Помоги мне вспомнить

— Вот ключи от вашего номера. Спасибо, что выбрали «Plaza Gold». Приятного отдыха, — симпатичной наружности девушка мило улыбается, подавая Юне её ключ от номера гостиницы. Зелёные глаза европейки излучают интерес, и она дружелюбно кивает в ответ, когда Юна, по привычке, слегка кланяется. — Спасибо, — благодарит ещё раз работницу Сокджин перед уходом, растягивая губы в обезоруживающей улыбке, и глазами вниз скользит, как бы невзначай, что рыженькая администратор смущённо заправляет прядь коротких волос за ухо, обрамляющие кругленькое личико, и опускает голову, стыдливо пряча пунцовые щёки. Юна закатывает в сторонке глаза, наблюдая за представлением. А это показуха, никак иначе. Но внутри всё равно царапает и скребётся. Неприятно. Ей ещё не представлялось видеть флирт Джина с другими особями женского пола. Никогда. Оттого-то осознание собственной ненужности выжигает внутренности, напоминает, что они давно чужие люди. А Юна теперь даже права на ревность не имеет. Но разве ревность умеет спрашивать? «Он твой начальник. Думай о работе. Это просто твоя работа. Просто. Работа», — пристукивая ногой по полу, мысленно программирует себя Юна, но получается из ряда вон плохо, потому что наблюдательный Ким нервозность и едва мелькнувшую в шоколадных глазах злость подмечает профессионально быстро. В памяти ещё свежо, как брюнетка спала на его плече, практически весь полёт. Ластилась брошенным котёнком, едва не мурлыкала, находя удобную позу. Спала, как младенец. Джин даже готов закрыть глаза на то что, она обслюнявила его любимую толстовку. Ведь, проснувшись, она так очаровательно извинялась, поджимая виновато губки и опуская ресницы, что Джин, кажется, простил бы ей всё на свете. Но всей правды ей пока не следует знать. — У вас красивые глаза, — как заключительный выстрел, отвешивает комплимент приторно-милым голоском с нотками причудливого акцента, косясь на Чон исподтишка. Да, Чон Юне не следует знать, что Ким Сокджин, уснув, тоже склонился в её сторону, мирно посапывая и дыша в чужую макушку. Минута ранее и девушка самолично смогла бы словить теперь начальника на маленьком «преступлении». Ей не следует знать, как он долго упивался чертами её лица, ища что-то неизведанное, открывая новые горизонты внутри собственной души и стирая границы той пятилетней выдержки закрытости от всего мира. Не следует, потому что Джин бы не смог объяснить свои порывы. Причина кроется в прошлом? Или, скорее, в настоящем? — Спасибо, у вас тоже, — совершенно глупый обмен любезностями, влекущий и подразумевающий продолжение. Но эта игра — спектакль, рассчитанный на одного зрителя. Спектром вызванных эмоций которого Сокджин до дурости удовлетворён. Мужчина приглушённо смеётся. Низко. Коротко. Фальшиво. Это совсем не его настоящий смех. Из уст брюнетки слетает смешок. Горечь, вяжущая язык. Не имея больше: ни сил, ни желания быть свидетелем чужих амурных похождений, Юна резко разворачивается и пулей летит к лифту, сохраняя внешнее спокойствие, маска которого уже трещит по швам, рискуя лопнуть под напором подавленных чувств и эмоций. Она делает вид, что в порядке, она хочет утрястись до такого состояния, но бунтующее сердце не даёт мыслить здраво, выпрыгивая из плена грудной клетки и несясь к тому, кто сейчас так спокойно шёл к ней, успев заскочить в закрывающийся лифт в последний момент. Двери бесшумно съезжаются вместе, и кабинка плавно движется вверх. Молчать вместе стало таким привычным. Погружение в тишину — это, словно налаживание гармонии между