Х
Дину приходится остановиться и отключить Детку за несколько миль от хижины. Дальше он ехать не может — впереди нет тропы, а лишь сплошные заросли. У них нет выбора, кроме как выбраться из машины и остаток пути проделать пешком, как бы он этого ни боялся. Кастиэль идет молча, свесив руки по бокам, настороженно разглядывая местность. Дин старается не проворонить опасность, но его взгляд то и дело возвращается к Кастиэлю, вопреки его желаниям. Он не понимает, что плохого он успел сказать в машине, помимо всего прочего, но он совершенно точно допустил какую-то ужасную ошибку в своей речи, потому что теперь все, кажется, стало еще хуже. Дин иногда ненавидит свою эмоциональную недоразвитость. Обычно он ей признателен. Эта черта характера не раз спасала его от неловких бесед и болезненных эмоций. Она позволяет ему забить на все и избегать многого дерьма, продолжать двигаться вперед, адаптироваться. В его жизни это необходимо, потому что он не похож на Сэма; он не может просто постоянно все чувствовать и не сломаться под весом эмоций. Ему нужны отрицание и передышки, нужна способность превращать боль в злость, нужна возможность сбегать от собственного упрямого разума. Может, это просто отговорки, может, это слабость, но Дин цепляется за нее. В любом случае, она помогает ему справляться настолько же, насколько и портит его гребаную жизнь. Но в данный момент Дин ее презирает. Он не хочет испоганить отношения с Кастиэлем, неважно, что именно они из себя представляют. Будь то воины с оружием в руках, сражающиеся на одной войне, сплоченные общим врагом, — или двое парней, которые не могут не любить друг друга, которые до одури тянутся друг к другу, которые жаждут друг друга столь же сильно, сколь и мира… ему это все неважно. Он не хочет разрушить это, чем бы оно ни было. Он уже слишком много потерял, и он так… так сильно устал от потерь. На самом деле, когда он реально об этом думает, это бессмысленно. Они оба причинили друг другу так много боли, что, наверное, лучше бы им и не исправлять ничего. Эти их перебежки туда-сюда почти что токсичны — то, как они предают, винят и, черт возьми, ранят друг друга. Они оба успели наговорить разного и натворить делов в прошлом, недавнем и почти позабытом, да таких, что любой нормальный человек уже давно бы убежал без оглядки. Но они не нормальные. В их жизни нет ничего нормального, и их связь уж точно не таковая. Она преодолевает все препятствия, что подсовывает им жизнь. Несмотря ни на что, они всегда находят способ довериться друг другу, сходиться по новой, быть в порядке. Кастиэль — Ангел, черт его дери, а Дин… ну, он невероятно далек от нормального человека, и никогда таким не будет. Все их эмоции, абсолютно все в них самих кажется настолько сильным, что Дин просто оказывается в тупике. Даже когда они счастливы, это счастье почему-то кажется настолько сильным, будто лучше и быть не может. Они бросаются в крайности, обороты всегда на максимуме, и негативные стороны — не исключение. Они не могут ругаться, не задевая самые больные места, не могут спасти друг друга, не пытаясь пожертвовать собой, не могут чему-то порадоваться, не сияя так ярко, что это почти больно. Они не простые, никогда не были такими, никогда не будут. Но Дин и не хочет простоты. Ему с ней не справиться. Она ему не подходит, никогда не подходила — ни с Лизой, ни в галлюцинациях Джинна, — и, наверное, никогда не подойдет. Для него «просто» — это когда миру не грозит апокалипсис, и это даже не крайность; это всего лишь его жизнь. Дину нужны острые ощущения и сложности, которые, кажется, преследуют его на каждом шагу. Кастиэлю всегда удавалось привнести в его жизнь острые ощущения и сложности. Внезапно, то самое «ты нужен мне», прозвучавшее от Дина много лет назад, кажется таким тяжелым, когда он об этом задумывается. На самом деле, он только сейчас начинает понимать, что те слова сами по себе были предпосылкой, даже когда он еще полностью не понимал этого. Какими бы тяжелыми ни были те слова, особенно учитывая, насколько они правдивы даже сейчас, он никогда не пытался поразмыслить над ними. Любить кого-то — это не выбор. Это происходит само по себе, и это похоже на изучение нового языка. Узнав однажды, ты больше не сможешь не понимать значение слов. Дин