Memories Bring Back Memories (Bring Back You)

В первый раз, когда Дин просыпается, он понимает, что он не готов к таким пыткам, и заставляет себя снова заснуть. Во второй раз, он все еще не готов к таким пыткам, хоть они и стали помягче, но он не может уснуть. Вместо сна ему приходится, дрожа всем телом, принять позу эмбриона и страдать. Он лежит в агонии и пытается избежать пронзительной, пульсирующей боли в черепе, изо всех сил стараясь игнорировать накатывающие волны кислоты в желудке. Он все еще потеет. Он не знает, как долго так лежит — может, секунды, может, годы, — но боль, в конце концов, пронзает его тело, заставляя организм ожесточенно защищаться и пытаться избавиться от того, что является причиной всех проблем. Дин со всхлипом бросается к краю кровати и тут же слышит объемный звук, когда его голова оказывается в чем-то, что очень похоже на ведро. Кто-то начинает водить пальцами по его волосам, и это вызывает приятные ощущения, противоречащие тому кошмару, что происходит в ведре, с содержимым его желудка в главной роли. В конце концов, его организму больше не от чего избавляться, но это каким-то образом лишь ухудшает его состояние. У него болит голова, во рту — дерьмовый привкус, а все его тело ломит так, будто его изрядно помотало на охоте. И он все еще чувствует ураган в желудке. У него больше нет вариантов, так что он снова засыпает. Когда он очухивается в третий раз, все… не так плохо, как было. Ну, хотя бы немного лучше. Но облегчение есть облегчение, и он довольствуется тем, что есть. Он слышит тихий, убаюкивающий голос, когда стонет, и к его невероятно раздраженным пальцам прижимается влажный стакан, что заставляет его приоткрыть глаза, вопреки здравому смыслу. Рядом с ним сидит Эйлин, добродушно улыбаясь и протягивая ему четыре таблетки, которые кажутся ему дарами богов. — Господи, боже, — хрипит он, наклоняя голову назад, чтобы она смогла видеть движения его губ. — Сэму стоило бы поскорее на тебе жениться; ты — гребаная богиня. Эйлин мило улыбается, широко и сверкая зубами, и придерживает его голову, когда он выпивает таблетки. После чего она кладет его голову к себе на колено и нежно массирует его лоб, чтобы тот расслабился. Как только ему станет лучше, Дин отвезет Сэма в ювелирный магазин. Некоторое время спустя звук его собственного дыхания перестает причинять боль, и теперь его тело состоит из одной лишь тупой боли. Он уже может открыть глаза без желания проблеваться, так что он знает, что нужно сделать дальше. Морщась, он садится и мгновенно начинает скучать по прохладным пальцам Эйлин, сдерживающим головную боль. Он больше не потеет, и он полностью осознает, что от него несет, будто бы он искупался в забродившем спирте. Ему нужен душ, новое постельное белье и гребаное пиво. Дин поворачивается лицом к Эйлин и аккуратно касается своего подбородка, опуская руку по кривой, говоря спасибо на языке жестов. — Пожалуйста, — шепчет Эйлин, глядя на него с сочувствием. — Я и сама сталкивалась с Эверклиром. Мне знакома твоя боль. — Ты святая, — хрипло выговаривает Дин, осторожно поднимаясь с кровати и морщась, когда оказывается на ногах. Эйлин быстро встает, поглаживая его по предплечью. — Иди помойся. Я оставила еще таблеток. Примешь их. Дин слабым движением руки отдает ей честь. — Так точно, мадам. С еще одной улыбкой, полной жалости, Эйлин уходит из комнаты, осторожно закрывая дверь, чтобы она не хлопнула. Дин медленно выводит себя из мертвецкого состояния, пытаясь вновь научиться функционировать, как нормальное человеческое существо. Это занимает больше, чем обычно, но, в конце концов, он добирается до ванной, где чистит зубы и уже чувствует себя так, будто сейчас заплачет. Душ — это буквально подарок—ну, не Бога, потому что он мудак, а другой благодатной силы получше. Вода творит с ним чудеса, успокаивая боль и заставляя почувствовать себя человеком, так что, помывшись, он возвращается в комнату, чтобы сменить белье, за что будущий он поблагодарит его позже. Вычеркнув большинство пунктов из своего списка заданий, включая прием таблеток, что оставила Эйлин, Дин почти становится самим собой. У него до сих пор ноет тело, и он сомневается, что сможет полностью избавиться от похмелья, пока не проспит всю ночь, но это уже огромное улучшение. Однако, он знает, что еда пока не для него. Одна лишь мысль о ней заставляет его желудок яростно протестовать. Лишь когда Дин направляется на кухню, он позволяет себе, наконец, нормально подумать. Он резко останавливается в коридоре, и в