Х
Дин не знает, что хуже. Хотеть забыть все, что случилось с Кастиэлем, когда у него не было памяти, или хотеть вновь забыть все остальное, чтобы вернуться к тому, что было. Сэм был прав; каждый хочет что-то забыть. И у Дина в жизни есть много чего, что он хотел бы навсегда стереть из памяти. Может и не все трагедии, но большинство из них. Однако, он достаточно взрослый и прошел через многое, чтобы понимать, что без всех травм он себя не будет знать. Это часть того, кем он является. Без этого он просто какой-то парень с паранойей, без понятия откуда взявшейся. Дин не знает, прилично ли это — хотеть стереть из памяти любовника. Дело в том, что Кас до этого никогда не был любовником. Знать, как Кастиэль выглядит во время секса, знать, какой у него голос, когда он стонет, знать длину его члена, знать, какое удовольствие он может доставить Дину… Это все должно исчезнуть, просто испариться. Дин, блять, не может этого вынести. Он ненавидит эти воспоминания, ненавидит, что нихрена не может забыть, ненавидит, что это вообще произошло. У него в голове не укладывается, что они на самом деле— А самое худшее? Дин зацикливается. Не сказать, что это одержимость, но его разум постоянно возвращается к этой мысли. Как бы он ни старался, почти каждую минуту бодрствования он проводит, вспоминая, какими были последние две недели, какими были чувства, как уверен он был, что они с Кастиэлем—влюблены. Господи. И что ужасает больше всего — так это то, что секс — это даже не вишенка на торте с надписью «зацикливание». Он помнит, как Кастиэль улыбался в том боулинге, как счастлив он был, как он смеялся, как никогда раньше. Он помнит, как стоял на кухне, прижимаясь к Кастиэлю, и как ему это нравилось. Блять. Дин давит ладонями на глаза, пока в его зрении не появляются разноцветные пятна. Два дня назад все было проще, но каким-то невероятным образом стало гораздо сложнее. Он думает о том, с чего это все началось, о деле, к которому ему не терпелось приступить после провала с Ли. После того, как ему пришлось убить того, с кем у него что-то было, Дину просто хотелось найти дело, чтобы пришить кого-то, кто точно этого заслуживал. А вместо этого он отправился по ложному следу и захотел прыгнуть выше головы. Сэм это понял, конечно, и он предупреждал Дина, чтобы тот не преследовал ее в одиночку. Но когда он свалил, Сэм позвонил ему и попросил встретиться там, где была ведьма. Вот только это был совсем не Сэм, и Дин попался в ловушку, а следом за ним и Кастиэль. Когда Дин доберется до той ведьмы, он на полном серьезе будет наслаждаться ее убийством. Дин, вздыхая, садится на кровать и кладет локти на колени, хватаясь за голову. — Что за хрень я творю? — спрашивает он у своих колен. Все так чертовски запутанно. Как, блять, ему продолжать жить, как обычно? Как будто он не знает, как это хорошо — быть со своим лучшим другом? Если его лучший друг все еще является таковым. Они с Кастиэлем сейчас не в лучших отношениях. Дин признает — лишь себе, — по большей части это его рук дело. Эта ссора ощущается по-другому. У них и до этого были стычки, они много в чем не сходились, когда миру грозил конец, но это… Кастиэль никогда не уходил, не так, не имея намерений действительно двигаться дальше. Очередное, что Дин хотел бы забыть. То, как он стоит в одной комнате с Кастиэлем, ничего не говоря, когда Кастиэль фактически уходит от него. Не просто уходит, а ясно дает понять, что он отделяется от Дина. И Дин ничего не делает, чтобы его остановить. Это еще одно воспоминание, которое Дин хочет забыть. Он был