отдает любви всего себя, почти вопреки своим желаниям, но он не останавливает себя от этого, потому что знает, что это вовсе не выбор. Нуждаться в ком-то, однако, — совершенно другое. Можно любить кого-то и все равно отпустить, пойти дальше и начать учить другой язык. Но нуждаться в человеке — это как выучить новый язык и забыть родной, не зная, каким еще способом можно общаться. Это цепкое и отчаянное чувство, делающее тебя беспомощным, слабым, и ты даже не пытаешься с ним бороться. Дин никогда не боролся с ним, потому что не может. Все очень просто — ему нужен Кастиэль, что, на самом-то деле, чертовски грустно, потому что он часто его теряет. Дин не хочет простоты, нет, но иногда он бы не отказался от легкости. Прямо сейчас легкость исправила бы все. Он не говорит о признаниях в любви и счастливой и долгой жизни, — лишь о перемирии. Это все, чего он сейчас хочет, но он сомневается, что все будет так просто. Они не могут это исправить, не вороша прошлое, и ему кажется, что они разорвут друг друга, не успев начать залечивать раны. В конце концов, они всегда бросаются в крайности. — Хижина прямо перед нами, — бормочет Кастиэль, вытягивая Дина из грез. Дин моргает и смотрит на хижину, откуда исходит мягкое свечение, и Дин легко понимает, что это свечи. Он прикусывает губу и изучает окружение, в поисках признаков ведьмы или защитной магии. Кастиэль резко шагает вперед, и Дин ловит его за руку, цепляясь за плащ. Кастиэль тут же пытается вырваться, но останавливается. Дин опускает плечи и вздыхает. — Прости, я просто—нам нужен какой-то план, Кас. — Заходим и убиваем ведьму, — вежливо говорит Кастиэль с той же практичностью, что и всегда. — Ну, да, но как мы это сделаем? — спрашивает Дин, и его губы невольно вздрагивают. Иногда Кастиэлю так легко рассмешить его, что это его убивает. — Ты хочешь, чтобы я напал спереди, а ты подкрался сзади? — Кастиэль с прищуром смотрит на хижину, прорабатывая стратегию и напрягая мышцы с видом Капитана Гарнизона, чему Дин редко становится свидетелем. — Я приму на себя основной удар, а ты в это время атакуешь, пока она будет занята мной. — Что, если она опять использует на тебе то заклинание? — настороженно бормочет Дин. Кастиэль медленно поворачивается к Дину, осуждающе выгибая бровь. — Я уже знаю, чего ожидать, Дин, и это мы устраиваем ловушку, а не она. У нее не будет шанса. — Черт, — слабо выговаривает Дин, отводя взгляд. Сейчас худший момент, чтобы Кастиэль был таким—таким властным и горячим. Он хрипло говорит: — Да, хорошо, это—это может сработать. Что насчет запасного плана, если что-то пойдет не так? — Если ее сила вдруг окажется слишком велика, важно, чтобы она была нацелена только на одного из нас. Тебе придется делать все настолько бесшумно, насколько возможно, пока ее внимание будет сконцентрировано на мне. Один из нас всегда должен держать ситуацию под контролем, несмотря на то, что может произойти с другим, так что не показывайся, пока не убьешь ее, — Кастиэль делает глубокий вдох. — Если ей все-таки удастся наложить на нас какое-нибудь заклятие, то один из нас должен быть способен довезти другого до дома, чтобы исцелиться. Дин сглатывает. — Звучит так, будто ты пытаешься в одиночку подставиться под удар, Кас. — Это необходимо, и я смогу справиться с любой ее атакой. Так будет лучше. — Мне это не нравится. Ты не просто ведешь себя рационально, ты пытаешься… защитить меня. Ты часто это делаешь. Кастиэль щурится, глядя на Дина. — Ты очень умелый, но очень важно, чтобы— — Да-да, я услышал тебя с первого раза, — перебивает Дин, хмурясь. — Ладно, пошли. Дай мне пять минут, чтобы я успел занять позицию. Не дожидаясь ответа, Дин опускается на землю и, подобравшись к хижине, двигается к задней ее части, крепко прижимаясь к стене. Он слышит тихое бормотание изнутри через треснутое окно, и он надеется, как может, что ведьма не додумалась поставить заклинание обнаружения. Он аккуратно останавливается под окном и нерешительно вытягивает шею, чтобы заглянуть внутрь через подоконник. Ох, он определенно ее помнит. Это странно, если задуматься, потому что он помнит, как легко она заставила их с Кастиэлем забыть. Одним заклинанием, с сияющими глазами, она забрала все, чем они были, до малейшей крохи, и превратила это