Планета Хогвартс

Так и прошли каникулы, а мы еще не нашли способа проникнуть в Гринготтс. Как бы Волдеморт этот Кубок не перепрятал! Но получить доверенность от сестры Андромеда не могла, по причине заключения оной в Азкабане. Старостами назначили Гермиону и почему-то Рона, так что она ушла дежурить по вагону. До Хогвартса доехали почти без приключений, за исключением одного. — Угадай, что мне подарили на день рождения, — сказал Невилл. — И что же? — спросил я. — Вот, посмотри... Он запустил свободную от своего жаба Тревора руку в сумку и, немного пошарив, вынул маленькое растеньице в горшке, похожее на серый кактус, только не утыканное колючками, а покрытое волдырями. - Мимбулус мимблетония, — гордо проговорил он. Я стал разглядывать растение. Оно еле заметно пульсировало и выглядело несколько зловеще, напоминая больной внутренний орган. — Очень-очень большая редкость, — сияя, сказал Невилл. — Не знаю даже, есть ли такое в теплицах Хогвартса. Жду не дождусь, когда можно будет показать профессору Спраут. Двоюродный дедушка Элджи раздобыл это для меня в Ассирии. Попробую вырастить новые экземпляры. Я знал, что любимый предмет Невилла — Травология. — Оно... э... что-нибудь делает? — спросил я. — Массу всего! — гордо ответил Невилл. — У него потрясающий защитный механизм. Сол, подержи-ка Тревора. Он положил жабу Солу на колени и достал из сумки перо. Над верхним краем «Придиры» показались выпуклые глаза Луны Лавгуд, которой захотелось посмотреть, что сделает Невилл. Подняв Мимбулус мимблетония к самым глазам и высунув от усердия кончик языка, Невилл выбрал точку и резко кольнул растение острием пера. Из каждого волдыря брызнула мощная струя жидкости — густой, вонючей, темно-зеленой. Она заляпала все — потолок, окно, журнал Луны Лавгуд; Юлька, вовремя успевшая закрыть лицо руками, выглядела так, словно надела шапку из ползущей тины. Что касается Сола, чьи руки были заняты норовившим выскочить Тревором, он получил хороший заряд в лицо. Запах — тухлый, навозный. Невилл, которому досталось больше всех, стал трясти головой, чтобы прочистить хотя бы глаза. — И-извините, — выдохнул он. — Не пробовал раньше... Не знал, что так будет... Но не волнуйтесь, Смердящий сок не ядовит, — нервно добавил он, увидев, что я выплюнул содержимое рта на пол. В этот самый момент дверь купе отодвинулась. — О, — раздался взволнованный голос. — Я... не вовремя? Свободной от Тревора рукой Сол протер лоб. В двери стояла Гермиона - она вернулась с дежурства. Сол откинулся на спинку сиденья и издал стон. Он предпочел бы, конечно, чтобы Гермиона не увидела его с жабой в руках и со Смердящим соком на лице и груди. — Ничего страшного, — подбодрила нас Гермиона. — Глядите, мы сейчас запросто от этого избавимся. — Она достала волшебную палочку. — Экскуро! Смердящий сок исчез. — Извините, — тихим голосом повторил Невилл. — У пятикурсников на каждом факультете по двое старост, — сообщила, садясь, Гермиона. Вид у нее был страшно недовольный. — Мальчик и девочка. — Угадай теперь, кто староста Слизерина. — Малфой, — мгновенно отозвался я, не сомневаясь, что оправдается худшее из опасений. — Разумеется, — с горечью подтвердила она, запихивая в рот шоколадную лягушку и беря следующую. — И эта жуткая корова Пэнси Паркинсон, — язвительно сказала Гермиона. — Какая из нее староста, если она толстая и медлительная, как тролль, которому дали по башке... — А кто у Хаффлпаффа? — спросил я. — Эрни Макмиллан и Ханна Аббот. А у Когтеврана — Энтони Голдштейн и Падма Патил, — сказала Гермиона. В этот момент дверь купе открылась. Я повернул голову. Я, конечно, этого ожидал; и все равно увидеть ухмыляющееся лицо Драко Малфоя между физиономиями его дружков Кребба и Гойла — приятного мало. — В чем дело? — недружелюбно спросила Юля, не успел Малфой открыть рот. — Повежливей, Боунс, иначе будешь наказана, — проговорил, растягивая