больной голове Дина возникает вопрос, каким чертом он оказался в бункере. Последнее, что Дин отчетливо помнит — это то, как он выпил те два шота Эверклира, а после этого все размылось. Он помнит некоторые фрагменты прошлой ночи; как он говорил с Кастиэлем, пел, рыдал, свернувшись калачиком в Детке и прижимая плащ Каса к лицу, вцепившись в него так, как ребенок — в любимую игрушку. Дин моргает. — О, боже, — выдыхает он. В полном отчаянии, Дин заставляет себя настороженно зайти на кухню. К счастью—или несчастью, — он пока не знает, — Кастиэля не видать. За столом только Сэм и Эйлин, оба пьют кофе. Они поднимают глаза, когда он входит. — Доброе, — легко говорит Сэм. Дин стонет. — Где Кас? — Он ушел около часа назад. Он сказал, что позже вернется, чему я склонен верить, потому что он оставил здесь все свои вещи, — информирует его Сэм. — О, — Дин немного расслабляется и тащится к столу, хватая кофе Сэма и делая небольшой глоток. Сэму, видимо, реально жаль его, потому что он это никак не комментирует. — Так… что именно произошло? Сэм переглядывается с Эйлин. — Ну, вчера ночью Кас объявился здесь с очень пьяным тобой на плечах. Как сказать, я не думаю, что я вообще когда-нибудь видел тебя настолько бухим, Дин. По его словам, вы двое решили убить ведьму, с которой пошло все дерьмо, — что, судя по всему, ты и сделал, — и местный бармен угостил вас парой шотов в качестве благодарности. Вот только Кас не пьет, а ты и внимания не обратил, а потом ты… ну, ты знатно нажрался, так сказать. — Эверклир — очень мощная штука, — кивая, говорит Эйлин. — Насколько—насколько все плохо? — бормочет Дин, морщась и потирая пульсирующий висок. — Я о Касе. Пожалуйста, скажите, что я не… сделал ничего сумасшедшего. — Мы не можем сказать, что происходило до того, как вы приехали, но Кас не выглядел слишком расстроенным, — Сэм неловко улыбается. — И, как только вы добрались сюда, ты просто, как бы… ну, ты был очень, эм, любвеобильным. Дин прищуривает глаза. — Любвеобильным? Я? — Ты очень дружелюбный пьяница, — с усмешкой говорит ему Эйлин, восторженно наклоняя голову, — если не сказать, развратный. Немножко идиот, конечно, но в то же время милашка. Ну, по крайней мере, когда ты настолько пьян. — Что я сделал? — спрашивает Дин. — Ну, ты рассказывал о том, как сильно нас любишь, — говорит Сэм, а его губы вздрагивают, когда он пытается побороть улыбку. — Сказал, что Эйлин очень крутая и хорошенькая, я — очень умный и, по-видимому, причина, по которой ты дышишь, а Кас — особенный, и он — лучшее, что с тобой случалось. А еще, в какой-то момент ты пытался заставить нас всех потанцевать с тобой, что, честно, было главным событием в моей жизни. — Это было довольно мило, — соглашается Эйлин. Дин стонет. — Вот черт, просто пристрелите меня. — В этом нет ничего такого, Дин, — бормочет Сэм, тепло усмехаясь и закатывая глаза. — Кас сказал, что ты не виноват, и, кроме того, это, правда, было смешно. Даже очаровательно. Кас пытался не показывать свою нежность, но я видел. Довольно очевидно, если приглядеться, знаешь ли. До сих пор поверить не могу, что я никогда этого не замечал. — Я так и не—мне не удалось все исправить, — бормочет Дин, схватившись за голову и уставившись в кружку Сэма тупым взглядом. — Я понятия не имею, что за хрень я вчера нес. Это—это, скорее всего, не то, что я планировал. Господи, он возненавидит меня. — Что ж, я нашла кое-какое дело, которое нужно проверить, оно быстрое, и Сэм решил попокровительствовать, так что у вас будет время наедине, чтобы со всем разобраться, — Эйлин похлопывает Дина по руке. — Я уверена, что он простит тебя, что бы ты там ни сказал по пьяне. — Я не решил попокровительствовать, я просто—, — Сэм тяжко выдыхает с сердитым выражением лица. — Я просто хочу убедиться, что с тобой ничего не случится, вот и все. Я—я знаю, что ты очень способная, но ты только недавно вернулась. Эйлин отпускает руку Дина, чтобы коснуться ладони Сэма, а затем переплетает их пальцы и говорит: — Я знаю, что ты это делаешь из любви, и пока что я не буду препятствовать. Но тебе придется дать мне свободу, если ты не хочешь, чтобы я сорвалась. Я не так работаю, и ты это знаешь, Сэм. Сэм тяжело сглатывает и кивает. — Нет, конечно, я знаю. Думаю, мне просто… — Страшно, — подсказывает Эйлин с нежной улыбкой. — Все нормально, нам всем страшно. Мы будем над этим работать. Дин наблюдает за ними с чем-то похожим на очарование, а его взгляд бегает между ними, словно кошка за мышкой. Их отношения такие… здоровые, они просто ищут