Х
Несмотря на открытость Кастиэля по отношению к разрешению проблем, Дин никак не может перестать чувствовать, будто между ними какая-то невидимая стена. Это почти странно — насколько все теперь по-другому. Несмотря на все то, через что они прошли, они еще никогда не вели себя так по отношению друг к другу. Их чувства всегда поддерживались скачками напряжения, неважно, с чем они сталкивались, но теперь все кажется каким-то приглушенным. Не то, чтобы они пропали, не совсем, но они… скрыты. Кастиэль всегда был неловким; это всего лишь часть того, кто он есть. Дин всегда любил ее, даже когда она его раздражала. Но теперь… Кастиэль будто думает о нем, как о чужаке. Разговоры на него никак не влияют, но физический контакт просто испарился, словно его и не существовало. Кастиэль ведет себя так, будто не знает, что делать со своим телом, когда они с Дином находятся в одной комнате. С тех пор, как они расцепили руки еще на тропинке, Кастиэль его больше не трогал. Они даже больше не спорят, но вины Дина в этом столько же, сколько и его. Они словно ходят по тонкому льду, боясь оступиться и вернуться к тому беспорядку, с которого начинали. Это граничит с формальной учтивостью, заставляя Дина хотеть ударить что-нибудь. Кастиэль не избегает и не игнорирует его, но его присутствие кажется вынужденным. Как будто бы он пытается слиться с окружением, надеясь, что Дин его не заметит, словно это вообще возможно. Но Дин редко его тревожит, потому что это приводит к неестественным разговорам и просто кажется странным в худшем смысле. Они сосуществуют, но на этом все. Они никогда до этого так не делали — просто… сосуществовали. Это мучительно. Дин никак не может прекратить раздумывать о сценариях, в которых они разрушают это проклятие с помощью многих и частых прикосновений. В обнаженном виде. Сексуально. Его разум постоянно предлагает недвусмысленные решения всех их проблем, но ему приходится покорять свои мысли — в последний раз это не сработало, и даже если им и было очень хорошо, во второй раз такое не сработает. Когда Сэм и Эйлин, наконец, черт возьми, возвращаются, Дин хочет заплакать от счастья. — Кажется, вы двое во всем разобрались, — говорит Сэм с легкой улыбкой. Он морщит нос, жестом указывая на шею Дина. Блядское блядство. Гребаные засосы! Дин вообще о них позабыл, и Кастиэль точно о них не упоминал. Дин съеживается. — А, ну… не—не совсем. То есть, мы над этим работаем, я… думаю? Брови Сэма поднимаются. — Ты… думаешь? — Ага, в этом, как бы, все дело. У нас была долгая беседа. На самом деле, мы много разговаривали, и мы оба, вроде как, согласились просто решать проблемы по мере их поступления. Вот только теперь я не уверен, исправили мы что-то или нет. Мужик едва ли меня касается, и все просто… странно. — Что ж, секс все усложняет, Дин. — Это не та часть, с которой все хреново, — Дин закатывает глаза и потирает один из уже почти неощутимых засосов на горле. — На самом деле, секс был прекрасен. Кас, наконец, выпустил немного пара. Проблема в том, что было после. Черт, а что если мы, типа, сексуально совместимы, но не… ты понимаешь. — Романтически совместимы? — подсказывает Сэм, выглядя так, будто сдерживает смех. — Чувак, у вас бы получилось лучше, чем у нас с Эйлин. Дин хмурится. — Мне кажется, я опять налажал. Сэм похлопывает его по плечу и мягко улыбается. — Тогда исправь все. Опять. Дин стонет. У Сэма есть логика, как бы он не хотел это признавать, даже самому себе. К счастью, ему не приходится тратить каждую свободную минуту на переживания об этом. Он бросается в исследования с Кастиэлем, Эйлин и Сэмом. Его внимание разделяется на поиски способа победить Чака и попытки понять, что не так с благодатью Кастиэля. Это занимает большую часть дня и помогает ему избежать той хрени, что происходит между ними с Касом. Проходит день, два, затем три. К двум часам ночи третьего дня Дин хочет свернуться калачиком и умереть. Его глаза постоянно затуманены, он почти хронически возбужден, а Кастиэль до сих пор не задерживает на нем свой взгляд дольше, чем на пять секунд — и, да, он считал. А еще он ни на шаг не приблизился к разрешению ни одной ситуации, над которыми работал. Эйлин — та, кто объявляет выходной. Сэм соглашается просто мгновенно, означающее, что они улизнут в свою комнату и хорошенько повеселятся, пока Дину придется сидеть в неловкой тишине с Кастиэлем, который превратил разглядывание стен в отдельный вид искусства. Дин занимает себя расчисткой стола и мыслями, о чем вообще можно поговорить. Он делает