слова, Малфой, чьи прилизанные светлые волосы и острый подбородок были точной копией отцовских. — Видишь ли, меня, в отличие от тебя, назначили старостой, и поэтому я, в отличие от тебя, имею право наказывать провинившихся. — Может, и так, — отозвался я, — но ты, в отличие от меня, гадина, поэтому вали отсюда и оставь нас в покое. Сол, Гермиона, Юля, Луна и Невилл засмеялись. Малфой скривил губы. — А скажи-ка мне, Поттер, каково это — быть на втором месте после Уизли? — спросил он. — Заткнись, Малфой! — резко сказала ему Гермиона. — Кажется, я затронул больное место, — язвительно усмехнулся Малфой. — Ты смотри у меня, Поттер! — Пошел вон! — крикнула Гермиона, вскакивая. Хихикнув, Малфой бросил напоследок зловредный взгляд и удалился в сопровождении неуклюже топающих Кребба и Гойла. Гермиона со стуком захлопнула за ними дверь купе. — Кинь-ка нам еще по лягушке, — сказал Сол. Погода, пока мы ехали все дальше на север, оставалась неустойчивой. То по вагонным стеклам вяло брызгал дождь, то показывалось бледное солнце, которое вскоре поглощали тучи. Когда стемнело и в вагоне зажглись лампы, Луна скатала «Придиру» в трубку и аккуратно положила журнал в сумку. Я, сидевший у окна, прижал лоб к стеклу и пытался разглядеть вдалеке очертания Хогвартса, но вечер был безлунный, а стекло с дождевыми потеками — мутное от копоти. — Пора, наверно, одеться, — сказала наконец Гермиона. Она аккуратно приколола к груди значок старосты. Поезд начал замедлять ход, и отовсюду стали долетать обычные звуки: ученики брали свои вещи и живность, готовились к выходу. Поскольку Рон с Гермионой должны были за всем этим приглядывать, они опять пошли по вагонам. Мелкими шажками мы вышли в коридор и, уже ощущая свежесть вечернего воздуха, медленно двинулись вместе с толпой к двери вагона. Я почувствовал запах сосен, росших вдоль дорожки, которая вела к озеру. Я сошел на перрон и огляделся, ожидая услышать голос Хагрида: «Первокурсники, сюда!.. Эй, первокурсники!...» Но он не прозвучал. Вместо него — совсем другой голос, бодрый, женский: — Первокурсники, прошу построиться здесь! Первокурсники, ко мне! Качаясь, приблизился фонарь, и при его свете я увидел выступающий подбородок и строгую прическу пожилой женщины. — А где Хагрид? — громко спросил я. — Не знаю, — сказала Юля. — Давай-ка отойдем, мы загораживаем дверь. — Да, конечно... В толкучке я всматривался во тьму — искал Хагрида. Он должен быть здесь, Но Хагрида не было. «Не мог же он уйти из школы, — говорил себе я, медленно протискиваясь в толпе сквозь узкую дверь и выходя к дороге. — Ну, простудился, мало ли что...» Громыхая и покачиваясь, кареты цепочкой двигались по дороге. Когда их экипаж между двумя высокими колоннами, увенчанными фигурами крылатых вепрей, въезжал на территорию школы, я прильнул к окну, надеясь увидеть огонек в хижине Хагрида на краю Запретного леса. Но на всей территории было совершенно темно. Замок Хогвартс между тем нависал все ближе — могучая громада башен, угольно-черная на фоне темного неба. Яркими прямоугольниками в ней там и сям светились окна. У каменных ступеней, ведущих к дубовым входным дверям замка, кареты с лязгом остановились. Я вышел из экипажа первым. Я повернулся и опять стал искать глазами свет в домике на опушке леса, но там не было никаких признаков жизни. Мы пошли в замок. Вестибюль был ярко освещен факелами, и шаги учеников по мощенному каменными плитами полу отдавались в нем эхом. Все двигались направо, к двустворчатой двери, которая вела в Большой зал. Предстоял пир по случаю начала учебного года. Вверху простирался беззвездный черный потолок, неотличимый от неба, которое можно было видеть сквозь высокие окна. Вдоль столов в воздухе плавали свечи, освещая серебристых призраков, во множестве сновавших по залу, и учеников, которые оживленно переговаривались, обменивались летними новостями, выкрикивали