Безумие

Ричи находится в комнате с Эдди до тех пор, пока последний не засыпает. Тозиер сидит на его кровати долго, осматривается по сторонам, каждый раз подмечая все новые детали декора и интерьера. Например, маленький кактус в таком же маленьком горшочке (наверняка, это единственное, о чем Эдди заботится с особым трепетом), аккуратно сложенная на стуле стопка чистых вещей, крошечные листики с непонятными рисунками. Ричи не мог точно разглядеть, что там нарисовано, как бы ни пытался, поэтому, убедившись, что Каспбрак спит и тихо посапывает, он решает посмотреть поближе. Медленно встает с кровати, стараясь не издавать лишних звуков, но все равно слышит, как кровать тихонько скрипит. После, в последний раз взглянув на шатена, подходит к письменному столу, вглядываясь в рисунки. Листочки были совсем маленькие, размером с ладонь, однако парень все равно в небрежных карандашных линиях смог узнать себя. Вот его распластанные кудряшки, вот очки, вот угловатые черты лица, вот нос с горбинкой, вот искрящийся взгляд. Эдди вспоминал о нем, когда в свободное от учебы время занимался своими делами. Взял листочек для заметок и начал водить карандашом, что-то усердно вырисовывать, несмотря на отсутствие навыков. Но даже несмотря на это, Тозиеру кажется, что он выглядит до жути идеальным именно в рисунках Эдди. Их несколько, совершенно разных. Штук пятнадцать, наверное, может, даже больше. На каких-то лицо Ричарда в полном обличии, на каких-то отдельно взятые губы, глаза, запутавшиеся волосы, греческий нос. Где-то руки, торс, спина. Казалось, что Эдди просто следил за ним, подглядывал везде, где только удавалось. Запоминал черты тела, лица, структуру волос, чтобы потом отразить на тонких листах. Ричи представляет, как Каспбрак, сидя за столом или на кровати, прокучивает у себя в голове внешность того несносного парня, поцеловавшего его в кладовке. Как невольно улыбается, дергает уголками губ и прикрывает глаза, воспроизводя бледное лицо в голове. Может быть, Эдди тоже влюблен. Тоже восхищен внешностью Ричи, тоже думает о нем днями напролет, заглушая свою боль. Тоже не ест, не пьет, взволнованно жует губы в кровь, предвкушая очередную встречу. На лице кудрявого появляется легкая улыбка. Держа в руке листочек с наброском его лица, парень в одно мгновение переводит взгляд на спящего, ничего не подозревающего Эдди. Такого беззащитного, сломленного подростка, который отчаянно цепляется за первого, кто изъявил желание помочь ему. Он точно не знает, что значит настоящая любовь. Материнская ласка, отцовское признание и гордость, вечерние посиделки с друзьями, летние песни у костра, неистовый смех над чем-то абсолютно не смешным. Наверняка, он чувствует себя вещью. Хочет, чтобы хотя бы Ричи не воспринимал его, как вещь, как мальчика, который стерпит все, что угодно, несмотря на свою маску устойчивости. Его просто нужно защитить. Уберечь от всех напастей, сделать хоть капельку счастливым, дать надежду на что-то светлое и хорошее. Ричи должен был что-то придумать, должен был стать тем, кто подарит ему счастливый миг. Рождество должно быть святым. Без мучений и ощущения разбитости, без упадничества и подобия современной антиутопии. Все должно быть хорошо. В конце концов, Ричи откладывает рисунок в сторону и решается уйти. Как бы сильно не хотелось остаться, но необходимость покинуть комнату все-таки была. Наверняка, пропажу Тозиера скоро заметят, и за нахождение в чужой комнате ему сто процентов влетит. Может быть, даже наказание приплетут, может быть, обвинят во всем Эдди и ему потом достанется. Именно этого Ричи и боялся больше всего, поэтому, в последний раз кинув беглый взгляд