закладки на страницах, где они остановились, и складывает книги в четыре отдельные кучи — чтобы не запутаться, кто и что читал. Закончив свое дело, он удовлетворенно смотрит на чистый стол и застывает, когда его взгляд падает на Францию. — Ты в порядке? — внимательно спрашивает Кастиэль, наконец, отрываясь от гребаной стены. — Ты не хочешь… провести время вместе? — медленно говорит Дин, не отрывая взгляда от Франции, а у него в штанах дергается член. Предатель. Кастиэль делает паузу. — Чем бы ты хотел заняться? Снова слетать в гребаный Париж, сухо думает Дин. — Мы можем посмотреть кино у меня в комнате, — говорит он. Кастиэль опять молчит, словно ищет причину отказаться. Видимо, ему не удается ничего придумать, потому что он бормочет: — Давай. Они заканчивают не просмотром фильма. Если быть абсолютно честным, все намерения Дина заключаются лишь в этом. Он даже достает старый DVD-плеер, который возил с собой, еще когда они с Сэмом были детьми — он был единственным источником развлечения во времена паршивых мотелей. Он позволяет Кастиэлю выбрать фильм из своей коллекции вестернов, и, когда тот выбирает «Бутч Кэссиди и Санденс Кид», Дин чувствует, как его колени подкашиваются, прямо как у старых-добрых английских девчонок из тех безвкусных любовных романов. — Это один из моих любимых, — шепчет Дин. — Я знаю, — отвечает Кастиэль. Следует отметить, что Дин изо всех гребаных сил пытается совладать с обуревающим его желанием. Однако, в абсолютную противоположность, он сдается ничтожно быстро. Кастиэль сидит на краю кровати Дина, вытянув перед собой ноги и перекрестив лодыжки. А Дин просто—ну, он бросает провода от проигрывателя, наплевав на то, как сильно они ударяются об комод, и вырывает диск из рук Кастиэля, выбрасывая его непонятно куда. Кастиэль выглядит весьма озадаченным буквально три секунды, а затем, кажется, понимает, что происходит, когда Дин ставит одно колено на кровать рядом с его бедром, перекидывает другую ногу через его колени, после чего усаживается так, словно нашел лучшее место в бункере. Прежде чем Кастиэль успевает выразить протест, Дин сует руки в его раздражающе аккуратные волосы, запутывая их, и наклоняется, чтобы поцеловать его. Какие бы там возражения у него не назрели, теперь они, похоже, не имеют особого значения, потому что Кастиэль хватается за бедра Дина и целует в ответ, да так, будто его жизнь зависит от этого. Это самое далекое чувство от той странности, что у Дина ассоциировалась с Кастиэлем уже несколько дней. То, что он с облегченным стоном погружается в это все, кажется таким правильным. Волосы Кастиэля мягкие и шелковистые, а его губы теплые и пухлые, и Дин так им поглощен, что это даже немного грустно. Кастиэль издает тихий гортанный звук, когда Дин проводит языком по его губам, сжимая его ноги своими бедрами и легонько царапая ногтями кожу головы. Дин проглатывает негромкие одобрительные вздохи, что он издает, ведя руками по его плечам и стаскивая плащ, ни на секунду не разрывая поцелуй. Затем он сразу же переходит к его пиджаку, практически срывая его, и Кастиэль разводит руки, чтобы Дин мог избавить его от одежды так резко и грубо, как ему нравится. И, черт, Дину реально нравится. Кастиэль стягивает с себя галстук, в то время как Дин ловко расстегивает кипенно-белую рубашку, обнажая кожу постепенно. Он не может определиться между поцелуями и теплотой кожи под пальцами, поэтому он отрывается, чтобы отдышаться и схватиться за одежду Кастиэля с постыдным рвением. Зрачки Кастиэля заполнили почти всю радужку, его губы — влажные и распухшие, а руки заняты галстуком. — Блять, — стонет Дин, и его грудь вздымается, когда он доходит до пуговиц над животом Кастиэля. Дину приходится выдернуть рубашку из штанов Кастиэля, чтобы стянуть ее, из-за чего они на мгновение отрываются друг от друга. Они приспосабливаются легко и без слов, с головой ныряя в омут сексуального напряжения, что так бездумно ими управляет. Прикусывая нижнюю губу и сдерживая стон, Дин скидывает рубашку с плеч Кастиэля и мгновенно о ней забывает, забросив ее куда-то рядом с кроватью. Он тут же начинает водить ладонями по рукам Кастиэля, по его шее, по груди, и, срань господня, Кас так чертовски прекрасен, что он достоин места в живописи эпохи Возрождения или как там. — Теперь ты, — грубо приказывает Кастиэль глубоким голосом, пропитанным желанием. — Сейчас же. Дин еле как снимает свою фланельку и дырявую футболку под ней, сглатывая слюну, чтобы смочить пересохшее горло, потому что Кастиэль наблюдает за ним