способ решить проблему, будто она не положит конец всему, они даже не ругаются. Может, это потому что Сэм уравновешенный, или, может, потому что Эйлин не осуждает его, или, может, потому что они заботятся друг о друге и готовы работать над тем, из-за чего появляются проблемы, не позволяя им встать между ними. И на короткое мгновение Дин сильно завидует, что аж в глазах плывет. Мы будем над этим работать. Они уже единое целое и вместе решают проблемы, и они даже не знакомы столько времени, сколько Дин и Кастиэль бок о бок сражались с апокалиптическими силами, обрушивающимися на них каждый раз. Это несправедливо. Он не упрекает их в легкости между ними — не тогда, когда они так счастливы и идеальны друг для друга, — но он так завидует, что чувствует едкий ком в горле от того, как сильно хочет такой же легкости с Кастиэлем. — Ты до сих пор ужасно выглядишь, — говорит Сэм, бросая на Дина взволнованный взгляд. — Тебе бы еще немного отдохнуть, если хочешь крепко стоять на ногах, когда встретишься с Касом. В смысле, ты же хочешь быть в трезвом уме. — Да, это—это хорошая мысль, — бормочет Дин, внезапно отчаянно желая сбежать от идеальной пары, и встает на дрожащие ноги. — Только будьте осторожны на деле и позвоните мне или Касу, если что-то пойдет не так. И… спасибо, наверное. — Не за что, — говорит ему Сэм с легкой улыбкой. — Отлично, теперь Дин решил попокровительствовать, — ворчит Эйлин, закатывая глаза. Проходя мимо нее, он останавливается, чтобы наклониться и поцеловать ее в макушку. Дин отстраняется, чтобы взглянуть в ее глаза с улыбкой. — Добро пожаловать в семью. Он уходит, и Сэм тихо смеется, а затем говорит: — Поверь, ты к этому привыкнешь.

Х

Проснувшись в этот раз, Дин понятия не имеет, сколько сейчас времени, но его внутренние часы в припадке. Он знает, что проспал слишком много, пытаясь нормализоваться после того, как Эверклир надрал ему задницу. Но, к счастью, он действительно чувствует себя намного лучше. Дин вскакивает с кровати чуть ли не вприпрыжку, чтобы заглянуть в телефон и узнать, сколько сейчас времени. Уже поздний вечер, и так долго он не спал уже много лет, если не считать случаев, когда его вырубали на охоте. Уезжая, Сэм оставил сообщение с геолокацией и временем, к которому они должны вернуться. Напряжение, о котором Дин и не подозревал, исчезает с его плеч. Он вполне уверен, что уже сможет удержать еду в желудке, так что это становится его первой целью. Может, ему стоит сделать себе сэндвич и выпить пива, а потом немного расслабиться. После всех тех дерьмовых дней ему кажется, что это бы не помешало. Эта идея быстро сходит на нет, когда он выходит из своей комнаты и врезается прямо в Кастиэля, который топтался у двери снаружи, как какой-то чудик. — Кас, какого черта? — рявкает Дин, потирая лоб, который только что довольно сильно столкнулся с лбом Кастиэля. Кас моргает, глядя на него. — Прошу прощения. Я собирался проверить, как ты, по просьбе Сэма. Дин хмурится. — Сэм просил тебя приглядеть за мной? — Ну, да, — небрежно говорит Кастиэль. — Мы—он волновался, что Эверклир может причинить тебе боль. — Да неужели? — спрашивает Дин, а его губы дергаются. — Забавно, мне он ничего такого не говорил. Кастиэль отводит взгляд. — Я не знал, что ты уже просыпался сегодня. Я думал, что ты проспал весь день. — Ты обо мне волновался, — самодовольно подмечает Дин, усмехаясь, когда Кастиэль напрягается. — Ты, конечно же, имеешь на это полное право. Эверклир — это не шутки. Насчет этого… я, эм, не особо помню, что—если я вообще что-то говорил, и, наверное, я просто хотел сказать, что я… я был не в своем уме, понимаешь? — Я знаю, что ты был в нетрезвом состоянии, и не обратил на это внимание, — кратко уверяет его Кастиэль. — Я не—то есть, я что-нибудь сделал? — Ты сделал много чего. — Да, это я уже понял, — Дин почесывает шею одним пальцем, прочищая горло. — Я просто имею в виду, я сделал или сказал что-нибудь тебе? — Дин, — Кастиэль говорит медленно, осторожно, — я не думаю, что тебе хотелось бы знать, если честно. — Отлично, значит, все настолько плохо, — морщится Дин. — Ты довольно много пел, — бормочет Кастиэль с каким-то проблеском веселья в глазах, и Дин осознает, что это легкая насмешка. Дин стонет. — Ага, я частично помню это, вроде как. Если у тебя когда-либо были ко мне чувства, то то, что именно я пел, останется между нами. Между ними резко прокатывается тишина, наполняющая пространство густым напряжением, и Дин жалеет, что вообще открыл свой гребаный рот. Если у тебя когда-либо