так зол, ему было так больно, и он не мог ничего сказать. Он думает, что он хотел, думает, что, в конце концов, попытался бы, но Кастиэль не ждал этого и не торопился давать ему шанс. Его явно достало давать шансы, достало ждать, и сейчас, когда Дин об этом думает… он его не винит. Все логично. Дин все равно все рушит; настало время и Кастиэлю, наконец, стать частью этих руин, спустя столько времени удачных попыток избежать этого. Перед всем этим; перед тем, как потерять память, и тем свиданием в боулинге, и тем, как они сокрушались в руках друг друга, — Дин до боли хотел с ним поговорить. Не чтобы—чтобы все исправить, потому что он даже не знает, возможно ли это при всем желании, а просто чтобы поговорить. Чтобы Кастиэль, наконец, вновь взглянул на него. Чтобы Кастиэль снова нормально чувствовал себя в его присутствии. К чертям все остальное — и ссоры, и дистанцию, и горящую в груди Дина ненависть к абсолютно всему, — он просто хотел — хоть на одну гребаную секунду, — чтобы все стало, как раньше. Но Кастиэль был совсем не готов принять это, ебаный мудак. Он отказывался помиловать Дина, даже на мгновенье. Он даже не касался его, когда лечил, еб твою мать! И, черт побери, Дин скучает по нему. Теперь все еще хреновее, непонятно как. Дин не уверен, смогут ли они хоть когда-нибудь взглянуть друг на друга вновь. Поговорить? О, да с этой мечтой он может распрощаться. Вот теперь он по-настоящему облажался. Все станет лишь хуже, если он просто продолжит игнорировать проблему. Чем дольше они не приходят к какому-то соглашению, делая вид, что ничего не произошло, тем дольше они будут друг друга избегать. И, честно, Дин сыт по горло. Единственное, что как-то облегчит ситуацию, — это если он, наконец, поднимет жопу с кровати и встретится с Кастиэлем. Дин стонет и сжимает голову ладонями. — Это будет катастрофа. Вся его жизнь — катастрофа, он уже должен был привыкнуть. Тем не менее, он все равно этого боится. Два дня назад Кастиэль решил остаться в своей комнате на неопределенное время, что еще на шаг приближает его к полному уходу из бункера. По крайней мере, он хотя бы еще не исчез с лица Земли. Если Дин не будет осторожен, то это будет его следующим шагом. Дин долго стоит перед дверью Кастиэля. В его голове нет ни одной мысли, и он просто… стоит на месте. Он слышит тихий смех Эйлин и Сэма вдали, из комнаты брата, и на одну злобную секунду он завидует. По большей части, он за них счастлив, за Сэма, который заслуживает кого-то, такого же хорошего, как и он сам. Дин делает глубокий вдох, поднимает руку, чтобы постучать, а затем вдруг превращается в ссыкло, которым он никогда не был, отступая назад. Он ходит по коридору туда-сюда, разминая кулак в одной ладони, а затем меняя руки. Он останавливается перед дверью Кастиэля, пытается снова, и, в итоге, повторяет весь процесс. Он не знает, почему он так нервничает, черт возьми. Вот только, он точно знает почему. Ему придется посмотреть своему, вроде как, лучшему другу, — который, кстати, гребаный ангел, — в глаза, зная, каково это — быть свободным и открытым с ним. Им придется с этим столкнуться, разобраться хоть с какими-то проблемами, как говорит Сэм. Конечно, блять, он нервничает. В конце концов, Дин прекращает ходить туда-сюда и встает перед дверью Кастиэля, пытаясь заставить свой кулак, наконец, постучать, черт его дери. Он даже осуждающе смотрит на собственную слабую руку, всеми силам пытаясь заставить ее послушаться, а она отказывается. Доходит до того, что он злится на собственную конечность, будто бы это отдельное