Планета Хогвартс

Между тем в школе шептались, что я получил по сто баллов от Спраут и Флитвика за то, что умудрился на пятом курсе стать Мастером, нет, Магистром Чар и Травологии, и меня приглашали их преподавать в магические вузы в Америку, Швейцарию и Японию сразу. В следующие несколько дней и история о том, как Фред с Джорджем устроили фейерверк в школе, пересказывалась так часто, что мне стало ясно: это войдет в золотой фонд хогвартских преданий. Спустя неделю даже очевидцы этого события были почти убеждены, что своими глазами видели, как близнецы, оседлав метлы, сначала спикировали на Амбридж и забросали ее навозными бомбами, а уж потом запустили салют. Сразу после выходки близнецов было много разговоров о том, что их поступок достоин подражания. Фред с Джорджем позаботились о том, чтобы память о них осталась в школе надолго. Вдохновленные примером Фреда и Джорджа, многие ученики вступили в борьбу за право на звание места Главных Бузотеров Хогвартса. Несмотря на новую дверь, кто-то умудрился подсунуть в кабинет Амбридж нюхлера — тот перевернул всю мебель в поисках блестящих предметов, а когда вошла Амбридж, прыгнул на нее и попытался сгрызть кольца с ее толстых пальцев. Навозными бомбами и вонючей дробью теперь швырялись в коридорах так часто, что среди учеников стало модно перед уходом с урока накладывать на себя Заклятие Головного Пузыря — это обеспечивало им приток свежего воздуха, хотя выглядели они при этом весьма экстравагантно, будто щеголяли в надетых на голову аквариумах. Инспекционная дружина пыталась помочь Амбридж, но с ее членами то и дело происходили странные вещи. Уоррингтона из слизеринской команды по квиддичу отправили в больницу с ужасным кожным недугом, из-за которого он словно покрылся кукурузными хлопьями. На следующий день, к нашему восторгу, Пэнси Паркинсон пропустила все уроки, поскольку у нее вдруг прорезались рожки. Тем временем стало ясно, что Фред и Джордж уже успели распродать уйму Забастовочных завтраков. Стоило Амбридж войти в классную комнату, как собравшихся там учеников начинало тошнить и лихорадить. Одни падали в обморок, у других шла кровь из обеих ноздрей. Вопя от ярости и бессилия, она пыталась определить источник загадочных симптомов, но ученики упрямо твердили ей, что у них приступ «амбриджита». Оставив после уроков четыре класса подряд и ровно ничего этим не добившись, она была вынуждена отказаться от репрессий и позволить мокрым от пота, мертвенно-бледным и окровавленным ученикам покидать ее занятия целыми толпами. Но даже потребители Забастовочных завтраков не могли сравниться с Пивзом, этим непревзойденным мастером сеять разрушение и хаос. С безумным хихиканьем он носился по всей школе, переворачивал столы, выскакивал из-за классных досок, опрокидывал вазы и статуи. Пивз разбивал фонари и тушил свечи, жонглировал горящими факелами над головой у перепуганных учеников, заставлял аккуратно сложенные стопки пергамента обрушиваться в огонь или за окно; он устроил на третьем этаже наводнение, открыв краны во всех умывальнях (а мы с Юлькой и с Луной немного добавили от себя, так что Амбридж на голову вылилось не меньше десяти ведер), набрал полную сумку тарантулов и выпустил их посреди вестибюля во время завтрака, а если ему хотелось передохнуть, часами парил над Амбридж, сопровождая ее повсюду, куда бы она ни пошла, и издавая громкие непристойные звуки всякий раз, как она открывала рот. А спустя неделю после этого я своими глазами видел, как профессор МакГонагалл прошла мимо Пивза, старательно отвинчивающего хрустальную люстру, и мог поклясться, что она, почти не разжимая губ, шепнула полтергейсту: «Не в ту сторону крутишь!» В довершение всего, Монтегю до сих пор не оправился от заключения в шкафу. У него по-прежнему путались мысли, и как-то утром, во вторник, его родители были замечены на парадной аллее: они шагали к замку с крайне рассерженным видом. — Может, нам вмешаться? — обеспокоенно сказала Гермиона, прижавшись щекой к оконному стеклу в классе заклинаний, чтобы посмотреть, как мистер и миссис Монтегю входят внутрь. — Объяснить, что с ним произошло? Вдруг это поможет мадам Помфри его вылечить? — Да ладно, и так очухается, — равнодушно отозвался Рон. — В любом случае для Амбридж это лишние хлопоты, — удовлетворенно сказал я. Мы с Юлей одновременно постучали палочками по чашкам, которые нам велели заколдовать. — Все это замечательно, но что, если Монтегю повредился в уме навсегда? — Да кому какое дело? — раздраженно сказал Невилл. — Нечего было вычитать очки у Гриффиндора! — Знаешь, — сказал Рон, — если Монтегю не придет в себя до матча Слизерина с Хаффлпаффом, у нас может появиться шанс выиграть Кубок. — Да, пожалуй, — сказал я, обрадовавшись перемене темы. — Я имею в виду, мы один раз выиграли, один проиграли. Если в