Безумие

Что-то в голове Ричи говорит ему отступить, убежать подальше, счесть все это за ошибку и больше никогда не попадаться на глаза Эдди, но, с другой стороны, какая-то неведомая сила тянет его в омут, из которого выбраться уже не представляется реальным. Его тянет, как магнитом — он тонет, захлебывается, задыхается своим желанием просто быть здесь, рядом, ни за что не дать Каспбраку развернуться, хлопнуть дверью и уйти в ночную темноту коридора. Ричи держит его, влажную ладонь перекладывает на чужую щеку и упивается, чувствует, как погряз в этом болоте без шанса освобождения. Погряз неожиданно, быстро и в самый неподходящий момент. Эдди жмется ближе к парню и хватается за его футболку обеими руками, как за последнюю надежду. Пальцы дрожат точно так же, как и все тело, но он все равно целует шероховатые губы напротив, слегка приподнимаясь на носочки. В этот трепещущий момент слабости его совсем не волнует ни разница в росте, ни место, где они оказались практически вплотную друг к другу, ни отношения, связывающие две души. Эдвард сломался, показал свою слабость, полностью разрушил образ непоколебимого старосты перед тем, кого действительно не хотел бы видеть рядом с собой. Но сейчас все по-другому. Ричи становится последней надеждой, последним источником воздуха, последним человеком, заметившим его подавленность. Он буквально протягивает руку помощи, живет желанием вытащить пленника из тлена сырых стен и власти мерзких людей, но глаза Эдди словно завязаны черной лентой, которая мешает, просто не дает сказать: «Мне плохо. Я страдаю. Я больше всего хочу быть счастливым, хочу улыбаться, хочу дружить. Прошу, помоги мне, я нуждаюсь только в твоей поддержке». Эдди кажется, что он обожжет язык, если произнесет хоть слово о том, что с ним происходит. Тозиер жадно, но осторожно целует чужие тонкие губы, прижимается к ним своими, будто хочет сделать свежий глоток воздуха из мальчишечьих легких. То же самое хочет сделать и Эдди, но его ноги трясутся, подгибаются, медленно становятся ватными и хрупкими. Он хватается за воротник футболки Ричарда, за горячую шею, за небрежные кудряшки, тянет их, сжимает в пальцах, хочет быть ближе, но ближе уже некуда. Жар ломаного тела напротив разливается по его коже даже сквозь одежду, Эдди чувствует, что еще чуть-чуть, и он просто умрет, задохнется, упадет прям тут, до последнего пытаясь ухватиться за Ричи. За его единственное спасение. Сбивчиво дыша в губы шатена, Тозиер приоткрывает глаза и смотрит прямо на губы, которые только что целовал, отдав всего себя. Он пытается ровно дышать, тихо делает глубокие вдохи и выдохи, проводит большим пальцем по веснушчатой щеке Эдди, вытирая текущую слезу. Даже сквозь темноту он смог уловить его эмоции, его переживание, его слабость и открытость. Эдди смог открыться, показать себя настоящего, без масок, прикрас и фальшивости. Он боится. Боится отпустить свою надежду. Руки шатена вновь стискивают футболку кудрявого, едва ли не разрывая ее пополам, но ее владельцу совершенно все равно на это. Слезы текут сами по себе, бесконтрольно, произвольно, но сводить взгляда с Тозиера не хочется совсем. Он цепляется за эти шоколадные глаза, видит в них понимание, желание помочь, выбраться из этой трясины, сделать жизнь хоть капельку лучше. В то же время страх, смятение, полное непонимание происходящего. Эдди очень хорошо понимал его. Потому что, вновь взглянув на влажные пухлые губы Ричи, захотелось поцеловать их еще раз. И он делает это первый. Приподнимается на носочках, опускает веки и целует. Ричард отвечает настойчивее, чем в первый раз, решает пустить в ход язык