существо из плоти и нервов, посланное из ада, словно заноза в заднице. — Блядское блядство, — взрывается Дин и хлопает ладонью по двери Кастиэля. Сразу же после этого он отдергивает руку так, будто от огня, и смотрит на дверь широко раскрытыми глазами. Его бесполезный мозг заклинивает на чертчертчерт, когда он слышит звук приближающихся шагов. А затем, Кастиэль просто берет и открывает дверь со своим вечным непонятливым прищуром, как его выражение лица сразу улетучивается. Они впервые видят друг друга с того момента, как лежали на разных кроватях и ждали, пока к ним вернется память, и Дин чувствует себя идиотом, потому что думал, что он сразу не вспомнит все те мгновения, что были между ними. Это практически первое, о чем он думает. Второе — это черт, он, что, всегда был таким красавчиком? Ну, он понимает, что это глупый вопрос. Кастиэль всегда был красив, убийственно красив — и это слово он использует, лишь потому что он — гребаная катастрофа. Никто не ненавидит Дина так, как он ненавидит себя. Кастиэль долго на него смотрит, абсолютно безэмоционально, а затем оглядывается и начинает закрывать дверь. — О, черт, нет, — выпаливает Дин, ловя рукой дверь и всем весом опираясь на нее. Кастиэль и с места не сдвигается, держа дверь в полу-закрытом состоянии, и Дин сердится. — Впусти меня, Кас. — Я, пожалуй, обойдусь, спасибо, — чопорно отвечает Кастиэль, надавливая на дверь. Дин сжимает колени и изворачивается, чтобы протиснуться в небольшой проем, от которого Кастиэль изо всех сил старается избавиться. — Слушай, это чертовски сложно. Подвинься! — рычит он, толкая дверь и напрягаясь из-за силы Кастиэля. — Дин? Дин резко оборачивается и замечает голову Сэма, торчащую из его комнаты, и лицо Эйлин, выглядывающее оттуда же с любопытством. Дин натягивает фальшивую улыбку, не сгибая локти и удерживая позицию, когда Кастиэль делает еще один сильный толчок. — Да, что такое, Сэм? Брови Сэма лезут на лоб. — Все в порядке? — Фан-блять-тастически, — процеживает Дин, упираясь пятками и фыркая. — Если бы этот мудак просто—» — Уходи, Дин, — грубо приказывает Кастиэль и чуть ли не рычит. — И не мечтай, — спорит Дин. — С ними все в порядке? — спрашивает Эйлин. Сэм вздыхает. — С ними когда-нибудь все в порядке бывает? — У нас все нормально, — отзывается Дин, пытаясь махнуть рукой, чтобы ребята занялись уже своими делами, и стараясь не рухнуть. — Серьезно, у нас все отлично! — Это не так, — тоскливо говорит Кастиэль. — Серьезно, все отлично, — настаивает Дин. — Просто— просто идите дальше обжимайтесь! Дин делает еще один резкий толчок, вклинивая ногу в проем и надавливая, и дверь резко открывается, без какого-либо предупреждения. Он вваливается в комнату, чуть ли не впечатываясь лицом в пол, но справляется с равновесием и, спотыкаясь, шагает назад, пока не сталкивается с дверью, которая захлопывается с оглушительным щелчком. Он восстанавливает дыхание и прочищает горло, осознавая, что он фактически заперся в одной комнате с Кастиэлем. Так держать, Винчестер, — насмешливо думает он, — конечно, закройся в замкнутом пространстве с парнем, которого ты реально хочешь раздеть. Гений, блять! Кастиэль стоит посреди комнаты, перекрестив руки и сердито глядя на свою обувь, а Дин просто смотрит на него. Напряжение в комнате настолько сильное, что один выдох способен расколоть его на части, и Дин ломает голову, думая, что такое стоящее он может сказать. Между ними слишком много чего, целая пропасть, черт возьми, слишком много дерьма. Дин хочет его поцеловать, и он это ненавидит. — Что ты