Безумие

Майк выходит из медицинского кабинета сразу же за Ричи и аккуратно закрывает двери, чтобы миссис Кей снова не придралась к хлопку. Медосмотр — это действительно самое худшее, что только может произойти со школьником, по мнению Ричи, конечно. Особенно ужасным это событие становится тогда, когда ты не оправдываешь ничьи ожидания и заставляешь кого-то переживать. — Тебе не кажется это ненормальным? — задает риторический вопрос Хэнлон, поспевающий вдоль полупустого коридора за Тозиером, который явно хотел избежать какого-либо разговора. Он застегивал последние пуговицы на темно-синей рубашке и пытался вытянуть из друга хоть одно слово. Однако тот, сжав губы и словно ничего не слыша, быстро перебирал ногами, — Чувак, у тебя тремор и жуткий недовес. Клянусь, если об этом узнает Бев, тебе точно несдобровать. Ты же ее знаешь. Очень сложно принимать тот факт, что ты стал весить на двенадцать килограмм меньше, чем несколько месяцев назад. Вроде бы со стороны это не так сильно бросается в глаза. Да, лицо и руки стали худее, куда-то пропали какие никакие, но щеки, а живот теперь проваливался вовнутрь. Чем-то нездоровым это не казалось, в том числе и периодическая трясучка конечностей, пока ему не сказали прямо, что это, вообще-то, проблема. Правда что делать с этой проблемой — непонятно до сих пор. Больше есть и попить успокоительное? Вряд ли в горло сейчас что-то полезет. Ему явно не так плохо, как тому, из-за чего все это обострилось. — Слушай, я не думаю, что об этом кому-то стоит знать, — в конце концов выдает кудрявый, поджимая плечи и мельком глядя на Майка, — Тем более Беверли. На этот раз я хочу самостоятельно со всем разобраться, окей? — Только не переусердствуй, — вздыхает, наконец-то равняясь с Ричи, — Всякое дерьмо случается, но не надо же так убиваться. Легко сказать. Когда ты влюблен до безумия, когда готов ради человека на все, и не таким станешь. Кажется, что бессонные ночи стали привычными в жизни Тозиера, постоянные мысли о чем-то отвратительном въелись в голову, и искоренить их уже не представляется возможным. Как объяснить Майку, что вся жизнь буквально перевернулась с ног на голову? Как объяснить это человеку, который просто не любит? Который не живет мыслями о бесконечной любви, который не надеется каждую секунду на лучший исход, который не выискивает те самые глаза с медовым отливом в толпе? Ричи казалось, что только он единственный чувствует что-то подобное. Что никто и никогда не поймет его так же, как и Эдди. *** Напрямую подходить к Эдди и что-то говорить, когда рядом постоянно ошивается Билли – слишком глупо, к тому же это действие может привести к непредвиденным и нехорошим последствиям. Поэтому следующие дни нужно было как-то выкручиваться, чтобы совсем с ума не сойти. В голове все еще не созрел ни единый план, ведь никакой зацепки и надежды практически не осталось. Тем не менее, нужно было что-то делать, ведь дальше может быть только хуже. И вряд ли уже получится что-то исправить. В комнате, перед тем, как пойти на обед, Ричард небрежно отрывает кусочек тетрадного листа и кривоватыми буквами выводит «как обычно отлично выглядишь. улыбайся почаще, милашка, я тебя обожаю», а рядом, конечно, не забывает оставить крошечное сердечко. Бумажка за считанные секунды оказывается сложенной в несколько раз и зажатой между пальцев, чтобы точно ничего ничего не было видно и чтобы не вызвать никаких подозрений. Он натягивает рукава тонкого черного лонгслива сильнее на кисти и, как ни в чем ни бывало, возвращается обратно в столовую к ребятам. Тем не менее, есть совсем не хотелось, несмотря на то, что сегодня был день пирога. Каждый ученик с довольной улыбкой и счастьем в глазах уплетал свою порцию ягодной выпечки, снова и снова прося добавки, но даже изумительный аромат сильного аппетита не вызывал. Желание есть так же, как и остальные, пропало уже давно. Казалось, что еда перестала приносить такое же удовольствие, как раньше, поэтому смысла мечтать о сытном обеде или ужине после тренировки не было. Пробираясь сквозь ребят с подносами, парень только для вида берет первый попавшийся стакан с апельсиновым соком с витрины и, продолжая осматриваться по сторонам, медленно направляется к своему столу. Он еле-еле перебирает ногами, чтобы максимально потянуть время и наконец-то найти Эдди среди бесконечной толпы из девочек и юношей из разных классов. Надежда на