приветствия друзьям с других факультетов, разглядывали друг у друга новые мантии и фасоны стрижки. И опять я заметил, что, когда я иду мимо, некоторые наклоняются друг к другу и перешептываются. Я стиснул зубы и постарался вести себя так, словно ничего не замечаю и мне ни до чего нет дела. Луна и Сол отделились от нас и отправились за стол Рейвенкло. Мы нашли себе четыре места подряд у середины стола. По одну сторону от нас сидел Почти Безголовый Ник, факультетский призрак Гриффиндора, по другую — Парвати Патил и Лаванда Браун, которые поздоровались со мной как-то нарочито беззаботно и дружелюбно, не оставив у меня сомнений в том, что перестали перемывать мне косточки лишь мгновение назад. Впрочем, у меня на уме были более важные вещи: через головы учеников я смотрел на преподавательский стол, который шел вдоль главной стены зала. — Его тут нет. Юля и Гермиона смотрели туда же, хотя особенно вглядываться не было нужды: рост Хагрида позволил бы сразу увидеть его в любой компании. — Не мог же он совсем уйти из школы, — сказал Невилл с легкой тревогой в голосе. — Конечно не мог, — твердо проговорил я. — Может быть, с ним... случилось что-нибудь? — беспокойно спросила Гермиона. — Нет, — мгновенно ответил я. — Где же он тогда? После паузы я очень тихо — так, чтобы не услышали Парвати и Лаванда, — сказал: — Может быть, еще не вернулся. Ну, вы помните — после своей летней работы... После того, что он должен был сделать для Дамблдора. — Да... да, пожалуй, — согласился Невилл, вроде бы успокоившись. Но Гермиона, прикусив губу, все оглядывала преподавательский стол, точно хотела найти там какое-то окончательное объяснение отсутствия Хагрида. — А это кто? — резко спросила она, показывая на середину учительского стола. Я посмотрел туда же, куда она. Первым я увидел профессора Дамблдора, сидевшего в центре длинного стола в своем золоченом кресле с высокой спинкой. На нем были темно-фиолетовая мантия с серебристыми звездами и такая же шляпа. Дамблдор склонил голову к сидевшей рядом женщине, которая что-то говорила ему на ухо. Она выглядела, подумал я, как чья-нибудь вечно незамужняя тетушка. Пухлая и приземистая, с короткими курчавыми мышино-каштановыми волосами, она повязала голову ужасающей ярко-розовой лентой под цвет пушистой вязаной кофточки, которую надела поверх мантии. Вот она чуть повернула голову, чтобы отпить, из кубка, и я увидел бледное жабье лицо и выпуклые, с кожистыми мешками глаза. — Это же Амбридж! — воскликнула Юлька. - Кто-кто? — спросила Гермиона. — Она работает в Министерстве! Мне тетя Амелия как-то рассказывала. Жутко злая и вредная тетка. — Работает в Министерстве... — нахмурившись, повторила Гермиона. — И что, в таком случае, она делает здесь? — Понятия не имею... Гермиона, сощурив глаза, оглядывала преподавательский стол. — Нет, — пробормотала она, — нет, конечно... Несколько секунд спустя дверь, которая вела в Большой зал из вестибюля, отворилась. В зал потянулась длинная вереница испуганных новичков, возглавляемая профессором МакГонагалл, которая несла табурет с древней Шляпой, во многих местах заплатанной и заштопанной. На тулье Шляпы около сильно потрепанных полей виднелся широкий разрез. Разговоры в Большом зале разом умолкли. Первокурсники выстроились вдоль преподавательского стола лицом к остальным ученикам. Профессор МакГонагалл бережно поставила перед ними табурет и отступила. Лица первокурсников, освещаемые огоньками свечей, казались очень бледными. Одного мальчонку, стоявшего в середине шеренги, била дрожь. Вся школа ждала, затаив дыхание. И вот разрез на тулье открылся, как рот, и Волшебная шляпа запела: В стародавние дни, когда я была новой, Те, что с целью благой и прекрасной Школы сей вчетвером заложили основы, Жить хотели в гармонии ясной. Мысль была у них общая — школу создать, Да такую, какой не бывало, Чтобы юным познанья свои передать, Чтобы