следующую субботу хаффлпаффцы победят слизеринцев... — Да, правильно, — сказал я. Заключительный матч сезона — Гриффиндор против Рейвенкло — должен был состояться в последние майские выходные. Хотя хаффлпаффцам удалось-таки выиграть у Слизерина с минимальным перевесом, Гриффиндор почти не надеялся на победу, в основном из-за обескураживающей игры Рона в прошлых матчах (конечно, ему никто об этом не напоминал). Однако сам он, похоже, был настроен оптимистически. — Я ведь не могу выступить еще хуже, чем раньше, — мрачно сказал он за завтраком в день матча. — Стало быть, и терять нечего! И тут меня осенило. Завтрак на следующее утро, как всегда в день мат­ча, проходил бурно. Как только кто-нибудь из гриффиндорской команды появлялся в Большом зале, слизеринцы начинали громко свистеть и улюлю­кать. Я бросил взгляд на потолок и увидел яс­ное голубое небо — хороший знак. Гриффиндорцы в красном с золотом встретили меня и Рона дружными приветственными криками. Я, улыбнувшись до ушей, помахал рукой. Рон че­рез силу скривил лицо и покачал головой. — Держись, Рон! — крикнула ему Лаванда. — Я знаю, ты сыграешь блестяще! Рон не реагировал. — Чаю? — предложил ему я. — Кофе? Тык­венного сока? — Все равно, — угрюмо ответил Рон и хмуро над­кусил гренок. — Держи, Рон. Выпей. Рон поднял стакан к губам, но тут вдруг Гермио­на резко сказала: — Рон, не пей! Мы оглянулись на нее. — С чего это? — спросил Рон. Гермиона смотрела на меня, словно не верила своим глазам. — Ты что-то добавил в стакан! — Что ты сказала? — спросил я. — Что слышал! Я видела, ты что-то подлил в сок. Пузырек и сейчас еще у тебя в руке! — Не понимаю, о чем ты говоришь, — буркнул я и быстро сунул флакончик в карман. — Рон, я тебя предупреждаю, не пей! — повтори­ла Гермиона в тревоге, но Рон схватил свой стакан и залпом проглотил сок со словами: — Нечего тут командовать, Гермиона! Гермиона смотрела на нас, потрясенная до глу­бины души. Наклонившись к моему уху, она заши­пела: — Тебя за такие дела надо бы исключить! Не ожи­дала от тебя, Гарри! Нас нагнала Луна Лавгуд — если глаза меня не обманывали, у нее на шляпке сидел самый натуральный живой орел, который иногда принимался хлопать крыльями. Мы нашли места в предпоследнем ряду трибун. Стояла замечательная ясная погода — Рон не мог бы желать лучшего, и я, вопреки всяким разумным соображениям, все же надеялся, что сегодня он не даст слизеринцам повода распевать издевательские куплеты. Как всегда, комментаторскую кабинку занял Ли Джордан. Когда команды появились на поле, он стал называть игроков. — Джонсон... Спиннет... Белл... Фред Уизли... Джордж Уизли... Рон Уизли... Джинни Уизли... Дэвис... МакСименс... Маркинсон... Бредли... Уинстон... МакДугал... Чанг... — говорил он. Я увидел на поле Сола, чьи черные волосы чуть шевелились на легком ветерке. — Итак, матч начался! — сказал Ли. — Дэвис немедленно завладел кваффлом... кваффл у капитана рейвенкловцев Дэвиса, он уворачивается от Джонсон, уходит от Белл, потом от Спиннет... он направляется прямо к воротам! Готовится к броску, и... и... Рон Уизли его поймал! Мы захлопали и закричали вместе с остальными гриффиндорцами. Естественно, слизеринцы на противоположной трибуне тут же затянули свою отвратительную песню, чтобы помешать Рону поймать ещё один: Кваффл Рон поймать не может, Победить он нам поможет... — А вот и вторая атака рейвенкловцев, Маркинсон перехватывает кваффл у Спиннет, бросает его в кольцо Гриффиндора и... Уизли вновь берет мяч! Через полчаса после начала игры Гриффиндор вел в счете: шестьдесят — десять. Рон несколько раз красиво брал голы, иногда дотягиваясь до мяча са­мыми кончиками пальцев, а Джинни забила четыре гола из шести. — Гарри, — раздался у меня над ухом чей-то сиплый голос. — Гермиона... мы оглянулись и я увидел между спинками сидений широченную бородатую физиономию Хагрида. Первокурсники и второкурсники в ряду, вдоль которого он только что протискивался, выглядели изрядно помятыми. По какой-то причине Хагрид скрючился вдвое, словно не хотел, чтобы его заметили, однако от этого было мало проку: он по-прежнему возвышался над всеми фута на четыре. — Слушайте, — прошептал он, — вы не могли бы пойти со мной? Прямо сейчас. Пока все смотрят матч. — Э-э... а подождать нельзя, Хагрид? — спросил я. — Хотя бы до конца матча? — Нет, — сказал Хагрид. — Нет, Гарри, это надо сейчас... пока все смотрят в другую сторону... пожалуйста, пойдем, а? Из носа у Хагрида слабо сочилась кровь. Оба глаза были подбиты. Хагрид выглядел глубоко несчастным. — Конечно, — не раздумывая ответил я. — Конечно пошли. Мы бочком выбрались в проход под недовольное ворчание учеников, которым пришлось встать, чтобы пропустить нас. Те, мимо кого пробирался Хагрид, не жаловались — они только старались сделаться как можно меньше. — Я вам ужасно