ними. Но Юна молчать не намеренна. — Думаю, вы будете миленько смотреться вместе, — роняет ядовито, кусая после язык за несдержанность. Ладони сжимаются в кулаки, позволяя ногтям впиться в мягкую плоть. Сложно. Джин деланно задирает бровь, будто не понимает, о чём толкует секретарь, будто удивлён подобной фразе. А внутри пляшут черти, распыляя по организму искорки счастья. — Ах, ты о той милашке с ресепшена? — жеманная манера речи брюнету не свойственная и совершенно ему не идёт, что заставляет Юну брезгливо скривиться. — Она не в моём вкусе. Да, это именно то, чего он добивался — смятение в шоколадных глазах. Она не успевает ничего ответить, так как они прибывают на нужный этаж. Мысли о странном поведении начальника сменяются просторами гостиничного номера, где в наличии есть горячий душ и широкая кровать — всё, в чём нуждается сейчас уставшее после тринадцатичасового перелёта тело. Юна чувствует, как ломит шею, а ноги ноют и гудят. Возможность завалиться на белоснежную постель слишком прельщает, отгоняя проблемы насущные на второй план. Их номера находятся поблизости. Через стенку. Но брюнетку эта деталь сейчас мало беспокоит, ибо слишком устала. А Джин хоть и блистал энергией, и казалось, успел сделать запас стратегий, тоже не прочь вздремнуть пару часиков. Тем более что дел на остаток дня не предвиделось. — Хорошенечко отдохни, секретарь Чон. Завтра будет длинный день. — Вы тоже отдохните, директор. Чтобы покорять слабый пол нужны силы, — не сдерживается опять, добавляя язвительный комментарий в конце, на который Ким только довольно ухмыляется, покачивая головой. — Мне не нужно прилагать для покорения много усилий. Ведь перед природным обаянием ещё никто не мог устоять, — спокойно отбивает её маленькую атаку, скрываясь за дверями своего номера. Юна тыкает язык в спину уходящего, смотрит вслед некоторое время, а после, вздохнув, тоже заходит в номер. Комната встречает девушку светлыми тонами. Стены, не утяжелённые обоями и ярким цветом, радовали взор приятным кремово-персиковым оттенком. Массивная сборка штор на просторном окне горчичного с золотистыми нотками цвета и едва заметными тёмными рюшами по бокам объединялись с простым белым тюлем без узоров. Огромная двуспальная кровать у окна с прикреплённым бра у изголовья, тумбочка из темного дерева и из той же серии шкаф и стол. Так же здесь имелось кресло, диванчик-малютка и два зеркала в золотистой рамке. Дизайн пришёлся Чон по вкусу, а стоящие на тумбочках живые цветы вызвали искреннюю улыбку. Чемодан уже находился тут, поэтому быстро разобрав его, девушка разложила небольшое количество вещей по полочкам и поспешила искупаться и смыть из себя груз долгой дороги. Ванная была в такой же золотисто-кремовой стилистике. Огромная и призывающая к себе душевая кабинка с разными наворотами, идеально чистый санузел и даже джакузи. Вприпрыжку Юна направилась в душ, где под горячими струями воды кожа мякла, а тревожные мысли растворялись подобно пару. Тонкие струйки бились о стройное тело, каплями путешествуя по каждому изгибу. Любимый шампунь, которым брюнетка неизменно пользуется уже порядком лет семь и в этот раз был прихвачен с собой. Больше никакие средства для мытья её волосы не принимали. Да и привыкла она к фруктово-мятному запаху, которым обладало излюбленное средство гигиены. Впереди Юну ждали тяжёлые два дня. Как бы она хотела, чтобы и секретарь Кан тоже поехала, но это уже не входило в обязанности Ёны да и конец месяца был уже на подходе, что значило, что старшая коллега скоро