на завернувшегося в одеяло шатена, он выходит, тихо закрывая за собой дверь. В коридоре неимоверно тихо, слышны лишь отдаленные шаги, стук учительских каблуков и глухие разговоры. Но это совсем не беспокоит парня. Облокотившись спиной о кирпичную стенку, он судорожно выдыхает и улыбается, осознавая, в насколько же глупом положении оказался. Влюбиться в того, кого презираешь — это странно. И сейчас Ричи чувствует себя самым странным человеком на свете. Полным безумцем, жестоко перевернувшим свою отпадную жизнь. *** До Рождественских праздников осталось всего ничего. Завтра вечером бал, все ученики суетливо готовятся, ищут пару, советуются с друзьями насчет наряда и прически. Ричи совсем не думает об этом, даже не заботится, просто потому что никого не приглашал. Да и приходить туда особо не хотелось. На самом деле, он бы и не пришел, если бы это мероприятие не было обязательным. А сейчас, в предпоследний день перед Рождеством, Тозиер лежит на кровати с раскрытой книжкой в руках. Через силу читая «Искусство любить» (очередная книжка Майка), Ричи периодически отвлекается, устало вздыхая и теребя краешек страницы пальцами. Ни одна строчка не хотела укладываться в голове, поэтому абзацы приходилось перечитывать несколько раз, растрачивая все терпение. Все из-за того, что в мыслях крутился только Эдди, только прошлый вечер, оставивший большой отпечаток в душе. Ричи волновался о том, что Каспбрак просто посчитал его мудаком или трусом, который свалил при первой возможности, перед этим заставив довериться. Через пару часов долгих книжных мучений, в комнату наведывается заведующая по воспитательной работе. Она вручает Ричарду телефон, объявляя о времени для перезвона с родственниками и друзьями. Все, как обычно. Сегодня суббота, середина дня, а значит, именно этого и стоило ожидать. На этот раз кудрявый даже не представлял, о чем разговаривать с мамой. Просто сказать, что все хорошо, или вновь умолять забрать домой из этого адского места? Возможно. Только это место с каждым днем становится все менее адским, потому что влюбленность не дремлет. Ричи не хочет отпускать Эдди, не хочет возвращаться в страну, теряя возможность знать, что происходит с этим мальчиком. Хочется уехать вместе с ним. Показать, что такое настоящая, счастливая, беззаботная жизнь. Стэну же хотелось рассказать все. Вывалить свои чувства, рассказать о путанице в сердце, о том, что происходит между ним и старостой. Какие странные отношения их связывают, и насколько Ричи становится зависимым от них. Стэнли должен понять. Понять, поддержать, что-то посоветовать. Но парень все равно отдергивает себя от желания высказаться, понимая, что должен справляться сам. Не поможешь себе сам — не поможет никто. Ричи звонит маме. Набирает ее номер, прислоняет мобильник к уху и в предвкушении кусает губы, оглядываясь по сторонам одними глазами. Он так надеялся, что прямо сейчас не вернутся Майк и Бен, отлучившиеся в библиотеку для очень важных, по их словам, дел. Но они так и не появляются ни через минуту, ни через пять, так что парень мог вполне себе свободно разговаривать с мамой о чем угодно. — Слушай, мам, — в какой-то момент, после секундного молчания, начинает кудрявый, теребя в руке край пледа, которым небрежно застелена кровать, — Как называется колыбельная, которую ты мне пела в детстве? — Зачем тебе, милый? — Просто… — прикрывает глаза и вновь видит Эдди, портрет которого, кажется, выцарапан на внутренней стороне его век, — Мне кажется, я стану быстрее засыпать, если буду прокручивать ее в голове перед сном. — Неужели ты помнишь ее текст? — Нет, но в нашей библиотеке полно литературы. Думаю, я смогу найти