и переместить ладони на талию. Они целуются громко, ничего не боясь, упиваясь друг другом с каждой секундой все сильнее. Тозиер переплетает языки, руками елозит по торсу напротив, слегка приподнимает футболку, но залезть под нее не решается. Он не готов, еще слишком рано, к тому же, не хочется допустить самую большую ошибку в жизни. Не хочет жалеть об этом, корить себя до конца жизни, однако ему совсем невовремя приходит осознание, что душевное самоистязание все равно наступит. Поцелуй с тем, кого не любишь — это ошибка. Так просто не должно быть. Это плохая идея. Ужасная, ужасная, ужасная идея! Отпрянув от Эдди, Ричи тяжело выдыхает, и только спустя несколько секунд убирает руки и закрывает ими пылающее лицо. Он чувствует себя виноватым в том, что в очередной раз все разрушил, сделал только хуже, максимально усугубил ситуацию, закопав их стабильно-нестабильные отношения в глубокую яму. Губы пылают до сих пор, голова раскалывается от самых плохи мыслей. Тозиер просто не может смотреть на Эдди. На подавленного, плачущего самыми горькими слезами, совсем не понимающего, что им делать дальше. — Прости, — убирает ладони с лица и быстро облизывает губы, пытаясь среди размыленного пространства поймать фокус на чужом лице. — Давай просто забудем это, — на одном дыхании выпаливает шатен, все же осмелившись взглянуть в опустошенные глаза напротив, — Нам… нам нельзя связываться друг с другом. — Почему? В чем проблема? — Это может быть опасно, Ричи, — поднимает брови и поджимает губы, всеми силами сдерживая новый поток эмоций и напрашивающие слезы. По высохшим щекам все равно потекла одна-единственная мокрая дорожка, которую Эдди мгновенно смахнул одним движением руки, — Как же ты не поймешь? Ричи сжимает пальцы, кусает губы и чувствует жар. Но не тот, который овладевал его телом буквально несколько секунд назад, а жар злости, несправедливости. Он не знает, смог ли Каспбрак уловить его нахмуренные густые брови и подрагивающие губы, но с эмоциями справиться слишком сложно. — В чем опасность? Просто объясни мне! Эдди опускает взгляд в пол, но быстро возвращает его на парня, сглатывая комок в горле. — Я… я не могу, — полушепотом отвечает шатен, сжимая губы в тонкую полоску, — Не могу… — Да в чем дело, блять? — уже не выдерживает Тозиер и в порыве эмоций бьет бетонно-кирпичную стенку, находящуюся практически вплотную к нему, — Я первый, и, скорее всего, единственный, кто беспокоится о тебе, кто, черт возьми, хочет помочь тебе! А ты… ты просто ломаешь меня. Даже сейчас я стою и унижаюсь перед тобой, как полный идиот! — Ричи, ты не понимаешь… — Что я не понимаю? Скажи уже наконец-то! — наклоняется к лицу шатена и только сильнее сдвигает брови к переносице, глядя прямо в блестящие влажные глаза, — Откуда все эти раны, синяки, какого хрена Денбро не отходит от тебя ни на шаг? Чтобы ты лишнего не сболтнул? Скажи же мне! — тяжело дышит, пытается переварить все, что только что сказал, но не услышав в ответ абсолютно ничего, выпрямляется и запускает пальцы в запутавшиеся кудри, сдерживаясь от накатывающихся слез, — Это не я полный трус, который хочет забыть все, что между нами. Это ты, Эдди. Ты ведешь себя, как гребаный эгоист. Закрыв рот ладошкой, Каспбрак облокачивается спиной о стенку и зажмуривает глаза. Он был бы рад закрыть уши, закричать, залезть под одеяло, чтобы ничего этого не слышать, но просто не может. Он тихо плачет, всхлипывает в ладонь и уже, кажется, не чувствует стремительных слезных ручейков, стекающих по щекам и шее. — Прости, — шепчет шатен, медленно качая головой из стороны в сторону. Ричи молча уходит. Уходит, как это