то, что он остался один хотя бы на минутку, все еще жила в Тозиере, поэтому пальцы руки, свободной от стакана, все сильнее и сильнее сжимали несчастную смявшуюся бумажку. Гул давяще стоял в ушах, а глаза бегали по разным углам огромной столовой, где могло бы поместиться в раза три больше учеников. Благо, Эдди все же оказался одним из тех, кто аккуратно и со всей осторожностью нес поднос с горячим супом и парой кусочков свежей булочки, постоянно глядя под ноги. Заприметив того, кто так сильно нужен, кудрявый тут же ловко проскальзывает между девочками из команды чирлидинга и, все же на секунду поймав взгляд Эдварда на себе, как можно более незаметно для всех остальных оставляет свернутый крошечный листочек на краю чужого подноса и спешит дальше к своему привычному столику, где друзья уже чуть ли ни взвывали от столь мучительного ожидания. — Боже, сколько можно бродить? — возмущается Беверли и закатывает глаза, а после протягивает пару салфеток Лие, которая на этот раз удосужилась сесть вместе с ними. На самом деле, не очень хотелось, чтобы она так просто вливалась в их тесную компанию, однако прямо сейчас на это было абсолютно все равно. Будто на автомате делая глоток за глотком, Тозиер внимательно смотрит за спину рыжеволосой подруги на столики, что стояли впереди. Конечно, за один из них сел Эдди, периодически глядя по сторонам, по-видимому боясь, что с секунды на секунду рядом может появиться Денбро. А может быть, кто-то еще похуже. Тем не менее, он со всей присущей осторожностью берет крошечную бумажку и разворачивает ее под столом. В груди становится тепло, когда на чужом веснушчатом лице появляется смущенная улыбка и едва заметный румянец. Но Ричи видит все, поэтому тоже улыбается, думая, что все же смог сделать день Эдварда чуточку лучше, напомнив о своих трепетных чувствах. Он ловит блестящий взгляд медовых глаз и благодарную улыбку, только теперь адресованную лично. Ричи чувствует себя гораздо лучше, когда не видит шатена расстроенным и поникшим, пусть это и случается нечасто. Буквально через пару секунд Эдди убирает записку в передний карман штанов. Оно и понятно, совсем не хочется, чтобы кто-то заподозрил неладное, тем более в таком наполненном людьми месте. Впрочем, Ричи не обиделся, потому что был рад, что смог заставить Эдди улыбнуться с помощью нескольких слов, написанных полузасохшей черной гелевой ручкой. И как по волшебству сегодняшний обед наконец-то оказался удачным. Кусок пирога был съеден быстро и даже с удовольствием, оставляя после себя приятное насыщение. И, скорее всего, это именно потому, что случилось хоть что-то хорошее. Ну, или отдаленно хорошее. Тозиер хотел снова и снова напоминать о своих неугасающих чувствах, чтобы не давать Каспбраку шанса усомниться ни в едином слове. Наверняка, он думает, что это все огромная жалость или чувство ответственности, может быть, даже вины. Вероятно, что Ричи сам не может отличить одно чувство от другого, ибо никогда с подобным не сталкивался, но почему-то слова «я тебя люблю» отдавались эхом снова и снова. Он с каждой секундой все тверже убеждался в том, что влюблен поуши несмотря на все происходящее. В душе теснился долг, который следовало выполнить как можно быстрее. Хотелось всего лишь обеспечить Эдварду счастливую жизнь без страха и глобальных забот, ложащихся только на его плечи. А несколько слов кривыми буквами — это только один из первых шагов. *** — Ричи, у меня такие ахеренные новости, ты сейчас упадешь, — тараторит Стэнли сразу же, как отвечает на воскресный телефонный звонок. Тозиер уже успел продумать, о чем они будут разговаривать выделенные пятнадцать минут, однако лучший друг слишком резко и без предупреждения сломал все планы. Впрочем, он сильно и не возражал, а просто замолчал, заинтересованно вздернув брови и усевшись на прохладный подоконник у полураскрытого окна, — Ты здесь? — Да говори уже, — отрезает кудрявый и чуть запрокидывает голову назад, упираясь макушкой о стекло и слегка опуская потяжелевшие после долгого дня веки. — Через три дня мы с твоими родителями будем в Англии, — с явным нетерпением в голосе говорит Урис. Ричи тут же раскрывает глаза и словно оживает, чувствуя, как в груди в один миг что-то словно подскочило, — Чувак, твой папа супер! Он обо всем договорился, так что мы сможем навестить тебя на несколько часов. Круто? — Ты еще спрашиваешь? — улыбается парень и спрыгивает