Помоги мне вспомнить

Рана кровоточила и болезненно дёргалась, заставляя девушку морщиться, облизывая с привкусом металла губы. Она держалась за повреждённую руку, еле идя, потому что, кажется, убегая, подвернула лодыжку. Люди оглядывались на неё, из-за чего приходилось кутаться в крупную вязку тёплого кардигана, натягивая вещь чуть ли не до самых глаз, прикрывая гематомы и наливающиеся фиолетовым цветом россыпи синяков. Прошмыгнув в открытую дверь чужого подъезда, когда из него выходила старушка, Ёна облегчённо выдохнула. Уже почти на месте. Три ступеньки. Один поворот. И ей помогут. Цель близилась, а двигаться ставало всё трудней и трудней. Под рёбрами кололи, будто тысячи иголок. Хотелось скрутиться калачиком, оседая на холодный цемент, и просто выключиться из этого мира. Руки обнимают округлый животик, а уста шепчут держаться. Ведь не имеет права сдаваться. Если не ради себя, то ради новой жизни, растущей под сердцем. Больно, но она не плачет. Слёз нет. Как и любви тоже нет. Она иссякла вся. Она выгорела до тла. Обожгла изнутри душу до гниющих ожогов и умерла. Сколько она любила? Пять лет? Шесть? Ёне кажется, что этого великого чувства никогда не было между ними. Муж не любил, она не любила. Привязалась? Привыкла? Удобно? Уже не важно. Но вспоминая, как сердце трепетало при первой встрече, как сияли глаза напротив, как хотелось ответить «да», даже не раздумывая, когда стояли у алтаря, всё-таки позволяет солёной предательнице одинокой каплей скатиться вниз. Наверное, выгорело. Отцвело и опало, как дерево глубокой осенью. И если листья опадают с первыми холодами, то любовь девушки с первой пощёчиной. Тёмно-коричневая дверь, нажатый единожды звонок и шаги, оповещающие о приближении спасения. Тэхён открывает дверь, не спрашивая, кого там принесло, даже в глазок не посмотрел, поэтому сейчас замирает на пороге с шокированным лицом. — Ёна? — несколько секунд он стоит в недоумении и не знает, что делать. Но быстро опомнившись, затягивает дрожащую девушку в квартиру, захлопывая за ними дверь. — Омо! Что случилось? Парень оглядывает исцарапанные ладони, скользит взглядом по расхлябанной одежде, которую явно одевали впопыхах. Пытается посмотреть на лицо, но девушка не даётся, опуская и одергивая голову. Тэхён ловит острый подбородок и поднимает, принуждая глядеть на него. Взору блондина открывается весьма ужасающая картина. Разбитая и подпухшая губа, несколько синяков на скулах и большой синяк на щеке с красным следом от пальцев. Это ж насколько сильно нужно было дать пощёчину, чтобы добиться такого эффекта? Ярость охватывает. Что за урод способен поднять руку на беременную женщину? — Это он сделал? — сразу понимает, чьих рук это дело. Сжатые зубы скрипят, желваки ходуном на сердитом лице. — Он?! Ёна вздрагивает от высоких децибел и от грубости скользящей в низком, обычно бархатном голосе. Грозный рык пугает. Карие глаза наполняются влагой. Ей страшно, и Тэхён, видя состояние девушки, убавляет злость, прикусывает язык и себя ругает. Чёртова заносчивость! Чёртовый дурацкий характер! Облизывает нервозно внезапно пересохшие губы, аккуратно вытягивает вперёд руки, боясь спугнуть ещё раз, опускает их на маленькие плечи и прижимает шатенку к себе, позволяя ей уткнуться в широкую грудь и почувствовать защиту, в которой так нуждалась. — Помоги, — наконец-то, слетает с уст. Ёна сжимает в кулаках полосатую водолазку спасителя. — Помоги, Тэхён. Я