— Когда-то мы ведь были людьми, правда? — она сидит на толстой ветви, болтая в воздухе босыми ногами. — Я почти не помню… С каждой весной всё тяжелее вспоминать даже мое имя, представляешь? — Не думаю, что об этом стоит волноваться, Фиона, — Илай улыбается ей, стоя под деревом и раскрывая руки, чтобы поймать. Фиона смеется, доверяет и прыгает вниз. — У меня ведь есть ты, так что я не волнуюсь, — золотые глаза смотрят с нежностью.
Люди боятся их. Боятся и одновременно с этим пользуются дарами Леса и добротой его обитателей. И все же иногда приходят с оружием в руках, надеясь найти настоящие сокровища, не понимают, что Лес свои тайны и так отдает безвозмездно, протягивает руки-ветви к людям, принимает их.— Убирайтесь вон! — голос Илая разносится над поляной, но людям с крестами на груди все равно на предупреждения. Жмется к ногам один из юных духов, едва сдерживая слезы. Робби страшно, но именно он колючими зарослями терновника не давал пройти дальше, пока не пришел хранитель. — Все чудовища должны быть уничтожены, — скалится в недоброй ухмылке один из двух высоких близнецов. Но стрелы вновь останавливает голубоватый щит под злое уханье совы. Илай поджимает губы. Он справится и в этот раз, особенно когда ч у в с т в у е т, как за спиной недовольно шелестит Лес. И тоже бьет обидчиков острыми плетьми ветвей.
Но сегодня снег тает под мягкими лучиками весеннего солнца. И Илай почти что не удивлен тому, что к его дому приходит трикстер, чудом успевая застать его там. Мысленно хранитель уже у того самого озера. — А могу я присутствовать? — Эзоп смотрит с интересом. Маг часто заходит к ним, с удовольствием узнает что-то новое о волшебных созданиях, но кое-что и ему нельзя увидеть. Поэтому Илай качает головой. — Это слишком… личное, — его слова не находят понимания, но чужак все равно не сумеет без помощи пробраться к сердцу Леса, поэтому Илай уходит один, оставляя Эзопа за спиной. Брук Роуз цепляется когтями за плечо, довольно ухает и жмурится от яркого света. Тоже скучает и в предвкушении ждет новой встречи. Совсем близко к первому кругу Илай замечает Наиба. Он сегодня без привычной полумаски, смотрит с надеждой вперед, но не может заметить проход. Хранитель усмехается и осторожно трогает его за плечо, получая в ответ порыв ветра и вскрик. — А если бы ударил? — мрачно интересуется Наиб. — Не ударил бы. Пойдем, а то все пропустим, — тянет за собой духа ветра, указывая верный путь. Наиб останавливается у первого круга, сам находит нужное дерево, который год уже для них это как ритуал. Илая дорога же ведет дальше. Все сильнее чувствует он как медленно просыпается Лес, слышит тихий ток сока под корой деревьев. Тягучая и сладкая мелодия жизни звучит торжественно и вечно. Хранитель же ускоряет свой шаг в такт музыке, что слышит, пожалуй, лишь он сам, когда-то давно связав себя с Лесом.— Ты не боишься меня, малыш? — удивляется тогда еще совсем юная дриада, протягивает руки к нему. Илай помнит бабочек в ее волосах и тогда домой приходит с мотыльком в ладонях. Родители ругают его за безответственность, запрещают ходить в Лес, но только там странный по мнению окружающих ребенок чувствует себя живым. Однажды он просит ее о помощи. Измученная солнцем земля не дает всходов, и бедняки в их деревне умирают от голода. Когда она соглашается, Илай думает, что люди перестанут ненавидеть Лес, но… — Как вы могли?! — он кричит, срывая голос, закрывая собой упавшую от удара дриаду. Но едва ли может остановить толпу. Она зла, она безумна, словно напуганное стадо рвется куда-то, не стой на пути, а то и тебя сметет. Все, что он может, так это вернуть умирающую дриаду в Лес, который с каждой секундой будто бы гибнет тоже. Увядают хрупкие цветы, печально плачут птицы, отдавая последнюю дань Душе Леса. Дриады рассыпаются ворохом алых листьев, будто осень наступает раньше обычного. Илай больше не покидает Лес, умоляя его о прощении и злясь на себя. Следующей весной все оживает вновь. Только теперь вместо бабочек у Души забавные рожки и ярко-зеленые глаза.
