***
Джерард с детства рос ребенком нежным, чутким, но безумно упрямым. Никто не знал, от кого у него передался такой характер. Отец омеги был таким же послушным, как и мама. Малыш подрастал, приобретая личико самого прекрасного непорочного ангела. Взгляд его глубоких изумрудных глаз был всегда завораживающе пристальным и внимательным. Казалось, будто посмотришь ему в глаза, и вокруг начинает пахнуть хвойным лесом и свежескошенной весенней травой. Волосы омеги Онора никогда не обрезала, даже когда мальчик сам хотел это сделать, но все же пришла пора Джерарду полюбить их. Наверное, это случилось с самого первого раза, когда мама заплела ему аккуратную косу, при этом рассказывая сыну какие-то истории из своей жизни. Волосы Джи были глубокого темно-пепельного цвета. — Что это такое? — мальчик сидел на стуле в небольшой спальне, рассматривая мамины рисунки в альбоме. Все прекрасное, что Онора видела за свое существование, ей выпала возможность с рождением сына переносить на бумагу. Пока она воспитывала ребенка, ее жизнь приблизительно напоминала достойную и свободную. — Что это за цветок, мамочка? У нас такие не растут! Омега показал маме ее старый рисунок двухлетней давности. В ее памятной коллекции он был первым. Джерарда избивали не один раз и не два в школе только потому, что он пререкался и реагировал на оскорбления. Школу пропускать было запрещено, хоть она и длилась недолго, всего год, последний год перед тем, как рабов отправляли на аукцион. Последний и самый быстрый. Несмотря на то, что рабов отправляли учиться в возрасте шестнадцати лет, Джерард попал в школу лишь в двадцать. Почему управляющий вовремя не внес его в список готовящихся к аукционам? На этот вопрос не мог ответить никто. — Ах, это, — Онора на секунду отвлеклась от плетения косы сыночка. — Когда-то очень давно я работала во Франции на производстве. Нам разрешали в перерыв выходить на улицу, и каждой весной это было особенно приятно делать, ведь тогда зацветали в саду по соседству красивые деревья, и цвели они, мой хороший, таким цветом. Женщина рассказывала, мягко улыбаясь. Что в ней было невероятно, так это то, что даже о самых тяжелых временах своей жизни она всегда рассказывала с легкостью, вспоминая только хорошие истории. — Хочешь расскажу тебе легенду о них? Когда-то мне ее папа рассказывал. У нас эти деревья не росли, но он показывал мне картинки. Эта маленькая и действительно особенная семья жила дружно. Хотя с остальными Джерард и был груб, но маму свою он глубоко уважал и с большим энтузиазмом учился у нее грамоте, пусть это и было очень сложно. Больше всего юноше нравились мамины стихи и песни, которые позже он тоже начал петь. Когда теплело, они с Онорой всегда обрабатывали небольшой участок земли возле дома. На нем не росли цветы, а только растения, употребляемые в пищу. Когда Джерарду шел уже седьмой год, управляющий в их поселке изменился, так как кардинально начала меняться система управления колониями. На должность поставили другого человека, который теперь отвечал за порядок не только в Нарсаке, но и в рядом лежащих поселках. Таких людей было около пятнадцати на одном только острове, а ими, соответственно, управлял человек выше должностью. С этим человеком чаще всего не напрямую и связывался владелец колоний. Это существенно упрощало процесс. Со сменой власти пришли и смягчения старых правил. Поселки перестраивали, достраивали, организовывали. Каждой семье разрешалось вести домашнее хозяйство и держать животных. Так у Оноры и Джи вскоре появилась пара кроликов, которых они начали разводить. Мальчик с интересом закивал, чуть поворачивая голову к маме. Она же тихо посмеялась с такой детской любопытности и вновь взяла длинные прядки волос пальцами. — Давным-давно, когда все жили в мире и в равных условиях, а было это очень-очень много лет назад, и до войн, и до