько раз, и никогда не удавалось вырваться. Дальше следует жесткая пощечина, чужие пальцы обхватывают тонкую мальчишечью шею, а Эдди, едва ли не отключаясь, краем уха слышит, как звякает пряжка ремня. *** Эдди забегает в комнату, пытаясь громко не плакать, падает на коленки и закрывает лицо ладонями. Все тело до сих пор дрожит, слишком сильно дрожит, будто его ударили током несколько раз подряд. Он чувствует себя грязным, запачканным чужими руками, этими отвратительными касаниями, мерзкими словами и выражениями. Каспбрак не понимает, чем заслужил такую участь, просто ничего не может с этим поделать. Ричи был прав. Он просто ни на что не способный слабак, обыкновенный мальчик для битья. Да и не только для битья. На синяки, царапины, раны абсолютно все равно, пусть они хоть всю жизнь будут преследовать его — но вот отпечатки пальцев самого мерзкого человека смыть просто невозможно. Даже если натереться мочалкой, облиться спиртом, искупаться в кипятке — все равно не избавиться. От осознания цикличности этих событий и действий, шатен начинает плакать еще сильнее, громче, впадая в самую настоящую истерику. Он хватается за волосы, упирается лбом в пол, зажимает рот, чтобы не издавать лишних звуков, и до сих пор трясется, только уже сильнее, чем обычно. В какой-то момент Каспбрак начинает в спешке, резко снимать с себя жилет, рубашку, расстегнутые штаны, а после откидывает всю одежду в другой конец собственной комнаты. Он отползает к углу, жмется спиной к стене и прижимает коленки к груди. Парень трясется, ему холодно, хотя батарея работает на всю, а окно плотно закрыто. Боязнь того, что прямо сейчас в комнату может кто-то зайти, не утихала не на секунду, но страшнее всего было снова увидеть перед собой Кэрнса. Эдди думает, что его мать слепая, раз не видит, какой ее новоиспеченный бойфренд садист, мудак и просто ужасный человек. Прикрытие справедливой маской директора работает безотказно, никто даже и не подумает на него ничего плохого. А Эдди всего лишь шестнадцатилетний ребенок, которому точно никто не поверит. Скорее всего, даже родная мать, сходящая с ума по улыбке своего возлюбленного. Эдди хотел ухватиться за Ричи, крикнуть ему: «Спасай меня!», разрыдаться ему в плечо, цепляясь за рубашку, кофту, футболку — да плевать, в чём будет этот парень. Тозиер единственный, кто попытался выстоять характер Эдварда, попытался помочь, вытянуть из этого болота, медленно убивающего его. Безмерно хотелось выложить ему все, что накопилось, возместить на нем все свое зло, отомстить, отыграться именно на этом парне. Точно так же, как и Кэрнс, сжать ему горло, дать пощечину, ударить головой об стенку, разбить ее в кровь, а потом с усмешкой глядеть на растекающуюся лужицу. Эдди чувствовал себя больным, ужасно травмированным подростком. Впрочем, скорее, именно так оно и было. И он уже перестал отрицать это. *** Желание подружиться или ненависть? Ричи не понимал, какое чувство у него в приоритете. С одной стороны, только друзей хочется выслушивать, что-то советовать, смеяться, шутить, хлопать по плечу и спине, а с другой стороны… разве не нормально хотеть помочь тому, кого ненавидишь? Тозиер практически потерял смысл слова «ненависть» и «неприязнь», потому что в последние дни слишком часто об этом думает. Эдди снова поселился в его мыслях, никак не хотел вылезать или давать хотя бы маленький перерыв. Особенно после их последнего разговора. Блестящие от слез глаза Каспбрака говорили о страхе, просьбе о помощи, но Ричи банально ничего не мог поделать. Он не в праве выпытывать у Эдди информацию, привязывать его к стулу и проводить допрос с лампой, как это делают с подозреваемыми, совершившими серьезное преступление. Если так подуть, Эдди — такое же преступник, ведь