На умиротворенной поверхности воды играют солнечные зайчики, алмазами рассыпаются по озеру, на дне которого спят еще русалки, видят несомненно прекрасные сны. Илай по водоему мажет взглядом, ведь все его внимание направлено лишь на величественный дуб, тянущийся к самому небу узловатые ветви. Хранитель нерешительно стягивает когтистую перчатку, осторожно прикасаясь к шершавой коре ладонью. — Пора просыпаться, Фиона, — он зовет негромко, улыбается, когда в ответ его руки касаются прохладные пальцы, сжимают нежно. Какая-то секунда ожидания, что будто бы томительнее всей зимы с ее стужей и одиночеством, но вот наконец-то он притягивает к себе девушку, сжимая в объятиях. Яркий цветочный аромат привычно кружит голову. — Доброе утро, Илай! — она смеется, утыкается ему носом в шею и довольно выдыхает, касается едва заметно кожи губами, вызывая на бледных щеках хранителя румянец. Фиона словно каждую весну пытается прожить все за день, нагнать долгие месяцы разлуки, пусть она это время и не помнит почти, не видит снов, лишь темноту. Пытается стать еще ближе, хотя куда уж. — Я скучал, — шепчет, когда ловит взгляд цвета насыщенной зелени. Тонкие пальцы гладят осторожно по краю маски, подцепляют ее и снимают. Илай позволяет ей, знает, что сейчас больше никого рядом нет. А Фиона смотрит зачарованно в нереально синие глаза, повторяет самыми подушечками пальцев узор татуировок. — Совсем как небо, — тише шелеста листьев от легкого ветерка, как и короткий поцелуй в нос едва ощутим. У Фионы внутри по венам жгучая энергия бьется, выплеснуть ее хочется, поделиться этим огнем, теплым, ярким, ж и в ы м. Она почти что мурлычет, когда руки Илай касаются ее рожек, мягко поглаживая. — Ила-ай… Полустон-полупросьба выдохом прямо в губы, стоит она, вытянувшись напряженной струной, только тронь. И срываться сейчас легко и совсем не стыдно, втянуть в поцелуй, так, что воздуха хватать перестает, а руки путаются в стеблях-волосах. Опуститься на землю у самого дуба, перемазывая штаны в сырой земле, что их сдерживает, в Лесу все свободны от правил и норм. С шелестом падает на землю накидка Илая под довольный вздох Фионы, которая спускается короткими поцелуями на шею, нежно и ласково, не оставляя ярких следов. И каждое прикосновение огнем по оголенным нервам, хмелем свежим по легким туманит, обещая наслаждение, утопая друг в друге.***
— Поставь меня на землю! — Наиб в ответ смеется, прижимает к себе Эмили покрепче. Дриада сонная, забавно морщит нос и напугано цепляется пальцами за его плечи. А дух чувствует пьянящее счастье, которое выгоняет засевшую в груди тоску и пустоту. — Тебе же нравится! — свист ветра заглушает слова, но дарит ту невероятную свободу от земных оков, только вот обычно она горьковатая, одинокая. Духи воздуха не слишком дружны, разлетелись по свету далеко-далеко, едва ли одного видел Наиб за свою долгую жизнь. — Мне… — Эмили запинается, когда ее осторожно садят на толстую ветвь на самой окраине Леса. Ей здесь неуютно, слишком слаба магия, но вид отсюда и правда захватывает дух. — Я же с тобой, — Наиб обнимает за плечи, притягивая к себе и носом потираясь о висок. — Я не позволю тебе упасть. Перед ними огромное поле, еще пустое, голое, кое-где снега кучки остались, а дальше виднеются соломенные крыши домов. Наиб пересказывает подслушанные разговоры селян и их истории. Говорит о далеких странах и о их красоте. Эмили слушает, чтобы потом, не сегодня, провести его на только-только распустившуюся полянку подснежников. Она знает о всех лесных тайнах, может их показать и щедро этим делится. Эмили улыбается, щурит глаза от яркого солнца и совершенно не удивляется, когда чувствует чужие губы на своих. Весна пахнет теплом и нежностью.