Сердце Воина. Часть I. Ранние дни

      Оби-Ван устал, не столько телом, сколько душой. Они с мастером вернулись в храм джедаев на Корусканте несколько часов назад. Это была ужасная разведывательная миссия в одном из самых ужасных миров внешнего кольца. Его уже тошнило от работорговли, хаттов и контрабандистов, а также от откровенного хвастовства худшими характеристиками разума. Хуже того, он знал, что Сенат, перед которым они выступят с утренним докладом, гораздо меньше, чем они сами, заботится о судьбе обнаруженных ими рабов. Теми, что были проданы через приграничные территории, и даже теми, кто, как и он сам, были чувствительны к Силе.       Воспитанный в традициях храма, чтобы служить, Оби-Ван редко думал о причинах своих действий. Но сегодняшний вечер оказался действительно пустой тратой времени и жизней, его собственной и его мастера. Было так много неправильного, так мало людей и способов исправить это. А теперь стало еще на одного меньше: мастер Риан Брайлин был убит пиратами. Все в храме подозревали об этом, когда эта пара впервые исчезла год назад — к сожалению, слишком обычное явление — и он должен был радоваться, что они, по крайней мере, смогли освободить от рабства ее. Но выражение ее глаз и горе в них до сих пор преследовали его.       Мастер, чувствуя его недомогание, отослал Оби-Вана в трапезную поесть, зная, что это поможет восстановить силы. Так что Оби-Ван ел, покорно и без удовольствия. Правда он не мог сказать, что это сильно помогло. Сейчас ему хотелось только одного — принять горячую ванну и забыться беспокойным сном. Но вместо этого его грубо вернули в себя.       Это было жесткое столкновение, словно удар по всему телу, неожиданный, почти непростительный и совершенно невозможный, если бы он обращал хоть какое-то внимание на «здесь и сейчас», как часто призывал его мастер. Он с силой врезался в дверной косяк трапезной и сбил свою жертву с ног. Плечо явно расцветет большим синяком от такого столкновения со стеной. Другое пострадало меньше, так как ударилось в чье-то теплое тело. Оби-Ван поморщился, затаил дыхание и машинально начал извиняться, протягивая руку, чтобы помочь…       — Олух-Ван! Ты ничуть не изменился, — громко объявил более глубокий, но все еще знакомый голос, в котором слышалось отвращение.       Старое, ненавистное прозвище вернуло его на семь лет назад и придало голосу выражение лица. Он мало слышал о Бруке Чане с тех пор, как произошел несчастный случай с Ксанатосом, в котором тот чуть не убил Бент и чуть не умер сам. В их последнюю встречу он предполагал, что Брук окажется там, куда его самого когда-то прочили: в сельскохозяйственном корпусе, если не будет полностью исключен из ордена. Так что видеть его с падаванской косой и хвостом было небольшим шоком.       — Брук, — сказал Оби-Ван, подавляя свое удивление, признавая другого юношу. — Мои извинения. Я был занят своими мыслями.       Оби-Ван снова протянул руку, но Брук отмахнулся от нее и поднялся на ноги без посторонней помощи. Он стоял, глядя на Оби-Вана, разминая собственное плечо и оценивая своего старого врага. Оби-Ван ответил холодным взглядом, несмотря на свою досаду. Теперь оба они были намного выше, Брук догнал Оби-Вана и, возможно, немного перегнал. Но в остальном он выглядел точно так же, за одним радикальным изменением: длинным шрамом вдоль челюсти, как напоминание о каком-то неприятном инциденте в прошлом.       — Я вижу, ты тоже нашел себе мастера, — заметил Оби-Ван.       — Как ты сбежал от фермеров? — саркастически ответил Брук. — Все еще падаван Великого мастера-джедая Квай-Гона Джинна, не меньше? Я слышал, что тебе удалось убедить его принять тебя обратно после того, как ты бросил его по какой-то благородной причине. Это был настоящий подвиг.       Оби-Ван ничего не ответил. Враждебность Брука не удивила его. Они не любили друг друга с тех пор, как встретились в яслях. Ну или, по крайней мере, Брук не любил Оби-Вана, который заметил Брука только тогда, когда тот начал мучить его. Оби-Ван был озадачен тем, почему он продолжает делать это спустя столько времени.       — Почему именно ты? В то время мастер Джинн даже не интересовался тобой. — Брук казался искренне любопытным, но за этим чувствовалась ревность. — А потом ты бросил его ради какой-то дурацкой авантюры. И он что, действительно принял тебя обратно? Удивительно!       «Хм, — подумал Оби-Ван. — Я признал, что был неправ. Я усердно работал, чтобы показать ему и Совету, что я имел в виду под своими словами. Что же касается того, почему он простил меня, или почему он в конце концов предпочел меня, тебе стоит спросить моего мастера, Брук. Он никогда мне этого не говорил».       И это была не совсем ложь. Квай-Гон никогда не распинался, почему он передумал сначала принять Оби-Вана в качестве своего падавана, а затем взять его обратно. Но он видел выражение лица своего мастера, когда Оби-Ван предложил свою жизнь, чтобы позволить Квай-Гону спасти половину планеты от уничтожения. В глазах мастера были удивление, уважение, честь, и то, что он теперь знал, было первым проявлением той связи, которую они разделяли как мастер и падаван, связи, созданной самой Силой. Даже после Мелида/Даан нельзя было отрицать этот аспект их отношений. И воля Силы была единственной вещью, которую Квай-Гон не мог игнорировать.       — Никто из нас не знает, почему нас выбирают. Это воля Силы.       — Воля Силы, — пробормотал Брук, — в задницу.       «Все еще злой, а теперь еще и ревнивый, и был таким уже много лет, — подумал Оби-Ван, жалея Брука впервые в своей жизни. — Каким же ты должен быть испытанием для своего мастера».       И снова он ничего не сказал. Не было никакого смысла драконить Брука. Вместо этого он повернулся, чтобы уйти, пробормотав вежливое «спокойной ночи».       — Какие милости ты оказал Великому мастеру-джедаю, чтобы он спас тебя от селькорпуса и забрал обратно после того, как ты предал его? — Крикнул ему вслед Брук. — Те же, что толкнули его первого падавана на Темную сторону, не так ли? Вот почему он на самом деле не входит в Совет.       — Брук, перестань. Ты ведешь себя как ребенок, — устало сказал Оби-Ван, оборачиваясь на мгновение; понимая, что он должен проигнорировать и эти слова. — Этот слух был старым уже много лет назад. А теперь я точно знаю, как нелепо он звучит. Особенно после встречи с бывшим падаваном Квай-Гона. Ты же тоже должен это понимать.       — Задело за живое? Тебе ведь в кайф делить с ним покои? — Настаивал Брук, ухмыляясь. Оби-Ван почувствовал, как его лицо залилось краской. Были реакции, которые даже джедай не мог контролировать. Тем более столь молодой, как Оби-Ван.       — О, тебе это нравится, — понимающе продолжал Брук, подходя ближе, почти наступая на ноги Оби-Вану. — И когда же он начал приставать к тебе? Я полагаю, что ты снизу. Или, может, он любит ездить верхом?..       Ярость, которую он не испытывал уже много лет — и не подозревал, что все еще может испытать — бурлила в кишках Оби-Вана, проснувшись от долгого сна, как потревоженное змеиное гнездо. Брук всегда знал, куда нужно давить, чтобы причинить наибольшую боль. Всего через минуту после их первой за долгое время встречи он предпринял вторую попытку разрушить репутацию своего предполагаемого соперника. И так же, как и много лет назад, Оби-Ван тупо проглотил наживку. В следующее мгновение он обнаружил, что использовал Силу, чтобы впечатать Брука в стену коридора. Послышался хруст. Кажется, Оби-Ван сломал ему ключицу.

***

      Позже, доставив Брука целителям и доложив о себе Доценту, он вернулся в свои покои, чтобы встретиться лицом к лицу с Квай-Гоном. Но Мастера там не оказалось. Оби-Ван удалился в свою комнату, чтобы поразмышлять, прежде чем его отчитает мастер. Он попытался проанализировать, что же его так расстроило. Конечно же, это было не воскресшее прозвище, что на мгновение ужалило его.       Возможно, что-то о характере Квай-Гона? В словах Брука не было ничего такого, что Оби-Ван не слышал бы раньше. Слух появился, когда второй падаван Квай-Гона отвернулся от него. Потом еще раз, когда мастер-джедай объявил Оби-Вана своим новым падаваном. Тогда это казалось просто глупой сплетней, которая оба раза быстро затухала. Тем более теперь, когда он знал и мастера, и бывшего падавана, слух казался еще более абсурдным.       Возможно, это был намек Брука на то, что Оби-Ван нашел свой путь к Квай-Гону с помощью простого пошлого подкупа? Столь же глупое утверждение, столь очевидно порожденное ревностью. Оби-Ван легко отмахнулся от этого варианта.       