с напряженной искрой во взгляде, будто он готов сожрать Дина заживо, дай ему шанс. Кастиэль наклоняется и касается губами кожи Дина, прямо под ключицей, рядом с татуировкой в форме пентаграммы, и Винчестер выдыхает: — Боже, тебе реально нравится метить меня, а? В ответ Кастиэль лишь сильнее засасывает кожу. Дин старается справиться с ремнем Кастиэля изо всех сил, — что довольно сложно в таком положении, — и у него хреново получается, и, может, Кас это чувствует, потому что он отстраняется от Дина и поднимает их на ноги. Дин пытается снять с Кастиэля штаны, пока тот пытается сделать с ним то же самое, и лишь из-за помутненного от возбуждения разума они так долго не могут додуматься, что это можно было бы сделать гораздо быстрее, займись они этим самостоятельно. К счастью, Кастиэль достаточно умен, чтобы понять это, так что он шлепает Дина по руке и раздевается, а сам Дин просто повторяет за ним. Член Дина раскраснелся донельзя, на головке отблескивает капля предэякулята, словно он весь во внимании и буквально молит, чтобы его заметили, но Дину сейчас на это глубоко наплевать. Он подходит к прикроватной тумбочке, чтобы найти смазку, потому что хрена с два они снова сделают это с помощью ангельской силы, — не тогда, когда его благодать слабеет с каждым днем, — и Кастиэль следует за ним, не убирая рук с бедер Дина и покусывая место, соединяющее его плечи и шею. Вздрагивая, Дин на секунду забывает, что он делает, и просто стоит со смазкой в руках, откинув голову на плечо Кастиэля. Кастиэль вырывает у него смазку и рычит: — Ложись, Дин. Они вроде должны были делать все постепенно, шаг за шагом — посмотреть кино, например, или вообще что угодно, но никак не заняться сексом при первой же возможности, как будто это что-то исправит. Однако, Дину всегда хреново удается делать то, что он должен. И, к счастью, он более склонен делать то, что говорит ему Кастиэль. Он ложится. Кастиэль устраивает его так, как сам того хочет, и Дин быстро моргает из-за того, что его тело на автомате следует за руками Каса. Вскоре он сидит на подушках, слегка отклонившись назад, и его руки безвольно лежат по бокам, несмотря на то, что ему больше всего сейчас хочется трогать. В последний раз ему это не удалось, и у него руки чешутся от желания выжечь в памяти все неровности и изгибы тела Кастиэля. Затем Кастиэль вдруг встает на колени рядом с Дином, заводя руку назад, чтобы протолкнуть смазанный палец в собственную задницу, и вообще-то это выглядело бы горячо, вот только лицо Кастиэля искажается гримасой боли. — Эй, нет, подожди, — вскакивает Дин, тревожно протягивая руку. — Ты двигаешься слишком быстро, милый. Кастиэль бросает на него сердитый взгляд. — Я ангел, Дин, думаю, я с этим справлюсь. Дин кивает. — Да, но… но позволь мне это сделать. Можно? Кастиэль делает паузу, а затем бормочет: — Конечно, Дин. Слегка расслабившись, Дин берет смазку и машет рукой, чтобы Кастиэль двинулся вперед. Им требуется пара минут, чтобы расположиться поудобнее; Дин садится рядом с Кастиэлем и заменяет его палец своим собственным. Он использует большее количество смазки, чем Кас, что определенно хорошо помогает, но, помимо того, он двигается медленнее. Он аккуратен, почти нежен, и гримаса Кастиэля довольно легко преображается в удовольствие. Это медленно, но оно того стоит, потому что Кастиэль тихо шипит сквозь зубы и хватается за свободную руку Дина, опуская голову. После этого с его губ срывается стон, и Дин улыбается. — Да, ну вот, вот так, — выдыхает Дин, восторженно глядя, как Кастиэль напрягается от удовольствия и насаживается на его палец. Добавление второго пальца — это что-то новое, потому что Кастиэль сильно впивается ногтями в его руку, а все его тело дрожит, когда он пытается сдержать стон, стиснув зубы. Дин уже собирается сказать ему, чтобы он не боялся шуметь, чтобы расслабился, но Кастиэль вдруг начинает произвольно трахать себя пальцами Дина до упора, и это… ну, Дин не настолько глуп, чтобы прерывать это. Кастиэлю, должно быть, действительно нравится, потому что он делает это так долго, что рука Дина начинает болеть, — не то, чтобы он жаловался, совсем нет, — и он не останавливается, даже разработав себя настолько, насколько возможно. Только тогда, когда пальцы Дина с легкостью начинают проскальзывать туда-обратно, Кастиэль останавливается, стискивая зубы и отбивая его руку. За чернотой зрачков почти не видно голубую радужку, когда он толкает Дина спиной на кровать и нависает сверху. — Приподнимись, — говорит Кастиэль. Дин мгновенно