хочешь? — грубо спрашивает Кастиэль. — Почему ты все еще здесь? — выпаливает Дин, и это абсолютно не то, что он хотел сказать. Черт, какой же тупой у него язык; он хочет себе вмазать. Кастиэль медленно поднимает взгляд с холодным и жестким выражением лица, сузив глаза настолько, что едва видно радужку. — Ты приперся, чтобы сказать мне свалить? — шипит он, опуская руки и сжимая их в кулаки. — А ты не думаешь, что мне хочется этого больше всего?! Убраться от тебя настолько далеко, насколько возможно — это все, чего я хочу, но это не так просто, понимаешь? Мне пришлось остаться, осел! — Погоди, — Дин пытается обработать эту информацию, но не видит логики. — Почему? — У меня нет выбора, — Кастиэль поднимает руку и щелкает пальцами, сурово глядя на Дина. — Я нужен Сэму. Если ты вдруг забыл, Бог — наша цель. — Ах, вот как, ты нужен Сэму, — рычит Дин, перекрещивая руки и сильно прижимаясь к двери. — Ну, так знаешь что, до Бога нам еще далеко, так что переключи свое внимание на полсекунды. Ты вообще на это способен? Черт, нет, ты же, блять, просто-таки живой пример ангела, с головой ныряющего в неприятности, просто чтобы избежать своих гребаных проблем! — Это не просто неприятности, Дин, — выпаливает Кастиэль, — это Бог! И ты не в том положении, чтобы говорить о том, что кто-то бежит от проблем. — Но я же здесь, с тобой, разве нет? — ехидно бросает Дин, презрительно кривя губы. Кастиэль поднимает подбородок. — К сожалению. — Почему ты такой—такой сложный?! — кричит Дин, яростно размахивая руками. — Я пытаюсь, понимаешь? По крайней мере, я, блять, пытаюсь! — Возможно, я не очень хорошо разбираюсь в выражениях, Дин, но я отлично знаком с одним: «поздняк метаться», — Кастиэль многозначительно поднимает брови. — Иди в жопу со своим «я великий и могучий», Кас. Я с этим возиться не буду. — Тогда уходи. — Нет! — Я не хочу тебя видеть. Дин выставляет руки вперед и горько усмехается; звук резко откликается у него в горле. — Что ж, это чертовски плохо. Я никуда не пойду, пока— — Пока что? — перебивает его Кастиэль, делая несколько шагов вперед, чтобы ткнуть в него пальцем. — Чего ты хочешь?! Чем бы это ни было, уверяю тебя, это сейчас не в приоритете! — Я хочу, чтобы ты перестал быть таким злым! — орет Дин, резко отрываясь от двери, чтобы дрожащей рукой указать на Кастиэля. — Ты всегда был мудаком, но ты никогда—ты вообще никогда не был таким грубым! Не со мной! — А какая разница? — Кастиэль наклоняет голову, его губы дрожат. — Почему тебе важно то, как тот, кто мертв для тебя, обращается с тобой, Дин? — Ох, опять это? — стонет Дин и сжимает пальцами переносицу. — Да, опять это! — громко заявляет Кастиэль, глубоко вдыхая, и его руки заметно дрожат, когда он размахивает ими. — Ты изгнал меня, ты отказывался со мной поговорить, ты даже смотрел на меня с трудом! Это ты был грубым, ты был злым. Дин тяжко вздыхает. — Я — злой человек, Кас. — И я устал от этого! Я был здесь для тебя, с тобой, уже больше десяти лет! Неизменно, беспрестанно, я всегда был здесь с лучшими намерениями. И, может быть, я облажался, но так же и ты! Так же и Сэм! Каждый из нас налажал, и я знаю, что я совершаю много ошибок, но осуждать меня за вещи, которые не были мне подвластны — несправедливо. Смерть Мэри — не моя вина, неважно, что ты думаешь. И это не я загнал нашего сына в могилу с серьезными намерениями убить его из-за какого-то недоделанного плана мести! Ты не дал ему шанса! И все потому, что Мэри умерла у него на руках! Кастиэля трясет из-за внезапной вспышки эмоций, его глаза широко распахнуты, и по