Он безжалостно исследовал свои чувства и не нашел в себе никакой реакции ни на одно из утверждений. Хотя, был небольшой намек. Намек на то, что Брук знал о существовании некой связи. Связи, которую мог заметить кто угодно.       Хотя, еще прозрачнее. Его задевало что кто-то мог знать, что Оби-Ван хотел, чтобы эта связь существовала.       И вот как он собирается это объяснять?       Когда они впервые встретились, Квай-Гон был отчужденным и холодным, почти жестоким в своем отказе. Оттепель между ними была гораздо более постепенной, чем он позволил бы Бруку поверить. И он сделал лишь хуже, бросив человека, который уже был предан одним падаваном, во имя, казалось бы, каприза. Но тем не менее они сблизились и стали друзьями, хотя ни один из них не мог сказать, когда и как это произошло. Чуть меньше, чем через три года он наблюдал, как Квай-Гон эмоционально распадается и почти падает во Тьму из-за смерти любимой женщины и других джедаев, которые были ему близки.       Оби-Вану пришлось снова пробиваться в жизнь Квай-Гона, вытаскивая его из пучины безразличия и боли к Свету. Хотя он сомневался, что эта рана когда-нибудь полностью заживет, Квай-Гон снова стал тем человеком, которого Оби-Ван любил и уважал как своего мастера: человеком глубоко ущербным в некоторых отношениях, более седым, чем большинство джедаев, и хорошо знающим это, но в глубине души хорошим и добрым.       Он полюбил Квай-Гона, необъяснимо, с того самого момента, когда они впервые заговорили в тренировочных залах, когда он все еще надеялся стать падаваном Великого мастера. Он безнадежно любил его в последующие дни, когда их пути снова и снова пересекались на корабле и на Бендомире. Он любил мастера-джедая с полной самоотверженностью, которая позволила Оби-Вану предложить свою собственную смерть со спокойным сердцем и разумом. Он еще больше полюбил Квай-Гона после того, как стал его падаваном, деля с ним дни и ночи, жилье, еду и мысли, а иногда даже постель, почти не выходя из поля его зрения в течение последних семи лет. Этот человек был учителем, отцом, старшим братом, наставником, покровителем, соратником. Он перевязывал раны Оби-Вана, лечил его, заботился о нем, когда он был болен, успокаивал его, когда он уставал и капризничал, был не в ладах с собой и окружающим миром; дисциплинировал его, иногда жестко, но никогда не безалаберно, устанавливал его пределы и расширял его кругозор; хвалил, заботился о нем и учил его на протяжении большей части его жизни; он сделал его тем, кем он был сейчас, — так как мог Оби-Ван не любить его?       Но когда он действительно влюбился в Квай-Гона, он сказать не мог. В один прекрасный день он просто понял, что это так.       В какой-то момент за последние год или два он перестал видеть в Квай-Гоне героя, которому поклоняются, родителя, которому рады, учителя, у которого можно учиться, и начал видеть в нем просто человека, другого человека, такого же, как он сам. Старше, конечно; мудрее, разумеется; опытнее, без сомнения, — но просто человека. Ну, ладно не просто человека. Точнее не просто еще одного человека. Совсем не такого, как молодые люди, с которыми он спал, испытывая свою сексуальность; совсем не такого, как молодые женщины, чьи различия в постели и вне ее он находил интригующими и приятными. Не такого, как все остальные.       В последнее время Оби-Ван стал остро ощущать тело своего мастера: насколько тот был грациозен, как легко он двигал большой и мускулистой фигурой, которая порой могла быть такой неуклюжей. Понимание пришло к нему в каком-то озарении во время тренировки на сейберах. Оби-Ван наблюдал, как его мастер проводил серию ката, от простого к сложному: одно движение плавно перетекало в другое, как вода несется вниз по течению. Ни одно действие не пропадало даром, ни один поворот не был лишним, каждое движение было прекрасно в своем контроле и балансе, в обузданной страсти под ним. Кожа Квай-Гона блестела от пота, его волосы разметались за спиной, перехваченные обычным кожаным ремнем, его лицо выражало яростную, но мирную сосредоточенность. Оби-Ван мог чувствовать, почти видеть Силу, текущую вокруг и через него. Наблюдая за ним, он вдруг почувствовал, как его сердце сжалось.       