с подоконника, теперь поворачиваясь лицом к окну и прокручивая в голове предвкушенный момент долгожданной встречи с самыми близкими спустя полгода, — Конечно, Стэн! Это ахринеть как круто, я… Господи, это слишком неожиданно. — Я сам только полчаса назад узнал. Все ждал, пока ты мне наконец наберешь, — Стэна редко можно было застать в настолько хорошем настроении, поэтому и Тозиеру стало на порядок лучше. Конечно, они действительно не виделись почти полгода и уже привыкли жить друг без друга, однако память о самой крепкой дружбе все еще жила где-то внутри. Пусть за тысячи километров, совсем в другой стране, но все равно жила. По крайней мере, все самые сокровенные тайны и чувства Стэнли узнавал первым, так что просто забыть этого человека не представлялось возможным. Безусловно, ребята со школы классные, дружелюбные, умные и готовые всегда поддержать, но лучшим другом Ричи мог назвать только Стэна. Хотя бы потому, что дружба проверена временем, — Ты обязан наконец познакомить меня с Майком, Беном, Беверли и… Эдди? — Нет, — выдыхает Тозиер, потирая переносицу большим и указательным пальцем под оправой очков, — То есть… да, с кем угодно, но только не с Эдди. Извини, чувак, вообще не вариант. — Как скажешь, — совершенно спокойно отвечает Урис, чтобы, видимо, еще сильнее не давить на друга и не травмировать его в и так тяжелой ситуации, — Все окей, правда. Значит еще не время. Кудрявый больше ничего не говорит. Почему-то слова не лезут из горла, словно просто застряли где-то в глотке. Хотелось дальше порадоваться, еще раз сказать о том, как он рад и как это круто, однако только одно упоминание того самого имени переворачивало все с ног на голову. — Рич, просто знай, что ты все еще можешь поговорить со мной о чем угодно. Серьезно, хоть ты и бываешь полным придурком, но все еще остаешься моим лучшим другом. Извини, если бываю каким-то… грубым, не знаю. Не только сейчас, но и когда ты еще жил в Болгарии. Я просто… как-то удивился, что ты влюбился в того, кого вообще мало кто любит. Не думай, я никогда тебя не осуждал, не считал мерзким или отвратительным. Да, может быть, это не совсем вписывается в рамки моего воспитания и видения привычных, нормальных отношений, но я не могу просто так отказаться от тебя, понимаешь? — чуть приостанавливается, на пару секунд замолкает, а Ричи пытается переварить в голове все сказанное и в очередной раз не сойти с ума, — И… если ты правда любишь Эдди, то обязан сделать счастливым не только его, но и себя. Я знаю, что ты чувствуешь себя дерьмово в последнее время, это очень заметно, на самом деле. Просто не забывай про себя, окей? А так, я буду только рад в конце концов лицезреть очередную мерзкую парочку в виде тебя и Эдди. Их обоих прорывает на смешок. Как бы обезнадеживающе это не звучало, зато являлось правдой. И все-таки Стэнли был одним из немногих людей на этой планете, кто с готовностью перешагнул через свои принципы и не оборвал поистине крепкую, искреннюю дружбу. Ведь действительно, какая разница, влюблен твой друг в парня или в девушку? Главное, чтобы не менялся внутренне, не строил из себя того, кем на самом деле не является. Благо, Ричи был не из таких людей, так что держался за Уриса настолько крепко, что не оторвать. Пусть они действительно ужасно разные, совсем не похожие друг на друга, но зато преданные и понимающие. Разве не в этом вся прелесть дружбы? И уже совершенно плевать, что между ними километры, страны и города. Просто плевать. *** Голова трещит, словно по ней ударили чем-то невообразимо тяжелым. Каспбрак смотрит на собственные коленки и шмыгает заложенным носом, мечтая наконец-то достать капли и хоть немного облегчить свои страдания. Слезы снова подступили сначала к горлу, потом к глазам совершенно без причины и необоснованно, прямо в медицинском кабинете, пока мама искала таблетки от головной боли. Он безумно хотел поговорить с ней, снова сказать о том, что с ним на самом деле происходит, но понимал, что это бессмысленно. Она ничего не сделает. Закроет глаза на все травмы и синяки, просто погладит по голове и скажет, что когда-нибудь все наладится и все будет в порядке. Эдди никогда не понимал, почему она ничего не предпринимает. Почему не может уйти с работы и забрать его с собой, почему они не могут жить скромнее, но зато вдвоем? Без Кэрнса и Билла, которые постоянно следуют по пятам. Без тяжелых обязанностей и