Благородная сила

      Адалхард часто сам заходил к своим людям, ежели ему что-то да требовалось. С особым удовольствием он ходил к кузнецу. Ганс был мастером своего дела, умельцем на все руки и отличным собеседником, так что герцог и в свободное время заходил к кузницу, иногда даже ковал что-нибудь для собственного удовольствия. Ведь все эти высшие общества так утомляют, хочется и руками что-то поделать. Ганс же был горд, что так много времени проводит с Господином. У них было много тем для разговоров, не смотря на разность положений и возраста. Кузнец был куда старше и опытнее, но и Адалхард в свои двадцать девять был очень умен. Он много понимал и не обращался со своими людьми, как с вещами, поэтому из него и вышел хороший Господин. Герцог спешился и, оставив лошадь у трактира, пошел пешком, по пути здороваясь с людьми. Адалхард дошёл до кузницы и, распахнув дверь, вошёл внутрь. Он ожидал увидеть Ганса за работой, но никак не двух мальчишек без штанов, размещённых по разным углам, и лавку посреди комнаты. — Герцог Адалхард? — кузнец в два шага оказался рядом с Господином и слегка поклонился. — Простите уж за это, знал бы, что вы придёте, раньше бы закончил. — Я подожду, не переживай. Дети что-то натворили? — Да, понимаете ли, повадились таскать у меня что попало. Сначала гвозди, а теперь вот молоток утащили, строят, видимо, что-то по-тихому. Надоели. Молоток-то любимый был, тот, который резной. — Да, хороший инструмент был, — протянул Лорд. — Не вернули? — Нет, молчат пока что, но это я ещё не всыпал, как раз за розгами шёл, они у меня на улице отмокают. Вы торопитесь? Давайте я вас отпущу, а потом с сорванцами разберусь. — Нет, Ганс, не нагнетай на детей, уверен, им и так страшно, — Адалхард усмехнулся. — Вряд ли у кузнеца лёгкая рука. — Точно говорю, совсем не лёгкая, Ваша светлость, — кузнец вышел на улицу, строго велев мальчикам стоять на месте и не шевелится. Но они не то, что двигаться, казалось, они дышать боятся. Длинные льняные рубахи доходили им до бедер и еле колыхались от ветра, просачивающегося сквозь приоткрытую дверь. Адалхард поразмышлял о том, насколько странно будет если он останется, решил, что не очень, поэтому прошёл к наковальне и, убедившись, что на ней ничего нет, совсем не престижно на неё уселся. — Остаться решили, Ваша светлость? — Ганс вернулся с пучком розг и положил все кроме одного рядом с лавкой. — Иво, ложись. — велел он одному из мальчиков, и тот на непослушных ногах подошёл и лёг, заранее задрав рубаху до самых лопаток. — Вам полезно будет понаблюдать, Господин. Скоро свои дети будут, а вы ж пороть не умеете. Так что смотрите, вот так надо. Кузнец замахнулся и прочертил первую полосу. Она тут же порозовела и взбухла. Ребёнок вскрикнул. От второго удара крик стал только громче, к четвёртой полосе на ягодицах мальчик уже плакал. Может от раскаяния, а не от боли, но все равно горячие слезы текли по его щекам, а он и не пытался их стереть. Адалхард смотрел не на ребёнка, нет, на чёткие движение Ганса. Мужчина уверенно и без колебаний сёк мальчика, он точно знал, как работает розга. Как её нужно опустить, дабы не рассечь кожу, как замахнуться, где побольнее ударить, но без последствий. Это немного завораживало. Кузнец выдал мальчишке дюжину, дважды меняя розгу, после помог подняться и за руку отвёл обратно в угол, не забыв потрепать того по голове. — Фритц, давай, — велел Ганс второму ребёнку, выбирая новый прутик. В отличие от первого, этот мальчик уверенно подошёл и, взглянув в глаза кузнецу, задрал рубаху и уронил себя на лавку. Он положил голову на руки и прикрыл глаза. Первый удар. Мальчик пискнул. Второй, и снова только писк. После третьего ребёнок дернулся. Четвёртый вырвал сдавленный крик. На пятом он засунул себе в рот рубаху, так что получалось только стонать. Герцог задумался. Имя показалось знакомым, да и видел он уже этого мальчишку. Адалхард нахмурился, прокручивая воспоминания в голове. Точно. Тот, который бросился под лошадь. Ещё и тут провинился. А мальчишка-то несносный, куда только родители смотрят. Ганс положил