подчиняется, что оказывается хорошей идеей, потому что Кастиэль заводит руку назад, обхватывая скользкой от смазки ладонью член Дина, и направляет его в себя. Когда Кастиэль медленно садится, уложив руки на его грудь и лишь слегка оцарапывая ее ногтями, Дин резко матерится и закрывает глаза. — Блять! — выкрикивает Дин, когда Кастиэль полностью усаживается на него. Кастиэль хватается за руки Дина и переплетает их пальцы, наклоняясь вперед, чтобы прижать его к подушкам и начать делать короткие взмахи бедрами, а затем полностью опуститься. Дин и мечтать не может о том, чтобы поднять руки, даже если бы сам захотел, но он обнаруживает, что ему нравится, когда его прижимают к кровати, и нравятся, что их пальцы переплетены. В этом есть какая-то своя близость, что заставляет Дина беспомощно наслаждаться процессом. Кастиэль задает темп, и Дин ничего не имеет против, он выкрикивает всякие ругательства и стонет, когда Кас неожиданно выводит бедрами цифру восемь. Он медленно и мучительно тянет, чтобы резко опуститься со шлепком, из-за чего пальцы на ногах Дина скрючиваются, и Кастиэль тихо стонет, едва ли громче звуков от того, как их кожа соприкасается. Снова и снова, Кастиэль двигается вверх-вниз, подводя их к пику, и Дин настолько погружен в блаженство, что он даже не сразу осознает, что Кас отпустил его руки. — Коснись меня, — хрипит Кастиэль, сложив руки на груди Дина, чтобы быстрее двигать бедрами. Глаза Дина переполнены удовольствием, его веки трепещут, и он делает то, что говорит Кастиэль. Он протягивает одну руку, чтобы ухватиться за его бедро, чувствуя, как перекатываются мышцы под кожей. Другой рукой он берется за член Кастиэля, обхватывая его и набирая ту же скорость, с которой двигается Кас. — Черт, Кас, ты так—ты просто потрясающий, — задыхается Дин, восторженно глядя на него снизу-вверх. Кастиэль хмыкает, раздраженно сводя брови. — Я хочу—мне нужно— — Скажи мне, что ты хочешь, Кас, — Дин водит рукой по всей его длине, глядя, как Кастиэль вздрагивает, и слушая, как он стонет. — Чего ты хочешь? — Я хочу, чтобы ты—ты—, — Кастиэль приоткрывает рот и сильно и резко опускается на член Дина, но выглядит еще более раздраженным. — Пожалуйста, мне нужно— — Хорошо, Кас, я тебя понял, милый, — стонет Дин, отпуская член Кастиэля, и обнимает его обеими руками, прижимая его ближе и переворачивая их. Кастиэль издает тихий ох, когда его голова оказывается на подушке, а Дин нависает над ним. — Дин, что— — Все будет хорошо, — обещает Дин, отстраняясь, чтобы ухватиться за одно колено Кастиэля и отводя его в сторону. — Скажи мне, как ты хочешь. Я буду двигаться быстро или медленно, как захочешь. Дин не может сказать ему, что он его любит, но он может показать, черт возьми. — Быстро, сильно, — приказывает Кастиэль, раздвигая ноги и сжимая в кулаке собственный член. Как Кастиэль и попросил, Дин трахает его сильно и быстро; он глубоко входит и резко выходит. Это, кажется, дает результат. Видимо, этого Кастиэлю и не хватало, потому что его глаза закрываются, его рот открывается, а сам он просто рушится. Это великолепный вид. В таком положении Кастиэль становится громче, вздыхая и выкрикивая имя Дина, отчаянно вдалбливаясь в собственный кулак. Дин не может оторвать взгляд; он потеет, стонет и хрипит, стараясь довести обоих до экстаза, насколько это возможно. Кастиэль выгибает спину и сжимается вокруг члена Дина, и сам Дин чуть не дает осечку из-за того, насколько прекрасно это чувство. Когда Кастиэль кончает, буквально спустя несколько толчков, его голова падает на бок, и он выкрикивает имя Дина, пачкая руку и свою грудь. Эта картина чертовски красива, и Дин следует за ним спустя еще один толчок, выходя из него и кончая на постельное белье, как гребаный джентльмен. И это примерно вся энергия, которая есть у Дина. Он стареет. Перекатываясь на бок и чуть не падая с кровати, ему удается приземлиться наполовину на Кастиэля, наполовину на кровать. Он чувствует, как грудь Кастиэля поднимается и опускается; вверх, вниз, вверх и вниз. Дин прижимается лбом к горлу Кастиэля, тяжело дыша. Он мягко хрипит: — Пожалуйста, не уходи снова. — Я—я, наверное, должен… — Кастиэль замолкает, когда Дин поднимает голову и смотрит на него. — Кас, я не—я стараюсь не просить слишком много в своей жизни, потому что я редко получаю то, что хочу, — хрипло признается Дин. — Сейчас я прошу тебя, ладно? Я прошу тебя остаться. Я хочу, чтобы ты остался. Так что, просто—просто останься, пожалуйста. Кастиэль встречается с его взглядом, наполненным невероятной нежностью. — Конечно, Дин, — шепчет он, а его голос словно дрожит из-за сорванных голосовых связок. Они разбиты, и их отношения не улучшились, и им, в конце концов, придется поговорить обо всем этом. Но пока что Дину достаточно того, что есть. Он прижимается лицом обратно к горлу Кастиэля, используя его плечо, как подушку, и позволяет себе насладиться этим моментом чистейшего удовлетворения. Вот так, в руках Кастиэля, он погружается в сон.Х
