Сердце Воина. Часть I. Ранние дни

      Квай-Гон незаметно изучал лицо своего падавана — или то, что мог — пока молодой человек выбирал еду, предоставленную корабельным камбузом. Четыре дня и их судно вышло из Граффиаса, меньше чем в одном дне пути от храма, а аппетит Оби-Вана все еще отсутствовал. Глаза стали яснее, и синяки под ними исчезли спустя время и расстояние, когда его сон стал спокойнее, а повторяющиеся видения оползня, заживо похоронившего его подругу Рю Дариат, прекратились. Но рана была еще свежа, и молодой человек явно не переставал горевать о ее смерти. Его медитации были беспокойными и поверхностными, а практика лишь с половиной усилий.       Даже его либидо не было должным для двадцатилетнего юноши. После смерти Рю они занимались любовью только один раз, в яростном пламени гнева, горя и нужды Оби-Вана. С тех пор он был доволен тем, что его просто обнимали, ничего не предпринимая, и Квай-Гон принял его желания.       А еще Оби-Ван все еще щеголял бородой, которую отрастил во время болезни и горя. Давно миновав нелепый кустик и став пышнее, чем у самого Квай-Гона, она была красивого рыжего оттенка, немного темнее волоса. Это добавляло Оби-Вану и серьезности, и возраста. Хотя, учитывая обстоятельства, Квай-Гон предпочитал Оби-Вана без нее. Однако его предпочтения не имели к этому никакого отношения.       — Я думаю, тебе пора сбрить это, падаван, — сказал он как можно небрежнее. — Мы скоро вернемся в храм.       — Да, Мастер, — покорно согласился он, продолжая ковырять еду, затем пробормотал что-то себе под нос, прежде чем засунуть вилку в рот.       — Прошу прощения? — спросил Квай-Гон.       Оби-Ван жевал и угрюмо глотал, без каких-либо признаков удовольствия, прежде чем рассеянно ответить:       — Ничего, Мастер.       Это прозвучало подозрительно похоже на «нелепое правило», но Квай-Гон оставил его в покое. Это был первый раз, когда Оби-Ван пожаловался на навязанные правила ухода за человеческими падаванами, но Квай-Гон чувствовал то же самое, когда сам был в том возрасте. У других разумных были свои условности, указывающие на статус в рамках ордена, но человеческие директивы, казалось, специально выбирались с упором на подавление тщеславия. Коса не была особенно обременительной, в дополнение к различным бусинам и застежкам, указывающим на ранг младшего или старшего положения, однако падаваны каждого года все еще с ворчанием терпели ее. Но вот хвостик, необходимый для падаванских послушников Вризиканского* Канона, которому следовали и Оби-Ван, и его мастер, был универсально ненавидим всеми, кто его носил. Настойчивое требование быть начисто выбритым стало дополнительным легким неудобством для падаванов, которые часто оказывались в поле, так как это добавляло в их набор дополнительную экипировку. Многие молодые рыцари сразу же отращивали себе волосы, которые раньше нещадно стригли или сбривали, хотя мало кто донашивал их до седин, или занимался своими бородами так же тщательно, как Квай-Гон.       Они закончили свой ужин, последний на борту корабля. Оби-Ван вяло прибрался за ними обоими. Квай-Гон наблюдал, как он уселся вместе со своим датападом в мягкое кресло-шезлонг в их каюте.       «Идеально!» — подумал он, а затем направился в корабельный буфет. Он знал так же хорошо, как и все остальные, что не было никакого способа ускорить процесс скорби. Да и не должно было быть. Но он также знал, что часто облегчению помогает вернуться к нормальному образу жизни, даже если человек не совсем готов к этому. Были также способы облегчить эту дорогу — или, по крайней мере, указать на нее хорошим пинком.              