магия не иссякала. «Вместе будем мы строить, работать, учить!» — Так решили друзья-чародеи, По-иному они и не думали жить, Ссора — гибель для общей идеи. Слизерин с Гриффиндором — вот были друзья! Рейвенкло с Хаффлпафф — вот подруги! Процветала единая эта семья, И равны были магов заслуги. Как любовь несогласьем смениться могла? Как содружество их захирело? Расскажу я вам это — ведь я там была. Вот послушайте, как было дело. Говорит Слизерин: «Буду тех только брать, У кого родовитые предки». Говорит Рейвенкло: «Буду тех обучать, Что умом и пытливы и метки». Говорит Гриффиндор: «Мне нужны смельчаки, Важно дело, а имя — лишь слово». Говорит Хаффлпафф: «Мне равно все близки, Всех принять под крыло я готова». Расхожденья вначале не вызвали ссор, Потому что у каждого мага На своем факультете был полный простор. Гриффиндор, чей девиз был — отвага, Принимал на учебу одних храбрецов, Дерзких в битве, работе и слове. Слизерин брал таких же, как он, хитрецов, Безупречных к тому же по крови. Рейвенкло - проницательность, сила ума, Хаффлпафф - это все остальные. Мирно жили они, свои строя дома, Точно братья и сестры родные. Так счастливые несколько лет протекли, Много было успехов отрадных. Но потом втихомолку раздоры вползли В бреши слабостей наших досадных. Факультеты, что мощной четверкой опор Школу некогда прочно держали, Ныне, ярый затеяв о первенстве спор, Равновесье свое расшатали. И казалось, что Хогвартс ждет злая судьба, Что к былому не будет возврата. Вот какая шла свара, какая борьба, Вот как брат ополчился на брата. И настало то грустное утро, когда Слизерин отделился чванливо, И, хотя поутихла лихая вражда, Стало нам тяжело и тоскливо. Было четверо - трое осталось, и нет С той поры уже полного счастья. Так жила наша школа потом много лет В половинчатом, хрупком согласье. Ныне древняя Шляпа пришла к вам опять, Чтобы всем новичкам в этой школе Для учебы и жизни места указать, — Такова моя грустная доля. Но сегодня я вот что скажу вам, друзья, И никто пусть меня не осудит: Хоть должна разделить я вас, думаю я, Что от этого пользы не будет. Каждый год сортировка идет, каждый год... Угрызеньями совести мучась, Опасаюсь, что это на нас навлечет Незавидную, тяжкую участь. Подает нам история сумрачный знак, Дух опасности в воздухе чую. Школе «Хогвартс» грозит внешний бешеный враг, Врозь не выиграть битву большую. Чтобы выжить, сплотитесь — иначе развал, И ничем мы спасенье не купим. Все сказала я вам. Кто не глух, тот внимал. А теперь к сортировке приступим. Шляпа умолкла и замерла. Раздались аплодисменты, но на этот раз — я не помнил, чтобы такое случалось раньше, — они сопровождались тихим говором и перешептываниями. По всему Большому залу ученики обменивались репликами с соседями, и я, хлопая вместе со всеми, прекрасно понимал, чем вызваны всеобщие толки. — Разошлась она что-то в этом году, — сказала Юля, удивленно вскинув брови. — Не то слово, — согласился я. Обычно Шляпа ограничивалась описанием качеств, которые требуются от новичка для зачисления на тот или иной факультет, и своей роли в решении его судьбы. Я не помнил, чтобы она пыталась давать Хогвартсу советы. — Было раньше такое, чтобы она предостерегала школу? — спросила Гермиона с ноткой тревоги в голосе. — Безусловно, было, — авторитетно ответил Почти Безголовый Ник, наклонясь к ней и пройдя при этом сквозь Невилла (Невилл вздрогнул — ощущение, прямо скажем, не из приятных). — Шляпа считает своим святым долгом выступить с должным предупреждением, когда она чувствует... Но тут он увидел, что профессор МакГонагалл, которая должна была теперь выкликать первокурсников, смотрит на шепчущихся испепеляющим взором. Почти Безголовый Ник поднес к губам прозрачный палец, благонравно выпрямился на стуле и замер. Шепотки разом утихли. Грозно окинув напоследок взглядом столы всех четырех факультетов, профессор МакГонагалл