уйдёт, оставляя Чон Юну совсем одну и один на один со страхами прошлого. Когда она хорошенечко вымылась, высушила и уложила волосы, переодевшись в свободные спортивки и малиновую футболку, с разгону запрыгнула на удобную кровать. Спать хотелось, но не так сильно, а вот просто полежать в самый раз, умостившись на многочисленных подушках. Подняв на втянутой руке телефон, Юна зацокала по экрану ноготочками и улыбнулась, когда пошли гудки, а вскоре появилось лицо брата, потирающего миленько глазки. Видимо дрыхнул. — Привет, Гу-Гу, — помахала парню в камеру, улыбаясь ещё шире стоило Гуку побурчать на дурацкое ласкательное сокращение его великолепного имени. Он так ненавидел то, что сестра продолжала так обзывать (как он часто выражался) его, совершенно не реагируя на просьбы больше не делать этого. Но возмущение скоренько сошло на нет, ведь радость видеть перед собой родное лицо, хоть и через экран смартфона, затмевала всё остальное. — Привет, нун-а-а, — прохрипел тягучее. Уголки губ поползли к ушам. — Ты давненько не звонила мне по скайпу. Я скучал. — Извини, Гу. Была занята. Работа. Сам знаешь, — парень протяжно вздыхает. — Как мама? На завтра ничего не планируйте. — Мама нормально. Колдует очередной шедевр на кухне. У неё сегодня ночная смена, — печально поведывает Чонгук, а после его глаза расширяются, когда смысл последних слов Юны доходит до мозга и успешно там обрабатывается. — Подожди. Ты, правда, приедешь? — от яркого эмоционального всплеска брюнет чуть телефон на пол не роняет. — Я уже приехала, — смеётся та, упиваясь счастливым видом младшенького брата. В карих, почти чёрных, как бусинки глазах клубиться вопрос, мол, тогда почему они до сих пор разговаривают по видеозвоку, а не вживую, потому Чон спешит объясниться: — Но очень устала. Тринадцать часов полёта. Я чувствую себя варёной лапшой. Ты же не обидишься, если мы встретимся завтра? — Шутишь? — Чонгук ёрзает на кресле. — Я умру до завтра. Давай мы с мамой сами к тебе приедем. — Нет! — выкрикнула непредвиденно резко. Не хватало ей ещё таких стрессов. Выдыхает напряжение и возвращает улыбку. — Правда, давай завтра? Я зверски устала, буду засыпать на ходу. Оно вам надо? — попытка перевести диалог в шуточный. — Сейчас поговорю с тобой и до вечера завалюсь спать. Казалось бы, что такого? Почему она так боится встречи Чонгука и Джина? Скорее, просто переживает. Джин-то ничего не помнит, но для Чонгука пропажа обожаемого хёна из его жизни стала весьма болезненной. Привязался. Считал за старшего брата и лучшего дружбана, который понимал мальчишеские закидоны, как никто другой. Сокджин всегда был, словно ребёнок рядом с братом Юны. Бежал вместе с ним играть в войнушки из водяных пистолетов, хоть и тот и другой, казалось бы, выросли из подобных игр. Боролся с ним в шутку, поддерживал во всех начинаниях, говоря, чтобы выбирал сердцем. Давал дельный советы, становясь до жути серьёзным и мудрым, когда того требовала ситуация. Вёл себя непринуждённо и никогда не устанавливал возрастных границ. Чонгук по нему до сих пор очень скучает. Видимо, привязанность к Ким Сокджину у них с сестрой семейное. Юна, в первой очередь, думает о Чонгуке. Что он почувствует он, когда услышит из уст хёна больно бьющее прямым ударом под дых: «Извините, а вы кто?» Она знает. Она проходила. Помнит до сих пор то тупое, ноющее и сосущее под ложечкой чувство. Быть никем для любимого человека адски больно. — Ладно, — надувает в обиде губки Гук. Выбора у него другого не остаётся. Что поделать. Сестрица на своём