Через некоторое время Квай-Гон вернулся в их каюту с небольшим свертком и занял рефрешер. Пошуршав и поплескавшись, он вернулся через несколько минут, неся дымящийся таз с водой и несколько полотенец, перекинутых через руку. Несколько предметов плыли позади него, поддерживаемые Силой. Все, кроме полотенец, переместилось на стол рядом с креслом Оби-Вана. Молодой человек окинул взглядом различные кувшины и инструменты и посмотрел на своего хозяина в первые за долгое время с любопытством.       — Что бы это могло значить?       — А на что это похоже? — немного озорно спросил Квай-Гон.       — Подозрительно похоже на бритвенные принадлежности. Я же сказал, что сделаю это…       Квай-Гон коснулся его губ двумя пальцами, успокаивая.       — Это не обвинение, Оби-Ван. Я подумал, может быть, доставлю тебе удовольствие. Ты ведь еще никогда не брился, правда?       — Нет, если не считать того раза, когда ты стоял у меня за спиной и учил меня, как это делать. Не очень-то и считается, потому что в то время у меня был только пушок.       — Я думаю, что ты найдешь это довольно приятным. Можно?..       Молодой человек на мгновение окинул его сомневающимся взглядом, но затем отложил датапад в сторону.       — Хорошо, — согласился он без особого энтузиазма.       — Снимай свою тунику, падаван, — сказал ему Квай-Гон, и обернул полотенце вокруг его шеи после. — А теперь откинься назад и расслабься. Можешь закрыть глаза.              Оби-Ван сделал так, как ему было сказано — потому что было легче согласится, нежели протестовать. Он понимал, что мастер пытается его развеселить, и так продолжалось уже несколько дней — с тех пор, как умерла Рю. Не то чтобы он не понимал, но у него внутри просто не чем было реагировать. Мир стал серым и плоским с тех пор, как он проснулся в медблоке на Граффиасе и понял, что не смог предотвратить ее смерть. Квай-Гон хорошенько врезал по этому пункту, когда он встал на ноги, что сделало только хуже. Теперь ему казалось, что Квай-Гон таким образом пытается загладить свою грубость. Но было уже слишком поздно. Он заслужил все, что высказал ему мастер, и даже больше.       Через мгновение после того, как он закрыл глаза, он услышал, как капает и плещется вода. Он почувствовал, как тяжелая, теплая, влажная ткань, которая была почти слишком горячей, легла на его лицо, прижавшись к чертам. Жара и тяжесть ощущались на удивление хорошо, открывая его носовые пазухи и расслабляя лицевые мышцы. Он откинул голову на подголовник и тихо вздохнул. Где-то на заднем плане зазвучала тихая музыка. Ткань была заменена еще дважды, пока его борода не промокла насквозь, и влага, стекавшая по шее, не была стерта.       После того, как ткань исчезла, длинные пальцы начали наносить теплый, успокаивающий гель — не его обычный выбор — на лицо и бороду. Прикосновение Квай-Гона было легким. Он был особо осторожен в области вокруг рта и носа. У геля был слегка пряный запах, который не был ему знаком, но напоминал о чем-то приятном, чего он не мог вспомнить. Квай-Гон слегка повернул голову двумя пальцами и начал водить по щеке длинным лезвием клинковой бритвы.       И снова — не его обычное снаряжение. Квай-Гон уже использовал ее однажды, чтобы сбрить его хвост для разведывательной миссии. Он пользуется ей сам, чтобы ровнять свою собственную бороду. Оби-Ван никогда не любил эту штуку. На его вкус она слишком напоминала оружие. Использование архаичного куска острой стали казалось ему каким-то грубым. Особенно на фоне качественного лазера, который без труда испарит волосы в фолликуле. Ему снова придется бриться завтра, а не через пару дней. «В этом-то все и дело», — подумал он. Для Квай-Гона все было уроком, даже его доброта.       Очень скоро в этом действии появился определенный ритм: несколько коротких, осторожных царапин, а затем бритву смахивали в таз рядом. Еще несколько коротких царапин, еще одно шуршание, мазок пены на оставленные волосы. Повторить. Квай-Гон быстро, но осторожно пробрался вниз по щеке Оби-Вана, пока она не очистилась от скул до бакенбардов, повернул его голову в другую сторону и повторил процесс, затем наклонил голову вверх и очень осторожно поскреб под подбородком и вниз по шее.       — Замри, падаван. Здесь не место для пореза, — пробормотал Квай-Гон, и острое лезвие прошло над сонной артерией Оби-Вана с чуть большим усилием, чем, ну, было необходимо, подумал он. Молодой человек замер в кресле, борясь с внезапным желанием сглотнуть. Момент прошел без происшествий, и вскоре все, что осталось: аккуратные усики, соединяющиеся с козлиной бородкой на его подбородке.       — Тебе очень идет, Оби-Ван, — сказал мастер, вытирая пену с лица и лезвия и отступая назад, чтобы полюбоваться своей работой. — Жаль, что нельзя оставить. Может быть, ты предпочтешь сделать все остальное сам? Это довольно хитрые места, особенно ямочка на подбородке.       — Нет, продолжай. Я сейчас слишком сонный, чтобы сделать хорошую работу, особенно с этой штукой, — Оби-Ван зевнул, закрыв глаза и снова откинувшись на спинку кресла. Крифф бы побрал этого человека, если он не наслаждался этим, как и намеревался Квай-Гон. Несмотря на короткий, напряженный момент над его артерией, он был более расслаблен, чем когда-либо за последние дни.       Квай-Гон намочил и намылил оставшиеся волосы и осторожно натянул кожу. Оби-Ван помог ему, сделав соответствующие гримасы, когда лезвие плавно скользнуло по его верхней губе крошечными царапинами, а затем вниз по обеим сторонам рта. Наконец, осталась только ямочка на подбородке, которую Квай-Гон осторожно обнажил, вытирая остатки пены сначала кончиком пальца, а затем свежим влажным полотенцем. Оби-Ван удовлетворенно замурлыкал и глубже погрузился в кресло, еще более сонный, чем был. По крайней мере, до тех пор, пока теплый рот не опустился на него, дразня губы, а язык Квай-Гона не скользнул внутрь, чтобы лизнуть его собственный.       Это длилось недолго, даже не настолько долго, чтобы Оби-Ван смог дотянуться и погрузить руки в волосы мастера. Полотенце с шеи было откинуто назад, и Квай-Гон снова поцеловал его, коснувшись губами свежевыбритого горла, а затем в ложбинку между ключицами. Теплое дыхание, скользнувшее по обнаженной груди, заставило его задрожать. Затем этот горячий рот сомкнулся на одном соске, сильно втянув и прикусив. Водопад волос Квай-Гона струился по груди, прогоняя стада мурашек. Ловкие руки расстегнули штаны, обхватили сзади за талию и, приподняв бедра, спустили их вместе с бельем до конца. Квай-Гон снял откинутое полотенце со спинки и спрятал его под бедра.       — Так мы не испачкаем сиденье, — улыбнулся он.       Оби-Ван потянулся к поясу на талии Квай-Гона, но тот убрал его руки.       — Ты ничего не должен делать, любимый, — прошептал Квай-Гон хриплым голосом, от которого по телу пробежала дрожь. — Позволь мне. Откинься. — А потом этот рот оказался на нем, вбирая в себя и делая его твердым. Он ворвался в него, застонал, откинулся назад, запрокинул голову и закрыл глаза. Рука сомкнулась вокруг его мошонки, сжимая, заставляя задохнуться и замереть на краю боли, становясь все тверже. Было так здорово ощущать на себе руки Квай-Гона, заставляющие его хотеть, волноваться, чувствовать себя снова живым.       — Ш-ш-ш, — прошипел Квай-Гон, толкая его обратно в кресло и проводя кончиками пальцев по бледным, почти невидимым волосам на груди. Мозолистые ладони скользили по внутренней стороне бедер, раздвигая их, пока его ноги не оказались на полу по обе стороны от шезлонга. Он почувствовал, что Квай-Гон устроился между ними, лицом к нему, устроив свои длинные ноги поверх его собственных и прижав свои ступни к спинке шезлонга. Руки все еще гладили кожу, двигаясь ниже, по животу, бедрам, между ними, гипнотизируя и успокаивая.       