И он понял, что пропал, потому что такое прозрение добавило к смеси его и без того сильных чувств к хозяину еще один недостающий и поистине взрывоопасный ингредиент — вожделение. Он ничего так не хотел, как коснуться Квай-Гона в тот момент, погладить его кожу, слизать с нее пот, прижать его к земле и попробовать на вкус каждый дюйм его тела. Каждый. Дюйм.       К счастью, в этот момент на его зад пришелся удар меча пониженной мощности, обжигая ткань его тренировочной туники и заставляя кровь прилить к щекам.       — Будь внимателен, падаван. На что это ты так таращишься? — спросил Квай-Гон, и лицо Оби-Вана просто вспыхнуло.       С тех пор его жизнь была, одним словом, пыткой. Если Квай-Гон и заметил это, то ничего не сказал, позволив падавану бороться с его желанием в одиночку. И вот что он получил за то, что слишком долго хладнокровно подавлял свои чувства. Страх. Гнев. Ненависть. Страдание.       «Хорошая работа, падаван». Он почти слышал презрительный голос Брука.       Но что ему оставалось делать? Действительно сказать своему мастеру, что он влюбился в него, как какой-то нелепый подросток? Он не мог себе этого представить, не то, что позволить. Он слишком хорошо знал Квай-Гона: мастер не отмахнется от его чувств. Но он также знал, что дискуссия, которая последует за любым подобным откровением, будет куда более мучительной в своей холодной логике и мягком убеждении, чем удар в сердце его собственным световым мечом. У Оби-Вана просто не было мужества для этого. Так что ответа, похоже, не найти.       А в данный момент у него были и более насущные проблемы.       — Падаван! — мастер позвал его из гостиной комнаты их общих покоев. От тона голоса Квай-Гона волосы на затылке встали дыбом. Оби-Ван выходил из своей комнаты, как на эшафот.       — Объяснись, Оби-Ван! — рявкнул на него Квай-Гон, расхаживая по гостиной, и неуправляемый гнев вспыхнул в нем, как солнечный ветер. Оби-Ван только однажды видел своего мастера таким взволнованным. Тогда они искали Тал.       — Мне почти нечего сказать, Мастер, — тихо ответил Оби-Ван, стоя с руками, засунутыми в рукава его мантии, опустив глаза. Он наблюдал, как сапоги Квай-Гона двигались взад и вперед, ужасаясь не только своему поведению, но и гневному тону мастера. — Я… я разозлился, и использовал Силу, чтобы толкнуть Брука. Я действовал глупо и в гневе, не думая.       — Слово «глупо» даже близко не подходит для описания твоих действий, падаван, — прорычал Квай-Гон. — Ты понимаешь, что тебя могут выгнать из храма? — В его словах чувствовалась почти паника.       Оби-Ван вздрогнул, живот напрягся, сердце пропустило удар. Квай-Гон уже много раз грубо разговаривал с ним, но никогда на самом деле, ну… не кричал на него. Это заставило Оби-Вана чувствовать себя еще более пристыженным, чем он и так чувствовал. Его действия смогли спровоцировать мастера. Причем из-за такой глупости, всего лишь ошибки в суждении незрелого юнца. Все это было слишком похоже на ситуацию со смертью Тал. Изгнание из храма бледнело по сравнению с тем, чтобы нанести Квай-Гону еще одну такую рану.       — Ты позволил Бруку спровоцировать себя, как будто ты забыл все, чему научился за последние семь лет, — обвинил его мастер, нисколько не успокаиваясь.       — Не сразу, Мастер, — неловко поправил его Оби-Ван.       — Не сразу? — переспросил Квай-Гон в гневном и саркастическом изумлении, останавливаясь перед ним. — Ты не позволил ему спровоцировать себя сразу? — Оби-Ван все еще боялся поднять взгляд. Он чувствовал гнев, исходящий от мастера, и это ужасало его.       «Страх ведет к гневу, гнев — к ненависти, ненависть — к страданию», — повторял про себя Оби-Ван, впервые осознав, насколько заразительны были гнев и страх. Оби-Ван гадал, что же так напугало его мастера, что он впал в такую слабость.       — Значит, это твое оправдание? — Продолжал Квай-Гон. — Какое-то время ты проявлял сдержанность и самообладание, так что то, что ты сделал в конечном счете, легче извинить? Ты это хочешь сказать?       «Проглоти и покончи с этим», — подумал Оби-Ван.       — Нет, Мастер. Нисколько. Моему поведению нет никакого оправдания. Я принимаю на себя всю полноту ответственности за это.       — Нет, Оби-Ван, этому нет никакого оправдания, — согласился Квай-Гон, сделав глубокий вдох. Выдохнув, он буквально вытолкнул всю свою горячность в Силу. Борьба за контроль над своими чувствами была так же заметна в мастере, как и тогда, когда он стоял над убийцей Тал. Он сделал еще один глубокий вдох и, казалось, встряхнулся, не двигаясь с места.       — Но ответственность за это в конечном счете лежит на мне. Потому что я тот, кто обучил тебя, и я боюсь, что мой пример не всегда был лучшим, падаван. Я жду объяснений, как и Совет. Что такого мог сказать тебе Брук Чан, что вызвало у тебя такую… реакцию?       Рука Квай-Гона легла на его плечо, мягко сжимая. Оби-Ван вздрогнул, увидев в глазах мастера сострадание и боль; это ранило еще больше, чем гнев.       — Это не похоже на тебя, мой юный падаван. Не делай тех же ошибок, что и я. Ты слишком много работал все эти годы, чтобы закончить как я. Что такого он сказал?       — Я… я не буду повторять это, Мастер. Пожалуйста, не проси меня об этом, — тихо умолял он.       — Ты должен, Оби-Ван, — мягко сказал Квай-Гон. Гнев и страх полностью выветрились из его голоса. — Совет захочет знать. Что бы это ни было, оно не извинит тебя, но может заставить Брука взять на себя ответственность, которая ему причитается. Особенно если он подстрекал тебя. Это может сообщить о его собственном недостатке контроля. Не защищай его; это медвежья услуга, и может причинить ненужную боль тебе. Я знаю, что ты больше не тот злой мальчик.       — Я защищаю не Брука, — сдавленным голосом прошептал Оби-Ван, снова глядя в пол. Все становилось лишь хуже.       — Кого же тогда? Не себя точно… погоди… меня? — Его падаван печально кивнул один раз. — О. Кажется, понимаю. — Квай-Гон некоторое время молчал. — Понятно, — повторил он наконец. — Тогда остается только одно, не так ли? Он воскресил тот старый слух, о том, что «на самом деле» случилось с Ксанатосом. Что именно я сделал, чтобы подтолкнуть его к Темной стороне. И он дразнил тебя этим. И все? — За тщательно демонстрируемой хладнокровностью, Квай-Гон казался оскорбленным и… виноватым?       Смущенный и страдающий за честь своего мастера, Оби-Ван хотел как-то утешить его. И не мог. Так он бы подверг огласке свои чувства; все, что он так долго пытался скрыть от Квай-Гона.       — Да, Мастер, — тихо сказал он. — Как ты узнал?       Квай-Гон ничего не ответил, только грустно улыбнулся ему, коснулся его щеки мозолистыми пальцами и отошел, чтобы тяжело сесть на край стула. Он уперся локтями в колени, свесив одну руку, а другой массируя висок.       — Знаешь, такое действительно иногда случается, — тихо сказал он. — Не так, как это обрисовал падаван Чан, но, когда мастер и падаван достаточно взрослеют, они могут, по обоюдному согласию, начать заботится друг о друге. Как взрослые. Это не поощряется, но и не что-то из ряда вон. Чаще всего это просто подростковое преклонение перед героем, которое исчезает со временем. Хотя иногда нет. Между мной и Ксанатосом ничего подобного не было и быть не могло. И ни один джедай, который следует за Светом, не сделает ничего подобного с ребенком.       — Я знаю, Мастер. — Сказал Оби-Ван, вложив в свой голос столько уверенности, сколько смог. Все, что угодно, лишь бы избежать новых вопросов. Если Квай-Гон поверит, что лишь это привело его в такое состояние, Оби-Ван в безопасности. — Я никогда не верил в эти слухи о тебе. Но нет никакого смысла повторять их, вскрывая старые раны. Я был не прав, реагируя подобным образом на действия Брука. Я заслуживаю любого наказания, которое Совет сочтет нужным мне назначить. Инсинуации Брука в конечном счете на его собственной совести.       Тогда Квай-Гон поднял на него глаза. Его лицо застыло в той странной непроницаемой маске, которую Оби-Ван так часто видел за столом переговоров. И в тот момент Оби-Ван понял, что Квай-Гон видит его насквозь.       — На что еще он намекал, падаван?       Оби-Ван молчал некоторое время, которое казалось ему бесконечным в пучине нерешительности и стыда. Квай-Гон поднялся со своего стула и встал перед своим падаваном, возвышаясь над ним, хотя Оби-Ван не был совсем уж низким. Квай-Гон не подразумевал запугивания, но тем не менее это было именно запугивание.       — Скажи мне, — приказал мастер падавану. Отказать ему было невозможно.       Оби-Ван закрыл глаза и отвернулся.        