делал Эдди, не сказав ни слова, лишь бросив короткий взгляд, умоляющий прекратить все это. Он пуст. Пуст и сломан, а все из-за Эдварда Каспбрака, чертового высокомерного старосты, внезапно появившегося в его размеренной и беззаботной жизни. *** Эдди вбегает в свою комнату и быстро захлопывает дверь, закрывая ее на щеколду. Он часто дышит, дрожит, весь трясется, издает непонятные звуки, предвещающие что-то определенно плохое. Когда-то он уже чувствовал это, причем не один раз, и, возможно, подобное состояние стало в какой-то степени привычным, но все равно ранящим, режущим, протыкающим насквозь. Упав на коленки, Каспбрак сворачивается в клубок и дает волю слезам. Плачет громко, не прерываясь, настолько душераздирающе, что ему самому страшно. Он ругается, выкрикивает чьи-то невнятные имена, проклинает, посылает, кусает губы до крови. В какой-то момент кусает и руку, пытаясь заглушить непреодолимые рыдания, но прокусывает ее. Эдди ощущает вкус собственной крови во рту, металлический, капельку соленый и до жути противный. Сразу же сплевывает прямо на пол, и ему действительно уже все равно на то, как это выглядит. Из-за непрерывного плача, смешивающегося с истеричным смехом, Каспбраку перестало хватать воздуха. Он буквально задыхался, намного сильнее, чем во время поцелуя с Ричи, но все равно хватался за живот, за горло, упирался лбом в паркетный пол, ударял кулаками, локтями, драл этот самый пол ногтями. Больно, безумно больно, и даже далеко не физически. — Как же меня это достало, — всхлипывает Эдди, жмуря глаза и сжимая волосы у самых корней, — Я просто хочу быть подростком! Обычным, мать его, подростком! — кричит в пустоту, в сторону окна, прекрасно зная, что его вскоре услышат все, кто может, — Хочу дружить, любить, а не быть гребаной тряпичной куклой! — плачет тише, все чаще всхлипывая и неимоверно трясясь всем телом. Замутненным взглядом шатен смотрит на руки и ляжки, покрытые ссадинами, синяками, следами от чужих рук, схватывающих его, как наживу, — Какой же я грязный. Отвратительный, мерзкий, гадостный! Кукла для плотских утех, мальчик для битья, просто… бессердечный мудак! Эдвард падает на спину и смотрит в потолок немигающим взглядом, терпит вставший в горле ком, совершенно не шевелится и не издает ни звука. Такое чувство, что из него все выбили, лишили хоть каких-то сил, какой-то надежды на свет. Его жизнь давно темна, лишена ярких красок и впечатлений, улыбок и приятных переживаний. Эдди способен видеть только грубые мужские руки, схватывающие его за щеки и бедра, зеленые глаза с нависшим веком, седину в зачесанных волосах, ухмылку, перемешанную с грязными словами, и мать, наблюдающую за все этим безумием. Ее равнодушие убивает, душит, делает до сумасшествия больно, режет острым лезвием по самым чувствительным участкам. Приближающиеся шаги явно свидетельствовали о том, что Каспбрак был услышан. Что его ждет выговор, наказание за шум, повтор того же самого, прокручивание грубых рук, зеленых глаз, седины, ухмылки и грязных слов. Эдди медленно закрывает глаза и словно засыпает. Не реагирует ни на что, давно смирившись со всеми аспектами своей жизни. *** — Ты обещал прийти сегодня ночью. Беверли плотнее заворачивается в бордовую ветровку и прижимает одно колено к себе. Градусы на улице все понижались и понижались с наступлением зимы, но не настолько, чтобы кутаться в теплый пуховик, натягивать шапку с помпоном и затягивать шерстяной шарфик. Зимой в Брайтоне тепло, никогда нет ни снега, ни метели, что позволяло надевать всего одну-две кофты, чтобы выйти погулять. Правда ветер не щадил, развевал волосы, дул прямо в лицо