Сердце Воина. Часть I. Ранние дни

      Лэта Астл еще раз проверила список прибывающих в храме джедаев. Она делала это дважды в сутки в течение последних пяти дней, надеясь найти искомое имя. Она бы проверяла и чаще, если бы и сама не была джедаем. Вероятно, поэтому она могла контролировать свои импульсы. Эта мысль заставила ее горько рассмеяться. «Вероятно» и в самом деле было подходящим словом. Контроль над импульсами был одной из тех вещей, которых ей сейчас очень не хватало. И это была одна из причин, из-за которых ей нужно было поговорить с ним.       «Он вернулся. Только что вошел. Ох, благодарю всех Лордов Света».       Мастер Джинн и его падаван вернулись со своей миссии на Граффиас гораздо раньше, чем ожидалось. На мгновение она задумалась, почему и проверила список больных. Как и ожидалось, она нашла в нем одно имя: Кеноби. Итак, у него на руках был раненый или больной падаван. Это означало, что он прежде всего спустится вниз, в зал целителей. Она расправила свою тунику и нырнула через низкую притолоку комнаты, которую она делила со своим падаваном, что сейчас отсутствовал в тренировочных залах.       Ее собственный падаван. Источник ее проблемы.       Она выбрала Брука Чана всего за несколько месяцев до его тринадцатого дня рождения, семь лет назад. Посвященная в рыцари всего год, она весьма удивилась, когда Совет призвал ее взять падавана. Чувствуя себя некомпетентной для этой задачи, она тем не менее сделала так, как ее попросили. Наблюдая за урожаем посвященных, она имела весьма слабое представление о том, что искать. Мастер Биллаба убедила ее довериться Силе. Лэта так и сделала, позволив Ей направлять себя, но без особого успеха.       Она долго блуждала среди юнлингов, прежде чем заметила, как Чан отчаянно и гневно сражается с Кеноби за одобрение Квай-Гона Джинна, столкнувшись с теми же отчаянием и гневом в противнике. Однако мастер-джедай выбрал Кеноби, да и то неохотно, а не Брука. Как и мастер Джинн, она чувствовала страх и гнев в мальчиках, но она видела в Бруке скрытую за этим неуверенность в себе и как он ревновал к навыкам и достижениям своего противника. В начале своего обучения она была достаточно не уверена в себе, чтобы распознать гнев в другом, хотя источник гнева Кеноби остался для нее загадкой. Но она знала, что добрый мастер, который будет любить и поддерживать падавана так же сильно, как ее мастер поддерживал ее саму, сможет подавить этот вид страха и гнев, который он вызывал в юноше. Брук сиял в Силе и обладал большим потенциалом, как и Кеноби. Она почувствовала, что может помочь Бруку стать тем рыцарем-джедаем, каким он должен быть, поэтому она решила выбрать его. Правда не успела.       Мальчик чуть не упал во Тьму, сбитый с толку падшим падаваном Квай-Гона Джинна, и она испугалась, что опоздала. Когда кризис миновал, Лэта пошла к рыцарю Тал, другу ее мастера и Джинна, предлагая себя в качестве мастера для Брука. После многочисленных заседаний Совета и беседы с самим мальчиком, она взяла его в качестве своего падавана.       Первый год был трудным, но Брук с лихвой отплатил за все ее усилия. Он был хорошим учеником и усердно работал, чтобы овладеть собой и своими уроками. Он вырос из довольно угрюмого и сердитого мальчика с заметным перевесом в физической силе в способного молодого падавана с некоторыми несглаженными углами. Как только он почувствовал ее уверенность в нем, природный лидерский талант Брука показал себя. Он стал независимым, иногда даже слишком, и не только в принятии решений за других, но и в их исполнении. Как только Лэта определялась с планом, она могла положиться на его способность доводить дело до конца.       И все же он не был ни непреклонным, ни неуправляемым. Он принимал ее наставления и выговоры, даже самые суровые, со смирением и благодарностью.       Как и она сама, Брук не был дипломатом. Зато он был воином, хотя все чаще походил на крестоносца. И Лэта не была уверена, что сможет научить его недостающим сопереживанию, состраданию и в огромной степени самоконтролю. «Да, нам обоим очень не хватает последней способности, — с горечью подумала она, — хотя, возможно, ученику чуть меньше, чем ей самой». Это была та область, в которой она могла бы взять жесткие курсы повышения квалификации. Оба они, на самом деле.       Возможно, Брук и не был такой звездой среди падаванов, как Кеноби с его острым умом, акробатикой и обаянием. Но падаван Лэты был по-своему талантлив и одарен. «И так же красив», — подумала она.       О, да. Брук был очень привлекателен, с его платиновыми волосами, оливковой кожей и льдисто-голубыми глазами, что выдавало в нем генетические черты поселенцев К’Фхара. Он уже тогда был красивым мальчиком, который сейчас вырос в потрясающе красивого молодого человека.       И в этом-то и была вся суть ее проблемы.       Постоянный контакт и эмоциональная близость, разделяемые мастерами и падаванами, часто приводили к чувству желания у младшего из пары, если их виды были совместимы. Мастера страдали от этого реже. От старшего ожидалось, что он будет подавать пример самоконтроля, и, конечно же, никогда не будет настаивать положением и доверием, чтобы воспользоваться, вероятно, просто влюбленностью со стороны падавана. Квай-Гон Джинн, в отличие от других мастеров почти во всех аспектах, а также в этом, предпочел вместо ожидаемого сделать своего падавана любовником. Храм уже несколько декад гудел от этих сплетен. С тех самых пор как они, доложив Сенату о своей миссии, вдвоем удалились за закрытые двери своих покоев, и не выходили оттуда в течение четырех дней. Хотя они и сдерживали себя на публике, когда наконец-то вернулись, Кеноби не мог унять самодовольную походку, а мастер Джинн — слабую, удовлетворенную улыбку.       Теперь же Лэта каким-то образом, к своему ужасу, столкнулась почти с той же проблемой, с которой столкнулся мастер Джинн. За одним отличием. Она хотела Брука, да. Но он не хотел ее. С каждым днем, с каждым часом ей становилось все труднее смириться, труднее подавить свои чувства и притворяться только лишь его мастером. Она надеялась, что разговор с Джинном поможет ей найти решение. По крайней мере, в этом она себя убеждала       Хотя глубоко внутри она давно знала, что на самом деле ей нужно только его разрешение.       