настоять умела. Упрямая донельзя. — Тогда отдыхай. Вижу твои красные глазки, — всё-таки Чонгук парень понятливый. Денёк то уж как-то потерпит. Но не больше. — Думаю, что к полудню освобожусь. Всё пока, Гу-Гу. Чмоки-чомки, — и быстро вешает трубку. Мелкий точно возмущаться бы начал, да клянчить, чтобы пришла пораньше, с утреца так, складывая в мольбе ручонки и глазки делая оленьи. Уже так не терпится увидеть родных. Она соскучилась и как жаль, что много времени на общение не будет. Мягкие подушечки, будто усыпляют, принимая в свои объятия. Юна закрывается в них носиком, переворачиваясь на бок, и сгребает одну в охапку, подминая под живот. Обо всех делах подумает завтра. Проблемы отложит на завтра. А в данную минуту — сон, сон и только сон. *** Но проблемы до завтра ждать не собирались. Неожиданный стук в дверь, донёсшийся до отключённого сознания сквозь сон, заставил Юну распахнуть глаза широко, подскакивая на кровати, и завертеться в разные стороны. В комнате стоят сумерки, а дисплей смартфона, который почему-то валялся за полу, пока девушка его не подняла, показал время девять двадцать вечера, заставляя Чон удивлённо ахнуть от такой информации. Вот так поспала. В дверь стучат настойчивей. Видимо, работник отеля или горничная. Хотя, какая горничная вечером? Мозг ещё не до конца проснулся, пребывая частично в стране морфея, откуда не горел желанием возвращаться. Внезапно, в мысли врезается образ флиртующего Кима, когда девушка вяло плетётся открыть дверь нежданному гостю. Юна фырчит злобным ёжиком. Наверняка, ускакал добывать номерок миловидной рыженькой европейки. Как же. Донжуан хренов. Умом брюнетка то соображала, что Джин свободный, притом красивый, интересный и не глупый мужчина, имеющий право заигрывать с кем пожелает. Это его личная жизнь, в которой ей места нет больше. Но дурацкое сердечко выстукивает учащённый ритм в груди, а знакомое чувство ревности заполняет до краёв, отравляя своим ядом. Сердце окрестило красивого, интересного и не глупого мужчину территорией своей любви и ни с кем эту территорию делить не хотело. Ладонь ложится на круглую ручку, проворачивая. Точно ушёл болтать с той девулей с ресепшена. Не в его вкусе? Ага, ну конечно. Юна уверена, что Сокджин так же положил на рыжую глаз, как и она на него. Точно с ней. Не здесь же ему быть, стоя перед дверью её номера, занося кулак, чтобы снова постучать? Это же не Ким Сокджин стоит прямо перед ней, растерянно улыбаясь и упираясь руками в тележку, заваленную едой? — А ты что здесь делаешь? — вместо приветствия выдыхает Чон Юна, забывая про вежливый тон и что вообще-то перед ней начальник, с которым она как бы на «Вы». — Приму это за приглашение, — Джин отпихивает хрупкое тельце рукой, заставляя брюнетку изумлённо хлопнуть ресницами, раскрыв рот, и бесцеремонно врывается на чужую территорию. И не об одном номере тут речь. Хоромы Чон ничем от его собственных не отличаются, поэтому он комнату не рассматривает, сразу проходит в глубь, подкатывает тележку к диванчику, выставляет ужин на стол, и усаживается удобненько, пока хозяйка номера продолжала торчать в дверном проёме, никак не отходя от полученного шока. — Садись, — хлопает ладонью по месту рядом с собой, — кормить тебя буду. Чтобы потом не говорила, что ты меня ужином угощала, а я тебя нет. И запомнил же. Что творит, паразит. Что творит… Юна, на негнущихся ногах, подходит ближе, совершенно не желая такого тесного контакта и стремиться убежать, но еда пахнет просто потрясающе, а выглядит ещё лучше, а когда, обхватив