экспедиций, и даже до появления географических карт, жило на Земле очень много рас, и расам этим была подвластна магия и волшебство, — Онора посмотрела на рисунок в руках сына. Эту легенду она помнила даже спустя такое большое количество времени. — Так вот даже тогда существовали кадуционы, большие, сильные, статные, с большущими рогами. — Как у меня? — переспросил маленький ангел, чуть поворачиваясь к маме, и та лишь мягко кивнула. Рога омеги были еще не окрепшими, потому что только недавно начали расти. Они были совсем маленькими. — И однажды неизвестный кадуцион, шедший из одного поселка в другой по поручению своих родителей, заблудился и свернул не туда. Он долго ходил туда-сюда по извилистым дорогам, пока солнце не начало медленно опускаться за горизонт. Прошел час, за ним второй; кадуцион посмотрел на небо и увидел огромную полную луну, что показалась ему такой манящей, но холодной и одинокой. Очередная извилистая тропинка привела его к потайному озеру, о котором тогда еще не знало ни одно существо на свете, — Онора растягивала слова и говорила с чудной интонацией, с чувствами, а маленькому Джи это безумно нравилось. — Кадуциона мучила жажда и он хотел напиться воды из озера, но вовремя заметил девушку на берегу, которая аккуратно снимала с себя пышную серебряную накидку, что в темноте поблескивала, будто сшита была из звездной пыли. Этой девушкой была прекрасная богиня Луна. Фрэнк очень часто проведывал свои колонии. Тогда еще он был молодым и безумно активным, он видел смысл в своих действиях, поэтому сам лично контролировал процессы перестроек поселков, построения школ и медицинских учреждений. Ему было где-то двадцать четыре, когда он посетил Нарсак, которого также коснулась большая перестройка. Джерарду тогда было всего лет десять от силы. Он был еще совсем маленьким и глупым и не знал, что смотреть в глаза уважаемым людям нельзя. Тогда его этому еще не научили. Он как обычно играл во дворе, выпустив из клеточки маленького пушистого кролика. Детям в колониях не разрешали дружить, привязываться друг к другу, видеться и общаться, чтобы потом при разлуке раб не получил еще большую травму, чем травма от разлуки со своим родителем. Молодой Господин ходил по улицам, кутаясь в свою массивную куртку. Он к таким холодам не привык, в отличие от сопровождающего его управляющего округом, который описывал и показывал лично всю проделанную на данном этапе работу. На момент пребывания Господина в поселке всем слугам и их детям было приказано сидеть дома. Джерарду же удалось обхитрить мамочку и, притворившись спящим, чтобы женщина тоже прилегла, он побежал играть по двор. Так они впервые встретились: Фрэнк краем глаза окинул их двор, но когда увидел маленького омегу с кроликом в руках, даже остановился, заметив его пронзительный внимательный взгляд. Военные за спинами Господина и управляющего немедленно всполошились, желая поскорее затащить в дом глупого мальчика, но альфа махнул им рукой. Они смотрели друг на друга какое-то время без слов. Никто не знал, о чем молодой мистер Айеро думал тогда. — А что было дальше? — нетерпеливо ерзал маленький Джи. Мамочка задумалась о своем и даже не заметила, как глубоко ушла в свои мысли. Она все еще вспоминала Эмира с трепетом в душе, только сейчас понимая: обычный человек рассказывал ей столько легенд про кадуционов, придумывая их и наверняка переделывая под ее расу, потому что он всегда хотел только одного. Он хотел, чтобы Онора никогда не забывала, кем она является, и никогда не стыдилась этого. На глазах женщины выступили слезы, которые она смахнула, мягко улыбнувшись. — Дальше… А дальше, милый, кадуцион стал приходить к этому озеру каждое полнолуние, чтобы любоваться богиней. Он влюбился в нее с первого взгляда и ждал этих встреч так же сильно, как и ненавидел их. Ведь он понимал, что сможет всю свою жизнь только