благодарен, друзья, честное слово, — сказал Хагрид, когда мы очутились на лестнице. Пока мы спускались на лужайку, он то и дело тревожно озирался. — Надеюсь, она не заметит, что мы ушли. — Ты это про Амбридж? — спросил я. — Она ничего не заметит. Разве ты не видел — она усадила рядом с собой всю Инспекционную дружину? Наверное, боится скандала. — Ну, если здесь малость поскандалят, это не повредит, — сказал Хагрид. Он остановился и выглянул из-за края трибуны, чтобы проверить, нет ли кого-нибудь на лужайке между ними и его хижиной. — Дайте только время... — Что случилось, Хагрид? — сказала Гермиона, озабоченно глядя на него снизу вверх. Они уже спешили по траве к опушке Запретного леса. — Погоди минутку, скоро увидишь, — сказал Хагрид, оглядываясь через плечо на стадион, откуда вдруг донесся громкий рев болельщиков. — Ого! Видать, забил кто? Хагрид шел быстро, озираясь на каждом шагу, и им приходилось бежать вприпрыжку, чтобы поспеть за ним. У хижины Гермиона машинально свернула налево, к двери. Однако Хагрид двинулся прямиком под сень листвы на самом краю Леса и поднял арбалет, прислоненный к стволу дерева. Заметив, что мы отстали, он обернулся. — Нам туда, — сказал он, кивнув косматой головой в сторону чащи. — В Лес? — озадаченно спросил Невилл. — Да, — ответил Хагрид. — Пойдем скорей, покуда нас не застукали! Мы с Юлей обменялись взглядами и нырнули под прикрытие деревьев вслед за Хагридом — закинув арбалет за плечо, он уже размашисто шагал вперед в зеленоватом полумраке. Пустившись бегом, мы догнали его. — Зачем тебе оружие, Хагрид? — спросила Луна. — На всякий случай, — отозвался Хагрид, пожимая массивными плечами. — Когда ты водил нас смотреть на фестралов, ты не брал с собой арбалета, — робко сказала Гермиона. — Тогда мы не заходили так далеко, — сказал Хагрид. — Да и потом, это было до того, как Флоренц ушел из Лесу. — При чем здесь Флоренц? — с любопытством спросила Гермиона. — При том, что другие кентавры здорово на меня разозлились, вот при чем, — негромко сказал Хагрид, озираясь по сторонам. — Они и раньше-то не очень дружелюбные были, но мы с ними худо-бедно ладили. Жили они, конечно, сами по себе, но ежели мне надо было с ними словечком перемолвиться, всегда приходили. А теперь нет. Он тяжело вздохнул. — Так это к ним ты нас ведешь, Хагрид? — спросила Гермиона. — К кентаврам? — Нет-нет, — сказал Хагрид, качая головой, — они тут ни при чем. Ну, то есть они могут осложнить дело, это-то да... но скоро вы увидите, в чем вся штука. После этого загадочного обещания он умолк и сразу опередил нас. На каждый шаг Хагрида у нас приходилось по три, так что стоило немалого труда не отстать совсем. Тропинка, по которой мы шли, становилась все уже — деревья подступали к ней так близко, что дневной свет еле пробивался сквозь плотную листву. Вскоре поляна, где Хагрид показывал им фестралов, осталась далеко позади, но я не беспокоился до тех пор, пока Хагрид вдруг не свернул с тропинки прямо в чащу: похоже было, что мы держим путь в самое сердце Запретного леса. — Хагрид! — сказал я, с трудом пробираясь сквозь густой колючий кустарник. — Куда мы идем? — Потерпите чуток, — сказал Хагрид, не оборачиваясь. — Давай, Гарри... тут бы надо держаться рядом друг с дружкой. Держаться рядом с Хагридом было очень и очень не­просто, особенно из-за веток и колючих кустов: лесничий обращал на них не больше внимания, чем на обыкновенную паутину, но мы часто запутывались в них так основательно, что нам приходилось возиться по нескольку минут, высвобождая свои мантии. Вскоре наши руки и ноги покрылись мелкими порезами и царапинами. Теперь мы забрались в такую глушь, что я различал в полумраке только огромный силуэт Хагрида, топающего впереди. Каждый звук в ватной лесной тишине казался угрожающим. Маленькие сучки ломались с громким треском, а любой едва слышный шорох в кустах, пусть даже производимый какой-нибудь безобидной пташкой, заставлял опасливо вглядываться в полутьму. Я вдруг сообразил, что никогда еще не заходил так далеко в Лес, не встретив ни единого живого существа, и это отсутствие живности показалось мне зловещим. — Можно мы зажжем палочки, Хагрид? — тихонько спросила Юля. — Валяйте, — шепнул Хагрид. — Честно говоря... Внезапно он остановился и обернулся. Гермиона наткнулась на него и чуть не упала. Я вовремя поймал ее. — Лучше постоим тут минутку, чтобы я мог... ну, растолковать вам, что к чему, — сказал Хагрид. — В смысле, пока мы еще не дошли до места. — Ладно! — сказала Гермиона. Мы пробормотали «Люмос!», и на концах палочек вспыхнули огоньки. Лицо Хагрида выступило из полутьмы в свете двух дрожащих лучей, и я снова поразился тому, какое оно тревожное и грустное. — Ну, — сказал Хагрид. — Понимаете... вся штука в том... Он шумно вздохнул. — В общем, очень может быть, что