виду он близок к тому, чтобы убить кого-нибудь. Дину кажется, что он проглотил гранату. — Ты до сих пор винишь меня в этом, — шепчет Дин. — Да, я до сих пор виню тебя в этом, — говорит Кастиэль, сжимая челюсти. — А ты до сих пор винишь меня в смерти Ровены, хотя даже не знаешь, через что я прошел. Мне пришлось оставить труп моего сына в аду, Дин. Я не мог похоронить его, мне—мне пришлось смотреть, как какая-то мерзость пользуется его телом, потому что ты решил, что так было необходимо. И это мне пришлось с этим разбираться, когда все вернулось бумерангом. Ты толкнул меня в ад, и ты позволил бы мне там сгнить, и тебе плевать на меня, Дин. Ты—тебе плевать, и меня достали постоянные попытки убедить себя, что это не так. — Да как ты смеешь? — Дин чувствует, как граната внутри него взрывается, словно в замедленной съемке, прокатываясь яростью через все его тело. — Думаешь, мне было легко? Разбираться с Джеком? Выбор, который мне пришлось сделать, когда это было последним, чего я хотел? А потом все равно облажаться?! Видеть, как он умирает, терять еще одного члена семьи, а потом работать с ебаным демоном, который решил прокатиться в его теле? Он был и моим ребенком тоже! — Ребенок, которого ты хотел убить! — выпаливает Кастиэль, подходя еще на шаг. — Наше дитя, Дин! Ты не имеешь права утверждать, что любил его, если когда-то хотел уничтожить его, неважно, от горя или нет! Если бы это был Сэм— — Не впутывай нахрен Сэма! — А почему нет, Дин? Это правда. Ты бы никогда и не подумал ранить Сэма, если— — Сэм не убивал мою мать, черт возьми! — орет Дин, двигаясь вперед, сдерживая чешущиеся кулаки. — А если бы и убил, ты бы мир перевернул, чтобы найти способ простить его, — низко шипит Кас; слова, словно гром, разрывают внезапную тишину. — Джеку же таких привилегий не досталось. И честно? Мне бы тоже не досталось. Дин чувствует комок в горле, пощипывание в глазах, но он отказывается плакать. Он сильно моргает и сглатывает, поднимая дрожащую руку. — Это не так, и ты это знаешь, — хрипит он. — Дело не только в том, что мне было—было больно. У Джека крышу сорвало; мы все растерялись! Я не знал, какой еще у нас был выбор. — Выбор есть всегда, Дин, — мягко говорит Кастиэль, глядя на него намокшими глазами. — Ты меня этому научил. — Ты делаешь это все не потому, что думаешь, что я тебя ненавижу, — бормочет Дин с глухим смехом. — Ты так ведешь себя, потому что не можешь меня простить. Ты на самом деле—ты, наконец, блять, меня ненавидишь. — Ничего в этом мире не способно заставить меня ненавидеть тебя, — Кастиэль вдыхает с дрожью в голосе. — То, что ты сделал, подталкивало меня к этому, признаюсь, но я никогда не ненавидел тебя и никогда не возненавижу. Иногда мне хочется, но я просто—я не могу. Такому меня не учили. — Но ты не можешь меня простить. — Я уже простил. Дин закрывает глаза и отводит взгляд в сторону, борясь со рвущимися наружу слезами. — Кас, — хрипло говорит он, быстро моргая и вглядываясь в него, — это не прощение, друг. Ты винишь меня за— — Да, виню, потому что имею полное право, — резко и тяжко выпаливает Кастиэль. — Но в отличие от тебя, у меня нет сил цепляться за эту озлобленность. Ты делаешь меня… слабым. Всегда делал. Злюсь ли я? Да. Ты сделал то, что причинило мне боль. Ты приставил пистолет к его виску, ты впустил демона в его тело, ты съел его последние хлопья, ты— — Ты издеваешься? — Дин вздрагивает так, будто его током ударило. — Ты серьезно злишься из-за этого? Кастиэль не отрывает от него взгляд. — Я понимаю, что это было ошибкой. — Да, было, — выпаливает