Квай-Гон никогда не видел его таким пристыженным или полностью раздавленным. Казалось, это что-то куда серьезнее обычного стыда: лицо его сделалось бледным, пульс подскакивал на шее. Эмоции, исходящие от падавана, окрашивали Силу болью и царапали сердце Квай-Гона, как загнанные в ловушку животные.       — Что ты и я… — пробормотал Оби-Ван. Квай-Гон почти не слышал его. — Что мне это нравится, — наконец выдохнул он.       Квай-Гон почувствовал, как весь воздух вырвался из его легких от шока, но не от самих слов, — которые не стали для него сюрпризом — а от глубины чувств, стоящих за ними. В своем отчаянии Оби-Ван оставил себя почти полностью беззащитным, и последние четыре слова, которые он произнес, содержали такое отчаянное желание, что оно почти остановило сердце Квай-Гона.       Квай-Гон не был слеп к новым чувствам своего падавана; это было почти невозможно пропустить, особенно после того дня в тренировочных залах, когда он чуть не спалил задницу Оби-Вана по вине его возбужденной рассеянности. Но он и не подозревал, что Оби-Ван действительно любит его. Только не так.       Такое развитие событий не было редкостью в отношениях между мастером и падаваном; не тогда, когда они жили так близко в течение столь долгого времени. Иногда, как он и говорил, это была просто юношеская влюбленность. Редко, однако случалось и на их веку, подобные отношения перерастали в пожизненную связь. В этом он был вполне искренен. То, в чем он не был правдив, так это в собственных чувствах. Он не лгал — он не стал бы лгать своему собственному падавану о подобном — но и не был откровенен. Квай-Гон уже давно не был уверен, к какой категории относятся его собственные чувства к Оби-Вану. Предательство Ксанатоса глубоко ранило его, смерть Тал — еще глубже. Он не был уверен, что эти раны когда-нибудь заживут, и не хотел ни вновь открывать их, ни добавлять к ним новых.       Но, похоже, выбор был не только за ним. Мейс резко остановил его этим вечером, просто поставив слово «изгнание» в одно предложение с именем Оби-Вана, вызвав у него приступ паники. Внезапно стало ясно, что он слишком долго откладывал изучение своих собственных чувств. Уж если это слово могло вызвать такую реакцию. Но смерть Тал так сильно выбило почву из-под ног, что он ушел в себя, оборвав все свои связи, как это было после дезертирства Ксанатоса. Только с Оби-Ваном он позволил себе немного тепла и чувств, которые со временем лишь росли, пусть и медленно.       Только с Оби-Ваном.       В то время как для молодых падаванов не было ничего необычного в том, чтобы влюбиться в своих мастеров или даже увлечься ими, пожилые мастера, влюбляясь в своих падаванов, были гораздо более диковинным явлением: почти неслыханным, и совершенно точно недостойным. Действительно глубокая любовь была достаточно редка в таких парах, и Квай-Гону казалось абсурдным желать своего молодого падавана в его-то возрасте. Сама идея была нелепой. Посудите сами.       Он поднял глаза на мальчика — молодого человека — смиренно стоявшего посреди комнаты, опустив голову, пристыженного, смущенного и несчастного, — и почувствовал, как его сердце разрывается.       — Оби-Ван, — сказал он тихим, но ясным голосом. Его падаван поднял глаза и тяжело сглотнул. — Где же стыд в этих чувствах? Почему они должны унижать тебя? Просто потому, что я твой мастер? — Что-то промелькнуло на лице его падавана, что-то, что Квай-Гон принял за надежду.       «Слепой старый дурак!» — молча выругался он.       — Я… Я не знаю.       — Ты боялся, что я узнаю о твоих чувствах? Или хуже? Что я буду пренебрегать ими?       — И то и другое, я полагаю. Последнее меньше, чем первое. Мне очень жаль, Мастер. Я знаю, что это смешно…       То самое слово, которое он сам употребил.       — Не принижай своих чувств, падаван, не сейчас. Не раньше, чем ты расскажешь о них мне. Или ты предпочтешь не делать этого? Я знаю, что это не так просто. Но лучше всего для тебя будет открыться, по крайней мере, чтобы ты смог отчистить свой разум.       — Ты имеешь в виду, что я просто влюблен или вроде вожделею тебя? — Кисло сказал Оби-Ван. — Уверяю, это далеко не слепое увлечение, хотя я признаю, что с него все начиналось.       — Вожделеешь?       — Все же я бы предпочел «желаю», а не «вожделею». Так будет точнее.       — Если ты просишь, — пробормотал Квай-Гон.       — Прошу, — прошептал Оби-Ван, снова отводя взгляд. — Мне очень жаль, Мастер. Пожалуйста, поверьте мне. Я постараюсь не обременять вас больше…       Квай-Гон поднял руку, останавливая его извинения:       — Нам нужно многое обсудить, падаван, и совсем немного времени осталось до того, как я назначу тебе наказание в присутствии твоих Мастеров. Я знаю, что это будет трудно, но я прошу тебя быть полностью честным в своих ответах. И не говори больше, чем необходимо. Ты меня понял?       Нахмурившись, Оби-Ван кивнул, и тут раздался звонок в дверь. Квай-Гон быстро положил руку ему на плечо и повернулся, чтобы ответить.       За дверью стояли два члена Совета, Йода и Мейс Винду, и третий мастер, которого ни Квай-Гон, ни Оби-Ван не знали. Квай-Гон поклонился и жестом пригласил их войти. В углу Оби-Ван немедленно опустился на колени, засунув руки в рукава и покорно склонив голову почти до пола. Мейс Винду завершил представление, пока игнорируемый всеми Оби-Ван слушал. Он знал, что о нем будут говорить так, как будто его нет в комнате, и от него ожидалось, что он будет говорить только тогда, когда к нему обратятся. Он чувствовал, что все три мастера смотрели на него с явной критикой. От этого загривок шел мурашками.       Мастер Брука, третий джедай, Лэта Астл, была маленькой женщиной лет тридцати с небольшим. От нее веяло контролируемой энергией: что-то, что не было гневом или какой-либо другой особенно сильной эмоцией, просто естественное оживление. Но даже Оби-Ван почувствовал легкий страх в воздухе и понял, что это не совсем его страх.       — Мы говорили с падаваном Чаном, — начал мастер Винду, когда четверо джедаев уселись в кресла. — Он утверждает, что действия твоего падавана не были спровоцированы, Квай-Гон.       Оби-Ван почувствовал, как в нем поднимается волна гнева, изо всех сил стараясь спокойно пережить ее, принять и отпустить. Это было так похоже на Брука. Он никогда не был ни в чем виноват.       — Я должна сказать вам, мастер Джинн, — добавила Астл, — что была бы очень удивлена, если бы это действительно было так. Я знаю вас и вашего падавана только понаслышке, но ваша репутация не соответствует ничем не спровоцированному нападению на другого падавана. Для меня не секрет, что мой падаван затаил обиду. Знаете ли вы за что?       — Между ними была некоторая вражда с тех пор, как они были детьми, — осторожно ответил Квай-Гон. — Дело не в подростковой жестокости. Они соревновались, за право стать моим падаваном в то время, как я не хотел его брать. Оби-Ван победил в испытательном матче, в довольно унизительной манере. Падаван Чан, возможно, все еще борется со своими чувствами в этом отношении. Конечно, есть еще и вопрос их последней схватки друг с другом, в зале Тысячи Фонтанов. От части за реакцию Брука могут отвечать вина и стыд. Они расстались друг с другом после тех событий так и не завершив конфликт. Возможно, он гноился все это время.       Мастер Астл печально кивнула:       — Да, я боялась, что дело в этом. Хотя и надеялась…       — Что ж, — сказал Квай-Гон уклончиво, но с некоторой симпатией. Брук, похоже, производил впечатление весьма беспокойного молодого человека.       — Падаван Кеноби, — позвал его Винду. — Подойди.       — Да, Магистр, — ответил Оби-Ван, вставая, все еще не поднимая глаз. Он вошел в круг своих мастеров, повернувшись лицом к Винду и снова опустился на колени и коротко поклонился.       — А что ты можешь сказать по этому поводу?       — Только то, что я плохо поступил, Магистр. В гневе и без всякой мысли или контроля.       — Ты был спровоцирован? — резко спросил Йода.       Оби-Ван молчал.       — Скажи правду, падаван. Это всегда лучше, хотя часто и болезненно, — посоветовал ему Квай-Гон.       — Да, Мастер. Я позволил спровоцировать себя.       — Позволил себя, да? — Продолжал Йода. — Потворствовал желаниям своим, не так ли? Тоже затаил обиду ты, падаван?       «Боги, от Йоды никуда не деться, — подумал Оби-Ван. — Он просто как лазерная дрель».       — Нет, Магистр. По правде говоря, я уже много лет не вспоминал о Бруке.       — Тогда как же он спровоцировал тебя, падаван? — Продолжал Винду.       