не сегодня завтра я вылечу с работы, — сказал он. Мы посмотрели друг на друга, затем снова на него. — Но тебя ведь до сих пор не выгнали, — осторожно заметил Невилл. — Так почему ты решил... — Амбридж считает, это я пустил нюхлера к ней в кабинет. — А разве это не ты? — невольно вырвалось у меня. — Конечно нет! — с негодованием сказал Хагрид. — Просто если где замешаны волшебные существа, она сразу думает, что без меня дело не обошлось. Вы же знаете — с тех пор как я вернулся, она только и ждет повода, чтоб меня уволить. Я-то, понятно, уходить не хочу, но кабы не... кабы не особые обстоятельства, про которые я вам сейчас все растолкую, я бы лучше ушел сам и не ждал, покуда меня выгонят на глазах у всей школы, как Трелони. Мы попытались было что-то возразить, но Хагрид отмахнулся от протестов огромной ручищей. — Все это не конец света — я и не в школе буду помогать Дамблдору и постараюсь, чтобы Ордену от меня была какая-никакая польза... А вас возьмет Граббли-Дерг... так что экзамены вы сдадите... — Его голос задрожал и сорвался. — Насчет меня не волнуйтесь, — поспешно сказал он, когда Гермиона потянулась к нему, чтобы похлопать его по руке. Выудив из жилета гигантский заляпанный носовой платок, он промокнул им глаза. — Слушайте, я б вам всего этого не рассказывал, кабы жизнь не заставила. Просто если я уйду... ну, я не могу уйти, никому не сказавшись... потому как я... мне нужна ваша помощь. И Сола тоже, если он не против. — Конечно, мы тебе поможем, — немедленно сказал я. — Что нам нужно сделать? Хагрид громко шмыгнул носом и, не найдя слов, потрепал меня по плечу с такой силой, что я еле устоял на ногах, привалившись к дереву. — Я знал, что вы согласитесь, — бубнил он в платок, — но я никогда... того... не забуду... ну пошли, осталась самая малость... осторожно, тут крапива... Мы шли в молчании минут пятнадцать. Когда я открыл рот, собираясь спросить, долго ли еще идти, Хагрид выбросил вбок правую руку, показывая, что надо остановиться. — Тут полегче... — негромко сказал он. — Тихонечко-тихонечко... Мы прокрались вперед еще на несколько шагов, и я увидел сквозь заросли огромный гладкий курган, высотой почти с Хагрида. Я с ужасом подумал, что это наверняка логово какого-нибудь гигантского животного. Все деревья около кургана были вырваны с корнем, и он возвышался на свободной лужайке, в окружении лежащих внавалку стволов и веток. Они образовали что-то вроде изгороди или баррикады, у которой и остановились мы и Хагрид. — Спит, — прошептал Хагрид. Я понял, что слышу какой-то приглушенный ритмичный рокот, словно неподалеку и впрямь работают чьи-то гигантские легкие. Я покосился на Юльку и Гермиону, которые не отрываясь глядели на курган. — Хагрид, — сказала Луна шепотом, едва слышным на фоне дыхания спящего существа, — кто это? Ее вопрос показался мне странным. «Что это?» — вот вопрос, который я сам собирался задать. — Ты же говорил нам, Хагрид... — сказала Гермиона, и я заметил, что палочка у нее в руке дрожит. — Ты говорил, что они отказались прийти! Я перевел взгляд с нее на Хагрида и обратно. Вдруг я все понял и, тихонько охнув от ужаса, снова посмотрел на курган. Огромный земляной горб, на котором мы с легкостью могли бы уместиться все впятером, мерно поднимался и опускался в такт глубокому, рокочущему дыханию. Это был вовсе не курган — это была чья-то спина! — Ну да... он и не хотел приходить, — ответил Хагрид. В голосе его слышалось отчаяние. — Но я должен был привести его, Гермиона, должен! — Но почему? — спросила Гермиона. — Почему... зачем... о господи, Хагрид! — Я знал, что надо только подержать его тут, — сказал Хагрид, едва не плача, — и маленько научить, как себя вести... и тогда я смогу вытащить его на люди и доказать, что он совсем безобидный! — Безобидный! — пронзительно воскликнула Гермиона, и Хагрид отчаянно зашикал на нее и замахал ручищами. Огромное существо на лужайке громко всхрапнуло и чуть повернулось во сне. — Так вот кто наставил тебе столько синяков! Вот откуда у тебя все эти раны! — Он сам не знает своей силы! — убежденно сказал Хагрид. — И он постепенно учится, он уже не так часто дерется... — Теперь понятно, почему ты добирался домой целых два месяца, — задумчиво произнесла Гермиона. — Ах, Хагрид, зачем ты привел его сюда, если он не хотел? Разве ему не лучше было бы жить со своим народом? — Они все обижали его, Гермиона, потому что он такой маленький! — сказал Хагрид. — Маленький? — переспросила Гермиона. — Это он-то маленький? — Я не мог его бросить, Гермиона, — сказал Хагрид, и по его покрытому синяками лицу заструились слезы, теряясь в бороде. — Он... он мой брат! Гермиона уставилась на него, и челюсть у нее отвисла. — Хагрид! — медленно сказал я. — Когда ты говоришь «брат», это же не значит, что... — Ну, то есть единоутробный, — уточнил