опустила глаза к длинному свитку пергамента и назвала первое имя: — Аберкромби, Юан. Вперед, спотыкаясь, вышел охваченный страхом мальчик, которого я приметил чуть раньше. Он надел Шляпу, голова не утонула в ней целиком лишь благодаря большим оттопыренным ушам. Шляпа на мгновение задумалась, потом разрез в нижней части тульи снова зашевелился, и прозвучало: — Гриффиндор! Мы, как и другие гриффиндорцы, громко зааплодировали, и Юан Аберкромби проковылял к нашему столу и сел; вид у него был такой, словно он мечтал провалиться сквозь пол и никогда больше не показываться никому на глаза. Мало-помалу длинная шеренга новичков рассасывалась. Наконец Целлер Роза была зачислена в Хаффлпафф, и профессор МакГонагалл, взяв табурет со Шляпой, вышла из зала. Встал директор школы профессор Дамблдор. — Нашим новичкам, — звучно заговорил Дамблдор, сияя улыбкой и широко распахнув объятия, — добро пожаловать! Нашей старой гвардии — добро пожаловать в насиженные гнезда! Придет еще время для речей, но сейчас время для другого. Уплетайте за обе щеки! Под общий смех и одобрительные аплодисменты Дамблдор аккуратно сел и перекинул длинную бороду через плечо, чтобы не лезла в тарелку. А тем временем в зале, откуда ни возьмись, появилась еда, и в таком количестве, что все пять длинных столов ломились от мяса, пирогов, овощных блюд, хлеба, соусов и кувшинов с тыквенным соком. — Кла-асс, — простонал Рон и, потянувшись к ближайшему блюду с отбивными котлетами, стал наваливать их себе на тарелку под тоскливым взором Почти Безголового Ника. — Ты что-то начал говорить перед распределением, — напомнила призраку Гермиона. — Насчет предостережений, которые высказывала Шляпа. — Да-да, — сказал Ник, который был рад поводу отвернуться от Рона, уплетавшего жареную картошку с почти неприличным аппетитом. — Я несколько раз слышал ее предостережения во времена, когда школе грозили большие беды. И всегда, конечно, она говорила одно и то же: сплотитесь, обретите силу изнутри. — Окуа ляа мое на, шошое ози еда? — спросил Рон. С таким набитым ртом, подумал я, хоть что-то выговорить — уже достижение. — Прошу прощения? — учтиво переспросил Почти Безголовый Ник. Гермиона метнула в Рона негодующий взгляд; он сделал громадный глоток и сказал: — Откуда Шляпа может знать, что школе грозит беда? — Не имею понятия, — ответил Почти Безголовый Ник — Впрочем, разумеется, она живет в кабинете Дамблдора, и могу предположить, что она улавливает там некие веяния. — И она хочет, чтобы все факультеты жили в дружбе? — спросила Юля, глядя на стол Слизерина, где властвовал Драко Малфой. — Держи карман шире. — Ты не должна так думать, — упрекнул его Ник. — Мирное сотрудничество — это ключ ко всему. Хотя мы, привидения, тоже разделены на факультеты, мы поддерживаем между собой дружеские связи. Несмотря на борьбу за первенство между Гриффиндором и Слизерином, я ни за что не стал бы искать ссоры с Кровавым Бароном. — Только потому, что ты жутко его боишься, — сказал Рон. Почти Безголовый Ник был глубоко оскорблен. - Я - боюсь? Смею утверждать, что сэр Николас де Мимси-Дельфингтон ни разу в жизни и в посмертии не возбудил подозрения в трусости! Благородная кровь, текущая в моих жилах... - Кровь? переспросил Рон. — Разве у тебя есть... - Фигура речи! — перебил его Почти Безголовый Ник, уязвленный настолько, что голова на почти отрубленной шее опасно задрожала. — Надеюсь, мне, которому недоступны радости еды и питья, все же позволено употреблять те слова, какие я считаю нужным? Впрочем, заверяю вас: я давно уже привык к шуточкам учеников по поводу моей смерти! К несчастью, рот Рона был опять набит так, что, казалось, вот-вот будет взрыв, и он смог произнести только: «Яэ хоэ иа оиеть», что Ник, судя по всему, не расценил как достаточное извинение. Взмыв в воздух, он поправил шляпу с пером и полетел от нас к другому концу стола, где нашел себе место