наблюдать за Луной, но, показавшись ей, напугает, ведь она была манящей, но холодной и одинокой, — ловкие пальцы женщины продолжали вплетать пепельные пряди в косу. Подул холодный восточный ветерок, который немного отрезвил мысли молодого Господина, и он, тряхнув головой, уже было отвел взгляд, желая просто продолжить экскурсию, но омега вдруг заговорил: — Вы когда-то видели кроликов? Хотите, я покажу вам? Брови альфы поползли вверх. Он, сам того не ожидая, мягко улыбнулся. Джерард не знал, почему заговорил с этим незнакомцем. Он смотрел на него и не чувствовал страх, как это было с военными. В его взгляде не читалась ненависть к другим расам, ведь мистер Айеро и тогда был таким… самым обыкновенным. Он был Человеком, коих восхваляла его мама. Малыш это чувствовал, как чувствовал и то, что его руки никогда не совершали насилия. Господин ничего не смог ответить. Он не успел и опомниться, как военная охрана зашагала вперед к двору мальчика. Бета в военной форме грубо ударил его по лицу, заставляя ребенка упасть на колени, а второй, альфа хотел было схватить кадуциона за волосы и оттащить в дом, но Фрэнк не дал им этого сделать. — Хватит! — достаточно громко приказал он, нахмурившись. Охрана и управляющий посмотрели на него с непониманием и растерянностью. Альфа перевел дух, спокойно вздохнув. Вид его был до мурашек холодным и недовольным. — Не трогайте этого мальчика. Кто дал вам право портить такие аукционные экземпляры? На шум во дворе выбежала Онора, сразу же кинувшись к своему сыночку. Она нежно обняла его, прижав к себе, и взяла на руки, даже не глядя на людей и направляясь быстрым шагом в дом. Неизвестно почему, но во время дальнейшей экскурсии молодой Господин думал только о том, что кролик, которого хотел показать омега, выскользнул у того из рук и убежал. И мысль об этом испортила ему настроение на весь оставшийся день. — Только любовь и желание быть вместе все-равно победила несчастного кадуциона. В очередное полнолуние он вышел к богине, окликнул ее, но та, как и предполагал юноша, испугалась. Она накинула плащ на свое влажное после купания тело и растворилась в воздухе, будто секундой ранее ее и не было. Единственное, что подтверждало ее реальность, так это маленькая заколка, что упала с ее волос, — Онора завязала косу омеги на кончике, чтобы закрепить ее. Пусть ему и было только шесть лет, но волосы его были длинными и доставали до бедер. — Он больше никогда не видел Луну? — грустно спросил мальчик, совсем поникнув. — Никогда. Но заколку ее он припрятал возле озера. Кадуцион не хотел возвращаться с ней в поселок, чтобы кто-то ее увидел, поэтому и спрятал, чтобы вернуться в следующий раз, попросить прощения у богини и отдать потерянную вещь. С той незначительной встречи прошло очень много лет. Скоро юноше исполнится двадцать один, и на днях он вернулся со школы таким счастливым, ведь больше он никогда туда не пойдет. Тот маленький мальчик, что когда-то смешил маму, теперь неземной красоты серьезный юноша. Тело его худое, но невероятно привлекает своими манящими изгибами, а кожа бледная, словно чистый лист бумаги, и волосы сливались бы с ней, если бы не были темнее. Голову его, будто венок, украшают крепкие, закрученные вниз рога. Джерард превратился в музу, мечту художника. В мечту эстета. Когда семья вновь, как и каждый вечер, собралась за ужином, Онора не может сказать ни слова. Она знает, что значит выпуск ее сына из школы, и так сильно не хочет, чтобы самый большой страх ее жизни стал реальностью. Она все еще верит в доброту людей и научила верить юношу, так неужели эти самые люди навсегда разлучат их? Джерард был единственным ребенком женщины, единственным и останется, ведь она чувствовала, что так же, как и долго не могла забеременеть, так же больше и не сможет. Ее сердце охватывает неимоверная печаль. — Мама, ты сама не своя, — печально