были ко мне чувства… Почему, почему, почему он это сказал? И, главное, что уж вообще говорить о них, если он без задней мысли намекает на то, что теперь Кастиэлю на него плевать? — Что ж, — грубо выпаливает Кастиэль, — пожалуй, я оставлю тебя заниматься тем, чем ты и планировал. Дин смотрит, как он уходит, поджимая губы и кривя их, когда в груди расползается горечь. Кастиэль снова его игнорирует, будто между ними ничего не поменялось. Это не так. Он знает, что это не так, и что все это несправедливо. Не сразу осознав, что он делает, он следует за Кастиэлем, шагая прямо за ним. — А знаешь, Кас, вообще-то я думаю, что планировал ходить за тобой, пока ты не решишь поговорить со мной, черт возьми. Кажется, других вариантов у меня нет, так что придется мне прибегнуть к этому, раз уж ты ведешь себя, как гребаный ребенок. — Нам нечего обсуждать, — рычит Кастиэль, ускоряя шаг и решительно глядя вперед. — Еще чего, — выпаливает Дин со смехом, скорее язвительным, нежели веселым. — У нас очень много общих тем; выбирай любую. Как насчет того факта, что Бог — твой сбежавший папаша, на минуточку — вообще-то, враг народа номер один? Или то, что на самом деле случилось в Аду, когда Ровена умерла, а тело Джека так там и осталось? Или, может, то, как ты изо всех сил старался меня игнорировать, как будто я для тебя больше вообще не существую? Кастиэль резко разворачивается, сверкая глазами от гнева, заставляя Дина застыть на месте. — Не приставай ко мне, Дин, я не в настроении. — Плевать, — Дин широко разводит руками. — Тебе некуда идти, и я не отстану от тебя, так что, может, просто— — Бог — это просто очередная сила, которую нужно искоренить, — выплевывает Кастиэль, осуждающе прищуривая глаза. — Бельфегор предал нас, как я и говорил, и с ним надо было разобраться, так что я об этом позаботился. А насчет того, как я к тебе отношусь… что ж, я всего лишь веду себя с тобой так же, как и ты со мной. В твоем недовольстве есть определенная ирония. С этими словами Кастиэль разворачивается и снова начинает маршировать по коридору, но Дин на это не ведется. — Я рад, что тебе это так нравится, — огрызается он, вновь бросаясь вслед за Кастиэлем. — И я это заслуживаю, ничего не скажешь, но сейчас же я с тобой так не обращаюсь, верно? Кас, я, блять, извинился, я— — Мне неинтересны твои извинения, — грубо перебивает Кастиэль, выводя их в фойе. Он чуть ли не подбегает к столу со светящейся картой мира. — Как я и сказал, возможно, нам не удастся это исправить, и попытки это сделать не являются для меня первоочередной задачей. Если позволишь, мне надо заняться исследованиями. — Нет, иди нахрен, — Дин делает рывок вперед и хватает Кастиэля за руку, резко разворачивая его к себе. — Я не собираюсь просто стоять и ничего не делать. Мы через многое прошли, так что можешь быть сволочью, если хочешь. Но тебе придется меня выслушать. — Дин— — Моя мама умерла. Опять. И это—это было ненормально. И все, что произошло следом, было ненормально. Я знаю, что ты способен понять горе; я знаю, что ты чувствуешь это к Джеку. Ты знаешь, что это за чувство, как оно—оно выматывает. Кас, я вымотан. Я знаю, что ты это знаешь, ты всегда знал, так что ты не можешь быть настолько удивлен тем, что я превратил все свое горе в гребаную злость. Потому что именно это я всегда и делаю, верно? Кастиэль сжимает челюсти и отворачивает голову, отказываясь смотреть на Дина. Но тем не менее, он мягко говорит: — Мне жаль Мэри, правда, жаль. Я бы хотел… чтобы этого не произошло. — Я тоже, — признается Дин, сглатывая ком в горле. — Это не все, о чем я жалею, Кас. — Я не—я не могу так, — шипит Кастиэль, тихо, но грубо, глядя вниз и избегая контакта с Дином. — Мне нечего тебе сказать — ничего хорошего, и, несмотря на то, во что ты можешь верить, я не желаю причинять тебе боль. Это сильно бьет по Дину — намного сильнее, чем он ожидал. На слизистой собираются слезы, колючие и горячие. То, что Кастиэль и посмотреть-то на него нормально не может, что ему нечего сказать, что он расстроен из-за Дина, как никогда раньше… это все чертовски ужасно. Ему кажется, что уже ничего нельзя спасти, но Дин готов взять в руки каждый сломанный кусочек и собрать из этого что-нибудь. И, может, уже поздно, может, даже слишком поздно, но он слишком упрям, чтобы просто отпустить; не тогда, когда Кастиэль столько для него значит. — Ладно, тогда—выскажи это, — хрипит Дин, делая глубокий вдох. — Выскажи все дерьмо, что хочешь сказать, все грубое, ужасное и злобное дерьмо. Я же это сделал, да? Ты