и вызывал табуны холодящих мурашек. Но все же… посидеть в школьном дворе на скамейке после уроков лучше, чем в заточении, верно? Но, на самом деле, Ричи бы предпочел просто завалиться на кровать и пролежать так весь оставшийся день, не переставая думать об Эдди. Весь день его не было видно. Он не появился на уроках, не пришел на ланч, не заявился посмотреть на тренировку по регби после полудня. Это вызывало в Тозиере неимоверную тревогу, из-за чего сложно было болтать с друзьями, сосредотачиваться на уроках, на тесте по физике, и вообще проживать весь день. Чувство не из лучших, и парню даже казалось, что хуже быть не может. Быть настолько подавленным и тревожным — это предел. — Прости, — на выдохе отвечает кудрявый, не отрывая глаз от главного входа в школу. На уровне подсознания он надеялся увидеть выходящего или заходящего Эдди, но ни в одном ученике признать его не удалось. И этот факт только сильнее вгонял Ричи в очередной круг ада, где все его чувства сжигали на дьявольском костре, — Появились некоторые проблемы. — Тебе не кажется странным, что я не знаю о проблемах своего друга? — смотрит на парня, ожидая поймать его ответный взгляд, но тот все еще сосредоточен на выходе из школы. Марш дергает Ричи за рукав желтого худи и наконец-то заставляет обратить на себя внимание, — В последние дни ты закрыт от нас, Рич. Мы даже предположить не можем, что случилось, поэтому очень волнуемся. Ты же… не был таким… Тозиер поджимает губы и смотрит на носки своих красных кед. Он молчит, не представляя, что можно ответить на эти слова, как уверить Беверли, что на самом деле все в порядке, что он просто волнуется за предстоящие контрольные работы в конце семестра. Ричи не хочет врать, но и говорить правду тоже. Безысходность. Полная безысходность. — Ты в любой момент можешь рассказать о проблемах любому из нас. Мне, Майку, Бену — неважно. Никто не осудит тебя, — аккуратно кладет ладонь на плечо другу, из-за чего последний вновь смотрит на девушку, чувствуя, как оковы постепенно ослабляются. Он хочет помочь Эдди, Беверли хочет помочь ему — разве это не замкнутый круг? — Ты наш друг. И мы правда боимся за тебя. — Я не знаю, как это назвать, Бев, — вполголоса выговаривает Тозиер, будто боясь быть услышанным еще кем-то, — Во мне борются столько чувств… от любви до ненависти, серьезно. Горько усмехнувшись, кудрявый вновь мимолетно смотрит на вход в школу, но в очередной раз ничего там не обнаружив, возвращает взгляд на подругу. — Майк сказал, что ты, скорее всего, просто влюбился. — Я не знаю, — откидывается на спинку скамейки и, закрыв лицо ладонями, медленно выдыхает, пытаясь привести все разбредшиеся мысли в порядок, — Я никогда не влюблялся, и даже не знаю, каково это, — кусает губу, неосознанно сдирая зубами корочку кожи, — И не хочу, если честно. Чувства к Эдди нельзя было описать ни одним словом в мире. Ричи был уверен, что это целая смесь чувств, не поддающаяся логическому объяснению и расшифровке. Он был готов разбивать себя о скалы, лишь бы не чувствовать к Эдди ничего. Абсолютно ничего. Но ничего не помогает сделать вид, что Каспбрак — пустота, а Ричи — ледышка, не думающая о внутреннем мире окружающих людей. Очевидные факты никак не укладывались в голове Тозиера потому, что он просто не хотел их признавать. Всячески отвергал, гнал подальше от себя, чтобы проще жилось. Однако, ситуация усугублялась с каждым днем все сильнее. — Ты боишься влюбиться? Или боишься быть отвергнутым? Ричи глядит в небо, ощущает мелкие капли только-только начавшегося дождя, скрещивает руки на груди и сжимает пальцы. — Я боюсь опоздать и потерять всё.