девичье запястье, Джин тянет её вниз, всё-таки усаживая рядом, путей к отступлению не остаётся. Никаких. Ноль. Ваша остановка, миледи. Так примите же подарок судьбы с достоинством. Ну, сесть, то она села, но как дышать абсолютно забыла. Сидит деревянная, в той же позе, в которой её на диван посадили. Тело превратилось в натянутый комочек. Она — сплошное нервное окончание. Одно касание и «горит сарай, гори и хата». Эмоции вспыхивают внутри, будто там уже заранее облили каждую внутренность керосином, а теперь подожгли. Сокджин снимает баранки с двух тарелок, где оказываются сочные стейки на подушке из овощей, и тянется за ножом и вилкой, заботливо, а главное молча, разрезая на небольшие кусочки мясо Юны. Их колени соприкасаются. Разряд тока от чужого тепла чувствуется даже через ткань. Чон превращается в горстку пепла. — Вкусно, — довольно причмокивая, говорит Ким, когда отправляет сочный мясной кусочек себе в рот прямиком из тарелки девушки. — Попробуй, — протягивает ей вилку с наколотым на ней мяском. Юна теперь точно ничегошеньки не понимает. — Ну, давай же, секретарь Чон, попробуй. Это офигенски вкусно. Мясо буквально тает во рту. Или ты брезгуешь, потому что я эту вилку уже облизал? Брось, я не заразный. Будем считать это косвенным поцелуем, — подмигивает мужчина в конце, загоняя бедную в полнейший ступор. Что? Что он делает? Выпил что ли? Да нет, вроде не пахнет. Перегара нет. Тогда что за беспредел он тут вытворяет? Он знает, что за убийство сажают? С ума можно сойти с этим мужчиной. — Директор, — хмурится девушка. На лбу образовывается милая складочка, обозначающая полное недоумение. — Да, ладно. Я шучу. Ешь, — Джин снова подносит к ней вилку, приподнимая в ожидании брови. Не сводя со странного парня взгляда, Юна всё же съедает предложенное, на что желудок ей в поклоне выражает благодарность и просит добавки. Мясо, действительно, будто растворяется во рту, оставляя на языке привкус своих соков, пряностей и соуса. — Вкусно, да? — Очень, — признаётся девушка, неосознанно прикрывая дрожащие веки. Джин подлавливает себя на мысли, что такую Юну обязательно нужно запечатлеть на фотографии или на картине. Но как жаль, что он не художник, а сфотографировать не имел права. Поэтому просто смотрит, наблюдает, упитывает и упивается. — Я же говорил, — самодовольный тон и указательный палец поднятый вверх. — Салат ешь. А потом бахнем по пицце с колой. Он обезоруживает её улыбкой, и Юна, расслабив плечи, сдаётся. В желудке потягивает, воет, крутит. Не то голод, не то связанная по рукам и ногам любовь, уже уставшая продолжать своё жалкое существование, уставшая любить. Тянутся навстречу ласке, но не получать даже поглаживания по спинке в ответ. А открытые раны саднят. Пекут, иголками душу прокалывая, когда по ним скальпелем прошлого проходятся снова и снова. Но боль имеет свойство утихать рядом с Ким Сокджином. Внутри Юны — бушующие волны, разрушающий шторм, а он её хорошая погода. Умеет вызывать бурю и в тот же миг успокаивать грозные порывы, подчиняя себе. Ужин вкусный. Атмосфера ненавязчивая. А компания спорная. Тарелка пустеет быстро. Ким даже удивляется, как такая хрупкая на вид девушка, так ловко всё подмела. Думал, что будет стесняться, кушать мало, как зачастую поступают девушки, сидя там, на диетах всяких или просто стесняясь показывать силу своего аппетита в компании противоположного пола. Но Чон Юна точно к их числу не относилась, чем ещё больше Джина восхищала. И нет, не хорошим аппетитом, а открытостью. От брюнетки исходила лёгкость