Дин, пораженный вспышкой гнева, словно молнией, а его рот продолжает двигаться без разрешения. — Это не единственное, что я сделал по ошибке, когда был без памяти. — Я откуда-то знал, что ты и это попытаешься использовать против меня, будто это моя вина, — Кастиэль напрягает губы и качает головой. — Я этого не позволю. Я не виноват в той близости, что произошла между нами, когда у нас не было памяти. — Я не говорю, что ты виноват в этом, Кас, господи, блять! — Дин вскидывает руки. — Я говорю, что это было ошибкой. Этого не должно было произойти. — Я полагал, что это и так всем известно, — отрезает Кастиэль, бросая на Дина холодный взгляд. Дин резко вдыхает. — Иди нахрен, Кас. Ты такой—я поверить не могу, что ты так по-скотски ведешь себя в отношении этого. Именно этого. Серьезно? — Даже не пытайся сделать вид, что ты бы не стал грубить насчет этого, — говорит Кастиэль, вызывающе выгибая бровь. — Если бы я хотел, у меня не нашлось бы доводов! Твой член побывал у меня во рту, Кас! Я сказал Сэму, что влюблен в тебя, — признается Дин с истеричным смешком, хватаясь дрожащими пальцами за кофту, в попытке засунуть руки в карманы. Кастиэль замирает, опуская взгляд на руки Дина, которые он провально пытается спрятать. Он не знает зачем, это же просто руки, но он ненавидит то, как они трясутся прямо сейчас. Однако, с конечностями ему слишком трудно совладать, так что он просто перекрещивает их на груди. Кастиэль медленно возводит взгляд к его глазам, с бурей любопытства и настороженности в голубых радужках. — Ты—это не так, да? — наконец, бормочет Кастиэль с неуверенным выражением лица. — Дин, ты не влюблен в меня. Это не так. Да? Дин приоткрывает рот. Его еще никто о таком не спрашивал. Влюблен ли он в кого-то, влюблен ли он в Кастиэля. Черт, да он даже сам себе такой вопрос не задавал. До того, как очнулся без памяти и почувствовал что-то устрашающе похожее на это. И тогда у него не было ответов, так что он просто предположил. Он пошел на поводу того, что казалось естественным, не имея больше никаких вариантов, и он просто решил, что это была любовь. О. О, нет. — Нельзя просто—просто спрашивать у кого-то такое, — выдавливает Дин, глядя на Кастиэля круглыми глазами. Нависает тишина, и кадык Кастиэля дергается. — Дин, — говорит он очень аккуратно, размеренно делая очередной шаг вперед, — ответь мне. — Я—я не— — Дин, ответь на мой вопрос. И этого Дин делать не будет, спасибо большое, но нет. С взбунтовавшимся сердцем в груди, он разворачивается одним движением и дергает дверь на себя, чтобы выбежать в коридор. Он захлопывает за собой дверь, пытаясь набрать в легкие воздуха, и готовится на всех парах унестись к себе в комнату, где можно спокойно пережить паническую атаку. Слева кто-то шаркает, и Дин резко разворачивает голову. Сэм и Эйлин стоят в нескольких шагах от него с виноватыми лицами, и Дин понимает, что они подслушивали. Ну, Сэм определенно все слышал и, наверное, пересказывал Эйлин основные моменты одними губами или жестами. Что значит, что они, черт подери, знают все. Дин сжимает челюсти и разворачивается, маршируя в свою комнату и хлопая дверью так сильно, что штукатурка над дверью осыпается. Он корчится из-за этого и набрасывается на комод рядом с дверью, пиная его ботинком и тяжело дыша после того, как неудержимый гнев проходит. Глядя на беспорядок на полу, образовавшийся из-за того, что с комода все попадало, а стена дала трещину, он медленно выдыхает и подходит к кровати. Он так, так устал. Завтра он разберет это все дерьмо и отштукатурит стену, и, может быть — всего лишь может быть, — он поймет, как сказать Кастиэлю нет. Он не знает, почему это так сложно. Раньше у него всегда хорошо получалось врать.Х