в дым, заставив их хвататься за любую соломинку и недо-предположения, основанные на чувствах без какого-либо контекста. Какая-то его часть хочет сказать ей «спасибо». Это некрасиво, он понимает, но она случайно дала ему шанс получить Кастиэля; как бы недолго это ни продолжалось, он не может не быть хоть немного благодарным за это. Но и та его часть, которая ценит то, во что вылилось ее заклинание, легко заглушается чувством злости за то, как сильно она испоганила ему жизнь. Так они дела не делают, и такого точно не было в плане, но Дин не думает. Он просто в таком отчаянии от того, что эта женщина посмела вторгнуться в его разум, его воспоминания, его жизнь и доставить еще больше проблем, с которыми ему теперь приходится разбираться. В чистом гневе он достает из кармана пистолет, вставляет антиведьмовскую пулю и направляет ствол в треснутое окно. Он нагибается, чтобы избежать отдачи, и закрывает один глаз, прицеливаясь. Выдыхая, Дин нажимает на курок. То, что он видит, случалось сотни раз, но этот кажется… почти неправильным. Пуля вонзается в ее череп, прямо промеж глаз, и выносит ей затылок, разбрызгивая кровь по деревянной поверхности позади нее. Она тут же оседает на пол, в ее глазах затухает свет, и Дин сглатывает, глядя на мертвое тело. Может… ему не стоило этого делать. Не—не то чтобы он никогда никого не убивал, особенно монстров, но это… это просто кажется мерзким. Он не думает, что он когда-нибудь убивал человека, который и не знал, что его ждет, или в принципе о такой возможности. Он вдруг понимает, почему, когда он был без памяти, он решил, что они серийные убийцы. В некотором смысле, может, так и есть. Но он не может об этом размышлять, не сейчас. Она—она была плохой ведьмой, убившей множество людей, а следовательно, просто еще одним монстром, которого ему пришлось устранить. Это жизнь, его жизнь. Он отделывается от легкого чувства вины и прочищает горло, разворачиваясь, чтобы вернуться тем же путем, что и пришел. — Дин! С тобой—что случилось? — резко спрашивает Кастиэль, выбегая из-за угла, в точности, как Дин, и хватая Дина за руки, когда они врезаются друг в друга. Он не отпускает. Дин моргает. — Она мертва. — Она—ты убил ее, — бормочет Кастиэль, изучая выражение лица Дина. — С наружной позиции, не заходя внутрь. Ты уверен, что попал в нее? — Более чем, — признается Дин, отводя взгляд. — С тобой… все хорошо? — настороженно спрашивает Кастиэль, все еще держа руки Дина, прищуриваясь. — Ты выглядишь немного расстроенным. — Окно было открыто, и я просто—я пристрелил ее. Она даже не—она и не знала, что я был там, — шепчет Дин, пристально глядя на грудь Кастиэля, когда тяжесть слов оседает между ними. Кастиэль тихо хмыкает. — Тебе неспокойно. — Это глупо, — бормочет Дин, хмуря лицо, заставляя себя избавиться от беспокойства. Он поднимает взгляд и натягивает улыбку. — Не суть. Хоп-хэй, ведьма мертва. — Ты отлично справился, Дин. Ты увидел возможность устранить угрозу, не допуская большей опасности, и, пусть мне и не нравится, что ты не придерживался плана, я думаю, что ты принял правильно решение, — медленно говорит Кастиэль мягким голосом. — Я в порядке, Кас, — настаивает Дин. — Серьезно, я делал это уже сто раз. — Ладно, — Кастиэль отпускает его руки и делает шаг назад, небрежно кивая. — Нам надо избавиться от тела и сжечь магические вещи, забрать то, что нужно, а потом позаботиться о том, чтобы местные знали, что ты их спас. Дин вдруг люто скучает по рукам Кастиэля. Он отчаянно хочет сделать шаг вперед и найти уют в объятиях Каса, хочет почувствовать, как их тела соприкасаются, будто бы для этого они и предназначены, хочет уткнуться лицом в шею Кастиэля и вдохнуть его запах — паршиво, что он так и не смог полностью оценить то, что у них было, пока это не исчезло. Потому что сейчас он это все сделать не может, больше нет, не тогда, когда они такие, какие есть. Он чувствует себя опустошенным, когда Кастиэль разворачивается, чтобы заняться тем, о чем он сказал. Как будто кто-то проник в каждый уголок самого его естества и вырвал все, что там было. Он хочет, и он не может получить, и это его блядская вина. — Кас, — зовет Дин; слово выходит таким тихим и тяжелым, наполненным эмоциями, что едва ли походит на выдох. Кастиэль, кажется, не слышит его, а может, не хочет слышать. Дин не знает, что из этого, и, глубоко внутри, не хочет знать.х