Когда Дин просыпается, Кастиэля нет. Дин даже не поднимает голову с подушек. Он просто стонет и с шлепком накрывает свое лицо руками, чувствуя себя куском дерьма. И опять Кастиэль просто ушел. Дин даже не может его винить за это. Он и сам не уверен, остался бы он или нет, если бы они поменялись местами. Тем не менее, ему больнее, чем он в принципе может признать, и он ненавидит ту битву, что происходит у него внутри прямо сейчас. — Дин? Оу. Подскочив, Дин оглядывает комнату и видит Кастиэля, напяливающего штаны. Он с любопытством наблюдает за Дином, склонив голову набок, бегая взглядом голубых глаз по обнаженному телу мужчины, будто бы не может сдержаться. — Ты остался. Кастиэль настороженно кивает. — Ты же просил меня. — Спасибо, — бормочет Дин, пытаясь побороть расцветающий на щеках румянец и проигрывая. — Эм, ты сейчас куда? — Сэм заходил, — сообщает ему Кастиэль, наклоняясь, чтобы подобрать джинсы Дина и бросить их в него, ударяя вещью по лицу. — Джоди звонила по делу и сказала, что с ним срочно нужно разобраться. Стая вервульфов терроризирует Северную Дакоту. Она сказала, что и сама бы справилась, но они с Клэр сейчас в Огайо выслеживают Вендиго. Дин убирает джинсы с лица и слабо улыбается. — Что ж, похоже, пора возвращаться к работе. Сэм и Эйлин готовы? — Вообще-то, — спокойно говорит Кастиэль, — мы будем только вдвоем. — Только… вдвоем, — настороженно повторяет Дин. — Да. Исследования нельзя забрасывать, а мы и сами справимся. Я предложил нам этим заняться, и Сэм согласился, — Кастиэль выгибает бровь; на нем все еще нет рубашки, а штаны расстегнуты. — Это проблема? Дин густо сглатывает. — Не-а, нет, это—все просто прекрасно, Кас. Кастиэль кивает и берет рубашку, накидывая ее на плечи и медленно застегивая. — Хорошо. — Отлично, — слабо говорит Дин. — Дин, ты не двигаешься. — Точно, точно.Х
Четыре дня спустя Дин расхаживает по ярко освещенному коридору больницы, чувствуя, что его грудь сейчас разорвется, его дыхание прерывистое, а в голове полная каша. Туда-сюда, от одной стены к другой Дин ходит по кругу, сжимая ладонью свой кулак, а затем делает то же самое с другой рукой. Ему кажется, что его сейчас вырвет. Через полтора часа Сэм и Эйлин несутся по коридору. Дин чувствует облегчение, заметив их, правда, но из-за того, что они приближаются, воздух застревает у него в легких. Ужас обуревает его, заставляя опереться на стену и попытаться сделать медленный и глубокий вздох. — Дин, ты в порядке? — спрашивает Сэм, наконец, добравшись до него, а его лицо пропитано тревогой. Дин с дрожью делает вдох. — Я—я не— Нет, Дин не в порядке. Он ненавидит больницы; они напоминают об отце, о смерти и заставляют его чувствовать себя в ловушке. Они просто воняют чистотой, стерильностью так сильно, что он постоянно ощущает тошноту. Врачи не отвечают на его гребаные вопросы, и ни у кого нет времени позаботиться о мужчине средних лет, у которого происходит истерика прямо посреди коридора. А Кастиэль… Он… — Давай присядем? — мягко просит Эйлин, отгоняя Сэма, чтобы отвести Дина к стулу, и присаживается на корточки перед ним. В ее улыбке читается грусть. — Глубоко вздохни, а затем расскажи нам, что случилось. — Там был—те верфульфы… Там были—, — Дину приходится остановиться и сделать глубокий вдох, его колени дрожат, а лежащие на них руки сжаты в кулаки. Эйлин ободряюще поглаживает его предплечье. — Мы—мы вычистили место, но я упустил одного. Блять, Сэмми, я упустил одного. Сэм садится на соседний стул и сжимает его плечо. Дин поднимает руки и давит кулаками на глаза, пока в них не появляются разноцветные пятна, а его ноги дергаются вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз. Он не может дышать. — Дин, ты не виноват, — бормочет Сэм низким и успокаивающим голосом. — Просто расскажи, что произошло. — Он—на него напали, и он, сука, не исцелился, — говорит Дин, поднимая голову и глядя на Сэм и Эйлин. — Эта мразь схватила его сзади, начала рвать его грудь, и—и я убил ее, пока не стало хуже. Но к тому времени… Кас уже истекал кровью. Он просто—просто начал харкаться