Оби-Ван неловко сглотнул. С этого момента не осталось ничего, кроме самой сути:       — Он раскрыл мои чувства к Мастеру, которые я еще ни с кем не обсуждал. Я боялся, что, поняв, Брук… использует их.       Винду поднял бровь в сторону Квай-Гона. Мастер Оби-Вана оставался невозмутимым.       — Ты уже обсудил их со своим мастером? — Настаивал Винду.       Оби-Ван почувствовал, как подспудный страх усилился. Он понял, что чувство исходит от мастера Брука, и задался вопросом, был ли он единственным, кто осознавал это.       — Это касается только меня и моего падавана, магистр Винду, — вмешался Квай-Гон. — Здесь это не имеет никакого значения.       — Я позволю себе не согласиться, мастер Джинн, — ответил Винду. — Если это спровоцировало твоего падавана на столь нехарактерный поступок, то с этими чувствами надо разобраться.       — Только не здесь. Только не с вашим участием.       — Квай-Гон…       — Нет, Мейс. Это мое последнее слово. Я не буду спорить с тобой на эту тему в присутствии юноши.       Оби-Ван украдкой бросил взгляд в сторону Йоды. Древний мастер-джедай задумчиво наблюдал за спаррингом своих коллег сквозь полуприкрытые веки. Оби-Ван знал, что маленький зеленый человечек открывал себя Силе, эмоциям и будущим возможностям, которые текут через него в комнате. Он чувствовал присутствие Мастера Йоды как твердое, успокаивающее влияние и цеплялся за него.       — Правильно, мастер Джинн, — вставил маленький мастер-джедай. — Вопрос этот между мастером и падаваном. Сегодня. Помни, что твоя это обязанность, Квай-Гон. Не станет это вопросом для Совета.       — Я постараюсь сделать так, чтобы этого не случилось, Мастер, — заверил его Квай-Гон.       Винду выглядел недовольным, но поклонился опыту Йоды. Восемь столетий — это слишком много, чтобы небрежно сбрасывать их со счетов.       — Падаван Кеноби, — продолжил Йода. — Понимаешь ли ты причину своих поступков?       — Да, Магистр Йода. Мы с моим Мастером уже обсудили это. Я знаю, откуда и почему возник мой страх, а вместе с ним и гнев. Я не вижу для этого никаких оправданий. Но я не буду повторять своих ошибок.       — Хм… Так уверен ты, юный падаван? — Пробормотал Йода, наблюдая за ним сквозь полуприкрытые веки.       «Ненавижу, когда он так делает», — подумал Оби-Ван.       — Насколько я могу быть уверен, Магистр Йода. Будущее всегда находится в движении. Возможно, мне следует сказать, что я буду более внимателен к этой тенденции.       Винду усмехнулся:       — Ты хорошо обучил его по крайней мере дипломатии, Квай-Гон.       — Магистры, можно мне сказать? — вмешался Оби-Ван, заметив, как быстро нахмурился Квай-Гон.       — Продолжай, падаван, — кивнул ему Винду.       — Я хотел бы принести свои извинения всем вам за причиненные мною неприятности, и особенно Мастеру Астл за то, что причинил вред ее падавану, и моему собственному Мастеру, за то, что опозорил его. Это моя вина, и я хочу заверить вас, что не питаю зла против падавана Чана. Я уже извинился перед ним, но я был бы готов сделать более публичное заявление.       — Это входит в предписание, падаван Кеноби, на следующем открытом собрании, — сказал ему Винду. — Мастер Астл, вы согласны со мной? И наказание, о котором мы говорили раньше?       — Да, я думаю, этого достаточно, — согласилась она.       — Мастер Джинн?       — Я согласен, — услышал Оби-Ван слова своего мастера. Это объясняло его первоначальное отсутствие в их покоях. Он уже совещался с Советом, пока Оби-Ван был с Бруком и Доцентом.       — Ты получишь десять штрафных баллов, падаван Кеноби, — сказал ему Йода, — и полгода испытательного срока.       — За нарушения, совершенные в течение этого периода, ты подлежишь увольнению без апелляции, несмотря на тяжесть твоих действий, — объяснил Винду. — После испытаний и до того, как ты получишь рыцарское звание, все твои штрафы будут взвешены против твоей итоговой оценки. То, что это твое первое нарушение и что ты взял на себя ответственность за него, также будет отмечено. Это в дополнение к твоим публичным извинениям и любому наказанию, которое твой мастер сочтет нужным наложить. Ты понимаешь, падаван?       — Да, Магистры. Благодарю вас, Магистры. — Оби-Ван поклонился, пока его лоб не уперся в пол, и оставался таким до тех пор, пока все трое не удалились.