Хагрид. — Оказывается, моя мамаша связалась с другим великаном, когда ушла от папы, и у нее родился Грохх... — Грохх? — переспросил Невилл. — Ну да... во всяком случае, примерно так он произносит свое имя, — нервно сказал Хагрид. — Он не слишком хорошо говорит по-английски... я пытался его научить... в общем, она вроде как и его любила не больше, чем меня. Понимаешь, великанши гордятся, если произведут на свет хорошего крупного малыша, а он всегда был мелковат по ихним меркам... всего-то шестнадцать футов. — Ну да, совсем крошечный! — сказала Гермиона с ноткой сарказма. — Прямо-таки микроскопический! — Они все там его шпыняли... я просто не мог его бросить... — Мадам Максим тоже хотела привести его сюда? — спросил я. — Она... ну, она понимала, что это для меня важно, — сказал Хагрид. — Но... но потом она от него малость устала, должен признать... так что мы расстались по дороге домой... правда, она обещала никому не говорить... — Как тебе вообще удалось притащить его сюда так, чтобы никто не видел? — Потому это и отняло столько времени, — сказал Хагрид. — Можно было двигаться только ночью и по дикой местности, ну и всякое такое. Конечно, когда он хочет идти, так за ним только поспевай, но он то и дело норовил повернуть обратно. — Ах, Хагрид, Хагрид, ну почему ты его не отпустил! — сказала Гермиона, усевшись на вырванное из земли дерево и пряча лицо в ладони. — Как ты теперь думаешь управиться со свирепым великаном, который даже не хочет здесь оставаться? — Ну, свирепый — это ты, пожалуй, через край хватила, отозвался Хагрид. — Я признаю, что он разок-другой угостил меня, когда был не в духе, но теперь он ведет себя лучше, гораздо лучше... он стал гораздо спокойнее... — А зачем тогда все эти веревки? — спросил я. Лишь секунду назад я заметил, что к стволам самых больших из соседних деревьев привязаны толстенные веревки — они тянулись туда, где спиной к ним спал Грохх. — Тебе приходится держать его связанным? — слабым голосом спросила Гермиона. — Ну... вообще-то да, — ответил Хагрид, беспокойно глядя на нее. — Видишь ли, какая штука... я ведь уже говорил... он и в самом деле не понимает, какой он сильный. Теперь я сообразил, с чем связано подозрительное отсутствие в этой части Леса всякого зверья. — Ладно, так чего ты хочешь от нас? — с опаской спросила Гермиона. — Чтобы вы за ним присмотрели, — хрипло сказал Хагрид. - Когда меня не будет. Мы обменялись обреченными взглядами, и мне стало не по себе: ведь я уже обещал Хагриду сделать все, что тот попросит! — И как ты себе это представляешь? — осведомилась Гермиона. — Кормить не надо, ничего такого! — торопливо сказал Хагрид. — Он сам себе добудет чего поесть, это ему легче легкого. Птицы там, олени, ну и так далее... Нет, ему нужна не еда, а компания, вот и все. Мне б только знать, что кто-то и дальше пытается ему помочь... учит его немножко, понимаете... Ничего не ответив, я снова повернулся посмотреть на чудовищную фигуру великана, спящего перед нами на лужайке. В отличие от Хагрида, который выглядел просто как очень большой человек, Грохх был сложен довольно непропорционально. То, что я сначала принял за гигантский, поросший мохом валун слева от огромного земляного кургана, оказалось головой Грохха. По сравнению с телом она была гораздо крупнее, чем у людей, и почти абсолютно круглая; всю ее сплошь покрывали густые курчавые волосы цвета папоротника. Над головой исполина, которая была посажена прямо на плечи без всякого признака шеи, виднелся краешек большого мясистого уха. Спина, прикрытая чем-то вроде грязного бурого балахона, кое-как сшитого из звериных шкур, была очень широкой: видно было, как грубые швы чуть не лопаются при каждом вдохе спящего великана. Ноги Грохх подобрал под себя. Я видел только его колоссальные подошвы: голые и грязные, они покоились на травянистой почве одна на другой, и каждая из них была величиной с детские салазки. — Ты хочешь, чтобы мы его учили, — бесцветным голосом сказал я. Теперь я понял, что означало предупреждение Флоренца: «Его план не работает. Лучше ему оставить свои попытки». Конечно, другие существа, живущие в Запретном лесу, должны были знать о тщетных попытках Хагрида обучить Грохха английскому. — Ну да! Даже если вы просто будете иногда по чуть-чуть с ним беседовать... — с надеждой сказал Хагрид. — Потому как я вот чего думаю: если он научится говорить с людьми, ему станет понятней, что на самом деле мы все его любим и хотим, чтоб он остался. — Как поглядишь на это, кажется, что Норберт был не так уж плох, — сказал Невилл, и Юля отпустила дрожащий смешок. — Так, стало быть, вы согласны? — спросил Хагрид, который, похоже, не расслышал слов Невилла. — Ну... — промямлил я, уже связанный обещанием. — Мы попробуем, Хагрид. — Я знал, что могу на тебя положиться, Гарри, — сказал