говорит юноша, вздохнув. У него также пропал аппетит, а когда дверь в дом резко открывается, семья устремляет взгляды в ее сторону, затаив дыхание. В дом заходят два нежданных гостя. Военные. — Вставай, скоро отправляется судно в Северную Америку, — женщина бета грубо хватает за руку Джерарда, заставляя того подняться на ноги. Ее коллега держит в руке ружье и стоит у входа в комнату. — Не трогайте… Не увозите! Не увозите моего сына! — Онора также вскакивает на ноги. На ее глазах застывают слезы, слезы обиды и тревоги. Она не желает отпускать своего мальчика, как и не желал бы любой родитель. Но военные ее даже не слушают. Джерард вырывается и сопротивляется, умоляя не увозить его, но люди выглядят так, будто переживают подобное не первый раз. А ведь так и есть. Для них в порядке вещей относиться к представителям угнетенных рас, как к тварям, которые не способны чувствовать и должны лишь прислуживать человеку. Только Онора до последнего верна своему мнению о людях. До последнего она считает их добрыми и хорошими. Даже когда они забирают ее единственного сына. Даже когда она кидается за ним, нарушив право о неприкосновенности человека иными расами и схватив женщину военную за руку. Даже когда мужчина альфа реагирует мгновенно и без единой эмоции выстреливает в нее. Она замертво падает на пол, и последнее, что она слышит, так это крик ее сына. Последняя секунда жизни для нее была достаточно длинным мгновением. Все, чего она жаждала, так это счастья Джерарду, и впустую надеялась, что его никогда у нее не заберут. Ведь она знала, почему омегу не призывали в школу в его юные шестнадцать. Люди изучали его и принимали решения на его счет из-за тех расовых признаков, что появились у него как раз приблизительно в возрасте пятнадцати лет. Из-за его выразительных вампирских клыков. — Когда кадуцион вернулся, то на месте спрятанной заколки он обнаружил молодое дерево. Цветы его были такими пышными, они распускались один за другим и благоухали для него одного, и юноша чувствовал, что несут они холод Луны и его неразделенную к ней любовь. С тех пор он срывал по одному в каждое полнолуние и пускал в озеро эти лунные кораблики, надеясь таким образом вернуть богине ее потерянную заколку и добиться хотя бы еще одной встречи, — омега закончила свой рассказ и аккуратно взяла старый рисунок, смотря на него с любовью и теплотой во взгляде, мягко улыбаясь. — У этой сказки очень грустный конец, мамочка, — мальчик спрыгнул со стула и подбежал к зеркалу, покрутившись перед ним и оценив свою косу, после чего вернулся к маме и протянул к ней ручки, чтобы крепко-крепко обнять. — Грустный… Но с тех пор эти деревья принято считать символом преданной любви, малыш, ведь растут они только там, где им хорошо. Где их любят. А там, где есть любовь, есть и счастье, — Онора утешила сына, поцеловав его в лоб, но эта сказка мальчику запала в душу так сильно, что он лишь несчастно вздохнул, выглядя совсем опечаленным. Деревья, которые Онора рисовала, и о которых рассказывал ей когда-то молодой и любящий ее всем сердцем Эмир; которые она встречала во Франции и запах которых ей удалось однажды почувствовать от Марко, были совершенно обычными и росли практически везде. И назывались они магнолии.Глава 3
14 мая 2020 г. в 09:52
Девятого апреля в конце девяностых годов на свет появилось удивительное существо в условиях колониального режима. Как оказалось позже, существо это было мальчиком омегой, и родилось оно в семье двух любящих друг друга кадуционов после мучительных и очень опасных родов. Мама его, женщина омега без имени, как и все в колониях, но с условным именем Онора, была под угрозой потери малыша. В конце концов все обошлось хорошо, мальчик закричал, как только появился на свет, и его унесли в другое отделение, чтобы сделать прививку с вакциной для подавления расовых способностей.