***

             — Мастер Джинн, могу я поговорить с вами?       Голос был едва знаком, но он узнал это лицо почти сразу же, как только повернулся. Они с падаваном не так давно вернулись с прерванной миссии, в которой Оби-Ван пострадал. Квай-Гон только что доставил его к целителям для тщательного осмотра, потакая своему вновь обретенному чувству беспокойства, хотя тот, казалось, был на верном пути к выздоровлению. Женщина, которая окликнула его в коридорах храма, была мастером Брука Чана, Лэтой Астл. Он не видел ее с тех пор, как их падаваны сцепились друг с другом несколько декад назад. Это, среди прочего, привело к сломанной ключице для Брука и жестким наказаниям для них обоих. Он знал ее только по этой короткой встрече и ее собственной репутации одного из самых молодых среди Старших рыцарей. На испытаниях ей было 24 года, и она имела солидный, хотя и ничем не примечательный, послужной список.       — Конечно, мастер Астл. Я как раз направлялся в сад. Пройдетесь со мной?       Она согласилась, но больше ничего не сказала, пока они оба не уселись на скамейку в укромном уголке храмового сада. Окруженная деревьями и цветущими кустами, эта часть садов стирала все признаки существования ферропластового улья Корусканта из поля зрения. Здесь было много таких карманов, разбросанных тут и там по саду, где проводились тихие собрания и медитации.       — Чем я могу вам помочь, мастер Астл? — осторожно спросил Квай-Гон, чувствуя беспокойство через удивительно небрежную защиту.       Она обратила на него изумленные зеленые глаза, словно готовясь к противостоянию. Квай-Гон оставался спокойным.       — Боюсь, мне нужен совет, мастер Джинн. Но он носит сугубо личный характер. Если вы находите это слишком личным, пожалуйста, не стесняйтесь сообщить об этом. — Квай-Гон предложил ей продолжить, не удивляясь, но и не поощряясь ее словами. Она глубоко вздохнула и продолжила:       — Видите ли, мне стало интересно, как вы умудрились остаться его мастером, узнав, что он чувствует к вам?       Квай-Гон выдохнул с тихим шелестом, все еще не удивленный ее словами. Ее страх перед разоблачением был очевиден еще в тот раз, когда они встречались с Йодой и Мейсом, чтобы обсудить наказание. С этого, фактически, все началось, вызвав конфронтацию между Бруком и Оби-Ваном, и положив начало его роману — он ненавидел как убого и «временно» это звучало — со своим падаваном.       — Вы находитесь в том же положении? — спросил он, скрывая свои догадки.       — Да.       — А юноша знает об этом?       — Да. И он… не заинтересован. Я для него лишь мастер.       — А так может остаться?       Она отвела взгляд от пронзительных голубых глаз Квай-Гона.       — Я не знаю, — тихо ответила она. А потом яростно, в отчаянии, — как ты это выдержал?       — Рыцарь Астл, — осадив, Квай-Гон положил руку ей на плечо, встревоженный силой ее боли, — успокойся, — проговорил он так, словно перед ним был перепуганный падаван: немного резко, но не без сочувствия. — Ты джедай, и хороший, судя по тому, что я слышал. Ты прекрасно знаешь, как с этим справиться. Я не думаю, что тебе нужен мой совет.       — Как ты это выдержал? — настояла она. — Пожалуйста, скажи мне.       Квай-Гон не был уверен, что сможет дать ответ:       — Я прожил со своими чувствами на двадцать лет больше, чем ты, — медленно произнес он. — И это все еще трудно. Любовь — это очень сильная эмоция, и очень мощная часть Силы. Но это только одна эмоция, а не полностью человек. И все же, по правде говоря, были времена, когда я был не более уверен, что выдержу это, чем ты сейчас, — признался он. — Но ты не должна — не имеешь права — позволить этому чувству затуманить твой разум. Делай то, что лучше для него и для ордена. Нас слишком мало, чтобы потакать своим эгоистичным чувствам.       — Но ты же потакаешь, — с горечью раскаялась она.       Квай-Гон чуть не усмехнулся, но тут же понял, как болезненно это прозвучит для нее. О, если бы! Если бы он мог быть откровенен с Оби-Ваном и Оби-Ван с ним! Было так много того, чем он хотел поделиться с мальчиком, чему не было места между мастером и падаваном. Даже занимаясь любовью он все еще хранил какую-то часть своего существа в тайне, надеясь лишь на то, что однажды сможет раскрыть себя мужчине, который стал ему ровней. Иногда он переживал, что Оби-Ван желал его только потому, что Квай-Гон был его мастером, а не потому, что он полюбил человека, который играл эту роль. Он всегда искал равновесия между своим желанием и своим долгом, но зачастую — безуспешно. Но откуда она могла это знать?       — Меньше, чем ты думаешь, — сказал он Лэте, отмахиваясь от извинений. — Став любовником для моего падавана, я ступил на очень тонкий лед. Особенно учитывая его страстный характер. Это не та дорога, которую я бы посоветовал. Но в твоем случае, если мальчик не ответит на твои чувства, ты и не сможешь.       — Ты прав, не смогу. — Ее голос был нейтральным, но эманации страдания исходили от нее, как жар.       — Ты уже разговаривала с Советом?       — Да, — ее голос дрогнул. Она глубоко вздохнула и закрыла глаза, явно пытаясь успокоиться. — Они предложили мне найти ему другого мастера.       — Делай то, что должно, рыцарь Астл. То, что правильно для мальчика, а не для тебя. Ты прошла свои испытания, но ему еще многому предстоит научиться, а наполовину обученный падаван опасен для себя и других. Не подведи его.       Она довольно долго молчала. Квай-Гон сидел рядом с ней, разделяя ее страдание. Положив руку ей на спину, он делился с ней собственной силой, теплым прикосновением Живой Силы и своим сочувствием. Ох, великие Лорды Света, как же ему повезло! Повезло, что Оби-Ван любил его в ответ, повезло, что его падаван не был дураком, повезло, что это случилось, когда Квай-Гон сам выучил свои уроки. И все же, была ли это удача или воля Силы? Квай-Гон никогда не был уверен, где начинается одно и заканчивается другое. Он твердо верил, что совпадений не бывает, но эта мысль не всегда была утешительной.       — Благодарю вас, мастер Джинн, — наконец произнесла Астл, вновь возвращаясь к формальному обращению.       — Это бывает трудно, — тихо сказал Квай-Гон. — Я сочувствую вам.       — Да, — кивнула она. — Но путь ясен. Как велит кодекс.       — Да. — Он чувствовал себя лицемером, соглашаясь с ней. Он никогда не верил, что этот кодекс что-то там велит. По его мнению, это был просто набор рекомендаций. Если за этим вообще стояло что-то большее, чем просто заученные аффирмации. Но это была его собственная ересь, а не та, которую она должна была услышать в ее состоянии.       — Позволите, — тихо попросила она, и он понял, поднимаясь со скамьи. Квай-Гон снова прикоснулся к ней, погладил ее короткие темные волосы и оставил одну в саду. Поначалу он думал остаться в другой части и помедитировать, но сейчас настроение ушло. Чего он хотел, так это солнечного присутствия своего падавана, чтобы заглушить собственные страхи.       