Квай-Гон несколько раз шлепнул по лобку чем-то скользким и теплым, потом опустился ниже, вниз между ног, на мошонку, мягко ее разминая. Затем он обхватил рукой основание члена Оби-Вана, заставив молодого человека дрожать от предвкушения. Но вместо теплого рта или мозолистой руки, как тот ожидал, что-то холодное царапнуло его лобок. Он вздрогнул, но длинные мускулистые ноги Квай-Гона крепко держали его.       — Эй! Что ты… — ужаснулся он, с трудом выпрямляясь.       — Я предлагаю тебе лежать очень тихо, Оби-Ван, — холодно посоветовал Квай-Гон, поблескивая бритвой в своей руке. — Это место еще опаснее, чем на шее.       — Квай-Гон, какого черта ты делаешь?..       — Успокойся, падаван! Я напоминаю тебе о том, кто и что ты есть.       Квай-Гон снова толкнул его назад. Оби-Ван внезапно почувствовал себя дезориентированным, как будто падаван Квай-Гона заснул, а его место занял пленник-незнакомец. Бритва опустилась, и он замер, потрясенно и недоверчиво глядя на нее. Длинным движением половина волос вокруг его члена исчезла. Квай-Гон стряхнул пену в таз с дымящейся водой, который каким-то образом оказался на полу рядом с ними, и сполоснул лезвие.       — Я понимаю твое горе по Рю, — продолжал Квай-Гон. — Я понимаю твое чувство ответственности за ее смерть. — Еще один медленный, осторожный скрежет стального лезвия и еще одна пядь жестких рыжих волос исчезла. Внимание Оби-Вана металось туда-сюда между действиями бритвы и лицом человека, который держал ее. Его слова были вторичны по отношению к действиям.       — Оба эти чувства делают тебе честь. — Выражение лица Квай-Гона было холодным и безмятежным, явно сосредоточенным на тонкой природе работы, но лишенным всяких эмоций. Оби-Ван почувствовал, как его эрекция ослабла. Он не мог поверить, что Квай-Гон делает это — и действительно не понимал, почему. — Но ты должен научиться управлять даже самыми сильными своими эмоциями: горем, гневом, страхом… вожделением… И тут он взглянул в глаза Оби-Вана с тлеющим озорством, который в любой другой момент заставил бы падавана возбудится; однако теперь даже сильная рука Квай-Гона не возымела никакого эффекта, когда он отодвинул вянущий член Оби-Вана, чтобы достать до оставшихся волос, — … даже в самых тяжелых условиях.       Еще несколько движений, и его кожа стала такой же голой, как и до наступления половой зрелости. Оби-Ван вздохнул с облегчением.       Но на этом все не закончилось. Рука Квай-Гона снова сомкнулась вокруг его мошонки, мягко вращая его яйца и распространяя больше теплого геля по слегка текстурной коже. Оби-Ван едва сдержал стон.       — Потому что, не сделав этого, ты можешь погибнуть или, по крайней мере, быть ранен, — закончил его учитель.       — Подожди! Ты не можешь… — начал Оби-Ван, широко раскрыв глаза и едва слыша лекцию своего учителя.       Квай-Гон потянул мешочек, натягивая кожу большим пальцем, и пристально посмотрел на своего падавана странно спокойным, но явно вызывающим взглядом, который говорил: «думаешь, сможешь остановить меня?»       Оби-Ван очень серьезно задумался, не сошел ли Квай-Гон внезапно с ума, и с каким-то болезненным восхищением наблюдал, как его мастер прикладывает заостренный край бритвы к нежной коже.       — Квай! Не надо! Клянусь Силой… стой… — он инстинктивно дернулся назад, и последние слова замерли у него в горле, когда лезвие вонзилось ему в мошонку, оставляя огненную полосу на тонкой нежной коже. Прикосновения воздуха, геля и пота заставили его вскрикнуть и рефлекторно потянуться к ране.       Квай-Гон оттолкнул его руку, затем потянулся обхватить его щеку странно нежным жестом, принося с собой аромат пряного геля, усилившийся вместе с движением. Но теперь к нему примешался сильный металлический оттенок. Квай-Гон легонько провел большим пальцем по губам своего падавана, как и много раз до этого, и Оби-Ван автоматически открыл ему рот, коснувшись языком подушечки пальца, прежде чем успел даже подумать. Кожа Квай-Гона была на вкус его собственной крови.       — Вылижи дочиста, — прорычал хозяин без малейшего следа нежности в голосе, засовывая палец глубже в рот. Оби-Ван сомкнул губы вокруг пальца и начал сосать, чувствуя, как его член снова твердеет. Он закрыл глаза, содрогнувшись, и тихий всхлип застрял у него в горле.       — Теперь ты готов обратить на меня внимание? — Спросил Квай-Гон, убирая свою руку мгновение спустя. Другой он провел тупой стороной бритвы вверх по твердеющему члену. Молодой человек кивнул, чувствуя легкое головокружение. Струйка пота стекала по спине, другая — по свежевыбритой шее, обжигая.       — Дыши, Оби-Ван, — прорычал Квай-Гон с явным раздражением в голосе. — Я не хочу, чтобы ты потерял сознание. И сиди спокойно.       Он едва заметил, как пальцы Квай-Гона снова пробежали по ране вместе с прикосновением Силы. Лезвие легонько царапнуло его по мошонке, и через несколько мгновений все было кончено, волосы исчезли, порез зажил.       — Это даст тебе еще одну точку сосредоточения, пока не зарастет обратно, — сказал Квай-Гон, собственнически сжимая яйца, а затем поднимаясь на ноги и отпуская своего падавана.       — Иди приведи себя в порядок, падаван, — бросил он через плечо, поднимая тазик и самодовольно направляясь к рефрешеру.       Оби-Ван смотрел ему вслед, бездумно вертя головой и не зная, что и думать. Он хотел на мгновение остаться один, чтобы рассмотреть дело рук Квай-Гона, но не здесь, где его мастер мог вернуться из рефрешера в любой момент и застукать. Так или иначе, это стало бы позором. Он не мог вспомнить другого случая, когда бы его так унизили, хотя и не был уверен, почему он вообще так себя чувствовал. Ну, помимо того, что оказался беспомощен и застигнут врасплох. Это заставило его снова почувствовать себя зеленым новичком. Через мгновение он споткнулся, поднялся на ноги, схватил свою одежду и со всем достоинством, на какое был способен, вошел в рефрешер, когда Квай-Гон освободил его. Но даже так он не мог встретиться с этим человеком взглядом. Квай-Гон ничего не сказал, но Оби-Вану показалось, что он слегка улыбнулся в своей обычной раздражающей, властной манере.       В рефрешере он ополоснулся, наблюдая, как остатки остриженных волос смываются в сток, вылез и вытерся полотенцем, а затем провел пальцами по только что обнаженной коже промежности. В своей обычной тщательной манере Квай-Гон ничего не упустил. Вся поверхность была гладкой, как попка младенца, или как анатомически правильная кукла. Он почувствовал, что краснеет. Это будет чертовски весело объяснять в раздевалке, гандарк его задери. Он уже слышал голос Гарена. «Эй, Кеноби! Ты должен был ровнять другой конец, тупица». Или, что еще хуже, Брук Чан, который, без сомнения, установит что-то слишком близкое к истине и будет рад сообщить ее всем. Так или иначе, это было почти так же плохо, как на самом деле быть кастрированным. Это была, как он понял, символическая кастрация. Символ собственности, если не самого Квай-Гона, то ордена, через его мастера.       Он нашел это пугающе эротичным.       И снова удивленно погладил себя. Кожа была такой гладкой и удивительно чувствительной. Просто смыв остатки геля и пряди волос, он почувствовал бешеную эрекцию. Он почти чувствовал, как тупая сторона бритвы снова скользит по внутренней стороне его члена.       И это тоже было несомненно тем, что имел в виду его мастер. Оби-Ван тяжело вздохнул, наполовину раздраженный, наполовину благодарный. Крифф бы побрал этого человека. Он был прав, как всегда. Пришло время снова вести себя как джедай. Редко кто из них мог позволить себе такую роскошь, как траур. Долг превыше всего, и ему придется жить с печальной серостью внутри себя, пока она не уляжется сама собой. А пока ему придется действовать с обычной эффективностью. Будут моменты, когда он сможет предаться своему горю; действительно, Квай-Гон дал ему столько времени, сколько он мог; но это было все, на что он мог рассчитывать. Они вернутся на Корускант завтра рано утром, и хотя Оби-Ван ожидал небольшой отпуск по болезни, пока окончательно не избавится от инфекции и восстановит дыхание, но вскоре их снова отправят на другое задание.       