Малышей от их родителей забирали не сразу. Их оставляли с ними до возраста аукционного спроса. Так же поступили и с маленьким омегой, поэтому спустя пару дней после родов Онора забрала своего сыночка, дав ему имя с ирландскими корнями – Джерард. Оно означало «храбрая душа».
В колониях все было не так плохо, как может показаться на первый взгляд: они представляли собой небольшие острова с кучей хорошо обустроенных поселков, условия жизни в которых были удовлетворительными. В поселках также были школы, в которых обучали будущих слуг, а именно давали им элементарные знания, такие как письмо, чтение и правила этикета, и, конечно же, прививали любовь к Господину, как обычно верующим людям прививают любовь к Богу. Вот только после этих школ существа, как правило, не умели ни читать, ни писать; Господина своего будущего, конечно же, любили и мечтали скорее попасть на аукцион, потому что искренне считали, что жизнь с хозяином будет для них намного лучше, чем жизнь под постоянным наблюдением в колонии. Люди считали представителей угнетенных рас глупыми, поэтому не обучали их усердно. В школах обычно процветало насилие, проявляемое учителями к своим подопечным.
Колонии были созданы для размножения рас. Те существа, которые не могли зачать или родить ребенка при каких-то обстоятельствах, выполняли тяжелую работу в качестве бесплатной рабочей силы. Когда получалось так, что на подобных работах образовывались семьи, и омега или бета начинали вынашивать малыша, их и отправляли в эти колонии. Альфу забирали обратно на работу, как только малыш родится, чтобы у беременного омеги или беты от разлуки с возлюбленным не было стресса. Существо, которое родило малыша, оставалось с ним до того времени, пока его не заберут на аукцион. После его ждала такая же участь, что и альфу. Если младенец по каким-то причинам родился с неприятными на вид дефектами, что случалось так же часто, как и не случалось, то его все равно растили, но отправляли также тяжело трудиться: валить лес, обрабатывать земли, добывать подземные ресурсы или же раскидывали по производственным заводам в разных странах.
В целом в таких колониях была неплохо развита инфраструктура. Присутствовали также и медицинские центры. Дома для обитания семей были в хорошем состоянии, поэтому семьи не жили в условиях антисанитарии, как мог себе представить обычный человек, который ни разу не был в подобных местах, да и попасть ему туда не светило. Такие более менее справедливые порядки к рабам были только в колониях Фрэнка Айеро, его же брат так сильно не заботился об обустройстве и удобстве обычного скота. Фрэнку понадобилось много времени, чтобы наладить во всех своих колониях порядки и связь с управляющими в поселках. Таковы были нужны, чтобы устранять беспредел, контролировать военных, имеющих право избить или убить любого из рабов за непослушание и непокорность. Что касалось военных, так те были очень строги, делали обходы по поселкам и домам каждый день и контролировали каждый шаг представителей угнетенных рас. Средства на спонсирование подобных островов выделял император, и деньги эти стабильно приходили от аукционов с продажи слуг.
На создание хороших условий, поднятие уровня медицины, организацию хоть каких-либо школ (последнего на других островах попросту нет), у Фрэнка ушла буквально целая жизнь. Все это делалось не за год, и не за два. Альфа потратил на это лет четырнадцать так точно. А с учетом того, что в его распоряжении берега Гренландии, сеть маленьких островов Саутгемптон, Котс и Мансел, что в Гудзоновом заливе возле Канады, Куба и Пуэрто Рико, мужчине приходилось чаще бывать в разъездах, чем спать в своей кровати. Что касается Исландии и большой части Южной Африки, включающей в себя Анголу, Замбию и Мозамбик, а также Мадагаскар, так эти владения контролировал исключительно Уильям. Старший альфа совсем не так заботился о своих колониях, как младший. Он не был и наполовину таким ответственным, потому что просто не видел смысла держать слуг в лучших условиях, чем они имели. У него была своя политика.