Хагрид. Его мокрое лицо просияло, и он снова принялся вытирать его платком. — Я не хочу отнимать у вас слишком много времени... понимаю — у вас экзамены и все такое... если бы вы могли выбираться сюда под Плащом-Невидимкой, скажем, раз в неделю, чтобы поболтать с ним немножко... Так я его разбужу — надо же вас познакомить! — Позна... ой, нет! — вскакивая, сказала Гермиона. — Пожалуйста, Хагрид, не буди его — правда, нам ни к чему... Но Хагрид уже перешагнул через огромный лежащий ствол и двинулся к Грохху. Подойдя к нему футов на десять, он поднял с земли длинную отломанную ветку, ободряюще нам улыбнулся через плечо, а потом сильно ткнул концом ветки в середину великаньей спины. Грохх испустил рев, эхом прокатившийся по безмолвному Лесу. Птицы на верхушках деревьев с щебетом вспорхнули и разлетелись. Тем временем у нас на глазах великан подымался с земли — она задрожала, когда он оперся на нее чудовищной дланью, помогая себе встать на колени. Затем он повернул голову, чтобы разглядеть нарушителя своего покоя. — Ну что, Грошик? — с наигранным весельем сказал Хагрид, отступая назад и держа ветку наготове, чтобы в случае чего снова ткнуть ею Грохха. — Неплохо вздремнул, а? Мы отошли насколько могли, не выпуская гиганта из поля зрения. Грохх стал на колени между двумя деревьями, которые еще не успел выворотить. Мы смотрели вверх на его невероятно огромное лицо, похожее на полную серую луну, маячащую в лесных сумерках. Казалось, будто человеческие черты нанесены на колоссальных размеров каменный шар. Нос у Грохха был короткий и бесформенный, в скошенном набок рту желтели корявые зубы, смахивающие на половинки кирпичей; глаза, маленькие для такого гиганта, были мутного зеленовато-коричневого цвета и еще не совсем разлепились со сна. Грохх поднял замурзанный кулак с костяшками величиной с крикетный мяч и свирепо протер их; потом, без предупреждения, вскочил на ноги с поразительной быстротой и проворством. — Ай! — услышал я позади себя панический возглас Гермионы. Деревья, к которым были привязаны запястья и лодыжки Грохха, угрожающе заскрипели. Как и говорил Хагрид, в нем было добрых шестнадцать футов росту. Подслеповато озираясь, Грохх протянул руку размером с пляжный зонтик, схватил с верхних веток большой сосны птичье гнездо, перевернул его и потряс с разочарованным ревом: птицы внутри не оказалось, только яйца градом посыпались на землю, и Хагрид, защищаясь от них, прикрыл голову руками. — Послушай, Грошик, — крикнул Хагрид, с опаской косясь вверх, чтобы в случае чего укрыться от новой бомбардировки, — я тут привел своих друзей, хочу их с тобой познакомить. Помнишь, я тебе рассказывал? Помнишь, я говорил, что, может, отправлюсь в небольшое путешествие и попрошу их приглядеть за тобой, покуда меня не будет? Ты ведь помнишь это, Грошик? Но Грохх лишь снова испустил низкий рев — казалось, он то ли не слушает Хагрида, то ли вообще принимает издаваемые им звуки не за человеческую речь, а за что-то другое. Ухватившись за верхушку одной из сосен, он принялся сгибать ее — очевидно, из чистого любопытства, чтобы посмотреть, далеко ли она отскочит, когда он ее отпустит. — Эй-эй, Грошик, не надо! — закричал Хагрид. — Ты и эту тоже повалишь... И действительно, мы уже видели, как трескается земля вокруг корней дерева. — У меня есть для тебя компания! — крикнул Хагрид. — Компания, понял? Погляди вниз, дубина ты здоровенная, я привел к тебе друзей! — Не надо, Хагрид! — простонала Гермиона, но Хагрид уже снова поднял ветку и резко ткнул ею Грохха в колено. Гигант отпустил сосну, которая угрожающе закачалась и осыпала Хагрида дождем иголок, и посмотрел вниз. — Гляди, — сказал Хагрид, поспешно подбегая к нам, — это Гарри, Грошик! Гарри Поттер! Он, может, придет навестить тебя, когда меня не будет, понял? Великан только сейчас заметил наше присутствие. Мы с трепетом ждали, пока он опустит свою валуноподобную голову и вглядится в нас подслеповатыми глазками. — А это Гермиона, видишь? Гер... — Хагрид запнулся. Повернувшись к Гермионе, он спросил: — Ты не против, если он будет звать тебя Герми, а? Твое имя для него слишком трудное, он не запомнит... — Да-да, конечно, — кое-как выдавила Гермиона. — Это Герми, Грохх! А вот это Луна, Сью и Нев. Они тоже будут приходить, и вообще! Разве это не здорово? А? Теперь у тебя пятеро дру... Н-н-не надо, Грошик! Рука Грохха внезапно метнулась к Гермионе; я схватил ее и толкнул за дерево, так что лапа Грохха чиркнула по стволу, сомкнувшись в кулак на пустом месте. — ТЫ ПЛОХОЙ МАЛЬЧИК, ГРОШИК! — услыхали они вопль Хагрида, и Гермиона, дрожа и поскуливая от страха, прижалась за деревом ко мне. — ОЧЕНЬ ПЛОХОЙ! НЕЛЬЗЯ ХВАТА... АЙ! Я высунул из-за ствола голову и обнаружил, что Хагрид лежит на спине, держась за нос. Грохх, очевидно, утративший к нему