***

             Оби-Ван был удивлен, увидев мастера, когда тот покинул зал целителей, и действительно был удивлен, что он вообще проводил туда своего падавана. Да, он был болен, но он встал на ноги уже несколько дней назад. Это было так непохоже на Квай-Гона — мотаться туда-сюда без нужды, даже теперь, когда они стали любовниками. То, что могло показаться холодным и безразличным для любовника, было просто хорошей тренировкой для ученика. Он должен был сам о себе позаботиться. Поэтому, когда Квай-Гон передал его целителям — все еще довольно странно, что он сделал это сам — он был полностью уверен, что встретится со своим мастером не раньше ужина, до которого оставалось еще несколько часов. Но вот он, собственной персоной, ожидающий его спустя несколько минут после того, как ушел.       — Учитель, что-то случилось?       — Я как раз собирался спросить тебя о том же, падаван. Что сказали целители?       /Лжец./ — Очень мало. Разрывы стягиваются, мышцы и связки заживают. Два дня, проведенные в Бакта-резервуаре, похоже, сделали свою работу довольно хорошо. Хотя им было интересно, почему я побрился. К счастью, они подумали, что это сделали целители из Граффиаса.       /Наглый падаван./ — Не нашли сотрясение мозга?       /Только когда ты что-то скрываешь от меня. В чем дело? / — Никаких признаков или каких-либо длительных последствий. Просто легочная гиперемия, и не такая уж тяжелая.       Это была игра, в которую они играли довольно часто. Двойные разговоры на две разные темы, произносимые вслух и разделяемые телепатией: вариация на тему тренировочного упражнения, которым Оби-Ван наслаждался, будучи еще младше.       /С чего ты взял, что я что-то скрываю? / — И как долго, по их мнению, это будет продолжаться?       /Потому что я знаю тебя. Неужели ты думаешь, что я слепой? Что случилось? / — Недолго. Несколько дней, если я отведу некоторое время на исцеляющие медитации. Возможно, мне потребуется еще немного времени, чтобы восстановить дыхание. Мне посоветовали легкие упражнения по задержке. А, да, только медленные ката, никаких спаррингов.       — Хорошо. Я иногда забываю, насколько ты жизнерадостен, падаван, — тихо сказал Квай-Гон, улыбаясь и мягко оглаживая щеку Оби-Вана в необычном публичном проявлении любви. — Медитации, так медитации. Я хочу, чтобы ты был здоров. Значит, до ужина.       Оби-Ван смотрел, как его учитель уходит со смущенным весельем.       — Ерунда какая-то, — пробормотал он наконец, пожав плечами, и двинулся в покои.       

***

             После ухода мастера Джинна Лэта еще долго сидела на скамье, прежде чем, наконец, опуститься на колени. Она чувствовала себя злой и преданной. И оба эти чувства ранее заставляли ее совершать безрассудные и отчаянные поступки. Она была необъяснимо зла на предупреждения Джинна и Совета. Она злилась, что он не встал на ее сторону, злилась, что он взял то, в чем ей отказал. Как он смеет намекать, что его собственное положение отличается от ее? Какой падаван не ухватится за возможность переспать с Квай-Гоном Джинном? Да и какой мастер, если уж на то пошло? Он обманывал себя, если думал, что Кеноби действительно любит его. Мальчику едва исполнилось двадцать, и он был не таким уж и взрослым, чтобы понимать, что делает, когда речь заходила о харизматичном человеке, который его вырастил. Не больше, чем Брук.       Даже меньше, чем Брук. Как она вообще могла их сравнивать? В течение семи лет она видела Брука в его худших и лучших состояниях. Лэт знала его достаточно хорошо, чтобы быть уверенной, что он не был нерешительным дураком. Ее падаван не чурался собственных эмоций. Как и всем посвященным, ему была предоставлена обширная возможность завести друзей и найти сексуальных партнеров, и она действительно была тронута тем фактом, что Брук предпочитал серийную моногамию промискуитету, который практиковали некоторые падаваны — включая Кеноби. Брук знал свой разум и свое сердце. Как она смеет предполагать обратное?       Мастер Джинн был прав. Она больше не могла оставаться мастером Брука. Ее собственные чувства к юноше сделали из нее идиотку. Где-то внутри себя ей придется найти мужество сделать то, что было правильно для падавана, которого она любила. И отпустить его.       