кровью и не отвечал, и он не исцелялся. Я не—я не знал, куда еще его привезти, что еще делать. — Ты все правильно сделал, Дин, все нормально, — мягко говорит Эйлин, взяв его за руку. Дин трясет головой, сжимая губы, чтобы сдержать болезненный всхлип. — Нет, нет, это не потому что его еще не отпустили. Они—они ничего мне не говорят, и—и я думаю, он— Сэм резко встает, его лицо искажено еле сдерживаемой яростью. — Погоди, я найду кого-нибудь, кто расскажет нам, что за хрень— — Простите, — говорит врач, приближаясь к ним, заставляя их всех подпрыгнуть — ну, кроме Эйлин, которая реагирует на секунду позже, чем мальчики, — и обернуться. — Здравствуйте, это вы — тот молодой человек, который привез Кастиэля? Дин вскакивает со стула, а его сердце, кажется, сейчас выпрыгнет из груди. — Да, это—это я. — И кто вы по отношению к пациенту? — спрашивает врач, ощупывая стетоскоп на шее, терпеливо оглядывая их по очереди. — Муж, — мгновенно выскальзывает у Дина, а затем он показывает на Сэма и Эйлин. — Мой брат и моя невестка. С—с Касом все в порядке? Врач хмурит брови и чешет голову. — Ну, в этом-то и дело. Простите, сэр, но— — О, боже, — шепчет Дин, делая шаг назад и врезаясь в грудь Сэма. — Нет! Нет, сэр, вы меня не так поняли, — отчаянно выпаливает доктор. — С Кастиэлем все хорошо… мы думаем. Во время операции произошло кое-что невероятное. Он просто… начал лечиться? Мы не совсем уверены, что произошло; я — врач уже двадцать лет, и я еще никогда не видел, чтобы кожа просто взяла и зажила. Облегчение так сильно накрывает Дина, что он готов заплакать. Вместо этого он взрывается смехом. Дрожащим, громким смехом, пробирающим до глубины души. Ему приходится наклониться и схватиться за живот; он хрипит в попытках сдержать прорывающиеся наружу смешки, граничащие с истерикой. Сэм хватает его за руку, неистово шипя его имя, но Дин не может перестать хихикать, как сумасшедший. — Дин? — Сэр! Что мы—возвращайтесь в койку! — истерично выкрикивает врач. — Идите обратно в— Смех Дина так быстро затихает, что ему кажется, что это все было галлюцинацией. Он выпрямляется, и у него перехватывает дыхание, когда он видит идущего по коридору Кастиэля в одном лишь больничном халате. Сейчас не лучшее время думать о том, что небесно-голубая ночнушка подчеркивает глаза Кастиэля, но это первое, что приходит ему в голову. — Я сказал, что со мной все хорошо, — огрызается Кастиэль, отмахиваясь от суетливого доктора. — Я ухожу. Сейчас. Дин, давай— Дин бросается вперед и заключает Кастиэля в объятия, не дав тому закончить предложение. Он делает это быстро, сжимая его буквально на секунду, чтобы удостовериться, что он в порядке, а затем Дин его отталкивает. Он разворачивается и несется к выходу, делая глубокие вдохи и изо всех сил пытаясь сбежать как можно дальше от эмоции, нависшей в коридоре. Он почти не слышит, как Кастиэль его окликает, едва ли осознает, что бормочет Сэм, и откуда-то издалека улавливает голос Эйлин, отпирающийся от доктора. Однако, вся эта информация словно проходит через какой-то туннель. У него звенит в ушах. Дин чувствует себя лучше только тогда, когда оказывается снаружи, на парковке, сгибаясь у Детки и прижимаясь лицом к ее холодным хромированным дискам. Он пялится на свое искаженное отражение и дышит. Совершенно внезапно он осознает, почему он не может сказать Кастиэлю, что влюблен в него. Все из-за вот такого вот дерьма. Из-за его гребаной жизни. Он не может любить без потерь; гребаные планы Чака так не работают. Стоит Дину осмелиться полюбить кого-то, кроме Сэма, так же, как и его, и он непременно потеряет этого кого-то. Кастиэль — не исключение; на самом деле, он уже наполовину доказал это, черт возьми. Снова и снова Дину приходилось терять его так или иначе, словно Бог просто, блять, кайфует от этой космической шутки, наблюдая, как Дин постоянно попадается в одну и ту же ловушку. Дин не может любить Кастиэля, по крайней мере, не в открытую, потому что это просто-напросто гарантия того, что он навсегда его потеряет. Только что произошедшая неувязочка лишь добавляет еще доказательств в огромную кучу причин, по которым Дин был не способен озвучить свои чувства. Ему чертовски страшно. — Дин, — мягко зовет Кастиэль. Он обходит машину, а Дин, черт возьми, плачет. Чувствовать жгучие дорожки слез на щеках — очень унизительно, но он не может ничего с собой сделать. Есть что-то трагичное и разрушительное в осознании того, что он никогда не сможет дать Кастиэлю того, что он хочет, что он заслуживает, что нужно им