между братьями Криви — Колином и Деннисом. — Ну, Рон, ты даешь! — гневно прошипела Гермиона. — В чем дело? — возмутился Рон, проглотив наконец то, что у него было во рту. — Мне простой вопрос нельзя задать? — Ладно, проехали, — раздраженно сказала Гермиона. Когда ученики покончили с едой и гомон в зале опять сделался громче, Дамблдор вновь поднялся на ноги. Разговоры мгновенно умолкли. Все повернулись к директору. Я между тем ощущал приятную сонливость. Где-то наверху его ждала кровать с четырьмя столбиками, чудесно мягкая, теплая... — Теперь, когда мы начали переваривать этот великолепный ужин, я, как обычно в начале учебного года, прошу вашего внимания к нескольким кратким сообщениям, — сказал Дамблдор. — Первокурсники должны запомнить, что лес на территории школы — запретная зона для учеников. Некоторые из наших старших школьников, надеюсь, теперь уже это запомнили. (Фред и Джордж обменялись ухмылками.) Мистер Филч, наш школьный смотритель, попросил меня — как он утверждает, в четыреста шестьдесят второй раз — напомнить вам, что в коридорах Хогвартса не разрешается применять волшебство. Действует и ряд других запретов, подробный перечень которых вывешен на двери кабинета мистера Филча. У нас два изменения в преподавательском составе. Мы рады приветствовать здесь профессора Граббли-Дерг, которая будет вести занятия по Уходу за Магическими Существами. Я также с удовольствием представляю вам профессора Амбридж, нашего нового преподавателя Защиты от Темных Сил. Прозвучали вежливые, но довольно вялые аплодисменты, во время которых мы обменялись взглядами, выражавшими легкую панику: Дамблдор не сказал, как долго Граббли-Дерг будет преподавать. Дамблдор продолжал: — Отбор в команды факультетов по квиддичу будет происходить... Он умолк и с недоумением посмотрел на профессора Амбридж. Поскольку стоя она была лишь ненамного выше, чем сидя, все не сразу поняли, почему Дамблдор перестал говорить. Но тут послышалось ее негромкое «кхе, кхе» и стало ясно, что она поднялась на ноги и намерена держать речь. Замешательство Дамблдора продлилось всего какую-нибудь секунду. Затем он проворно сел и уставил на профессора Амбридж пытливый взгляд, точно ничего на свете не желал сильнее, чем услышать ее выступление. Но другие преподаватели не сумели так искусно скрыть свое изумление. Брови профессора Спраут исчезли под растрепанными волосами, губы профессора МакГонагалл стали тоньше, чем я когда-либо у нее видел. Валентин Юрьевич смотрел с сердитым недрумением. Ни разу еще новый учитель не осмелился перебить Дамблдора. Многие школьники ухмыльнулись: эта особа явно не знала, как принято вести себя в Хогвартсе. — Благодарю вас, директор, — жеманно улыбаясь, начала Амбридж, — за добрые слова приветствия. Голосок у нее был высокий, девчоночий, с придыха­нием, и я почувствовал сильнейший прилив необъяснимой неприязни. Я знал одно: что все в ней, от глупого голоска до пушистой розовой кофточки, вызывает у меня отвращение. Она еще раз мелко откашлялась — «кхе, кхе» — и продолжала: — Как приятно, доложу я вам, снова оказаться в Хогвартсе! — Она опять улыбнулась, обнажив очень острые зубы. — И увидеть столько обращенных ко мне счастливых маленьких лиц! Я оглядел зал, но счастливых лиц что-то не приметил. Наоборот, все были неприятно удивлены тем, что к ним обращаются как к пятилетним. — Я с нетерпением жду знакомства с каждым из вас и убеждена, что мы станем очень хорошими друзьями! Школьники начали переглядываться, некоторые с трудом подавляли смех. — Я согласна с ней дружить только до тех пор, пока мне не придется позаимствовать у нее кофточку, — шепнула Парвати Лаванде, и обе они беззвучно захихикали. Профессор Амбридж снова издала свое «кхе, кхе», но когда она опять заговорила, восторженного придыхания в голосе уже почти не слышалось. Он звучал куда более деловито. Слова были скучными и как будто