можешь, Кас, ты этого заслуживаешь. Кастиэль, наконец, поднимает на него взгляд голубых глаз, который тут же становится жестким. — Нет, — твердо говорит он. — Просто, блять, выскажись, Кас. — Нет. Дин делает шаг вперед и тыкает Кастиэля в грудь, так сильно, что тот отступает. — Тебе надо высказать все дерьмо, так что, давай, выскажись, блять, уже! И снова, в этот раз грубее, Кастиэль рычит: — Нет. — Кас, я тебе жизнью клянусь, — громко говорит Дин, опять тыкая Кастиэля в грудь, молча довольствуясь тем, что он делает еще шаг назад, — если ты меня не оскорбишь, я буду доставать тебя, пока ты это не сделаешь. — Я не буду участвовать в твоей необходимости быть униженным, и я не буду прибегать к насилию над теми, кого я—кто не стоит моих сил, — настаивает Кастиэль, бросая раздраженный взгляд вниз, когда Дин снова тыкает его в грудь. Кастиэль врезается в стол, но Дин все равно приближается. — Может, ты так и не думаешь, но тебе надо сбросить этот камень с плеч. — Нет, — Кастиэль шлепает Дина по пальцу, скалясь, когда тот тут же поднимает его и снова тыкает в грудь, делая еще шаг вперед. — У тебя не получится довести меня. Я не буду выливать на тебя свои разочарования. В отличие от тебя, Дин, я способен контролировать свой гнев. — Это уже начало, что еще? — Дин снова тыкает Кастиэля, прижимаясь ближе, все подталкивая и подталкивая его, ожидая, когда он взорвется. Это выливается в потасовку, когда Кастиэль с гортанным звуком хватает его за запястье и отдергивает его палец. Вот только, Дин — та еще паскуда, так что он поднимает другую руку и снова тыкает в грудь, и Кастиэль фыркает, пытаясь схватить другое запястье Дина свободной рукой. Его раздражение нарастает, и он выглядит так, будто вот-вот слетит с катушек, и Дин знает, что это не должно его так радовать. Когда Кастиэль, наконец-таки, взорвется, Дину, скорее всего, очень не понравится то, что он услышит. Но Дин понимает, что это необходимо. Он уже сказал Кастиэлю худшее, что мог, и этот должок нужно вернуть, если они хотят двигаться дальше. Конечно, это чертовски нездорóво, но Дин медленно начинает понимать, что им подходит. Так что, он настойчиво тыкает Кастиэля в грудь и избегает руки, что гонится за ним. Однако, Кастиэль быстр, и ему удается поймать запястье Дина в жесткую хватку. Таким образом, оба его запястья оказываются под контролем Кастиэля, и он победно выдыхает, после чего тут же стонет, потому что Дин начинает их выворачивать и слегка вырываться. Кастиэль с ума сошел, если он думает, что Дин облегчит ему задачу. Каким-то образом, это все перетекло в вызов без разрешения Дина, но уже поздно давать заднюю. Кастиэль дергает запястья Дина вниз, зажимая их между ними, что, вероятно, является наилучшим стратегическим ходом, учитывая, что Дин борется с ним изо всех сил. Однако, это оказывается ошибкой другого рода. В новой позиции, они слишком близко друг к другу, их лица разделяют считанные сантиметры, а грудные клетки соприкасаются. За какие-то секунды атмосфера переворачивается с ног на голову. Дин перестает двигаться, застывая на месте и гулко сглатывая, не отрывая взгляда от огромных голубых глаз Кастиэля. Они не двигаются, даже почти не дышат, но напряжение такое же сильное, как и во время стычки. «Поцелуй меня, поцелуй меня, пожалуйста, блять, поцелуй меня,» — отчаянно думает Дин, вероятно, в открытую транслируя эту мольбу на свое лицо, даже не задумываясь об этом. Это похоже на все те мгновения, что были прежде, когда они были без памяти и ругались до того момента, когда напряжение иссякало за секунды до взрыва. Дин никогда не понимает, поцелуются они или начнут драться; оба варианта кажутся вполне подходящими в такие моменты. Затаив дыхание, внутренне умоляя, Дин ждет, что же произойдет. — Дин… — мягко говорит Кастиэль, а в глазах все еще зияет гнев, но теперь с примесью настороженности. — Кас, — выдыхает Дин в ответ, не думая о том, как звучит его голос. Вообще ни о чем не думая. Дин не имеет ни малейшего представления, кто делает первый шаг, но они вдруг сталкиваются в поцелуе, и ему так чертовски хорошо, что он протяжно стонет от облегчения. Кастиэль отпускает его руки, чтоб ухватиться за шею Дина, впиваясь пальцами в линию челюсти, чтобы удержать его на месте, притягивая ближе, чтобы углубить поцелуй. Он сильно прикусывает нижнюю губу Дина, и мгновенно зализывает следы, оставленные его зубами, а затем повторяет процесс. Еще десять секунд, и его колени не выдержат, так что он принимает решение грубо оттянуть Кастиэля от