ее по названию. — «Кокиченце, момиченце», — поговаривает Мэгги так, чтобы каждый звук был отчетливо слышен, — Прелестно, что ты помнишь о ней. Думаю, закрытая школа идет тебе на пользу. — Не знаю, — пожимает плечами, хотя понимает, что по ту стороны связи его не видно, — Я начинаю забывать болгарский язык. — Ну, конечно, — смеется, так душевно и легко, что Тозиеру мгновенно становится легче, — На болгарском ты разговариваешь только со мной и Стэном, правда? — Да. Пятнадцать минут раз в неделю, — закатывает глаза, улыбаясь и опираясь спиной об изголовье кровати, — Я практически англичанин. Коренной! — Не забывай, что ты родился в Бургасе, — совсем спокойным голосом проговаривает женщина, и по ее интонации Тозиер понимает, что она скучает. Просто то ли не хочет показывать этого, то ли просто не может, ссылая все на обыкновенное спокойствие. Они не виделись почти четыре месяца, и за такой срок можно было заскучать по несносному сыну, постоянно впутывающемуся в немыслимые передряги. Пусть все проблемы приходилось разгребать, давать наставления, иногда сурово наказывать, но сейчас, наверное, этого все-таки не хватало, — Мы все скучаем по тебе. Ричи улыбается. Так тепло и расслабленно, как еще ни разу за последние несколько недель. В его душе что-то расцвело именно после этих слов, сразу же повеяли воспоминания, такие насыщенные и яркие: вечеринка с бассейном у Патрика Хокстеттера (сына главы местного самоуправления), ежедневный поход на пляж со Стэном и друзьями из школы, фастфуд вместо уроков, глупые поцелуи со странной старшеклассницей, знакомства в интернете, безумные коктейли со льдом из всего, что найдется в холодильнике — все эти отрывки прошлого всплывали каждый раз, как Ричи вспоминал о Болгарии. Он любил свою прежнюю жизнь, скучал по детской беззаботности и отсутствии ответственности за любые сумасшедшие идеи. Но в той жизни не было Эдди. Возможно, оно и к лучшему, но сейчас Тозиер не представляет свою жизнь по-другому. Эдди заменил все, что только можно было. Да и то, что нельзя, тоже заменил. Между ними творилось что-то определенно странное, необъяснимое, то, что нельзя было назвать светлыми взаимными чувствами двух влюбленных. Это что-то, граничащее между пропастью и сушей, бездной и высотой, мраком и лучами. Что-то, что не укладывается в голове у обыкновенного подростка. Все остается в душе, где-то в самой глубине, и все карты Ричард раскрывать не готов. Его чувства засели плотно, впились в глотку и сердце, и, кажется, не готовы выходить наружу. Даже для самых близких людей. — Я тоже скучаю, мам. Ричи никогда не был слишком нежен к собственным родителями, часто язвил, выходил из себя из-за каких-то незначительных  мелочей, возмущался,  почему ему не достается  то, что он так жаждет. Как-то в его голову взбрела идея о татуировке. И не просто о маленьком рисуночке где-то на лопатке или ключице, а о самой настоящей, на всю руку, большой и безумно дорогой. С деньгами проблем никогда не возникало, родители были готовы оплатить все, что угодно,  но мысль о рисунке на всю жизнь им не понравилась. К тому же, тогда парню только-только исполнилось шестнадцать лет, и его неокрепший ум и сознание были готовы пойти на большую ошибку и риск. Благо, отец настоял на своем и категорически запретил набивать вообще что-либо. Крики, ругань, угрозы уйти из дома — это, скорее, уже пройденный этап, который кудрявый вспоминает с легкой усмешкой.  