интерес, распрямился и снова занялся сосной, пытаясь согнуть ее до предела. — Ладно, — неразборчиво пробубнил Хагрид, вставая на ноги, — одной рукой он зажимал кровоточащий нос, а другой взялся за арбалет. — Хорошо... теперь всё... вы с ним познакомились... теперь он узнает вас, когда вы придете его навестить. Да... хорошо... Он поднял глаза на Грохха, который сгибал сосну с выражением отрешенного удовольствия на своем лице-булыжнике; слышно было, как трещат выдираемые из земли корни. — Ну, по-моему, на сегодня достаточно, — сказал Хагрид. — Пожалуй что... э-э... пойдем-ка мы обратно, а? Мы кивнули. Хагрид опять закинул арбалет на плечо и, все еще зажимая нос, первым двинулся в чащу. Некоторое время все молчали; никто не подал голоса даже тогда, когда нас настиг отдаленный треск, означающий, что Грохх наконец повалил сосну. В голове у меня царило смятение. Что случится, если кто-нибудь все же узнает, что Хагрид прячет Грохха в Запретном лесу? А я-то по глупости обещал, что мы будем продолжать абсолютно бессмысленные попытки Хагрида цивилизовать этого гиганта! Как Хагрид, при всей его феноменальной способности видеть в клыкастых монстрах безобидных милашек, умудрился внушить себе, что Грохха можно приучить жить с людьми? — Стоп, — внезапно сказал Хагрид, когда мы продирались сквозь густые заросли спорыша. Вытащив из колчана у себя за плечом стрелу, он сунул ее в арбалет. Мы подняли палочки — теперь, стоя на месте, мы тоже услышали, как совсем рядом кто-то шелестит ветками. — Вот незадача, — тихо сказал Хагрид. — Хагрид! — раздался звучный мужской голос. — Кажется, мы предупреждали тебя, чтобы ты больше сюда не приходил? Несколько секунд мы смотрели, как в пятнистых зеленоватых сумерках к ним плывет обнаженный мужской торс; затем иллюзия развеялась, и они увидели, что этот торс прочно покоится на теле гнедого коня. У кентавра было надменное широкоскулое лицо и длинные черные волосы. Подобно Хагриду он был вооружен: за его спиной висели большой лук и полный колчан стрел. — Как дела, Магориан? — осторожно спросил Хагрид. В гуще деревьев позади кентавра послышался шорох, и вслед за ним появились еще четверо или пятеро его собратьев. — Итак, — сказал другой кентавр с нехорошей интонацией в голосе, сразу же поворачиваясь к Магориану — по-моему, мы договорились, что нам следует сделать, если в нашем Лесу еще когда-нибудь объявится этот человек? — Стало быть, Бейн, я для вас уже «этот человек», да? — кисло спросил Хагрид. — Не надо было тебе вмешиваться, Хагрид, — сказал Магориан. — У нас своя жизнь и свои законы, не такие, как ваши. Флоренц предал и обесчестил нас. — Не понимаю, с чего вы это взяли, — нетерпеливо сказал Хагрид. — Он всего только помог Альбусу Дамблдору... — Флоренц сделался рабом людей, — сказал серый кентавр с грубым, изрезанным морщинами лицом. — Рабом! — язвительно повторил Хагрид. — Да он оказал Дамблдору честь, вот и... — Он торгует нашим знанием и тайнами — выдает их людям, — спокойно сказал Магориан. — Такое унижение нельзя стерпеть. — Дело ваше, — откликнулся Хагрид, пожимая плечами, — хотя мне лично сдается, что вы делаете большую ошибку... — Как ты, человек, — сказал Бейн, — осмелился вернуться в наш Лес после того, как мы тебя предупредили? — Вот что, послушайте-ка меня, — сердито сказал Хагрид. — Я предпочел бы поменьше слышать про «ваш» Лес, если не возражаете. Не вам решать, кому сюда приходить, а кому уходить... — Но и не тебе, Хагрид, — живо ответил Магориан. — Сегодня я позволю тебе пройти, поскольку тебя сопровождают твои молодые... — Они вовсе не его! — презрительно бросил Бейн. — Это ученики той школы, Магориан! Возможно, они уже кое-что извлекли из уроков негодяя Флоренца. — Тем не менее, — холодно сказал Магориан, — убийство жеребят — тягчайшее из преступлений, и невиновных мы не трогаем. Сегодня, Хагрид, иди с миром. Но в дальнейшем держись от этих мест подальше. Ты предал дружбу кентавров, когда помог изменнику Флоренцу уйти от расплаты. — Я не собираюсь держаться подальше от Леса из-за стада упрямых мулов вроде вас! — выпалил Хагрид. — Хагрид, — сказала Гермиона высоким испуганным голосом, увидев, что Бейн и серый кентавр роют землю копытами. — Хагрид, пойдем! Пожалуйста! Лесничий двинулся вперед, но его арбалет был по-прежнему поднят, а взгляд по-прежнему угрожающе прикован к Магориану. — Мы знаем, что ты прячешь в Лесу, Хагрид! — крикнул им вслед Магориан, когда кентавры уже почти скрылись из виду. — И наше терпение не бесконечно! Хагрид повернулся — казалось, он еле сдерживает себя, чтобы не кинуться обратно к Магориану. — Придется вам потерпеть, пока он здесь, — он имеет на этот Лес не меньше прав, чем вы! — завопил он в ответ. Мы, вцепившись в жилет Хагрида, изо всех сил пытались удержать лесничего на месте. Все еще хмурясь, он посмотрел