Бармен угощает их напитками в не-самой-тонкой благодарности за убийство, не задавая вопросов. Это слегка напоминает ему охотничье сообщество, где работает правило: не спрашивай, не рассказывай. Им не нужны детали, они просто благодарны. Дин знает, что отказываться — грубо, так что он кивает и уносит стаканы за небольшой столик в углу, где они могут хоть как-то уединиться от взглядов и перешептываний о них. Он несколько очарован акцентом местных — как глубоко и восхитительно он звучит, нереально похожий на деревенский говор, но в то же время вообще не похожий. — Тебе здесь нравится, — комментирует Кастиэль, усаживаясь напротив Дина и склоняя голову. Дин пожимает плечами. — Мне нравится бар, мне нравятся люди и как они говорят, но я не собираюсь сюда переезжать, если ты об этом. — Не об этом, — отвечает Кастиэль, а затем замолкает, глядя на небольшую толпу людей, вновь избегая взгляда Дина. — Так, насчет выяснения отношений… — бормочет Дин. — Нет смысла, — говорит Кастиэль. Ну что ж. Дин опрокидывает свой напиток, морщась от внезапного жара, разливающегося по горлу и колко пронзающего грудь. У него отвратительный и резкий вкус, и ему приходится прокашляться, а его глаза сильно слезятся, когда он задается вопросом, что за хреновиной их угостил бармен. Алкоголь на самом деле не особо помогает от болезненного отказа, но с его храбростью он творит чудеса. — Ладно, я и так уже вижу, что у нас не получится исправить все, как обычно, — ворчит Дин, со вздохом хватая стакан Кастиэля с прозрачной жидкостью. — Возможно, у нас вообще не получится ничего исправить, — предполагает Кастиэль, глядя, как Дин опустошает второй стакан. — Кроме того, ты же в курсе, что ты только что выпил два здоровых шота 190-градусного Эверклира*, да? Дин колотит кулаком по груди, резко кашляя, когда жидкость, как огонь, разгорается у него внутри. Когда до него доходят слова Кастиэля, он выпучивает глаза и крепко прижимается к столу. Он поверить не может, что выпил Эверклир. Два полных блядских шота. В последний раз, когда он это делал, ему было двадцать два, и закончилось все тем, что он отрубился, а очнулся в каком-то домике на дереве за три штата от того места, где начал пить. У него в заднице было знакомое напряжение, под глазом — фингал, и ему понадобилось три часа, чтобы найти Детку. Он поклялся больше никогда не пить Эверклир, что было довольно просто, учитывая, что в большинстве штатов он нелегален, как, например, в Канзасе и гребаной Луизиане. Все еще полу-хрипя, полу-задыхаясь, Дин оборачивается, чтобы с широко раскрытыми глазами взглянуть на бармена, который отвечает ему сияющей улыбкой и подмигиванием, что подтверждает все, что ему надо знать — не то чтобы он сомневался в Кастиэле. Это… очень, очень плохо. Нереально плохо во всех смыслах. Эверклир — это просто легальный самогон, а 190 градусов значит 95% спирта! Дин не потреблял столько алкоголя с того момента, как умер Кастиэль, и, даже так, он не выпивал тогда все разом. Как только Дин удостоверяется, что он может открыть рот, не извергая огонь, он выпаливает: — Кас, ты должен—тебе нужно увести меня отсюда. Я сейчас буду очень пьяным, и очень быстро. — Ох, — деликатно говорит Кастиэль, — так ты не был в курсе. — Нет, не был, — огрызается Дин, изо всех сил стараясь сидеть прямо. Его конечности начинают казаться тяжелыми. — Блять, я сейчас—я сделаю какую-нибудь глупость или скажу какую-нибудь глупость. Просто—просто отвези нас домой и не слушай ни слова из того, что я скажу. — Прямо сейчас? — спрашивает Кастиэль. — Пожалуйста, — отчаянно умоляет Дин, стараясь вылезти из-за стола, а в глазах немного мутнеет. Он тихо выдыхает: — О, боже. Кастиэль тяжко вздыхает. — Хорошо, только прекрати попытки ходить. У тебя, кажется, проблемы с координацией. Вот, обопрись на меня. На мгновение все плывет и следующее, что осознает Дин — это то, что Кастиэль удерживает почти весь его вес, одной рукой приобняв за талию, а рука самого Дина покоится на его плечах, и Кас тащит его наружу. Голова Дина откидывается назад, и он громко стонет, глядя в потолок, который, в конце концов, сменяется на звездное небо, когда Кастиэлю удается вывести