***

             В темноте, слепой: невидимый клинок, идущий из ниоткуда, отовсюду — отсюда; парировать; уклониться, но не в кучу камней слева; отклонить три быстрых бластерных выстрела; сосредоточься на чувствах противника, ищи ошибку; оп, избегать того скользкого участка пола; низкий широкий выпад в ноги, прыжок, блокировать удар с верху круговым движением и снова бросок вперед, скрещивая сабли до рукоятки, блокируя шипение и стоны; вот она — возможность оценить размер и силу противника (большой, мощный, запыхавшийся и утомленный, страх? споткнется? сосредоточен? слишком много с — верни внимание!); болезненная мощь сдвигает назад, награждая за невнимательность; подтянуться, откатится, уклонится, чтобы предвидеть следующий удар; умерить пыл, пока противник в обороне; прыжок, сальто, в полную силу, сойтись с чужим лезвием, снести на пол весом собственного тела, подловить, развернуть запястья, скрестить мечи снова, потянуть…       — Стоп, — произнес мастер сабельного боя. — Закончили. Очень хорошо, оба. Особенно хороший маневр в конце, падаван Кеноби. Как бы ты сам защитился от него? Покажи падавану Кашкаккии, когда она подберет свое оружие.       Оби-Ван снял повязку и провел рукавом по лбу. Грудь вздымалась, мышцы дрожали. Он был весь мокрый от пота, его тренировочная одежда вся провоняла после двухчасовой тренировки, и у него было ужасное желание почесать промежность, где зудели отрастающие волосы. Не в первый раз за последние несколько дней он яростно, хотя и беззвучно проклинал своего мастера. Они останавливались всего на три коротких тайм-аута, пока оба не оказались слишком измотаны, чтобы продолжать. В подобной вольной схватке, выносливость в конце концов победила. И это оказалось единственным преимуществом Оби-Вана перед падаваном вуки, с которым его поставили. Ее рука была длиннее, чем у него, как и сейбер, и она двигалась с естественной тишиной, которой завидовал Оби-Ван. Но как бы ни была велика Кашкаккиа, ей не хватало гибкости и долгих и упорных тренировок Оби-Вана. Отсутствие опыта было объяснимо ее небольшим возрастом. Из-за его недавних травм, сабельный мастер Гарза всю прошлую декаду ставил его в пару с младшими падаванами, заставляя его преподавать столько же, сколько он практиковался сам. Только сегодня ему перепал настоящий противник. Бег и плавание помогли ему за короткое время восстановить дыхание, а целебные трансы помогли справиться с остатками инфекции. И, несмотря на свою неопытность, Кашкаккиа дала ему хороший бой. Через несколько лет она станет грозным противником. Через несколько лет он сам… ну, это еще предстоит выяснить, не так ли?       Вуки сняла свою собственную повязку с глаз и Силой призвала тренировочный меч из края зала, куда Оби-Ван отбросил его. Кашкаккиа ухмыльнулась ему дикой ухмылкой вуки и без всяких усилий подняла на него свой сейбер. Все еще тяжело дыша, Оби-Ван ответил своей дикой улыбкой, зажег тренировочный меч и поднял его в салюте.       Оставшаяся часть урока была милосердно короткой, что было только к лучшему, так как ни один из них не был способен к продолжению. Мастер Гарза вскоре отпустил их, оставив каждому содержательное напутствие и дозу редкой похвалы.       — Ты становишься прекрасным фехтовальщиком, Оби-Ван, — сказал он ему. — Мастер Джинн хорошо тебя обучил.       — Благодарю вас, Мастер. — Хотя эта похвала доставила ему удовольствие, он все еще сомневался, что когда-нибудь будет столь же искусен, как Квай-Гон.       Повернувшись к выходу из тренировочного зала, он понял, что за ними наблюдали.       Фигура показалась ему знакомой, но только подойдя совсем близко, он наконец узнал молодого человека, который тоже носил падаванскую косу и хвост. С ужасом он понял, что это был Брук. Тот выглядел, подумал Оби-Ван, как будто только что вышел из резервуара с бактой: бледный, измученный и сам не свой. Оби-Ван задался вопросом, как долго он стоял там. И почему Оби-Ван не заметил его, как Кашкаккию и мастера сабель. И что, крифф подери, он делал здесь?       Оби-Ван пристегнул тренировочный сейбер к поясу и вытер лицо и шею полотенцем, которое оставил среди своего снаряжения у двери. Кашкаккиа остановилась на полпути и вопросительно посмотрела на него.       /Пойдем вместе? /       Оби-Ван покачал головой:       — Мне кажется, меня ждут. Может быть, увидимся за ужином?       Вуки кивнула в знак согласия, окинув Брука странным взглядом, прошла мимо и оставила их наедине.       — Брук, — констатировал Оби-Ван.       — Кеноби. Блестящий ход, этот последний, — сказал ему тот почти дружелюбным тоном. — Кто-то из Мастеров?       «Ну вот опять, — с отвращением подумал Оби-Ван. — Еще одна приманка. Опять ревность». Он и так уже отхватил огромное количество штрафов; был помещен на испытательный срок в полгода, с изгнанием без права на помилование; и нарвался на разгневанное «что за?!» от своего мастера, который сделал его жизнь сущим адом.       — Вообще-то нет, падаван Чан. Один из моих собственных, — спокойно сказал Оби-Ван. На этот раз ничто из сказанного Бруком его не потревожит.       — Серьезно? Я и не думал, что ты способен к самостоятельному мышлению, особенно сейчас.       — Почему же не сейчас, Брук? — Оби-Ван едва сумел скрыть беспокойство в своем голосе.       — Ну, теперь, когда он тебя трахает. Ну или ты его трахаешь. Не знаю, что еще вы там делаете, кроме игр с бритвами.       Оби-Ван улыбнулся мягко, но совсем не снисходительно.       — Это больше не сработает, Брук. Это больше не секрет. Совет знает, мои друзья знают, его друзья знают; откровенно говоря, любой в храме, кто имеет глаза, знает, что мы спим вместе. Наверное, я должен быть благодарен тебе за то, что ты привел все, скажем так, в порядок? Но я все равно сожалею, что сломал тебе ключицу. Без обид?       — Ты кусок дерьма, Кеноби, — прорычал Брук. — Ты сломал мне ключицу, и наказывают почему-то меня. Ты знаешь, сколько штрафов я получил в свой послужной список? Шесть! За то что ты, напал на меня!       — Ну, это на четыре меньше, чем получил я, Брук. И еще полгода испытательного срока. Поэтому мне не интересны твои игры. Прошу прощения, падаван Чан. У меня занятия, и я бы хотел сначала принять душ.       Оби-Ван взял свой рюкзак и прошел мимо Брука. Тот схватил его за тунику и швырнул в стену… если бы Оби-Ван не был так же хорошо обучен, как Брук небрежен в сокрытии своих намерений. Оби-Ван шагнул в атаку Брука, используя его инерцию, чтобы скрутить его в замок, который Брук в свою очередь крутанул дальше, пока он снова не освободился. Развернувшись, он сбил Кеноби с ног. Оби-Ван схватил Брука и потянул его следом, сделав еще пол-оборота, чтобы заставить Брука частично принять удар на себя. Несмотря на это, плечо Оби-Вана ударилось об пол достаточно сильно, чтобы ослабить хватку. Ему пришлось быстро вскарабкаться, чтобы накрыть тело противника своим собственным и прижать его к полу. Это был быстрый и гибкий танец, который заслужил бы, по крайней мере, небольшую похвалу от боевого мастера.       — Я не буду драться с тобой, Брук, — предупредил Оби-Ван и откатился в сторону. Он присел на корточки рядом с полом, готовясь к избиению. Брук же осторожно поднялся на ноги. — Я позволю тебе выбить из меня все дерьмо, какое найдешь, и мы посмотрим, кого в итоге исключат. Это то, что ты хочешь?       — Мне все равно, Кеноби, — крикнул Брук. — Я и так потерял своего Мастера. Мне уже нечего терять.       Брук с криком отчаяния отвернулся от него и бросился бежать по коридору. Оби-Ван прислонился спиной к стене и некоторое время сидел, переводя дыхание и стряхивая остатки страха и гнева, которые Брук оставил после себя. Было что-то еще, что он почувствовал в тот короткий незащищенный момент, прежде чем Брук убежал: отчаяние и глубокая боль, застрявшая в костях. Оби-Вану было почти жаль его. Почти.       Эта встреча оставила неприятный привкус во рту и дурное предчувствие в сердце. Успокоив свой разум, он позволил Силе течь вокруг, открывая туман будущего. Как обычно, ничего не было ясно, но в его поисках было что-то темное, что заставляло его чувствовать себя неловко. Он подумал, не стоит ли ему пойти за Бруком, но решил этого не делать, зная, насколько ненадежным было его собственное положение в храме прямо сейчас. Пусть Брук сам начнет и закончит это; Оби-Ван не будет иметь ничего общего с ним. Он вздохнул и, поморщившись, встряхнулся.       — Кажется, будет огромный синяк, — пробормотал он, потирая плечо, затем поднялся на ноги, взял свой рюкзак и пошел в душ.       