вниз, и гнев на его лице сменился легким удивлением: похоже, он и не заметил наших отчаянных стараний. — Успокойтесь, ребята, — сказал он, поворачиваясь, чтобы идти дальше, и мы, тяжело дыша, побрели за ним. — Вот ведь упрямые мулы, верно? — Хагрид, — с трудом выговорила Гермиона, обходя густые заросли крапивы, которые им уже пришлось штурмовать на пути сюда, — если кентавры не хотят, чтобы в Лесу появлялись люди, непонятно, как мы сможем... — Ты же слышала, что они сказали, — беззаботно отозвался Хагрид. — Они не трогают жеребят... то есть детей. Да и вообще, станем мы их слушаться! Наконец мы снова выбрались на тропинку, и еще минут через десять заросли стали редеть, между деревьями заголубели просветы, а вдали снова послышались возбужденные крики и скандирование болельщиков. — Что, еще один гол? — спросил Хагрид, останавливаясь под прикрытием деревьев, когда в поле зрения показался школьный стадион. — Или это матч кончился, как по-вашему? — Не знаю, — несчастным голосом сказала Гермиона. Я заметил, что вид у нее довольно жалкий: в волосы набились прутики и листочки, мантия порвана в нескольких местах, а лицо и руки испещрены царапинами. Остальные выглядели немногим лучше. — А по-моему, кончился! — сказал Хагрид. Он все еще смотрел в сторону стадиона. — Видите — народ уже выходит... Если вы поспешите, можете смешаться с толпой, и никто не узнает, что вас там не было! — Отличная идея, — сказал я. — Ну... тогда пока, Хагрид. — Я ему не верю, — сказала Гермиона, когда они отошли от Хагрида и он больше не мог их слышать. Голос еще плохо повиновался ей. — Я ему не верю. Правда, не верю! — Успокойся, — сказал Невилл. — Великан! — воскликнула она. - Великан в Лесу! И мы подрядились давать ему уроки английского! Это, разумеется, при условии, что нам удастся миновать стадо кровожадных кентавров на пути туда и обратно! Я ему не верю! — Пока нам ничего делать не надо! — попытался успокоить ее Невилл. Он говорил тихо, поскольку мы только что присоединились к компании оживленно болтающих хаффлпаффцев, которые направлялись обратно в замок. — Он не просил нас помогать до тех пор, пока его не выгонят. Может, этого и вовсе никогда не случится! — Ох, Невилл, перестань, — сердито сказала Гермиона и остановилась как вкопанная. Тем, кто шел за ней, пришлось свернуть, чтобы избежать столкновения. — Его обязательно выгонят, и после всего, что мы сегодня видели, у кого повернется язык упрекнуть Амбридж? Наступила пауза. Я с укором глядел на Гермиону, а ее глаза медленно наполнялись слезами. — Ты так не думаешь, — тихо сказал я. — Ну... нет... наверное... нет, конечно, — сказала она, сердито вытирая глаза. — Но зачем ему так усложнять жизнь себе... и нам заодно? — Не знаю... Рональд Уизли — наш король, Рональд Уизли — наш герой, Перед кольцами стеной Так всегда и стой... — Как им не надоест петь эту дурацкую песню? — спросила Гермиона. — Мало они над ним издевались? По зеленому склону к замку поднималась огромная толпа учеников, возвращающихся с матча. — Пойдем поскорее, чтобы обогнать слизеринцев, — сказала Гермиона. Кваффла Рональд не пропустит И победы не упустит, Вратарем наш Рон родился, Гриффиндору пригодился. — Гермиона... — неуверенно произнес я. Песня звучала все громче, но она исходила не от скопища слизеринцев, одетых в зеленое с серебром, а от красно-золотой массы, медленно движущейся к замку и несущей на своих многочисленных плечах чью-то одинокую фигуру. Рональд Уизли — наш король, Рональд Уизли — наш герой, Перед кольцами стеной Так всегда и стой... — Не может быть... — тихо ахнула Гермона. — Может! — громко сказала Юля. — Гарри! — завопил Рон, махая серебряным Кубком. Он был вне себя от счастья. — Он наш! МЫ ПОБЕДИЛИ! Двести пятьдесят - сорок! — Гарри, мне нужно с тобой поговорить. — Гермиона глубоко вздохнула. — О том, что произошло за завтраком. Зря ты так поступил. Ты же слышал, что сказал Слизнорт, это незаконно. — И что ты сделаешь — донесешь на нас? — с вы­зовом поинтересовался Рон. — Ребята, вы о чем? — спросил я. — Ты прекрасно знаешь о чем! — пронзительно вскрикнула Гермиона. — Ты за завтраком добавил Рону в стакан зелье, приносящее удачу! «Феликс Фе-лицис»! — Не-а, не добавлял, — сказал я. — Нет, ты добавил, Гарри, поэтому все и шло так замечательно, и Рон так часто брал мячи! — Ничего я туда не наливал! — сказал я, улы­баясь во весь рот. Я сунул руку в карман и достал флакончик, который Гермиона видела у меня утром. Флакончик был полон золотистой жидкости, и зали­тая воском пробка была нетронута. — Я хотел, что­б у Рона сложилось убеждение, будто я так сделал, вот я и притво­рился, когда увидел, что ты подходишь. — Я по­смотрел на Рона. — Ты брал все мячи, потому что был уверен в своей удаче. А на самом деле ты все сделал сам! Я снова спрятал флакончик в карман.