Он изменился. Он действительно изменился,  причем практически до неузнаваемости. Но было непонятно, нравится ему это или нет. Сейчас, когда Ричи начал медленно забывать детали внешности родителей, он начал по-настоящему скучать по ним. Несмотря на все перепалки и скандалы, Мэгги и Уэнтуорт все-таки остаются его родными. Самыми лучшими, способными дать все, сделать его счастливым и успешным, ни в чем не нуждающимся и самодостаточным человеком. Они те, кто его любят. Любят, невзирая на все обстоятельства. — Вчера заходил Стэнли, — выждав короткую паузу, продолжает Мэгги, — Он оставил тебе подарок на Рождество. — Правда? — воодушевляется Тозиер, поднимая уголки губ от осознания, что лучший друг все еще не забыл традицию обмена подарками, — Что там? — Увидишь в конце учебного года, — по-доброму усмехается, — Я уверена, что ты будешь в восторге. — Мне так неловко. Я ничего не смогу приготовить ему. — Не переживай, я передала ему подарок. Купила несколько книжек и сладости. — Спасибо, мам. Я думал, что он забыл обо мне. — Стэнли часто заходит. Видно, что скучает. — Я тоже скучаю, — выдыхает кудрявый, опуская глаза на уже закрытую книжку, — По всем друзьям. *** Ричи нависает над Эдди, его кудряшки падают прямо на лицо, но даже несмотря на это, его пожирающий взгляд невозможно не заметить. Он соблазнительно облизывает пухлые губы, из-за чего они приобретают манящий блеск слюны. Тозиер будто играет с ним, дразнит, высовывает кончик языка и вновь облизывается, горячо дышит, не прерывая зрительного контакта ни на секунду. Издевается, заставляет чужие щеки сильно краснеть, буквально гореть от того, что происходит. Эдди возбужден, он так хочет Ричи, как еще никогда не хотел. Он много раз представлял его, рисовал, воображал различные сцены, а сейчас этот парень прямо над ним, такой же возбужденный, вспотевший, до безумия горячий. Касбрак наконец-то касается его обнаженной груди, проводит ладонью вниз, вызывая хриплый, изнеможенный и нетерпеливый стон из уст напротив. Даже мычание, такое возбужеающее, Боже, Эдди буквально на грани. Наконец-то Тозиер целует его, жадно, глубоко, мокро, поочередно терзая тонкие губы. Шатен без колебаний поддается ему, зарываясь пальцами в кудри и сжимая их у корней. Ричи первый, с кем он целуется так страстно, поэтому выходит неумело, мокро, сбивчиво, но это только больше заводит. В шортах становилось все теснее и теснее, Эдди ощущал стояк Ричи, отчаянно потирался о него своим. Так горячо, так жарко, так не терпится почувствовать все запретное, но такое приятное, опьяняющее. Тозиер смазанно разрывает поцелуй, может губами по щеке Эдди, а после спускается к шее, лаская языком уже ее. Периодически оставляет укусы, однако после сразу зализывает раны, постепенно опуская руку все ниже и ниже. Он добирается до шорт Каспбрака, поддевает резинку и кладет ладонь на пах сквозь нижнее белье. Шатен чуть ли не задыхается, сжимает простынь в пальцах, глотает воздух, практически давясь им. Его возбуждение было на пределе, он был готов позорно кончить всего лишь от пары легких движений, от пары поцелуев в шею и грудь, от пары слов, сказанных тихим, хриплым  голосом на ухо. — Я так хочу тебя, Эдс, — сбивчиво  шепчет парень,  словно услышав мысли Каспбрака, и в следующее мгновение сжимает пах, надавливая пальцами на самую головку. Эдди стонет, закатывает глаза и хмурит брови, не в состоянии справиться со своим невыносимым желанием, — Боже, блять… — выдыхает Ричи, дыша через рот в мальчишечье плечо, — Какой ты ахуенный,  черт возьми, я готов трахнуть тебя прямо сейчас, — кусает губы чуть ли ни до крови, — Это лучше любой фантазии, детка. Ты ведь представлял меня, да? Эдди не может сфокусироваться на своих мыслях от дикого возбуждения. Слова Ричарда действуют на него, как бомба замедленного действия, вызывая покраснения на щеках и по всему телу, испарину на лбу и дрожь во всех