***

             Брук стоял на коленях, пытаясь медитировать, успокоить боль в своем сердце и уме, принять, вытерпеть, существовать в здесь и сейчас… не ненавидеть. Не ненавидеть Совет. Не ненавидеть Кеноби. Не ненавидеть Квай-Гона Джинна. Не ненавидеть жизнь за то, что она сделала такой поворот. Не ненавидеть своего собственного мастера. Как он мог ненавидеть ее? Она дала ему так много, увидела то, чего не видели другие, научила его сильным сторонам, заставила взглянуть в лицо своим слабостям, уговаривала и заботилась о нем в течение семи лет, сделала его мужчиной. И вот теперь их разделят. Она никогда не станет Магистром; он найдет себе нового Мастера, который не будет знать его с юности. Они не увидятся, возможно, до тех самых пор, пока он не станет рыцарем. И все потому, что она влюбилась в него.       Эта мысль заставила его задрожать от гнева. Ее наказывали, их обоих наказывали, за что-то, что Джинну и Кеноби спустили с рук.       Дверь в их покои отворилась, и он услышал, как вошла Лэта. Он знал ее шаги, шорох одежды, когда она снимала плащ и сапоги, как делала сотни раз до этого в этом маленьком пространстве, которое стало ее домом. Он почувствовал ее присутствие, когда она вошла в его комнату и остановилась перед ним.       — Брук. Мой падаван, — произнесла она, приглаживая его волосы.       Боль в ее голосе чуть не вырвала ему сердце. Он поднял на нее глаза:       — Мастер, — тихо произнес он.       — Больше нет, — шепотом ответила она, играя рукой с его косой. — Завтра я уйду, и Совет найдет тебе нового мастера.       — Прости меня, Мастер… — начал он, но она остановила его одним прикосновением.       — Это не твоя вина, Брук. Если кто и виноват, так это я. Я не хочу, чтобы ты так себя чувствовал. Я должна была найти в себе мужество сделать это до того, как это пришлось бы сделать Совету. Я не хочу, чтобы мы расстались с тобой, чувствуя себя виноватыми. Я не хочу, чтобы мы расстались… — ее голос дрогнул. Брук потянулся к ней, потянув ее за собой вниз на колени, в свои объятия.       — Я тоже, — прошептал он все тем же сдавленным голосом. — Это неправильно. — Он обнял ее так же крепко, как она обнимала его много раз, как они обнимали друг друга в болезни и ранах, чтобы согреться, успокоиться, успокоить. Она всегда была ласкова с ним, быстра в объятиях, легка в мелких прикосновениях. Теперь он чувствовал в ее объятиях что-то другое.       Она откинулась назад и взяла его лицо в свои руки, поглаживая большими пальцами его белые брови, глядя на него с удивлением, как будто видела его в первый раз. Она провела пальцами по его скулам и губам, затем наклонилась и поцеловала.       Через их связь, которая вскоре должна была разорваться, в него хлынуло нечто большее, чем просто тепло.       — Неужели ты думаешь, что я могу сделать это так легко? — Прошептала Лэта между поцелуями, на которые он отвечал каким-то ошеломленным рефлексом. — Как будто наша связь просто переключатель, которым можно щелкнуть? Ты думаешь, что я смогу просто перестать чувствовать твое присутствие, просто перестать хотеть тебя из-за факта твоего отсутствия в этих комнатах? Как будто этого — да хоть чего-то — будет достаточно, чтобы разлучить нас.       Брук не знал, что сказать. Эмоции, нахлынувшие на него через их широко открытую связь — голод, потребность, желание, так много желания — зажгли огонь в его паху. Он почувствовал, что становится все тверже, попытался отпустить Лэт, но она не отпускала его. Она села к нему на колени, оседлав его ноги, и продолжила целовать его, прижимаясь, ласкаясь. Словно наблюдая за собой издалека, он почувствовал, как его руки обняли ее, скользнули под тунику, к обнаженной полоске кожи между оби и краем штанов. Она вздрогнула и прижалась ближе.       — Брук! Милый Брук, если это последний раз, когда мы будем вместе, пожалуйста, отведи меня в постель. Займись со мной любовью.       Как бы он ни был возбужден ее поцелуем, прикосновением ее тела, теплой кожей рук, мысль о том, чтобы лечь в постель с мастером никогда не приходила ему в голову. Да и сейчас не привлекала его. Не то чтобы она была непривлекательна, или он не любил ее — но она была его мастером. Хотя Брук знал, что она влюбилась в него, и ему было больно видеть ее страдания, это не было его желанием, и он отказывался от этой идеи, как бы сильно Лэта ему не нравилась.       — Пожалуйста, Брук, — прошептала она, прижимаясь теснее. — Только на этот раз забудь о том, кто я. Сделай это для меня напоследок. Люби меня. — Ее голос был тихим и умоляющим, и это разрывало ему сердце.       «Я слишком многим ей обязан», — подумал он. Она так много дала ему за те годы, что они были вместе. Он мог бы сделать для нее хотя бы это.       