его из бара. Каким-то образом он полностью понимает, что он пьян, но не может ничего с этим сделать. Дин хочет поблагодарить Кастиэля за это, несмотря на то, что они чувствуют друг к другу в данный момент, но то, что у него выходит, это очень невнятное: — Ты т-кой хороший, Кас. И ощ-щения хорошие, мне нравится тебя ощущ-ть. Т-к хорошо. — Дин, — процеживает Кастиэль, подтаскивая его к Детке и прислоняя к водительской двери, — заткнись. — Действительно. Надо бы. — Ключи? — Карман, — голова Дина плавно уходит вниз, к шее, а глаза мечутся из стороны в сторону, когда он снова стонет. — Я не знаю, где мои карманы, Кас. Кастиэль закатывает глаза, из-за чего у Дина кружится голова, и начинает похлопывать по одежде Дина. Его прикосновения быстрые, мимолетные, он лишь проверяет его карманы, но Дин восторженно наблюдает, раскрыв рот. Действительно, хорошая вещь — это то, что он в слишком расслабленном состоянии, чтобы его член не то чтобы встал, а хотя бы попытался сдвинуться с места, потому что один лишь вид загорелых, широких рук Кастиэля, обхватывающих его бока и скользящих по телу, просто чертовски восхитителен. Ключей Дина в куртке нет, так что Кастиэль морщится и тянется к его джинсам, прощупывая передние карманы. Гримаса на его лице сменяется на облегченное выражение, и он подается вперед, чтобы порыться в узковатых джинсах Дина. Кастиэль выуживает ключи. — Дин, мне надо— Дин, пошатываясь, двигается вперед и пытается поцеловать Кастиэля, но все, что ему удается — это скользнуть носом по невероятно острой челюсти Каса. В целом, эта ошибка не такая уж и страшная — на самом деле, Дин примерно в трех дюймах от ворота Кастиэля, куда можно зарыться лицом и, может быть, никогда больше не покидать это место. — Я слышу, как ты задерживаешь дыхание, — довольно бормочет Дин, ведя носом к уху Кастиэля и еще больше наклоняясь. — Дин, — очень осторожно говорит Кастиэль, гулко выдыхая, — что ты делаешь? — Н-знаю, — неразборчиво признается Дин, шатаясь на месте и обильно потея. — Сближаюсь, видимо. Я этого хочу, знаешь? Сблизиться с тобой. Всегда. Кастиэль хватает его за плечи и отталкивает. — Ты очень пьян, Дин, ты не понимаешь, что говоришь. — Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Я никогда вот так не вру, — бормочет Дин, распахивая глаза, когда Кастиэль недоверчиво хмыкает. — И не врал, когда сказал, что у нас был хороший секс. Лучший, Кас. Никто больше не сможет—никто даже не сравнится! — Так, довольно, — твердо выпаливает Кастиэль, оттаскивая Дина от двери и придерживая его, и в то же время открывая дверь с водительской стороны и заталкивая его внутрь, после чего он пропихивает Дина на пассажирское сиденье. Кастиэль опускает окно и Дин тут же начинает петь во все горло: — WE COULDA HAD IT ALLLLL, ROLLIN' IN THE DEEP! YOU HAD MY HEART INSIDE OF YOUR HAND, AND YOU PLAYED IT TO THE BEEEEAT! ** Когда Детка рычит, Дин переключается на Тэйлор Свифт. — We are never, ever, ever getting back together! We-eeeeh are ne-ever getting back togetherrrr! *** Кастиэль решительно молчит, а Дин просто отлично себя чувствует, подпевая музыке в своей голове. — Shot through the heart, and YOU'RE to blame! Ангел, you give looove a bad name! A BAD NAME! **** — Дин— — Oooh, we've got to hold on to what we got! — Дин скатывается в сторону, неуклюже указывая рукой на Кастиэля, на котором лица нет. — It doesn't make a difference if we make it or not; we got each other, and that's A LOT for looooveee! WE'LL GIVE IT A SHOT! ***** — Ради всего—Дин, пожалуйста, просто— — If I could turn back time, — напевает Дин, улыбаясь, когда его глаза закрываются, и поднимает руки, размахивая ими так, будто у него фонарик в руке. «If I could find a wayyy, I'd take back those words that hurt youuuu, oh! And you'd stayyyyy. If I could reach the stars, I'd give 'em all to youuuu. Then you'd love me, LOVE MEEE, oh like you used tooooo.****** — Если—если бы я мог—Кас, я клянусь, если бы я мог просто повернуть время вспять, я бы— Дин резко задерживает дыхание, и следующее, что он знает — это то, что он ревет, как уже давно не ревел. Издавая удушливые, отрывистые звуки, он скручивает корпус и рыдает, что есть мочи. Кастиэль неловко похлопывает его по плечу, и после этого Дин не особо что-то помнит.