конечностях. Ричи настолько сексуален, что невозможно устоять. — Не молчи, — понижает тон парень, оставляя влажный поцелуй на мочке маленького уха, — Ты должен отвечать мне. Эдвард тихо выстанывает и сглатывает  тяжелый комок в горле. — Да… Господи, да! — Я мечтаю сделать с тобой все самые грязные вещи. Ты — моя главная мечта, Эдс, я хочу только тебя, — низко проговаривает парень, медленно двигая рукой вверх и вниз все еще через ткань намокших трусов. Эдди ощущал, насколько сильно истекает смазкой, насколько сильно он покраснел и вспотел, как громко дышит и как плотно впечатывается в постель. От Ричи исходил невыносимый жар, он был буквально кипяточный. Прислонялся своей грудью к чужой, иногда потирался собственным стояком, заменяя пальцы, целовал щеки, шею, подбородок, губы, — Хочу поставить тебя, высокомерную сучку, на колени. Заставить заглатывать член до помутнения в глазах, заставить встать на четвереньки и умолять. Умолять о том, чтобы я тебя трахнул, как в последний раз, чтобы я вылизал тебя дочиста, чтобы вдолбил в эту гребаную кровать… Каспбрак скулит, кусает губы в кровь, а в следующую секунду гортанно стонет, когда чужая рука залезает под белье и начинает быстро надрачивать,  размазывая обильное количество естественной смазки по всей длине члена.  Чувствуя приближающийся оргазм, Эдди слишком внезапно поднимается на кровати и принимает  сидячее положение. Оглядываясь по сторонам в полумраке с распахнутыми глазами, он пытается отдышаться, наладить сбившееся дыхание и понять, что вообще только что произошло. Шатен закрывает пылающее, мокрое от пота лицо руками и пытается нормализовать дыхание, осознать все произошедшее.  Эдди в своей комнате, в полном одиночестве и укрытый одеялом. Неизвестно,  как много часов он проспал, как долго пробыл один и ищут ли его вообще. Наверняка ищут, ведь он просто так ушел с ужина и больше не вернулся.  Только сейчас подобное совершенно не волновало Каспбрака. Его волновало лишь то, что ему только что приснился Ричи Тозиер в своем необычайном обличии. Ричи Тозиер, намеревавшийся трахнуть его, говорящий горячие фразочки и целующий мочку уха и щеки. Это был всего лишь сон. Эдвард плюхается обратно на кровать и размеренно дышит, прислоняя ладони к пылающим щекам. Он практически приходит в себя, успокаивает бешено бьющееся в сердце, делает глубокие вдохи и выдохи, чтобы понять, что теперь он в реальности. Реальности, где Ричи не нависает над ним, шепча грязные словечки и поглаживая пах вспотевшей ладонью. Реальности, где Эдди совершенно один в собственной комнате, с задернутыми шторами, во влажной постели, с позорным мокрым пятном на трусах. — Боже, — шепчет шатен, опуская веки и все еще чувствуя невыносимую духоту. Именно поэтому, чтобы вдохнуть свежего воздуха, он все-таки применяет усилия и поднимается с кровати, до сих пор не в состоянии сосредоточиться на реальности. Он раздвигает шторы и распахивает окно, высовывая голову наружу. Заметно отрезвляет. Особенно после такого. Дурацкий сон. Совершенно дурацкий. Но, с другой стороны, Эдвард понимает, что давно чувствует тягу к этому парню с невыносимой мощью. С того самого случая в душевой, он так хочет познать Тозиера, потрогать его, увидеть, ощутить запредельно близко, упиваться и наслаждаться им бесконечное количество времени. Он хочет затмить свою боль приятными чувствами, физическим и моральным удовлетворением, на мгновение забыть, кто такой мистер Кэрнс, забыть об эгоизме матери и жестокости, бессердечности Билли Денбро. Эдди всего лишь хочет целовать Ричи, обнимать его, хвататься, как за последнюю надежду. Он просто хочет быть рядом. Хочет принадлежать только ему.