стола, развернуть его, чтобы сменить позицию, и с помощью Каса и собственной руки подняться на стол. Все это время Кастиэль, не прекращая, истязает его рот, и Дину так чертовски нравится, что это даже не смешно. Дин раздвигает ноги, и Кастиэль мгновенно встает между ними, впиваясь одной рукой в его бедро, а второй продолжает крепко держать его шею. Дин беспомощно закидывает руку назад, попадая куда-то на Россию, чтобы удержаться в сидячем положении, а свободной рукой вцепляется в раздражающе шершавый пиджак и лапает его за бок и спину, притягивая к себе, как можно ближе. Это совсем не похоже на их первый раз, но в то же время нереально о нем напоминает. Дин столь же увлечен Кастиэлем, как и тогда, мысли утекают из его разума, и он не может справиться с той тоской и желанием, что с оглушительным треском ломают что-то внутри него. Он тонет в моменте, цепляясь за него, и у него появляется чувство, что, может быть, им все-таки удастся все исправить, если не добиться чего-то большего. Их тела сливаются в идеальное целое, когда Дин выгибается и без боя поддается грубому поцелую, приветствуя его стоном. Если Кастиэль так высказывает все, что накипело, то Дин будет гораздо чаще выводить его из себя. Кастиэль еще раз прикусывает его нижнюю губу — видимо, это теперь его привычка, — и когда он останавливается, то видит кровь. Ее совсем немного, как кажется Дину, но Кастиэль отшатывается так, будто совершил что-то непростительное. — Нет, нет, все хорошо, — Дин торопливо облизывает нижнюю губу и хватается за рубашку Кастиэля, дергая на себя. — Видишь? Все прошло. Просто—просто продолжай— Кастиэль хмурит брови. — У тебя до сих пор идет кровь. Позволь мне. Дин мягко выдыхает, когда Кастиэль наклоняется и проводит мокрым языком по его нижней губе. Кожа слегка нагревается от теплого свечения, в котором Дин узнает благодать Кастиэля, и это так горячо, что он чертовски уверен, что через несколько секунд превратится в лужицу. Когда Кастиэль отстраняется, Дин крепко держит его, сцепив лодыжки за его спиной, прямо над ягодицами; даже если небеса обрушатся на землю, он не отпустит Каса. Не сейчас. — Кас, ты не можешь сейчас остановиться, — говорит Дин. — Я не собираюсь, — отвечает Кастиэль, выгибая бровь и сжимая губы. Он все еще злится, очень злится, и Дин знает, насколько плохо находить это соблазнительным. Он хочет—он просто хочет, а Кастиэль, кажется, в настроении давать. Кастиэль наклоняется и прижимается губами к горлу Дина, прямо под линией челюсти, и веки Винчестера трепещут, когда он отклоняет голову назад. Останутся следы, Дин уже это чувствует. Кастиэль сильно засасывает и покусывает чувствительную кожу, очевидно намереваясь оставить засосы по всей его шее. Дин на сто процентов согласен. В комнате чертовски жарко, и у него такое ощущение, что он сейчас задохнется. Кастиэль касается его повсюду, везде, где может, через одежду, и его губы просто-таки пиршествуют, и Дин с ума сойдет, если на этом все закончится. Его член настолько твердый, что он может забивать им гвозди, а джинсы неудобно впиваются в пах. Он хочет ускорить процесс, потому что напряжение и жар становятся просто невыносимыми. — Кас, просто—просто, блять, сделай уже что-нибудь, — грубо требует Дин, дергая Кастиэля за волосы и вздрагивая, когда тот сильнее кусает больное место. — Черт, блять, пожалуйста, просто— Кастиэль затыкает Дина поцелуем, все еще грубым и горячим, как и прежде, но теперь не пуская в ход зубы, и Винчестер забывает о том, что вообще что-то требовал. Он закрывает глаза и двигается вперед; он податлив и без задней мысли позволяет Кастиэлю делать, все, что тот захочет. Отстраняясь, Кастиэль процеживает сквозь зубы: — Прекрати разговаривать. Губы Дина расплываются в улыбке, а его грудь вздымается; он чувствует легкое оцепенение, и Кастиэль сужает глаза. Прикусив губу и заступая за линию паскудства, — он и сам знает, что он мудак, — Дин делает то, инстинктивно понимая, что, наконец, полностью доведет Кастиэля до срыва. Дин тыкает его в грудь. На долю секунды он уверен, что зашел слишком далеко. Челюсть Кастиэля вздрагивает, когда он смотрит на палец Дина, а его руки сжимают чужие бедра, впиваясь в плоть сквозь ткань. Затем Кастиэль резко выдыхает, его ноздри расширяются, и он дергает Дина за ноги к себе, касаясь своим пахом его. Они зашли уже достаточно далеко, как думает Дин, а его губы раскрываются, формируя стон, и Кастиэль делает толчок бедрами. — Блять, — шипит Дин, приподнимая голову, чтобы взглянуть на Кастиэля, и тяжело