Дин просыпается от тихого стука в дверь. У него пульсирует голова, и он стонет, опираясь на локти и щурясь на дверь, когда та открывается. Эйлин просовывает голову. — Доброе утро, Дин. — Доброе, — хрипит Дин, причмокивая губами и морщась от привкуса. — Завтрак на кухне, — говорит Эйлин, улыбаясь уголками губ. Дин заставляет себя повернуться и полностью посмотреть на нее, чтобы она увидела, что он говорит. — Да, я не особо голоден, Эйлин, но спасибо. Улыбка Эйлин становится пронзительной. — Это не просьба. Увидимся через десять минут, — подмигивает она, намекая, что она сама его вытащит отсюда, если вдруг он решит ослушаться. Когда она закрывает дверь, Дин стонет и роняет голову на подушку. Буквально на минуту он дает себе шанс проораться, зная, что из-за подушки никто его не услышит. Ему становится лучше, даже несмотря на то, что крик дерет горло, зато он чувствует облегчение где-то в районе плеч, поднимаясь с кровати. Вздохнув, Дин готовится встретиться с утром лицом к лицу. Он принимает душ, заходя далеко за временные рамки, которые установила Эйлин, но он сомневается, что это считается. Все равно после душа он чувствует себя получше, менее сонным, более подготовленным к той куче дерьма, которая, несомненно, на него обрушится. Он ожидает увидеть на кухне и Кастиэля, пусть и боится такого расклада, но его там нет. Дин лишь немного расслабляется, хватая тарелку и выкладывая на нее бекон, избегая взгляда Сэма. Однако, как только он оказывается за столом, ему уже не ускользнуть от надоедливого, напористого младшего брата. Сэм наклоняет корпус вперед и говорит: — Ты ему так и не ответил. — Господи, — бормочет Дин, роняя кусочек бекона и вздыхая. — Чувак, хорош, я пытаюсь поесть. Сэм согласно разводит руками, сжимая губы, но как только Дин начинает жевать, он снова открывает рот. — Он спросил тебя, влюблен ли ты в него, а ты так и не ответил ему. — Мать твою, Сэм, — выпаливает Дин, после чего стонет и прижимает руку к волосам, беспомощно пялясь на бекон. — Заткнись нахрен. — Это правда? — продолжает Сэм. Дин поднимает глаза и сердито смотрит на него. — Я же—я не— Знаешь что, не лезь не в свое дело, черт возьми. И зачем тебе вообще это знать? — Потому что Каса нет, — просто отвечает Сэм, пристально наблюдая за реакцией Дина. — Он ушел сегодня утром. Эйлин поймала его и заглянула к нему в комнату. Он собрал почти все свои монатки. — Он вернется, — бормочет Дин, глядя на бекон; аппетит пропал. — Всегда возвращается. — Ну, не знаю, вы довольно сильно поругались. — И это тебя не касается. Сэм закатывает глаза. — Ага, потому что мы оба никогда не суем нос в дела друг друга. Именно это мы и делаем. Я хотел узнать, что происходит, а ты стопудово ничего бы мне не рассказал. — Что ж, — говорит Дин с саркастичной ухмылкой, — теперь ты знаешь. — Так значит, вы двое… ты понимаешь, — Сэм показывает пальцами непристойный жест, из-за которого Эйлин улыбается. — Когда вы были без памяти? Дин возвращается к разглядыванию бекона, ощущая легкую тошноту. — Ты и так уже все слышал, так что хватит спрашивать. Я повторять не буду. — И вы двое все это время ругались? Он ведь поэтому ушел, не так ли? — Очевидно. — Дин, ты должен начать рассказывать мне о таких вещах, — хмурится Сэм. — Я правда за него волновался. — И после того дерьма, что он говорил о тебе вчера, ты на его стороне? — выпаливает Дин, скалясь на Сэма. — Во-первых, я