обоим. — Ты—ох, — Кастиэль замирает, увидев сидящего рядом с Деткой Дина. — Ты… расстроен. — Что же меня выдало? — хрипит Дин. Кастиэль вздыхает и поправляет плащ — он когда-то успел переодеться — и садится на корточки рядом с Дином. — Ну, слезы — хороший показатель. Сэм и Эйлин внутри, они стараются разобраться с очень озадаченными медиками, насколько это возможно. Им может понадобиться много времени. — Мы должны свалить подальше отсюда, — бормочет Дин, шмыгая носом и вытирая лицо. — Да, — соглашается Кастиэль, внимательно разглядывая Дина. — Я вижу, что ты… все еще расстроен. Я прошу прощения, если я тебя как-то напугал. Я был без сознания и не мог исцелиться. Когда я очнулся, я отлично справился. — Я думал, что ты умираешь, — признается Дин. — Или уже умер. — И это… причинило тебе сильную боль, — медленно отмечает Кастиэль, с любопытством бегая взглядом по Дину. Винчестер насмешливо фыркает. — Кас, приятель, многое, что ты делаешь, причиняет мне сильную боль. Кастиэль смотрит в сторону, сжимая губы и не скрывая обиды. Дин чувствует вину за то, как он преподнес эти слова, но уже слишком поздно забирать их назад. Даже если это и правда, они уже оставили эту часть в прошлом — вот только Дин не в том состоянии, чтобы думать об этом. Он хочет извиниться, хочет забрать слова назад, но не делает этого. — Думаю… — Кастиэль замолкает, вновь бросая на Дина изучающий взгляд. — Думаю, мне больше нравится «милый». — Ты—ты… — сердце Дина сжимается у него в груди под тяжелым взглядом Кастиэля. Он запоздало осознает, что, наверное, называть его приятелем после того, что они сделали, не лучшая идея. — Кас, я—я не… не это имел в виду. Мы все еще—ну, я все еще хочу… ты меня понял. Кастиэль выгибает бровь. — Заниматься актами половой близости и не говорить об этом? — Ну… да, — неловко признает Дин. — О, Дин, — Кастиэль закатывает глаза и встает на ноги, протягивая ему руку и легко поднимая его. — Есть много чего, что я не понимаю в человечестве, но ты, безусловно, самая непонятная его часть. Дин хмыкает и отпускает руку Кастиэля, отводя взгляд и снова вытирая щеки. — Ага, ну, ты тоже не подарок. И если ты еще хоть раз сделаешь что-то подобное, я надеру тебе зад. — Да, потому что я же всегда контролирую то, что со мной происходит, — сухо говорит Кастиэль. — Мне было… — Дин густо сглатывает и делает шаг к Кастиэлю, вторгаясь в его личное пространство и глядя на него в каком-то беспомощном отчаянии, порожденным глубокими эмоциями. — Кас, мне было страшно. Ты чертовски меня напугал, друг. Я—я не вынесу еще одну потерю, не теперь. Особенно, если это ты. Лицо Кастиэля смягчается. — Дин, нет способа узнать, что может случиться. Но я могу тебе пообещать, что у меня нет намерений покидать тебя в ближайшее время. — Я рад, что это поменялось, — тихо признается Дин, подаваясь вперед без задней мысли, притягиваясь к Кастиэлю, словно магнит. — Ты хотел уйти до этого. — Я—ну, нет, не совсем, — Кастиэль смотрит на него, приоткрыв рот и медленно моргая. Это как наблюдать за шедевром в замедленной съемке. — Я ушел, потому что чувствовал, что заслуживаю большего, чем то, с чем мне приходилось иметь дело. Я совсем не хотел, но это казалось необходимым. И я был прав. Однако, многое поменялось, и я не могу точно определить почему и когда, но теперь я очень рад остаться. Дин опирается рукой на Детку, резко вздыхая. В этот момент почти невозможно сдержать слова, остановить себя от излияния чувств, не дать Кастиэлю именно то, чего он хочет. Лишь новости о том, что Кастиэль хочет остаться, что что-то меняется между ними… достаточно, чтобы эмоции накрыли Дина с головой, заставляя его чувствовать себя так, будто он без страховки парит над землей и не боится упасть. Он не может просто проигнорировать это, не может забить и двинуться дальше. Он так влип, гораздо сильнее, чем когда-либо позволял себе. Ему очень больно от того, что он не может просто взять то, что у них есть, и жить с этим, что он должен поддерживать эту ужасную стену между ними. Он не может вот так быть с Кастиэлем, не может полностью его заполучить, не может открыться; он просто, блять, с ума сойдет, если получит это, а потом ему придется жить без этого. Но… поцелуй, это он может. Этого он хочет, на самом-то деле. Отчаянно. Все его естество этого жаждет — простоты прикосновений губ и знания, что это позволено. И он может получить это, всего лишь это, без риска — и этого вполне достаточно. Пока что. Дин двигается вперед и обвивает свободной рукой шею Кастиэля, притягивая его для поцелуя. В мгновение, когда их губы соприкасаются, все напряжение уходит из тела Дина, и он расслабляется с удовлетворенным вздохом. Сначала Кастиэль целует его нежно, по-домашнему мягко, обхватывая щеки Дина ладонями. Это так, так приятно. Это напоминает Дину о тепле, о долгих поездках, о каждом хорошем моменте из девчачьих фильмов, которые, как он утверждал, он никогда не смотрел. Он хочет укутаться в это мгновенье, запечатлеть его и приходить сюда в те моменты, когда ему хреново, прижать к себе и никогда не отпускать. Дин поглаживает слегка щетинистую щеку Кастиэля и изо всех сил держится за Детку. Он издает тихий гортанный звук, когда Кас притягивает его ближе, заключая в объятия. Поцелуй резко прекращается, и они прислоняются лбами друг к другу, дышат одним и тем же воздухом и прижимаются друг к другу. Дин вдруг невероятно боится отпускать Кастиэля; его настигает ужасный страх, что если он это сделает, то Кастиэль не вернется в его объятия так легко. Они такое не делают или не делали до этого момента. Поцелуи без секса, объятия, что почти невозможно разорвать, простота в том, как сильно они друг другу нужны; ничего из этого еще не происходило, и это кажется слишком сильным, будто, может быть, они не смогут вернуться к тому, что было. Но Дин знает, что и вперед они не могут пойти. То, что они застряли в этом подвешенном состоянии, где они нереально любят друг друга, но отказываются позволять чувствам процветать, как положено, и вернет их на тропу разрушения. — Дин, что мы делаем? — выдыхает Кастиэль; его слова душераздирающие и полны надежды, а голос потерян и дрожит из-за всего подтекста. Дин не открывает глаза и на секунду отодвигается, лишь чтобы вновь соприкоснуться лбами. — Я сегодня чуть не потерял тебя, Кас. Просто—просто дай мне это. Пожалуйста. — Ты можешь взять все. Я бы все тебе отдал без колебаний. Но ты не дашь того же в ответ, — Кастиэль замолкает на минуту. — Было время, когда я ничего бы от тебя не требовал, но тогда я не знал, каково это — иметь что-то. Я хочу этого, Дин. Пусть это и эгоистично, но я хочу все. — Я не могу, Кас, — Дин делает глубокий, дрожащий вдох, когда по его щеке скатывается дурацкая слеза, словно его личный криптонит. Его голос надламывается, когда он говорит: — Мне чертовски жаль, но я не могу. Кастиэль тихо вздыхает и крепче прижимается к Дину на короткое мгновенье, касаясь губами его собственных, а затем отстраняется. Дин распахивает глаза и видит слезы, отблескивающие в ярко-голубых глазах Кастиэля, а его губы дрожат. Он сглатывает один раз, второй, ужасно сухой третий раз, после чего кивает. — Я понимаю, — шепчет Кастиэль таким мягким голосом, что Дину кажется, что это он совсем ничего не понимает. — Если ты не можешь, то я тебя не виню. Но ты должен понять, что я так существовать не могу — наполовину и почти. Мне нужно все или ничего, и, возможно, так было всегда — я всегда был всем, а не ничем. Но, как и ты, я так больше не могу, и так же, как и тебе, мне очень жаль. — Блять, — выдавливает Дин, а сердце в его груди сжимается до боли, — ты расстаешься со мной. Опять. Кастиэль с грустью смотрит на него. — Чтобы нам расстаться, для начало нужно иметь отношения. Как мы только что выяснили, ты не можешь мне этого дать. Так что, нет, я не расстаюсь с тобой. Я просто… защищаю себя от того, что причинит лишь больше боли в будущем. Все в порядке, Дин, мы в порядке. Наверное, так даже лучше всего; мы можем попробовать стать друзьями, даже лучшими, чем были, и этого… этого хватит. — Хватит? — хрипит Дин, пытаясь сморгнуть жжение в глазах, а его грудь словно разрывается. — Должно хватить, — отвечает Кастиэль, делая попытку улыбнуться и терпя неудачу. Дин открывает рот, чтобы что-то сказать, поспорить, поругаться, но просто… этого не делает. Он медленно закрывает рот и смотрит на Кастиэля, чувствуя себя потерянным и ни в чем неуверенным. Каким-то образом, пытаясь обеспечить себе гарантию, что ему не придется чувствовать боль от потери Кастиэля, если бы они любили свободно, ему удалось обеспечить себе гарантию, что он все равно потеряет Кастиэля и то, что у них есть. Он не знает, смогут ли они снова быть просто друзьями. Как можно кого-то разлюбить? Если это и возможно, Дина такому не учили. Кастиэль кратко кивает; он весь пропитан душераздирающим унынием. Затем он разворачивается и уходит. И вдруг все безразличие Дина просто испаряется, когда он падает на землю. Полюбить, а потом потерять — это, наверное, худшее, что Дин может себе представить, но он уже у края.