бесконечных поручений, которые уже невозможно вывозить чисто физически. Про свое внутреннее состояние он молчит. Не смеет рассказать ничего, только опускает ресницы и чувствует легкую прохладу соленых капелек слез. Как только влага попадает уже на щеки, шатен тут же спешит вытереть ее тыльными сторонами ладоней и с более или менее спокойным видом принять стакан воды и разломанную напополам белую таблетку. Эдвард встревожен, ощущает удушающую панику, однако пересиливает себя и закидывает лекарство в рот, после тут же запивая его несколькими крупными глотками теплой воды. Он стеклянными глазами глядит на напряженную мать и уже даже не чувствует противный горький привкус на кончике языка. — Я почти не сплю, — тихо произносит Эдди, надеясь, что своими словами пробудит в матери какое-то сострадание, — Вчера в девять вечера мистер Кэрнс дал мне заполнить классный журнал. Я сидел почти до двух часов ночи. — Что же ты так, — выдыхает Соня, явно пытаясь подбирать нужные слова, чтобы остаться посторонней во всей ситуации. Каспбраку иногда казалось, что они вовсе и не самые близкие родственники. Разве что по документам, но это ерунда. Все же смирение с тем, что между ними никогда не будет таких теплых отношений, как у нормальных матери и сына, наступило давно. Однако он все еще не оставлял попытки достучаться до нее, сказать о том, что у них вообще-то одна кровь, которая должна крепко связывать. Только почему-то получается совершенно наоборот. И это ранит слишком глубоко, чуть ли ни самым острым ножом, — Ты же сам хотел быть старостой. — Хотел, — сжимает губы, с трудом сдерживая вновь подступающие слезы, — Но не таким же… почему я выполняю всю работу? По-твоему, я не слишком мал для этого? — Эдди… значит так нужно, — выдыхает женщина, опуская ладонь на голову сына и мягко поглаживая его по ровным, прелестно уложенным волосам, — Кто сказал, что будет легко? Ты самый ответственный из всех, поэтому… тебе доверяют большую часть работы. Ничего в этом удивительного нет. Каждый раз, когда Соня делала вид, что ничего не происходит, что все стабильно хорошо, Эдди просто впадал в ступор. Он не мог поверить, что может быть настолько безразличен собственной матери, не мог поверить, что она настолько зависима от Кэрнса и его мнения, что она настолько боится пойти против него. Иногда казалось, что она такая же жертва, как и сам Эдди. И последний пытался с этим смириться, понять и помочь ей, однако злость и негодование перевешивали все положительные чувства. Докричаться до нее абсолютно невозможно. Невозможно открыть глаза на истинное лицо пансионата для обеспеченных школьников. Мокрыми глазами разглядывая поникшее, напряженное лицо напротив, Каспбрак, все еще негодуя и не в состоянии поверить в столь черствое равнодушие, только еле заметно качает головой и сжимает в пальцах край кушетки, на которой сидел как минимум уже пятнадцать минут. — Ты правда ничего не понимаешь? – полушепотом произносит шатен, чувствуя, что еще чуть чуть — и он точно сломается. Эдди не слышит никакого ответа, лишь видит, как Соня с тихим выдохом убирает руку и без единого слова отходит к столу с медицинскими картами. Абсолютно бесполезно. Слезы все стремительнее стекают по щекам и шее, а Каспбрак, сорвавшись с места, уходит из медицинского кабинета, не забыв громко хлопнуть дверью напоследок. Не специально, а банально на эмоциях. Он еще несколько секунд стоит в наполненном учениками коридоре, ловит чужие взгляды и чувствует себя посмешищем среди тех, у кого все в порядке. Эдди панически оглядывается по сторонам и, быстро перебирая ногами и по пути вытирая рукавами водолазки все еще активно текущие слезы, чуть ли не бежит к лестнице. Сейчас ему совершенно плевать на всех, кто может его остановить, осудить, пресечь — да что угодно, он просто больше не в состоянии делать все самостоятельно. Казалось, что все происходящее — это просто ночной кошмар, который слишком затянулся. Оставаться наедине со своими мыслями было слишком сложно. Внутренний голос навязчиво твердил о том, что всем все равно на такую тряпку, на того, кто не может постоять сам за себя. Хотелось закрыть уши руками, удариться головой о стенку, сделать хоть что-нибудь, чтобы не слышать своих же мыслей. Бесполезно. Внутри снова и снова всплывали слова не только мамы, Кэрнса и Билла, но и слова Ричи, сказанные когда-то давно, несколько месяцев назад. — Мало