не на чьей стороне. Я Швейцария. Во-вторых, все, что он сказал обо мне, было правдой, — на секунду на лице Сэма проскальзывает боль, и его кадык дергается. — Если—если бы я сделал что-то настолько ужасное, ты бы не… ты понимаешь. — Ты этого не знаешь. Как и он. — Вообще-то, мы знаем. Я уже делал что-то ужасное, помнишь? Мы уже знаем, что бы ты сделал, потому что тебе уже приходилось столкнуться с подобным выбором. — Ладно, допустим, он был прав, — Дин отодвигает тарелку и отклоняется на спинку стула. — Ты хочешь, чтобы я за это извинился? Ни для кого не секрет, что ты важнее кого бы то ни было. Вот, блять, сюрприз. Сэм закатывает глаза. — Ты смешон. А знаешь, кто еще успел сделать что-то ужасающее? Кас. И что ты сделал? Ты предпочел поступить с ним так же, как и со мной. Я важнее всех, конечно, но Кас столь же важен. Джек же был… другим. Он был нашим ребенком, да, но у тебя изначально с ним были терки. Глубоко внутри, ты всегда верил, что он испортится. Вот такой вот ты циничный. А еще, ты — тот самый парень, который верит, что именно он должен брать на себя самое тяжкое бремя. Бог дал тебе пушку и сказал, что у тебя нет выбора, а ты и не знал, что он был. — Черт, и где же ты был прошлой ночью? — Дин с дрожью выдыхает, ощущая облегчение. Чувство вины все еще кипит у него в желудке. — Мне бы пригодилась поддержка против Каса. — Я тебя не поддерживаю, — говорит Сэм, слегка поджав губы. — Я просто рационален. Касу так же больно, как и тебе, Дин. А ты—ну, ты ведешь себя, как сопляк, на самом-то деле. Устраиваешь скандал, потому что он с тобой больше не дружит. Это дурной тон. — Иди нахрен, это не—я этого не делаю, — отрицает Дин, злобно глядя на него и поддевая бекон, чтобы вцепиться в него зубами. — Я просто… — Влюблен, — нежно говорит Эйлин. Дин показывает на нее пальцем. — Знаешь, обычно ты мне нравишься. — Она права, — Сэм качает головой и ошарашенно усмехается. — Не могу поверить, что я это упустил. Ты ведь на самом деле… влюблен в Каса. Теперь—вау, теперь все так понятно. — Я не—, — Дин с щелчком закрывает рот и смотрит вниз, закрывая глаза. — Блять. — Ты ведь знаешь, что должен сделать, да? — спрашивает Сэм, поднимая вилку и размахивая ею в сторону Дина. — Воспользуйся собственным советом. Как ты там говорил? Точно. Кас — красавчик. Ты мог поступить хуже, а он определенно мог поступить лучше, намного лучше. Но… я за вас счастлив. Дин чувствует, как по щекам расползается жар, и его это так сильно бесит. — Это не одно и то же, Сэм. Это не—это не совсем взаимно. — Откуда ты знаешь? — спрашивает Эйлин, поглядывая на него, укрывшись за апельсиновым соком. — Послушай меня, — довольно говорит Сэм, с широко раскрытыми глазами, качая головой из стороны в сторону, — это точно взаимно. — Он, как бы, меня сейчас ненавидит, — бормочет Дин. Сэм кивает. — Так исправь это. Поборись за это. Что угодно. Сделай все, что потребуется, друг. Но поверь мне, и у Каса есть к тебе чувства. Дин сводит брови. — И что? Мне просто пойти за ним? Сделать что-нибудь девчачье-сопливое и надеяться на лучшее? — Ага, — кивает Сэм. Дин скалится. — Я этого делать не буду. — Значит, я так понимаю, ты больше не хочешь снова быть причиной, по которой он улыбается. Ты больше не хочешь снова поцеловать его, больше не хочешь снова заняться с ним сексом, больше не хочешь заставить его смеяться, — Эйлин поднимает брови, слегка склонив голову. — Ты ведь об этом говоришь, да? Дин открывает рот, закрывает его, а затем тяжко вздыхает. — Он случаем не сказал, куда пошел? Сэм и Эйлин улыбаются друг другу.