Если углубиться сильнее в жизнь представителей угнетенных рас, то они же из поколения в поколение продолжали нести свои исторические корни в легендах, мифах, сказках и традициях. Родители рассказывали своим малышам истории, обучали их дома самостоятельно грамоте, пока никто из военных надзирателей не видит, потому что это строго наказывалось. Дети должны были получать только те знания, что давала школа, а не забивать голову глупыми сказками. Но отважные существа не давали так просто умереть духу своих предков.
Имена они давали друг другу для того, чтобы легче было обращаться. Естественно, даже в школах обучали тому, что эти имена лишь глупость, они ничего не значат, а значимо только то имя, которое даст тебе твой Господин. Его раб и должен запомнить на всю свою оставшуюся жизнь, откликаться только на него и навсегда забыть о том, как его называл воспитатель.
Поэтому, какой бы глубокий смысл не вложила Онора в имя своего сыночка, которого она холила и лелеяла как единственного потомка за всю свою долгую жизнь, она понимала, что сохранить его не получится.
Онора сама по себе была очень необычным кадуционом. Особое свойство этой расы заключалось в том, что они жили долго и так же долго не старели. Считалось, что кадуцион мог оставаться молодым и подтянутым лет сто, а проживал в целом двести-двести пятьдесят лет при правильном уходе, без насилия и каждодневного переутомления. Эту способность люди решили не подавлять у расы, поэтому на специальную вакцину для них ушло очень много времени.
Омега же прошла очень непростой жизненный путь: еще маленькой девочкой она застала Столетнюю войну рас, так как родилась она в самом ее разгаре, на году двадцатом от начала восстания династии Чаушеску, а это всего четырнадцать лет спустя после того, как кадуционы добровольно присоединились к армии вампиров. Родителей своих она не помнила уже спустя приблизительно триста с хвостиком лет, ведь еще совсем малышкой она попала под зачистку человеческой армии в Султанбейли, районе провинции Стамбул. До этого она совсем ничего не знала. Не знала, как оказалась там, не знала, почему она осталась совсем одна.
Несмотря на жестокость людей во время войны, эту расу она полюбила всем сердцем. Ведь после зачистки ее, раненую и еле живую в тысяча семисотом году нашел молодой бета и без колебаний взял к себе домой. На тот момент этот бета жил со своим альфой, и ждали они ребеночка уже как два месяца. Города Турции в тот момент были еще «свежими» после зачистки, и полностью человеческими. Еще не было сформировано никаких законов, люди просто начинали жить в чужих домах и обустраивать там свой быт. В одну из таких семей и попала Онора, и единственное, что было при ней, это маленький кулончик в кармане в виде какого-то слова. Этим словом и было ее имя.
Время тогда тянулось медленно, альфу забрали на войну, а маленькая омега росла под присмотром нового папы, которого спустя всего месяц начала считать родным. Так как после зачистки от слабых рас на территории современной Турции не должно было быть ни одного инородного существа, попечитель прятал Онору от чужих глаз. Еще спустя месяц или больше беременному омеге пришла весть о том, что его мужа убили во время зачистки в Египте. После этого Эмир, опекун Оноры, очень долго справлялся с депрессией, от стресса и нервов потеряв и своего ребенка. Девочка-кадуцион была единственной, кто у него остался, и Онора до сих пор вспоминает о нем, как о примере стойкости, силы характера и желания жить, ведь бета опекал ее всю свою жизнь. Всю свою жизнь прятал от человеческих глаз, в условиях неустойчивой внутренней экономики сумел выходить и выкормить ребенка, отдал ей все, что у него было, и всю свою любовь.