Он понимал это, мозгом, но теперь понимание настигло его самым ощутимым образом. Но также — спасибо Квай-Гону — и самым безопасным. Теперь он уже ничего не мог сделать, чтобы вернуть Рю. Лучшее, на что он мог надеяться, — это извлечь уроки из этой ошибки и убедиться, что ее смерть не была совершенно бессмысленной. Если он научится этому: доверять своим инстинктам, доверять самому себе и действовать, — тогда, возможно, что-то хорошее может произойти из этой неудачи и ее смерти.       И чтобы сделать все правильно, он должен продолжать жить своей жизнью — всеми ее аспектами — как можно лучше.       — Да будет так, Мастер, — тихо сказал он в зеркало.       Оби-Ван вышел из освежителя таким же голым, как и вошел, с распаренной от воды кожей, и все еще внушительным стояком. Квай-Гон наблюдал, как он прошел через комнату из кресла-шезлонга, который узурпировал в отсутствие своего падавана. Молодой человек остановился рядом с ним и скрестил руки на груди, глядя на своего хозяина сверху вниз с выражением, которое было равносильно раздражению и веселью. Каким бы красивым ни было это гладко выбритое лицо с изогнутыми бровями, пронзительными глазами, раздвоенным подбородком и крошечными морщинками, Квай-Гон обнаружил, что ему трудно удерживать на нем пристальный взгляд, когда другие столь же гладко выбритые части тела находятся так близко.       — Что ж, хорошо, Мастер. Вы высказали свою точку зрения. Я бы сказал, как обычно весьма неортодоксально.       — Неортодоксально? — невинно повторил Квай-Гон.       — Я очень сомневаюсь, что другие мастера будут брить гениталии своих падаванов, чтобы преподать им урок, не так ли? — ответил Оби-Ван, подняв бровь.       — Очень немногие мастера оказываются в паре с падаванами вроде тебя, — возразил Квай-Гон, поднимая руку и проводя ею по голому шелковистому боку молодого человека, не сводя глаз с раскрасневшегося, вздыбленного члена и обнаженной кожи вокруг. Он был поражен, что есть участок кожи Оби-Вана, который был бледнее, чем где-либо еще, не тронутый светом и одного из тысяч виденных ими солнц. Но поди ж ты — вот он. Квай-Гон сделал все, чтобы ограничить себя лишь легким прикосновением большого пальца по почти прозрачному треугольнику кожи. Его падаван наклонился и подался вперед, что сделало все его усилия напрасными.       — Конечно, это просто случайность, что вы наткнулись на это… возбуждение, — промурлыкал он, поставив одно колено на край кресла и облокотившись на подлокотники над своим хозяином, проводя по его губам кончиком языка, а затем просовывая в рот для полноты ощущений. Через несколько мгновений Квай-Гон уже сидел верхом на теплом, обнаженном, без памяти влюбленном падаване. Ну что ж, по крайней мере, он снова пробудил кое-что к жизни. И, по-видимому, довольно успешно.       — Хочешь закончить то, что начал? — спросил Оби-Ван, проводя рукой по гладкой коже, перед которой ему было так трудно устоять. Квай-Гон легонько погладил его пальцами, наслаждаясь атласной текстурой и дрожью, которую его прикосновение посылало через Оби-Вана. Было приятно снова увидеть эту реакцию, приятно видеть, что он снова позволяет себе чувствовать что-то, кроме горя. Он провел пальцем по толстой вене в нижней части нетерпеливого члена, пока его собственный охотно поднимался в ответ.       — Только не здесь, — прорычал он, поднимаясь с кресла и увлекая за собой удивленного падавана.       