дышит. — Мы должны это сделать. Кас, мы должны—ты должен трахнуть меня. Ты, правда, серьезно— — Заткнись, Дин, — рычит Кастиэль таким глубоким и резким голосом, что его мир вздрагивает. Дин двигает корпус вперед, приподнимаясь все выше, пока они не оказываются носом к носу, и их дыхание смешивается. С намеком на вызов, вспыхнувшем в глазах, он мягко говорит: — Заставишь меня, Кас? А? Оттрахаешь так, чтобы я не смог говорить? Я знаю, что ты можешь; ты сделал это в последний раз. Давай, лиши меня дара речи еще раз. Кастиэль просто долго смотрит на него, а затем ведет руками вверх по ногам Дина, цепляясь за бедра и крепко сжимая их. Дин задерживает дыхание, а сердце бешено бьется у него в груди. Они уже делали это, когда были без памяти, но момент кажется таким новым и волнующим. Ему трудно понять, — но в то же время легко, — что он побывал со многими людьми в этой жизни, однако еще никогда не хотел никого настолько сильно, насколько хочет Кастиэля. Неожиданно потянув за бедра, Кастиэль стаскивает его со стола и выдергивает из мыслей, ставя его на ноги. Дин моргает, а в его груди, словно эмбрион, зарождается чувство неопределенности и отчаяния из-за еще одного возможного отказа. Он, вроде как, собирается что-то сказать, хоть что-нибудь, когда Кастиэль разворачивает его, придерживая за бедра так, что Дин оказывается лицом к столу, а спиной — к Касу. Кастиэль оставляет нежный поцелуй на шее Дина, прямо под ухом, а затем без какого-либо предупреждения он кладет руку на спину и толкает. Дин приземляется на стол, распластав руки по обе стороны головы, и шипит: — Боже правый, — глядя на очертания Китая. Кастиэль не тратит время впустую. Он хватается за джинсы Дина и грубо дергает за них, и Винчестер приподнимает бедра, чтобы ускорить процесс. Наконец, его член оказывается на свободе, что приносит ему легкое удовольствие. Он чувствует прохладный воздух на ягодицах и пояснице, где задралась кофта. У него в гортани собирается слюна, а предвкушение скользит по позвоночнику вверх-вниз. — Не пугайся, — предупреждает Кастиэль. Дин поначалу не уверен, о чем он нахрен говорит, но потом чувствует это. Странное ощущение чего-то скользкого и теплого у него в заднице. — Кас, что за херня? — выпаливает он. — Ты что, только что смазал мой зад волшебством? — Я все еще способен на кое-какие приемчики, — немного горько бормочет Кастиэль. Впервые с того момента, как они начали целоваться, Дин чувствует нерешительность. Все еще? С чего бы ему не быть способным? Дин собирается спросить, что он имеет в виду, но внезапно в его заднице оказывается палец, и все разумные мысли накрываются медным тазом. Кастиэль не нежен, он не медлит. Он ходит по грани, но боли не причиняет. Это просто-напросто отнимает у Дина способность мыслить, оставляя ему только ощущение того, как Кастиэль растягивает его. Дин прижимается лбом к границе России с Китаем, издавая низкий гортанный стон, и насаживается на пальцы Каса, когда тот добавляет второй. — Да, да, сделай это, — хрипло скандирует Дин, когда Кастиэль растопыривает пальцы. — Блять, Кас, пожалуйста, просто— Пальцы исчезают. Слышится тихое шуршание ткани, звук расстегивающейся молнии, и Дин пытается не представлять, как он сейчас выглядит. Он все еще одет по большей части, распластан на карте мира, с выпяченным задом, сгорает от желания и ждет. Какая-то его часть думает, что надо бы смутиться, но она легко заглушается тем, как сильно он этого хочет. Кастиэль расставляет его ноги в стороны, разводит ягодицы, а затем толкается вперед. Он недостаточно растянут, чтобы все прошло легко, но он хочет того болезненного ощущения, что приходит с толчком Кастиэля. Это не невыносимо, и это делает что-то странное с его головой, одурманивая его и заставляя бездумно царапать стол. Он уже потеет, тяжело дышит и хочет, чтобы Кастиэль двигался быстрее, но в то же время — чтобы это никогда не кончалось. Он чувствует абсолютно все, каждый сантиметр, и ему больно, но нереально хорошо. — Дин, — выдыхает Кастиэль, войдя до упора, и шершавая ткань штанов касается задней части бедер Дина. Его голос блаженный, благоговенный, трепетный. — О, Дин. — Блять, — выдыхает Дин, зажмурив глаза и сжимаясь вокруг Кастиэля. Он привыкает медленно, но верно, а его член, оказавшийся между его телом и постоянно подогревающейся столешницей, более полезен, чем он ожидал. Каждая интимная часть его тела оказывается под давлением, оно даже внутри него, и Дин хочет чувствовать последствия еще несколько дней после этого. Он хочет