сумел так бесцеремонно, без разрешения ворваться в мысли Ричарда. Считай, сам того не понимая, нарушил чужие границы. Тем не менее, кудрявый сам считал себя виноватым. Никто не заставлял его беспокоиться за этого мальчишку, трястись о его состоянии, даже несмотря на то, что они ничем не связаны. Просто одноклассники, недолюбливающие друг друга. Только Ричи и представить себе не мог, к чему могут привести мелкие перепалки в самом начале его обучения в пансионате. Ненависть. Такое растяжимое понятие, до сих пор неясное Ричарду. Иногда он завороженно глядел на то, как шатен поправляет волосы своими небольшими пальчиками, как нервно пытается пригладить выбившиеся волосинки, как внимательно оглядывается по сторонам, когда шагает по коридору с книжками в руках, как дергает веснушчатым носом, когда у него что-то не получается, как жестикулирует, приказывая что-нибудь первому попавшемуся человеку. Порой Ричи не мог отвести взгляда, открыто пялясь на ноги Каспбрака во время урока физкультуры, и он готов клясться, что подобное происходит совершенно неосознанно. Именно неосознанно он подмечает каждую деталь, раннее незамеченную во внешности Эдди. — И что ты думаешь об этом? — непринужденно спрашивает Беверли, затнувшись и передав сигарету кудрявому. — О чем? Ричи снова прослушал ее. Ему стыдно, правда стыдно, но, наверное, Марш слишком понимающая, чтобы злиться и обижаться. Она четко видела необычное состояние друга, подмечала каждое, даже малейшее изменение в его настроении, однако все попытки разузнать, что же все-таки случилось, заканчивались короткой фразой: «Все нормально». Кладовка с швабрами, тряпками и ведрами оказалась очень тесной для двоих людей, но они все-таки смогли более или менее комфортно расположиться. Сели друг напротив друга, уперлись ногами в противоположные стены и облокотились спинами назад. Вполне неплохо, только немного прохладно из-за сквозняка и холодного пола, но для того, чтобы покурить и о чем-нибудь поговорить, вполне себе годилось. Кладовка — одно из немногих мест в школе, где, по словам Беверли, можно укрыться. — О соревнованиях по регби, Рич, — закатывает глаза, однако следом все равно улыбается, наблюдая за тем, как парень завороженно выпускает клочок дыма из легких, — Ты собираешься участвовать? — Не знаю, — пожимает плечами, не глядя отдавая сигарету рыжеволосой, — Второго поражения наш класс точно не выдержит. — В смысле? Ты про соревнования по футболу? — Ага. Если мы заняли третье место по футболу, думаешь, на регби будет лучше? — усмехается и взмахивает головой, чтобы откинуть мешающиеся кудряшки с лица, — Типа… я, конечно, не футболист и в игре не участвовал, но, блять, как же дерьмово они сыграли. А я практически полный ноль в любом виде спорта, поэтому со мной мы вообще никакого призового места не получим. — Ты себя просто недооцениваешь. — Может быть, — соглашается, вздыхая и упираясь затылком о сырую бетонную стенку, — Но все равно, Бев… команды набирает Эдди, а я в его список приоритетных игроков явно не попадаю. — Эдди, — повторяет девушка, устремляя взгляд в потолок, будто пытается вспомнить, кто это вообще такой. Но, на самом деле, она была довольно наслышана о Каспбраке, по крайней мере с косвенных источников, — Не знаю, по-моему, он милый. Просто капризный мальчик, избалованный чуть-чуть… Он мог бы быть классным другом, если бы родители его пожестче воспитали. Тозиер хотел возразить, высказать свой протест, но вовремя замолчал. Только он должен быть в курсе всех проблем, только он должен хотеть помочь Эдди, только он должен пытаться спасти его, только он способен понять его боль. Ричи поморщился, тихо фыркнул и пролепетал что-то невнятное, тем самым показывая нежелание развивать данную тему.