с нотками загадки. Все эти тайны сводили Джина с ума и в тоже время дурманили разум сильнее с каждым днём. — Секретарь Чон, — отзывается он, когда они одновременно тянутся за кусочком пиццы с морепродуктами, соприкасаясь руками. Кожа, где они прикасаются друг к другу, покалывает. Оба замирают, но Юна первой одёргивает руку, принимаясь поглощать еду, и хрупкий момент рушится. — Нет. Юна, давай перейдём на «ты». Так непривычно слышать собственное имя из его уст. Девушке кажется, что голос мужчины звучит по-особенному красиво, когда он произносит её имя. Не приевшееся «секретарь Чон» и даже не «Чон Юна», а просто «Юна»… Это коротенькое слово лучше всех, которые она когда-либо от него слышала. — Вы и так ко мне постоянно на «ты» обращаетесь, директор. — Но ты-то ко мне нет, — перечит, откладывая приборы и протирая губы салфеткой. — Ну, есть множество причин, — утвердительно изрекает, став загибать пальцы, после каждого сказанного якобы аргумента: — Вы мой начальник, вы старше меня, это проявление обыкновенного рабочего этикета… и-и-и… м-мы знакомы меньше месяца, — последнее произноситься почему-то с трудом. До сухости в рту. Будто, нагло врёт собеседнику в лицо. Джин супиться. «Зачем же врать, Чон Юна?», — хмыкает он, ухмыляясь уголком губ. Но ведь он тоже ей врёт. Поэтому, один-один. — Ты прям, как Ёна, та тоже постоянно твердит «вы же мой директор, вы же мой директор», — перекривляет брюнет секретаря Кан писклявым голоском, вызывая у Чон смех. А после тянется за колой, делая глоток, Юна засматривается на мужественную шею и кадык. Ким же распаляет раздражение и фырчит недовольно: — Бесите. Так что, бросай свои эти отговорки. Считай это бзиком прихотливого начальства. Ну, не нравиться мне, когда мне выкают. Девушка забирается на диванчик с ногами, устраивая их в позе лотоса, поворачивается к Джину всем корпусом. Улыбка не стирается с лица. Ким Сокджин — сверх милашка, кричащий всем подряд, что он взрослый дядька. Ну, знаете, когда шестилетнему мальчику говорят, что он маленький ещё, а он дуется, доказывая, что уже большой, что ему не просто шесть, а шесть с половиной, и пыхтит сердитым ёжиком. Вот это про Сокджина. Малышок Ким Сокджинни. — Тогда, как мне вас называть, директор Ким? — Тц, — закатывает глаза, — имени моего, не знаешь что ли? Приятно познакомиться. Я Ким Сокджин. Можно просто Джин, — протягивает ей свою ладонь, добродушно склоняя голову вбок. Похож на обычного парня. Эдакого простачка. И только запястье, обтянутое ремешком дорогих часов, выдаёт его. — А я Чон Юна, — девушка сжимает пальцы в кулак, борясь с внутренними протестами, но протягивает ладошку, принимая правила чужой игры. Мужская рука тёплая, большая, прячущая маленькую девичью полностью, что она там, словно, утопает. — Мне тоже приятно познакомиться, — брюнет задирает тёмные густые брови, — Джин. Прошлое может стать настоящим. Судьба может перевернуть ваш мирок вверх дном щелчком пальцем. Позавчера вы возлюбленные. Вчера — чужие забытые бывшие. А сегодня — чистый для новых чувств лист. Переход на «ты» такой же огромный шаг, как например, обмен рассказами о себе, даже важнее. Говоря человеку «ты», будто подпускаешь его ближе, впускаешь в круг доверия. Чужакам не тыкают, если только речь идёт не о невоспитанности. С чужаками обращаются на «Вы». Родных же пускают в сердце. Без стука. *** Чужая дверь оказывается не запертой. Юна проходит в темень комнаты и замирает у кровати спящего парня. Сон его не спокоен. Он ворочается, мычит, мечется по постели, комкая под собой