Эмир умер от старости, прожив хорошую и сравнительно счастливую жизнь. У него больше не было партнера, но была омега кадуцион, которую он считал своей родной кровью, несмотря на то, что девочка, с годами превратившаяся в прекрасную девушку, имела длинные могущественные рога и кошачий взгляд. Она была необычайно вынослива, в ее руках была такая сила, которая была неподвластна обычному человеку.
Организм и тело Оноры замедлились в старении после двадцати лет. После смерти Эмира, с которым она прожила в тайне целых пятьдесят лет, ей так и не удалось больше познать подобного тепла от кого-то другого. Некоторое время омега прожила полностью сама, пока не покинула родной дом в попытке сбежать от одиночества. Война во всем мире постепенно сходила на нет, две империи уже имели приблизительные очертания в своем масштабе, понемногу формировались первые колонии и законы.
Она не стала ненавидеть людей даже после того, как они ее заметили в тысяча семьсот пятьдесят втором году где-то в Адрианополе, современном турецком Эдирне, и сдали местному патрулю. Переправляли оставшихся представителей угнетенных рас с Европы к колониям сначала сухопутно в Лиссабон, где Онора познакомилась с альфой, в которого влюбилась, а с Лиссабона по северной части Атлантического океана к берегам Гренландии. Альфа, которого звали Марко и который стал для потерянной омеги спасением, был старше нее на шестьдесят девять лет. К моменту их знакомства ему было сто тридцать один год. Кадуцион выглядел заметно старше совсем юной пятидесятидвухлетней Оноры, но это не мешало им относиться друг к другу с теплотой и заботой. Первое, что привлекло ее в нем, так это его прекрасный аромат, почувствовав однажды который, омега отдалась этому существу всем сердцем.
Большую часть своей жизни девушка провела на работах. Сколько бы они с Марко не пытались завести ребенка, у них этого не получалось. Оноре не удавалось забеременеть от него.
Работа на островах была утомительной. Первые десять лет они валили леса, потом безумно большой промежуток времени работали в шахтах, пока в тысяча семьсот восемьдесят седьмом году ее не забрали в Европу, во французский город Ля-Рошель, где тридцать восемь лет она работала швеей на большом заводе тканей. Это была самая легкая работа, но всё-равно ей безумно хотелось вернуться к Марко. А когда она все же вновь попала в Гренландию из-за реформы труда, после которой представители угнетенных рас из гренландской колонии и иных близлежащих могли работать только на Северную Америку, как и быть проданными на аукционах США и Канады, встретиться с Марко ей больше не удалось.
Когда Онора вновь вернулась к работам, ей было сто тридцать два года. Так почему же ее считали необычной? К своим годам после целой жизни, проведенной на работах, она все еще была молодой девушкой. На ее лице не было ни морщинки, она оставалась все такой же прекрасной и юной, будто не была подвластной ни времени, ни тяжелому гнету труда. Сто тридцать два насыщенных года пронеслись, как, приблизительно, три человеческих.
В тысяча девятьсот девяносто восьмом году случилось чудо, которому никто не мог поверить, как и сама Онора. Она с молодым альфой кадуционом создала семью и впервые после стольких попыток зачать малыша, забеременела. Прямо с тяжелых работ в шахтах двух кадуционов вместе с такими же новообразовавшимися семьями разных рас увезли в юго-западный колониальный поселок Нарсак. Домик им выпал недалеко от моря, что было прямо близ поселка. Помимо законного еженедельного пайка, что получала молодая семья от местного управляющего, обитателям колонии также разрешалось ходить к морю и ловить лососей. Условия для жизни тогда еще были заметно хуже и более жестокими по отношению к представителям угнетенных рас, ведь Фрэнк Айеро начал заниматься колониями лично лишь в две тысячи пятом году.