вызубренными. — Министерство магии неизменно считало обучение юных волшебников и волшебниц делом чрезвычайной важности. Редкостные дарования, с которыми вы родились, могут быть растрачены впустую, если их не развивать и не оттачивать бережными наставлениями. Древние навыки, которые выделяют волшебное сообщество из всех прочих, должны передаваться из поколения в поколение — иначе мы потеряем их навсегда. Беречь, приумножать и шлифовать сокровища магических познаний, накопленные нашими предками, — первейшая обязанность тех, кто посвятил себя благородному делу преподавания. Тут профессор Амбридж сделала паузу и легонько кивнула коллегам, ни один из которых на этот знак внимания не ответил. Профессор Макгонагалл так сурово нахмурила темные брови, что стала очень похожа на хищную птицу. Я явственно увидел, как она обменялась многозначительным взглядом с профессором Спраут. Амбридж между тем в очередной раз кхекхекнула и заговорила дальше: — Каждый новый директор Хогвартса привносил в трудное дело руководства этой древней школой нечто новое, и так оно и должно быть, ибо без прогресса нашим уделом стали бы застой и гниение. Однако прогресс ради прогресса поощрять не следует, ибо большая часть наших проверенных временем традиций в пересмотре не нуждается. Итак, необходимо равновесие между старым и новым, между постоянством и переменами, между традицией и новаторством... Я почувствовал, что внимание ослабевает: мозг то включался, то выключался. Тишины, которая всегда наполняла зал, когда слово брал Дамблдор, не было и в помине: школьники наклонялись друг к другу, шептались, хихикали. За столом Рейвенкло Чжоу Чанг оживленно болтала с подружками. Луна Лавгуд, сидевшая недалеко от Чжоу, снова вынула своего «Придиру». Сол и Гермиона были одними из немногих, кто по-прежнему смотрел на профессора Амбридж. Профессор Амбридж вольного поведения учеников как будто не замечала. Казалось, начнись под самым носом у нее буйный мятеж — она все равно договорила бы до конца. Преподаватели, однако, по-прежнему слушали ее очень внимательно. Гермиона, судя по всему, не упускала ни единого слова Амбридж, но по ней было видно, что слова эти ей совсем не по нутру. — ...потому что иные из перемен приносят подлин­ное улучшение, в то время как другие с течением лет выявляют свою ненужность. Точно также некоторые из старых обычаев подлежат сохранению, тогда как от тех из них, что обветшали и изжили себя, следует отказаться. Сделаем же шаг в новую эру — в эру открытости, эффективности и ответственности, сохраняя то, что заслуживает сохранения, совершенствуя то, что должно быть усовершенствовано, искореняя то, чему нет места в нашей жизни. Она села. Дамблдор похлопал. Педагоги последовали его примеру, но я заметил, что некоторые сомкнули ладони всего раз или два. Присоединился и кое-кто из учеников, но большей частью они просто прозевали конец речи, которой не слушали, и, прежде чем они могли зааплодировать по-настоящему, Дамблдор снова встал. — Благодарю вас, профессор Амбридж, за чрезвычайно содержательное выступление, — сказал он с легким поклоном. — Итак, я продолжу. Отбор в команды по квиддичу будет происходить... — Это точно, что содержательное, — вполголоса за­метила Гермиона. — Только не говори, что тебе понравилось, — тихо сказала Юля. — Одна из самых занудных речей, какие я слышала. — «Содержательное» и «понравилось» — разные вещи, — сказал я. — Эта речь очень многое объясняет. — Правда? — удивился Невилл. — А по мне, так вода водой. - Вода поинтереснее будет, - заметил я. — Но в этой "воде" растворено кое-что важное. Как вам вот это: «Прогресс ради прогресса поощрять не следует»? Или еще: «Искореняя то, чему нет места в нашей жизни»? — Ну, и что это означает? — нетерпеливо спросила Юля. — А я тебе скажу, что это означает, — сказала Гермиона зловеще. — Означает вторжение Министерства в Хогвартс.