***

             — Эй, милый, что-то случилось? — спросил Квай-Гон, нежно поглаживая Оби-Вана по спине. — Ты весь в синяках. Чем ты занимался? Или это на спарринге? — Квай-Гон поцеловал нежную черно-синюю область над лопаткой, приласкав ее языком.       — Можно и так сказать. — Они вместе лежали в постели, сонные в вечереющих сумерках. Оби-Ван на животе, а Квай-Гон, опираясь на одну руку, проводил второй по коже своего возлюбленного. Долгое время они отказывали себе в этом виде любопытства, но теперь были очарованы телами друг друга, исследуя и экспериментируя, стараясь урвать любое прикосновение, если время и место позволяли это. Больничный Оби-Вана позволил им насладиться роскошью и того, и другого, а также относительным уединением. Квай-Гон был нежен и в основном любвеобилен, особенно после стычки на обратном пути с Граффиаса.       — А если серьезно, что произошло? — Спросил Квай-Гон.       — Невольный спарринг. У меня была короткая встреча с Бруком сегодня днем. В ответ на мои искренние извинения он набросился на меня с кулаками.       — Падаван…       — Прежде чем ты начнешь читать мне нотации, Мастер, я хочу, чтобы ты знал, что я был готов принять от него побои. Серьезно, я бы предпочел пережить это, а не нарушить мой испытательный срок. Я сказал ему, что не буду драться.       — Как и следовало сделать, Оби-Ван. Что же ему было нужно?       — Пожаловаться на свое наказание. — Поджал губы тот. — Судя по всему, шесть штрафных баллов в его послужном списке — это моя вина.       Квай-Гон покачал головой, гадая, что мастер Астл нашла в своем падаване. — Мне очень жаль его мастера. Мне-то повезло. — Он наклонился и поцеловал своего падавана в затылок, а затем начал спускаться вниз по его спине.       — Ага, — согласился Оби-Ван, чувственно потягиваясь под губами, языком и маленькими укусами мастера. — Но он сказал одну странную вещь.       — Какую? — Рассеянно пробормотал Квай-Гон, добравшись до поясницы Оби-Вана, теперь озабоченный тем, стоит ли спускаться ниже и как именно.       — Он сказал, что потерял своего мастера. Может быть, Совет по какой-то причине решил разлучить их пару?       Квай-Гон сел, внезапно похолодев.       — Надеюсь, что нет, падаван.       — Эй, — запротестовал тот. — Не останавливайся. Почему ты так беспокоишься о том, что они разделят Брука с мастером?       — Ты же знаешь, что она влюблена в него?       — Да. Мы же обсуждали это той ночью, после моего наказания. Почему это тебя беспокоит?       — Потому что, падаван, он не отвечает на ее чувства. Совет уже предложил ей найти ему другого мастера. А это значит, что ее чувства начали мешать обучению. Если их разлучили таким образом, это не сулит ничего хорошего.       — И ты боишься, что они решат тоже самое о нас. — Оби-Ван снисходительно улыбнулся. — Ты иногда такой непоседливый, Квай-Гон. Она гораздо менее опытна, чем ты, и даже еще не в ранге мастера. Он ее первый ученик, а я твой третий. Она не намного старше меня…       -…В то время как я достаточно стар, чтобы быть твоим отцом. Хорошо, милый. Ты уже высказал свою точку зрения. Болит, да? — Он укусил Оби-Вана за плечо.       — Прекрати болтать и вернись к тому, что делал.       — Тиран. — Квай-Гон провел языком по пояснице Оби-Вана, остановившись прямо над расселиной, и был вознагражден дрожью и стоном.       — Да, непоседа. Именно там. — Заерзал Оби-Ван, приподнимая таз.       — Мастер, — настоял Квай-Гон, протягивая руку под Оби-Вана и обхватывая его мошонку. Мягко потянув, он погладил большим пальцем шероховатую кожу. Лицо Оби-Вана обмякло, Квай-Гон услышал, как тот выдохнул дрожащее «О…», и самодовольно улыбнулся.       — О, Мастер… непоседа, — выдохнул Оби-Ван, снова поднимая бедра и почти мурлыча.       Квай-Гон игриво шлепнул его рукой по заднице. Хлопок был похож на взрыв стекла и оставил красивый красный отпечаток. Оби-Ван подпрыгнул, но не слишком высоко, так как Квай-Гон все еще держал его за яйца.       — О, еще раз, Мастер, — пробормотал он тем нелепо страстным голосом, который никогда и не снился Квай-Гону. — Пожалуйста.       Квай-Гон подчинился, но немного жестче:       — Когда ты был маленьким, я шлепал тебя слишком мало, да?       — Очевидно, да, — согласился Оби-Ван, вздыхая.       — Это объясняет кое-что в твоем поведении. Еще?       — Пожалуйста… ах!       Квай-Гон шлепал его снова, и снова, и снова, каждый раз с громким, жалящим хлопком. Каждый раз все сильнее, пока падаван не начал извиваться и со стонами тереться о простыни. Это казалось довольно глупым, но полностью отрешенное лицо Оби-Вана делало «наказание» стоящим. Он оседлал ноги своей жертвы, поглаживая упругие полушария задницы, успокаивая жар поцелуями и облизыванием. Он осторожно раздвинул их, наклонился и лизнул кольцо мышц потрясающе тугого входа, вдыхая мускусный запах секса и соленого пота их любовных ласк. Уже наполовину твердый член просто подпрыгнул от этого флера. Он лизал и щекотал нежную кожу между мошонкой и колечком ануса, пока Оби-Ван не выгнулся дугой. Квай-Гон усмехнулся и проник внутрь языком, заставляя падавана вздрогнуть и закричать.       — Пожалуйста… — взмолился он сдавленным голосом, в котором не осталось ничего знойного, и безотчетным взмахом руки швырнул Квай-Гону тюбик смазки с прикроватной тумбочки. Квай-Гон поймал, улыбаясь его нетерпению. Смазав пальцы, он скользнул одним из них внутрь, плавно двигаясь туда-сюда, задевая простату Оби-Вана, пока вдохи Оби-Вана не слились в один протяжный стон. Падаван выгнулся назад за поцелуем, но вместо этого ощутил второй палец, заставивший его вздрогнуть и задрожать.       — Сейчас, пожалуйста! — хрипло прошептал Оби-Ван, едва выговаривая слова. Но Квай-Гон не торопился, поглаживая, прощупывая и открывая его своими скользкими пальцами, в то время как наносил еще больше смазки на свою твердокаменную эрекцию. Ловким движением он перевернул Оби-Вана на спину и раздвинул его ноги коленями. Квай-Гон грубо подтянул свои бедра к нему и прижался к ослабевшему кольцу мышц. Оби-Ван вскрикнул и тщетно вцепился в простыни, ощутив резкий толчок все время наблюдающего за ним Квай-Гона. Обхватив ногами талию Квай-Гона, задыхаясь и прикрыв глаза, Оби-Ван конвульсивно дернулся и запрокинув голову.       — Трахни меня, Квай-Гон. Ну же, трахни! Скорее! — он выгнулся к своему мастеру, широко раскинув руки, полностью открытый и уязвимый.       Оби-Ван редко произносил это слово в присутствии Квай-Гона, и никогда в пылу страсти или гнева. Звучание потрясло его, а также разожгло тлеющий уголь, который послал обжигающий жар в его гениталии, отдаваясь тремором в руках. Это было грубо, грязно и восхитительно чувственно, не передавая ничего, кроме всепоглощающего желания. Оби-Ван хотел его, полностью. Держа бедра падавана в жесткой хватке, Квай-Гон с силой вошел в него, отпрянул и снова вошел.       — Скажи это еще раз, — хрипло приказал он.       — Трахни меня! Сила, не останавливайся! Трахни меня, Квай-Гон! Заставь меня кончить! Трахни! — Отчаянно умолял Оби-Ван, протягивая руку к своему изнывающему члену, задавая ритм мастеру.       — Какой словарный запас, падаван, — прорычал Квай-Гон, подчиняясь и быстро переходя на бешеный темп. Звуки, исходящие от Оби-Вана, становились все более возбужденными и отчаянными, пока он почти не закричал. — Кончи для меня, сладкий, -прохрипел Квай-Гон. — Можно.       Слова исчезли, все связные мысли погасли, огрубев от потребности в освобождении. Оби-Ван достиг кульминации, крича, как человек, которого пытают, выгибаясь на плечах, струей кончая на руку и живот. Мгновение спустя Квай-Гон наполнил его своим собственным тяжелым оргазмом, толкаясь вслепую, пока Оби-Ван смыкался вокруг.       Освобожденный, потрясенный больше, чем он мог бы себе признаться, Квай-Гон глубоко вдохнул и пробежал руками по скользкому от пота телу Оби-Вана, чтобы сконцентрироваться. Он ладонями втирал сперму в кожу Оби-Вана: вверх по бедрам, большими пальцами поглаживая живот пока остальными нежно перебирал поясницу и твердую, узкую талию. Потом переключился на скульптурную грудь, переходящую в гибкие плечи, вниз по его мускулистым рукам к тяжелым, ловким кистям, повернутым ладонями вверх в капитуляции. Они оба чувствовали, как, гонимая Квай-Гоном, энергия течет по телу Оби-Вана. Падаван издавал тихие довольные звуки.       — Такой красивый, такой тесный, — пробормотал Квай-Гон. — И такой шумный.       Оби-Ван слабо улыбнулся и вздохнул, когда Квай-Гон вышел с еще одним тихим стоном и лег рядом, притягивая ближе.       — В кого у тебя такой грязный рот, падаван? — Прошептал Квай-Гон ему на ухо.       — Хммм, можно подумать, ты никогда раньше не ругался, — сонно ответил Оби-Ван.       — Но не так же. Да и ты. Как бы ни шумел, не очень-то склонен говорить непристойности. — Он лизнул изгиб уха.       Оби-Ван открыл один глаз:       — Но тебе ведь понравилось?       — Странно, но да. Полагаю, это фетиш, как у тебя к порке.       — Или как у тебя к бритвам, — ухмыльнулся Оби-Ван. — Ну, тогда появилась еще одна вещь, за которую стоит поблагодарить Брука.       — За порку? — Квай-Гон выглядел удивленным. Это был довольно невероятный сценарий.       — Нет, — рассмеялся Оби-Ван. — Пополнение в лексике. Так он назвал то, что между нами. Что мы трахаемся. Должно быть, это застряло у меня в голове.       — Ты же знаешь, что это нечто большее, не так ли? — с внезапной яростью заявил Квай-Гон, крепко обнимая его. — Ты же знаешь, что я люблю тебя?       Оби-Ван был удивлен реакцией своего учителя и наклонился, чтобы поцеловать:       — Да, я знаю, непоседа. И я достаточно доверяю тебе, чтобы не сомневаться, что ты знаешь о моих чувствах. Квай-Гон, что случилось? Ты вдруг стал ужасно чувствительным. — Он приподнялся на груди мастера и заглянул в его кобальтовые глаза. Обычно ясные и пронзительные, или затуманенные страстью, они стали темными, неопределенного цвета взбаламученной воды. — Что тебя беспокоит, сердце мое? — спросил он, взяв лицо Квай-Гона в свои руки и нежно целуя. — Скажи.       — Я полагаю, — ответил Квай-Гон после долгой паузы самоанализа, — что я боюсь потерять тебя.       — Ты действительно боишься, что Совет разлучит нас? Из-за Брука и его мастера. — Что ты мне не договариваешь? — Он с беспокойством вспомнил, не та ли это тьма, которую он почувствовал сегодня днем.       — Не говори ерунды, любовь моя, — успокоил его Квай-Гон. — Дело не в тебе. Это просто мои собственные страхи. — Он сделал паузу, выглядя таким уязвимым, что сердце Оби-Вана сжалось. — Я так долго тебя искал…       — Я был здесь все это время, — тихо сказал Оби-Ван, целуя его снова. — Я всегда буду здесь, Квай-Гон. Где бы я ни был, я всегда буду здесь.       