простыню. Лоб усыпан горошинами пота, а грудная клетка тяжело вздымается. Минуту назад Юна слышала, как он кричал и прибежала. Сокджину снился кошмар. Ужасный, страшный и пугающий, судя по тому, как вздрагивает каждый раз. Циферблат часов показывает ровно двенадцать ноль-ноль. Они разошлись по комнатам всего полтора часа назад, потому что Джин зевал постоянно. Брюнета клонило в дрём, поэтому Юна, почти насильно выпихнула того из номера, отправляя в кровать. Но вот сейчас она опять рядом с ним и её трясёт не хуже, но не от своеобразной интимности, откровенности обстановки. Юна волнуется о состоянии Кима. До спазмов во всём теле. До помутнения рассудка. Полные губы мужчины поджимаются-разжимаются, брови нахмурены. Он дышит прерывисто, не находя себе места. — За ним там что, кто-то гонится? — Юна приседает на краешек. Тормошит Джина легонько за плечо. — Джин, — зовёт, — Ким Сокджин! — уже громче. Брюнет никак не откликается, пугая сильнее. Она зажигает бра над кроватью. Длинные ресницы дрожат, бросая такую же дорожащую тень на щёки. Свет падает на лицо, и Юна впадает в панику, потому что Джин очень бледный. На душе муторно. Наступает оцепенение. Недавно он широко улыбался, а теперь… теперь Юна мыслями возвращается в те злосчастные дни, когда он лежал перед ней такой же безжизненный. Джину плохо. Юна и сама бледнеет, покрываясь испариной. Перед взором клубы дыма, груда металлолома, которую раньше мотоциклом звали, струйка крови на лице — бордовая капля, ползущая по виску, когда дрожащими руками сняла шлем. Эта картинка всегда клинит, будто на поцарапанном и залапанном диске. Как бы Юна хотела выбросить, вырезать это воспоминание из ленты памяти, хранящейся в закоулке мозга и даже пылью не припадая. Но, видимо, помнить всё до мельчайших деталей — было её наказанием. — Эй, какого чёрта ты творишь? — Джин крупно вздрагивает, начиная задыхаться. Юна хватает широкую ладонь парня. Вторую руку кладёт на взмокший лоб. Плавно перемещается на щёку, скулы, подбородок. Поглаживает. Успокаивает. — Больно… так больно. П-помогите, — он хрипит какую-ту несуразицу, но даже этого хватает, чтобы Чон поняла, что именно ему сниться. Авария. Авария пятилетней давности — его кошмар. И что-то Чон Юне подсказывает, что подобный кошмар не первый. С громким вдохом Сокджин резко открывает глаза, пугая немного ночную посетительницу, и, замечая девушку, что с нежностью удерживала его руку, сгребает её тело в крепкие объятия, сдавливая до хруста в позвоночнике, но она терпит. Обнимает в ответ, потирает широкую спину и едва сдерживает рвущиеся наружу слёзы. — Т-ш-ш-ш. Всё хорошо. Я рядом. Это просто сон. Всё закончилось, — трясёт нещадно. Комок в горле душит, не давая говорить нормально. Но… терпит. Юна сильная. Юна выдержит. Джин жмурится до цветных пятен. Дыхание никак не приходит в обычный ритм. Он комкает пальцами шёлковую маячку на её спине, утыкается носом в копну вкусно пахнущих волос, и льнёт в успокоительное ощущение уюта и собственной нужности. Чон не пытается отстраниться. А он и не спешит отпускать. Не хочет. Ещё минутку. Одно мгновенье. Малюсенькую вечность. Джин жаждет захлебнуться в этой нужности. Заплыть за буйки её моря и не вернутся. Потому что в её глубинах по-настоящему хорошо. — Не уходи. Побудь со мной, — просит тихо мужчина, зарываясь кончиком носа глубже в волосы, вновь вдыхая, уже успевший полюбится запах фруктового чая с мятой. Море волнуется раз, Чон Юна. Шторм опять проснулся, и засыпать, похоже, не собирается. Думаешь, сможешь справиться?