всю дюжину, покрыв худощавый зад полосами и разрешил встать. Фриц поднялся и, выплюнув рубаху изо рта, самостоятельно добрался до угла и встал в него, уткнувшись лбом в стык стен. — Вот так, Ваша светлость, так и живём. Так что вы хотели? — Ганс как ни в чем не бывало отнёс лавку подальше и приставил к стене, игнорируя всхлипывающих детей. Герцог прокашлялся и, спрыгнув с наковальни, поправил рубашку. — Десяток охотничьих ножей. — Как в прошлый раз, Ваша светлость? — Да, те были удобными. — Что вы с ними то делаете, едите что ли… — пробурчал кузнец, думая, что Адалхард не слышит. — Сделаем, Ваша светлость, сделаем. Сейчас и начнём. — Ничего не забыл? — О чем вы, Господин? Адалхард кивнул в сторону детей. — Эти-то? Пусть стоят, им полезно, — ответил Ганс и повысил голос. — Чтобы думать научились, а воровать, наоборот, отучились. Да? — Да, — тихо ответили мальчики в разнобой. — Славно. Господин, останетесь? — Останусь, если позволишь даже покую с удовольствием. — Конечно, вам практика не повредит. — Намекаешь на что-то? — снова усмехнулся Адалхард, расстегивая пуговицы и снимая рубашку. — По-твоему я плохо выгляжу? — Нет, как вы могли подумать, я только добра вам желаю… — Ганс, где твоя прямолинейность? — Подраспустили вы себя, несколько месяцев уже не появлялись у меня, — мужчина выдохнул и пожал плечами. — Ты прав, давай наверстывать, — герцог аккуратно повесил рубашку на гвоздь над валяющимися штанами и рядом висящими тряпками, и умылся из бочки с холодной водой. Мужчины работали, молоты не переставали стучать, в кузнице стало невыносимо жарко, про стоящих по углам мальчишек, казалось, совсем забыли, пока один из них не подал голос. — Ганс, — неуверенно позвал Фритц, но кузнец не заметил. Тогда мальчик повторил уже громче. — Ганс! — Чего тебе? — Отпусти, а? Жарко… — Жарко? Может ещё всыпать, чтоб не ныл? — мужчина оставил молот и подойдя к ребёнку, шлепнул его. Тот зашипел. — Видел бы отец твой, какой ты стал… — Ганс замялся и взлохматил Фритцу волосы. — А твоему, Иво, я скажу, что вы натворили. Идите, свободны. Мальчики повыскакивали из углов и, похватав портки, выбежали на улицу, одеваясь в движении. Они хитро переглянулись между собой и умчались так быстро, как позволяли выпоротые задницы. Кузнец вернулся к оставленному инструменту. — Выросли щенки, кусаются теперь, — задумчиво произнёс он. — Что один — сирота, что второй с полной семьёй, а оба несносные. — Сирота? Тот, что Фритц? — Адалхард нахмурился. — Да, Господин, матери он и не видел никогда, а папка его, Господь храни его душу, болезнь в том месяце унесла. Но ничего, он у Гисы живёт, хотя она не следит за ним, у самой трое ещё. Помогает мальчишка ей чем может, но что она может не со своим сделать, не просто принять чужого ребёнка, хоть и знаем мы его все с рождения. — И много у нас детей без родителей? — Нет, Ваша светлость, один он такой, остальные, слава Господу, семейные. А парень-то умный, вы бы видели его глаза, такой живой. С папкой, когда был, спрашивал все, что в голову приходило, сейчас перестал. Лучше бы хулиганить перестал… — Где он, говоришь, живёт? — У Гисы, ваша светлость. — Ганс? — Адалхард поднял брови, и капля пота скатилась по его щеке. — Да, господин. — Где Гиса живёт? — Да за таверную прямо. А зачем вам, господин? — Ещё не уверен… Кузнец удивился, но промолчал, негоже Господина дёргать своими вопросами, может, личное у него, не женат же. Хотя Гиса-то замужем. Герцог смыл с себя пот и грязь после упорного труда с молотом в руках и по привычке, не смотря, потянулся рукой за полотенцем, но не нащупал его. — Ганс, куда твоё полотенце запропастилось? — Там было, Господин, только сегодня чистое повесил, — кузнец подошёл к месту пропажи и констатировал. — Нету. — И я говорю, что нет. — Простите, Ваша светлость, не уследил… Куда ж оно запропастилось? — он повертел головой, а потом хлопнул себя по лбу и взревел. — Мальчишки! Вот собаки, ну, я им устрою! Адалхард лишь усмехнулся и, накинув рубашку на влажное тело, вышел из кузницы. Ганс же остался работать дальше, ворча себе под нос угрозы.