***

             Когда Брук снова проснулся, ее уже не было. Он вдруг понял, что совершил ужасную ошибку. С самого начала между ними все было не так. И не просто неловко, как это всегда бывает между влюбленными в первый раз. И не от голода, как это бывает с любовниками после долгого перерыва. Не смешно, не нелепо, не бесконтрольно страстно, не неуверенно и даже не странно. Просто не так.       У него и раньше были случайные партнеры, и ему было трудно понять, зачем кому-то это вообще надо. Он нуждался в более глубокой связи с человеком, которого брал в постель, чем большинство его товарищей падаванов, чтобы это стоило его времени. В противном случае гимнастика была лучшей альтернативой. Даже пробежав пять километров, он не почувствовал бы себя таким опустошенным внутри, как он ощущал себя после сделанного. После того, как он переспал с — блять-нахуй — Лэтой, его мастером.       Он ведь не смог ничего сделать, не заставил ее кончить, не удовлетворил. Просто она понимала, что у нее нет его сердца, как и его тела. Это делало акт просто актом, не более того. Он был осторожен, внимателен во время и нежен с ней после, обнимал ее, пытался дать чувство желанности и окружить ее заботой, но они оба знали, что это тоже было наигранно. Он любил ее, но не так, как она того хотела. Несмотря на то, как сильно он любил ее, этого было недостаточно.       И вот теперь Лэта ушла, посреди ночи. Он потянулся к ней через связь, но нашел плотно закрытые щиты, хотя все еще чувствовал ее где-то рядом. В саду. «Должно быть, она медитирует, — подумал он. — Но почему она прячется от меня, от всех остальных?»       Что-то было не так. Он начал бояться за нее, сам не зная почему. Тревога заставила его подскочить, одеться и выйти из комнаты, направляясь в сад. Он был уже на полпути, когда понял, что опоздал.