боюсь. Мне страшно. Очень страшно. — Ну, всё-всё, — шепчет успокаивающе, целуя во встрёпанную макушку. Прижимает к себе ближе. — Ты молодец. Ты справилась и пришла ко мне. Теперь ты в безопасности, Ёна. Не плачь. Вы сильно пострадали? — Ёна отрицательно мотает головой в стороны, понимая о каких «вы» парень спрашивает. К счастью с малышом всё было хорошо. Его она старалась защитить в первую очередь. — Расскажи мне, где болит? — Везде… я вся болю. — Он не заслуживает даже твоей боли, — поглаживая спину шатенки, говорит Тэ. И эти его слова бьют точным ударом в помутневшее сознание. Эти слова, будто рассвет в её нескончаемой ночи. Первый луч солнца среди темноты. Бонсук не заслуживает. Не заслуживает её слёз, её страданий и боли. Он не заслуживает даже мизерной мысли, проскакивающей в голове. Поэтому, Ёна резко перестаёт плакать. — Пойдём, надо обработать твои раны, потом поедем в больницу. — Спасибо, — искренне благодарит девушка, когда Тэ, держа её за руку, ведёт в гостиную и усаживает на мягкое кресло, слегка скрипнувшее под тяжестью тела. — Ты — единственный, к кому я могла пойти. Я отплачу тебе за помощь. Не знаю пока чем. Но отплачу. — Не мели ерунды, — недовольно хмуриться Ким. — Давай договоримся. Я помогаю тебе, как друг. Вбей себе в голову, запомни там, я не знаю. Друзья всегда помогают безвозмездно. Или ты за кого меня считаешь, что за помощь девушке я попрошу что-то взамен? — Нет. Конечно, нет. — Вот и ладненько. Остаёшься сегодня у меня. Это не обговаривается. Дальше он молча обрабатывает её ссадины. Они не говорят, каждый занятый своим. Ёна сычит от неприятных ощущений, когда перекись попадет на открытые ранки, втихаря наблюдает за Тэхёном, когда тот накладывает заживляющую мазь на разбитую губу, так бережно и осторожно прикасаясь подушечкой пальца к коже. В голове у обоих крутиться много мыслей. Девушка думает, как ей повезло иметь такого друга-соседа, и как вовремя судьба подарила ей такого человечка рядом, а Тэхён крутит в уме такое трепетное: «Ты — единственный». Неужели для кого-то он может быть единственным? Но лёгкая умиротворённость быстро заменяется злобой. Блондин сжимает кулаки, что костяшки белеют. Бонсук обязательно получит своё за то, что сделал Кан Ёне. Тэхён уж постарается не дать уйти уроду безнаказанным. Пусть знаком с Ёной не так давно. Пусть она не стала для него такой же близкой, как лучшая подруга, но он уже дорожил этой девушкой. Сам не знает почему. Когда и как произошёл тот «бум», когда стёрлась черта недоверия? Просто Ёна такая светлая. А к свету всегда хочется тянуться. Просто она заслуживает только хорошо отношения к себе. Это именно тот случай, когда человек слишком прекрасен для гнусного и лживого мира. Тэхён не может оставаться в стороне. Теперь точно нет. Ведь Кан Ёна молит его о помощи. Не кого-то другого, а именно его — Ким Тэхёна — парня, умеющего помогать и быть поддержкой. *** Красная атласная ленточка поблескивает на солнце. Завязанная в красивый, пышный бант она создаёт ощущение чего-то великого, будто ты стоишь на пороге новой жизни. Граница между пройденными, сто раз истоптанными путями и такой неизведанной ещё тропинкой, ведущей в неизвестность. Красная ленточка — знак. Шаг в новую реальность. И нет, сам ты не меняешься, и мир остаётся тем же, но меняется восприятие. Ты взрослеешь, впитывая горький опыт прошлого, поднимаешься на ступеньку вверх и застываешь перед той самой лентой. