Ярчайший роман века

Она продержалась рядом с ним на одной кухне три дня, после чего Виктор Петрович был с треском уволен. Он её замучил. Довёл до белого каления. Она-то, дура наивная, думала, он обхаживать её будет, помогать, заботиться, но он безбожно издевался, унижал её перед коллективом, а когда она позвала его к себе в кабинет для вынесения выговора, он заявил, нет, заорал на всю кухню: — Я не буду спать с вами! Одного раза было достаточно. Ох уж эти требования начальства! — конечно не будете, Виктор Петрович. Теперь-то уж точно. Она пыталась наладить рабочие отношения. Он был для неё ценным кадром, хорошим поваром и другом. Ей хотелось проводить с ним больше времени. Двух часов с пяти до семи было уже недостаточно им обоим, но эго было ему дороже. Он не будет работать у женщины, на женщину или с женщиной. Кто угодно, но не он. Как бы она ему ни нравилась, каких бы чувств он к ней ни испытывал — работать не будет, даже если это приведёт к окончанию отношений. Последняя попытка объяснить ему всё закончилась увольнением. — Виктор Петрович, — он сидел на диванчике в её кабинете и очень внимательно слушал. — Я — ваш начальник, вы — мой подчинённый и… — он бесцеремонно её прервал. — Я не люблю ролевых игр, но если вы настаиваете, — он встал с дивана и хотел было подойти к ней, но она вскочила и, наконец, сняла с себя маску ледяного спокойствия. — Всё! Хватит! Вы переходите на личности, вы оскорбляете и делаете это намеренно! Я… Идите к черту! Идите на все четыре стороны. Можете быть свободны, пожалуйста. Я вас отпускаю, — последнюю фразу она сказала совсем тихо и безжизненно рухнула на свой стул. Он молча вышел и закрыл за собой дверь, но через секунду распахнул её. — Я буду ждать вас в пять у чёрного входа. Сегодня четверг, я смотрел репертуар, и в «Авроре» показывают «Свадьбу лучшего друга». — Вы правда думаете, что я пойду с вами после всего, что вы наговорили? — она уже знала, что пойдёт. Она простила его в ту же секунду, что его не было рядом. — Думаю, что пойдёте. Вы же обожаете меня и Джулию Робертс. — Я вас ненавижу! — она сказала это с широченной улыбкой. — А я вас люблю. До встречи, — это не было настоящим признанием, и она это знала. Знала, что Виктор сказал это шутя, на её «ненавижу». Это была их маленькая игра. Довести друг друга и полюбить снова. За ним хлопнула дверь, и Елена блаженно растянулась на кресле. Ровно в пять она вышла из ресторана, он сидел на скамейке спиной к ней и курил. Елена не смогла унять ребёнка внутри себя и закрыла ему глаза своими руками со словами: — Угадайте кто? — Елена наклонилась, чтоб сказать это на ухо. — Елена Павловна! Что-то вы рано, — он взял её ладошку и поцеловал. Она села рядом с ним. — Да нет, как раз вовремя, — Елена освободила свою правую руку и посмотрела на часы. — Пять часов и три минуты. Если так и будем тут сидеть, то опоздаем. Сеанс через двадцать минут, а я хотела пройти самой красивой дорогой, — она взяла его под локоть, и они встали. Ему пришлось докуривать левой рукой, чтобы она удобно держалась. — Что за красивая дорога? Мы не пойдём по Невскому? — Мы на него в итоге выйдем. Прогуляемся окольным путём, через Михайловский сад. Они обошли ресторан и вышли на Марсово поле. Пока прошли его наискосок, Елена рассказала как прошел её день, жаловалась на поваров, каждый из которых облажался сегодня, как смог. — Вы такой разлад устроили на моей кухне. Просто ужас какой-то! — Спасибо, я старался, — она легонько ударила его по руке, за которую держалась. — Это ещё раз доказывает, что женщина не может управлять кухней. Мне хватило трех дней, чтобы разуверить ваших поваров в том, что вы компетентны, — он над ней издевался и делал это намеренно, но у неё было хорошее настроение, несмотря ни на что, и потому она подыгрывала ему. В Петербурге было солнышко, прекрасный весенний день, она идёт смотреть кино — разве может быть что-то лучше? — Ах вы, — Елена громко вздохнула и картинно нахмурилась, — змеёныш, — её пробрало на смех. — Кто? — у него уже слёзы из глаз шли. Она ещё и сказала это после долгого раздумья. Желание ответить ему издёвкой на издёвку подвело мудрую и рассудительную женщину. — Змеёныш, — она смогла повторить только когда они с набережной Лебяжьей канавки перешли на Садовую улицу. Грешно смеяться на Марсовом поле, поэтому они решили продолжить это дело за его пределами, в Михайловском саду. — Почему? — Виктор даже предположить не мог, что у неё есть логичное объяснение. — Я, как древнегреческий землепашец, который нашёл замёрзшую змею и положил её себе за пазуху, чтобы она отогрелась, — пригрела вас на своей кухне, а вы, как змея, — ужалили меня, устроив революцию, — как ловко она избежала слова «грудь». — Вы имеете в виду, что пригрели змею на груди, — он понимал, что такая высокоморальная женщина, как Елена, не позволит себе произнести столь похабного слова, да ещё и в отношении самой себя и мужчины, с которым её непонятно что связывает. Виктор еле сдерживался, чтоб не засмеяться во весь голос. — Именно это я имела в виду. Но только, — она хотела сказать, что к её груди он никакого отношения не имеет, но не смогла. Это было слишком тяжело на трезвую голову. Они ещё не так близки, рано перегибать палку, но уже поздно расставлять рамки. Он их все уже снёс. — Я понял, — он ничерта не понял, но видел, что она не хотела развивать эту тему дальше, и предпочел сменить её, когда они прошли мимо массивного каштанового дерева и снова вышли на Садовую, чтобы перейти её и через Инженерный сквер оказаться на Кленовой улице. — Вы родились в Петербурге? — ловко, Виктор Петрович, ловко. — Родилась. Как и моя мама, и её мама, и далее по списку. Все женщины в нашей семье — Петербурженки или Ленинградки, а мужчины — кто откуда. — А ваш муж? — он потихоньку начинал ревновать её к нему. — Он всю жизнь прожил во Франции, но родители у него русские. — Как же вы познакомились? — Он приезжал ещё в Советский союз, проездом был в Ленинграде. Все тогда чувствовали, что скоро всё рухнет, и мечтали сбежать заграницу. Я тоже мечтала. Мне вот-вот должно было исполниться восемнадцать лет, я работала в Большом Гостином Дворе, помогала маме, он увидел меня, и через два месяца мы уехали в Париж. — Любовь с первого взгляда? — его смущало, что она постоянно рассказывает о муже разные вещи. — Нет, что вы. Это была сделка, которая действует по сей день. Я была красивой и мечтала о любом другом мире, кроме Союза, а ему, для оформления каких-то документов, я не знаю, никогда не интересовалась, нужен был штамп в паспорте, иначе не только я, но и он навсегда останемся в Ленинграде. — И из всех продавцов Гостиного Двора он выбрал вас? — Виктор ей не верил и даже смеялся. — Конечно. Там работали, да и сейчас, я уверена, работают, женщины за пятьдесят. Молодым там делать нечего. — И что же, он просто пришел и забрал вас? — Да, как Интердевочку, но по трудовому договору. — Даже так? — она удивляла его с каждым днём всё больше. Тем временем они прошли Инженерный сквер и вышли на Кленовую улицу. — Теперь прямо, я покажу вам скамейку, на которой прошла моя юность, — что-то сегодня у них разговоры не ладятся. — Почему прошла? — он пытался спасти вечер комплиментами. Она сдержанно ему улыбнулась, но разговаривать больше не хотела. — Лучше вы расскажите, где прошла ваша? — В Москве на Малой Бронной. А школу мы всей компанией прогуливали на Патриарших прудах. Кто-то обязательно играл на гитаре, девчонки покуривали, а мы пиво пили. Нас было шестеро. — Вы общаетесь с ними сейчас? — Нет. Уже давно не общаемся, как школу закончили, так и разбежались. Вроде Вика с Егором поженились, а про остальных почти ничего не знаю. — И что же, вы только прогуливали? — Конечно нет, я ещё получал за это от матери. Я вообще много за что от неё получал, кстати, заслуженно. А в Петербурге приличные девушки школу не прогуливают? — Ещё как, но в отличие от вас, нас на этом не ловят. А вот и она! — они вошли в Ново-Манежный сквер и Елена подбежала к скамейке напротив фонтана. Впрочем, они все были напротив фонтана, потому что стояли по кругу, но она села именно на ту, которая была ближе к Дому Кино. Её немного отяготили воспоминания о муже, но его рассказ и её скамеечка вывели Елену из несколько отстранённого состояния. Она присела, чтобы наконец, впервые за день, закурить. Заслужила. На этот раз ему не пришлось ей прикуривать. Она достала из сумки коробок спичек и, с особым изяществом леворуких, подкурила себе сама, не отрывая взгляда от Виктора. Сигарета начала тлеть, а Елена начала свой рассказ. — Я именно на этой скамейке и прогуливала. Не всегда, правда, но бывало. С работы обедать тоже сюда ходила, когда у «Авроры» было столпотворение, — она затянулась и запрокинула голову назад, немного постанывая. — Сигареты, мои сигареты. Как же мне это нравится! — вообще ему тоже всё происходящее здесь безумно нравится, но ей пока рано знать такие подробности. — Вы романтизируете курение, как девочки-подростки в пубертатном периоде, — она, с недавних пор, решила его слова воспринимать только в шутку. — Подайте на меня в суд за это! — он не пытался задеть её, это вышло невольно. Впервые за многие годы он чувствует себя молодым. Она заражает его этой невиданной силой. Он испытывал рядом с ней те же эмоции, как когда они всей весёлой компанией прогуливали уроки. Елена не значительно моложе его, во всяком случае, старше Элеоноры, но он впервые чувствует такой разрыв в возрасте и стремится не к креслу-качалке, а к скамейке у фонтана. Когда она докурила, они вышли на Невский по Караванной улице и повернули направо. До начала сеанса оставалось целых семь минут. Она даже успеет поболтать с кино-друзьями. Они завернули под уже знакомую арку, и Елена совершенно невпопад сказала: — Будет дождь, а вы без зонта. — Небо голубое. С чего вы взяли? — Вы не заметили? Лошадь сильно трясла головой, одуванчики раскрылись и птицы низко летают, — она говорила вполне серьёзно. — Вы верите в эту чушь? — он открыл перед ней дверь. — Нет, но зонтика ни у меня, ни у вас нет. Проще сказать, когда дождя не будет, чем когда будет. Он идёт почти каждый вечер, особенно в апреле. — Я уверен, что дождя не будет. Небо ясное. — Слушайте, — она резко повернулась к нему лицом. — Вам обязательно постоянно спорить со мной? — и посмотрела на него очень-очень страшным взглядом, но чтобы он это разглядел, ей нужно было подпрыгнуть. — Конечно, — он увлеченно рассматривал панно над ними. — Почему? — Виктор наконец оторвал взгляд от Мэрилин Монро и посмотрел на Елену Павловну (ему просто брюнетки больше нравились), но так ничего и не ответил, на что она тяжело вздохнула, развернулась и пошла в сторону стойки контроля. Сегодня Людмилы там не было, поэтому ей быстро отдали листочек, и на этом всё кончилось. Кроме них, в зоне ожидания снова была девушка, кажется, Ася, и несколько людей их возраста. Пять человек, не считая Виктора и Елену. Да сегодня тут аншлаг! Елена Павловна поздоровалась с Асей и, несмотря на то, что свободные кресла были, предпочла постоять у колонны со скрещенными на груди руками, всем видом показывая, что ему всё-таки удалось её домучить. — И чего вы кукситесь? — он встал по правую руку от неё, к перпендикулярной стороне колонны. — Я не, — Елена начала весьма зло и уверенно, но запал пропал, когда она поняла, что не знает как просклонять это слово. Однако сдаваться не входило в её планы. — Кук… — кажется, скоро войдёт, — куск… Я не, — Виктор прервал её мучения: — Вы не знаете как просклонять слово. — А сами будто знаете! — она была готова подвинуться, чтобы он сел в её лужу. — Конечно, знаю. Я — кукшусь, Ты — куксишься, Мы — куксимся, Он, Она, Оно — куксится, — всё, теперь надменную улыбочку с его лица вы не сотрёте. — Словарик почитали после того, как я вас уволила? — вот теперь она куксится. — Нет, просто знаю. Не думал, что когда-нибудь пригодится. Да ладно вам, — он подошел ближе, несильно толкнул её в плечо своим, а после обнял, но уже за другое плечо, и наклонился, чтобы прошептать великую тайну и пощекотать её шею бородой. — Ничего хорошего не будет, если пойдёт дождь, тем более, вы сами сказали, что у нас нет зонтов. — Я с вами согласна, — она умрёт сейчас, если он не перестанет её щекотать. У неё уже шея чешется — он жутко колючий. — Но дождь будет, я вам это гарантирую. И сбрейте уже эту бороду. — Вам не нравится? — Нет, — пять двадцать пять: зрителей запускают в зал. Он берёт её под руку, когда она отходит, и снова шепчет, но уже куда-то в макушку, чтоб не куксилась опять. — Я думаю начать её отпускать. Фильм кончился в семь двадцать, но в этот раз их выпустили через главный выход. На улице был сильнейший ливень. Те, кто смотрел фильм, те пять человек, матёрые Петербуржцы, спокойно вышли на улицу, открыли свои стальные зонтики и, будто всё так и должно быть, пошли по домам. Виктор не стал рисковать. — Может переждём? — он посмотрел в её глаза с надеждой и мольбами. — Да что вы? Дождя-то нет — можем идти. Небо голубое! — она упивалась его страданиями. За три дня, что он мучил её на кухне, и за сегодняшний спор она заслужила. — Хорошо, хорошо, я был неправ! — он был в бешенстве. — У меня всего тридцать минут. Я и так слишком задержалась. — Дождь успеет закончиться? — Если нам повезёт, то он прекратится, а если нет, то почувствуете на себе значение фразы «льёт как из ведра». — Как же вы пойдёте домой? — Молча пойду, ногами. Ничего страшного не произошло. Просто дождик. Промокну, а дома повешу одежду на сушилку. Делов-то! — И правда. Выпьете со мной кофе или не рискнёте опаздывать к ужину? — Предпочитаю рискнуть, — она обворожительно ему улыбнулась. Ей просто фильм очень понравился. Она обожает Джулию Робертс! — А кофе? Какой вы пьёте? — По-турецки. Он отошел к стойке, за которой стоял молодой человек, и заказал им кофе. Его сделали быстро, Виктор отнес две чашки к их столику. Они растянули две маленькие чашечки объёмом, наверное, сто пятьдесят миллилитров на тридцать минут. Сначала обсудили фильм и, на удивление обоих, сошлись во мнениях, что он прекрасный. Потом поругались из-за Оскара 1988 года, когда премию вручили Шер, а не Гленн Клоуз, как говорила Елена. Виктору нравился фильм «Во власти Луны» и Шер, а «Роковое влечение» он не смотрел. Она пообещала, что он обязательно его посмотрит. После ожесточенного спора на мечах они перешли к более легкой теме: кофе. Он им понравился, а время их встречи подходило к концу. Без пяти восемь они вышли из кинотеатра. Дождь не закончился, но был не слишком сильным. Спускаясь по ступенькам, ему показалось, что он что-то слышит. — Вы ничего не слышите? — он остановился. — О Боже, — из-за угла доносилась «Believe» в исполнении… Шер, кого же ещё. — Вы должны мне танец. — Чего? — они стояли и мокли, а он нёс какую-ту чепуху. — Ничья в споре. Я работал на вас, за вами должок. — Но вы же, — она думала, что поцелуй и был расплатой за то, что она шеф не хуже него, но, разумеется, это было бы слишком легко, — целовали меня. — Это вы меня целовали! — если однажды она убьёт человека, то это точно будет Виктор. — В любом случае, я не стал бы использовать спор, чтобы использовать вас. — Как благородно, — он настоящий шулер. Она его обожает. — Давайте скорее, пока песня не кончилась. Одной рукой он обнял её за талию, а другой взял за руку. Они будут танцевать вальс в Петербурге, под дождём, под песню Шер. Романтично ровно на столько, на сколько глупо, но Елена обхватит его шею свободной рукой, а голову положит ему на грудь. Виктор крепче прижмёт её к себе, потому что она уже вся холодная и мокрая. Они будут медленно и крайне неловко топтаться на месте, но когда песня наконец закончится, он, как в Аргентинском танго, уронит её, чему она засмеётся и немного запрокинет голову, но вскоре притянет его к себе за ворот рубашки и на этот раз — точно поцелует сама.