Несмотря на то, что их каюта ни в коем случае не была роскошной, она оказалась больше, чем большинство помещений, к которым они привыкли в пути, и имела более чем достаточную кровать, даже для кого-то размера Квай-Гона. Он усадил Оби-Вана рядом с собой и позволил молодому человеку уложить его на спину и снять его одежду в перерывах между горячими, влажными, пожирающими поцелуями. Когда последняя тряпка оказалась на полу, Квай-Гон снова перевернул его и начал спускаться вниз по телу Оби-Вана, оставляя за собой синяки от засосов и кончиков пальцев, пока тот извивался и стонал. Добравшись до гладкого паха, Квай-Гон потерся о него лицом и бородой, позволяя предякуляту блестящим кончиком оставить на нем свой ароматный след. Новая консистенция завораживала, и он провел несколько минут, просто исследуя ее губами и языком, иногда слегка прикусывая головку. Оби-Ван вздрогнул, вцепившись в простыни, и несколько раз толкнулся вперед, отчаянно желая контакта.       Квай-Гон с удивлением обнаружил, что скучает по короткому ворсу и мускусному запаху этих рыжих кудрей, но гладкая мошонка — совсем другое дело. В его руке два яичка в тяжелом мешочке кожи и впрямь ощущались нежными яйцами в шелковом кошельке. Он раздвинул ноги Оби-Вана и уткнулся носом в мешочек, затем засосал один гладкий шар в рот, прижав его к своему языку. Над ним Оби-Ван издал громкий гортанный стон, пробежавший сквозь все его, выгнув спину в экстазе.       — Квай! — ахнул он. — Сарлак тебя проглоти! Ох! Не останавливайся!       Квай-Гон повернул его на бок и приподнял верхнее колено, снова раздвинув ноги, держа яичко во рту и посасывая его, как карамель. Руки Оби-Вана цеплялись за густую гриву волос Квай-Гона, удерживая его, пока он лизал и сосал сначала один, потом другой. Когда яички Оби-Вана плотно прижались к корню члена, Квай-Гон оставил их, чтобы провести языком по голому основанию этого горячего ствола, а затем вверх по пульсирующей вене к головке. Крошечная щель теперь пузырилась предэякулятом, и Квай-Гон жадно слизывал его, вновь и вновь вбирая в себя член падавана. Оби-Ван выкрикнул что-то, что могло бы быть проклятием, его руки крепко сжались в волосах Квай-Гона, спина резко выгнулась.       — Ты такой гибкий, падаван, — заметил Квай-Гон, выпуская его член с громким влажным шлепком. — Если кто и сможет отсосать себе самому, так это ты.       — Это не так весело в одиночку, — выдохнул Оби-Ван. — Не останавливайся!       — Оу. Я мог бы и сам догадаться, — усмехнулся Квай-Гон, облизывая тугой мешок и заставляя Оби-Вана снова вздрогнуть.       — Поспорил с Гареном. Пожалуйста, Квай… не останавливайся. Я так близко, — умолял он.       — А я удивлялся, откуда у тебя такой талантливый рот, — лукаво ответил Квай-Гон и снова вобрал его, медленно опускаясь сантиметр за сантиметром на фоне отчаянных стонов и мольбы Оби-Вана, посасывая и облизывая горячую плоть, наслаждаясь вкусом, расслабляя горло, пока оно не наполнилось густым жаром, а нос не прижался к мягкому, обнаженному лобку. Чувствуя, как его собственные яйца напряглись, Квай-Гон закрыл глаза и повторил за своим возлюбленным. Звук и вибрация оказались достаточно сильны, чтобы довести Оби-Вана до оргазма с воплем, который превратился в долгий, сердечный вздох.       Он отстранился и проглотил поток горячей жидкости, пролившийся ему в горло, затем вылизал Оби-Вана дочиста — задача, которая теперь стала легче. Оби-Ван лежал под ним, как безвольная, задыхающаяся тряпка.       — Практика создает совершенство, — пробормотал падаван, закрыв глаза, когда напряжение покинуло его. Квай-Гон не был уверен, был ли это ответ на последнее замечание, или замечание о его поведении, или и то и другое вместе. — О Сила, Квай. Никто не заставлял меня чувствовать себя так, как ты.       — Даже ты сам? — поддразнил он, переворачивая молодого человека на живот. Прежде чем Оби-Ван успел что-то возразить, Квай-Гон открыл его, поглаживая пальцами, вновь разжигая огонь. Он застонал и снова задрожал, покачиваясь на коленях и локтях:       — Ну же, Квай. Я уже готов.       И Квай-Гон послушался, уже скользнув пальцем внутрь, легко прощупывая. Квай-Гон прижал свой член к этому тугому входу. Сфинктер легко раскрылся, когда он вошел в ласкающий жар. Оби-Ван извивался, прижимаясь к нему, пока Квай-Гон не вошел по самый лобок, шлепнув яйцами по заднице:       — О, Сила, любимый, — он стиснул зубы от собственного возбуждения. Пульсации тесного прохода оказалось почти достаточно, чтобы отправить его за край, — Стой спокойно. Подожди, подожди!       — Кончи для меня, Квай, — настаивала Оби-Ван, сжимая его и раскачиваясь в настойчивом ласкающем ритме.       — Нет… — простонал Квай-Гон. Но, не в силах контролировать свои собственные реакции, он в потоке пламени, конвульсивно содрогаясь и сжимая бедра Оби-Вана, опустошил себя внутрь уже с первым толчком. Ошеломленный, в попытке отдышаться, он опустился на колени позади молодого человека. Когда колени наконец подогнулись, он потянул Оби-Вана вниз и вместе с ним рухнул обратно на кровать.       — Ты нетерпеливый, жадный маленький щенок, — прорычал он, сжимая Оби-Вана в объятиях.       Оби-Ван только улыбнулся и поцеловал его. — Ты получил то, что хотел.       — Определенно, — согласился Квай-Гон, — хотя и гораздо быстрее, чем планировал. А ты?       — Я тоже получил то, что ты хотел, — тихо сказал он, и улыбка исчезла с его лица. Оби-Ван, словно щелкнув переключателем, стал серьезным и отстраненным. Квай-Гон не должен был удивиться внезапной перемене настроения, но не смог. Он вдруг понял, что почти не ощущает чувств Оби-Вана через их связь, да и раньше не мог этого сделать.       — Иногда ты бываешь жестоким человеком, Квай, — продолжил Оби-Ван без злобы, но и без особой теплоты, — и я понимаю почему. Это просто немного сложнее принять в некоторых случаях, чем в других.       Боль в сердце Квай-Гона тоже была невыносима, но он, как и Оби-Ван, вынес ее. Юноша все еще лежал в его объятиях, расслабленный и удовлетворенный, и ничто не смогло бы удержать его, если бы он не хотел быть тут.       — Все, что я делаю, как твой мастер, я делаю в твоих интересах, любовь моя. Я не всегда могу быть прав или успешен, но под этим…       — Я знаю, что ты заботишься обо мне, Квай, — тихо сказал он, прижавшись щекой к груди мастера. — Я знаю это. Просто я не всегда могу быть благодарен за то, как ты это показываешь. И не могу прямо сейчас. Пока нет. Так будет. Но не сейчас.       — Благодарность не входит в удел мастера, падаван. Я и раньше обходился без нее. То, что ты доживешь до звания успешного рыцаря, будет достаточной наградой для меня. Даже если это будет стоить мне твоей любви.       — И за это я тоже пока не могу быть благодарен. Сейчас я хочу, чтобы ты был моим любовником, а не Мастером.       — Иногда бывает трудно отделить одно от другого, Оби-Ван. На самом деле я не уверен, что это действительно возможно, несмотря на то, о чем мы оба говорили раньше.       — Только на этот момент? Ты можешь сделать это для меня? — Оби-Ван откинулся назад в его руках, изучая лицо мастера. Квай-Гон ощутил тяжесть этого взгляда как нечто физическое. Глаза его были серыми и затуманенными сомнением и болью. Квай-Гон хотел бы облегчить обе эти эмоции и знал, что не сможет. Им еще предстоял такой долгий путь, и он только начинал понимать, насколько тяжелее эта перемена в их отношениях сделала их путь. И все же он не мог отказать себе в удовольствии держать это теплое, молодое тело в своих объятиях или отрицать того, что он хотел дать его владельцу. Он коснулся губами губ Оби-Вана, затем поцеловал его закрытые глаза, скрывая эмоции за веками.       — На этот момент, любовь моя, — ответил Квай-Гон. — И еще столько, сколько ты и Сила позволите.