того, что ты бродишь ночью по школе, так еще и проекты воруешь. Тебе самому не стыдно? — Какая тебе вообще разница? Ты мамка моя, что ли, чтобы совесть во мне будить? Это не твое дело, Каспбрак. — Это как раз таки мое дело. Если ты еще не понял, я — староста. Ты обязан меня слушаться, как бы сильно тебе этого не хотелось. — Я не собираюсь слушаться такого низкорослого малька, который даже постоять за себя не может. Мне глубоко плевать, кто ты и какие у тебя привилегии. Без школьного руководства ты просто никто. Тебе повезло, что директор в тебе души не чает, ведь признай… ты реально слабак. Обыкновенный мальчик для битья. Хотелось верить, что это было сказано всего лишь на эмоциях. Тогда, когда между ними еще ничего не было, разжигалась непонятная, практически необоснованная ненависть, но черт возьми, тогда Тозиер попал в точку. Ранил в самое больное место и заставил замолчать. А сейчас даже не верится, что он был способен на такое… странно, что спустя так мало времени именно Ричи стал тем, кто заставляет не отчаиваться окончательно. Шатен скользит пальцами по перилу и чуть ли не бегом поднимается по лестнице, чтобы никто не успел его остановить. Боялся наткнуться на Билла или директора, боялся снова оказаться в холодном кабинете наедине с тем, кого боится больше всего, не хочет снова стать тем, кто ничего не может поделать со своим положением. Не хочет быть слабым, но продолжает подчинятьс. Эдвард смыкает зубы и мотает головой, заглушая всхлипы свободной ладонью, продолжая идти намного быстрее. К знакомой комнате он уже бежит, едва задевая плечами ребят, которые спокойно проводят время друг с другом в заслуженный выходной. Он так надеялся, что Ричи один. Так хотел, чтобы с ним никого не было хотя бы в эту минуту, хотя бы в эти несколько секунд. Он останавливается у двери и громко стучит несколько раз разодранными костяшками пальцев, хотя хотелось ввалиться без стука, давая волю всем своим эмоциям. Эдди слышит тихое, недовольное бурчание, по-видимому только что проснувшегося после полудрема Тозиера, а через несколько секунд дверь скрипит и перед ним появляется заспанное лицо с упавшими на глаза смольными кудряшками. — Эдс? – негодует парень, хмуря брови и мгновенно приходя в бодрое состояние. Он мельком осматривает мокрые щеки, заплывшие слезами глаза и судорожно выдыхает, явно не ожидая, что Каспбрак придет к нему сам, — Ты что тут… Боже, заходи, прошу тебя. Эдди почти ничего не слышит, словно находится на большой глубине огромного океана. Но он все же делает пару шагов за порог комнаты, даже не глядя на то, как Ричард тут же закрывает двери и подходит обратно, кладя обе ладони на чуть подрагивающие плечи и заглядывая в медовые глаза. — Что случилось? Эдс, только не молчи, умоляю, скажи мне хоть что-нибудь, — взволнованно проговоривает кудрявый, пытаясь уловить и прочитать эмоции во влажных глазах напротив, — Почему ты плачешь? Вопросы слишком глупые. Ричарду все понятно и без слов, однако он просто не представлял, что с этим делать. Понимал, что Каспбрак не может выговорить ни слова, не может объяснить, почему он пришел без боязни и опасения, поэтому тут же перестал давить. Тозиер знал, что он единственный, к кому Эдди может прийти в любую минуту и не остаться отвергнутым, не остаться тряпичной куклой без собственных эмоций, души и переживаний. И Ричи определенно знал, что может безотказно помочь, в чем нуждается каждый незащищенный человек без внимания со стороны родных. Он обнимает Эдди так, как никого до этого. Обхватывает обеими руками и плотно прижимает к себе, касаясь носом гладких волос, а уже через мгновение чувствует чужие руки на себе, которые крепко сжимают и не желают отпускать. Все так, как и должно было быть. — Я знаю, что можно сделать, Эдс. Это большой и сложный шаг для тебя, но… может быть, так будет лучше, — выдыхает парень, пытаясь всеми силами собраться с мыслями, — Если все пойдет по плану, то… мы совсем скоро можем уехать вместе. Ты больше никогда не увидишь тех, кто сделал тебе больно, кто так безжалостно сломал и растоптал тебя. Я просто… просто хочу, чтобы у тебя была семья. Я правда готов на все ради тебя. Иногда самая большая жертва, которую должен понести человек — это отпустить тех, кто больше всего дорог ему. Но Ричи не был готов отпускать, понимая, что сделает только хуже. В первую очередь он хотел счастья для Эдди, а потом уже для себя.