быть вымотанным и хочет боли. — Давай, Кас, трахни меня. Трахни меня. Кастиэль, должно быть, до сих пор злится, потому что он все еще груб, все еще держит Дина мертвой хваткой. Он вцепляется в его бедра, впиваясь ногтями, и, боже, Дин надеется, что на его коже останутся небольшие следы, чтобы он смог чувствовать их с каждым шагом. Но это все позже, а сейчас Кастиэль делает именно то, что требовал Дин, выходя из него и тут же толкаясь обратно. Дин давится вдохом, когда Кастиэль набирает непростительный темп, едва ли давая ему время привыкнуть. Он балансирует на острие ножа, почти перебарщивая, но Дин уже настолько поглощен, что хочет большего. Сильнее, быстрее, глубже. Кастиэль не заходит слишком далеко, наверняка, до сих пор контролируя себя несмотря ни на что, так что Дин все еще способен это выдержать, но еле-еле. Кастиэль трахает его безжалостно и жестко, без заминок вдалбливаясь в Дина снова и снова. У Дина такое ощущение, что он в огне — он задыхается, кричит и беспомощно стонет, а его глаза вращаются, ничего не видя. Его кожа липкая от пота, и стол под ним уже мокрый, благодаря чему его тело может скользить вверх-вниз короткими рывками, когда Кастиэль толкается внутрь и разрушает его. — Дин, Дин, — рычит Кастиэль, будто он слегка не в себе. Одна его рука исчезает с бедер Дина и хватается за его затылок, слегка надавливая. — Ты такой—мне так хорошо. Дин скулит, когда несильная смена позы заставляет его член плавно скользить по столу вперед-назад из-за пота и предэякулята. Он, словно безумец, хватается за запястье Кастиэля, оставшееся на бедре, и держится за него изо всех сил. Он чувствует укус в районе трицепса, и Дин абсолютно не готов к тому, что это — эрогенная зона, хотя удивляться нечему — все его тело сейчас словно оголенный провод. Он вскрикивает из-за резкого укуса, и звук тут же переходит в стон, когда Кастиэль сбивается с темпа и ускоряется. Кастиэль двигается жестче и быстрее, и Дин определенно будет это чувствовать еще пару дней. Все его тело в напряжении, и легкое трение члена об стол — это лучшая пытка из возможных. Где-то в районе бедер горячим и острым чувством подбирается оргазм, и он втягивает воздух, ощущая головокружение. В уголках глаз собираются слезы, и он не понимает — это из-за поглощающих его волн удовольствия или из-за того, насколько это близко к грани. — Кас, да, вот—вот так. Блять! — Дин выгибается, когда Кастиэль начинает трахать его по полной, а его бедра вздрагивают. Он близок. — О, черт, твою мать, блять! Внезапно Кастиэль усиливает хватку на шее и тянет его наверх, перемещая руку с его бедра, чтобы крепко обхватить его за грудь. Дин отпускает запястье Кастиэля и хватается за собственный член, быстро и с нажимом водя рукой по всей длине, когда Кас вдалбливается в него под новым углом, постоянно задевая простату. Дин кончает с вскриком, трахая собственный кулак, а Кастиэль делает еще три толчка, а затем выходит из него, изливаясь на его ягодицы. Они стонут в унисон; Дин — слабо и с дрожью, Кас — хрипло и низко от удовольствия. Сразу же после этого он готов упасть. Ему кажется, что в его теле не осталось ни единой кости, будто он превратится в кучу дрожащей кожи, если Кастиэль его отпустит. Моргнув и открыв глаза, он видит последствия своего оргазма по всей Франции и чувствует что-то липкое на заднице. Все его тело сотрясается, когда он пытается восстановить дыхание, а его разум все еще не выходит на связь. — Жди здесь, — грубо приказывает Кастиэль. Когда Кас его отпускает, Дин покачивается вперед, и ему приходится схватиться за край стола дрожащими руками, чтобы не упасть. Вновь слышится шуршание одежды Кастиэля, звук застегивающейся молнии, а затем он уходит. Дин так и стоит, пялясь на Францию ошалевшими глазами, а в груди его неистово бьется сердце. Кастиэль уходит ненадолго. Он быстро возвращается и вытирает ягодицы Дина полотенцем для рук. Однако, Дин не оборачивается и не смотрит на него; у него в голове каша, а его чувства неистово пытаются выбраться на поверхность. Полотенце приземляется рядом с запястьем Дина, прямо над Африкой, а затем он снова уходит. Вот тогда Дин и оборачивается через плечо. Стоя прямо так, со следами оргазма по всей Франции, со спущенными штанами, болтающимися на бедрах, и с обмякшим членом, он наблюдает, как Кастиэль уходит и исчезает в коридоре. Дин медленно вытирается и натягивает штаны, а затем протирает Францию. Позже он вымоет стол до возвращения Сэма и Эйлин. Но, пока что, он стоит один в фойе и старается не заплакать.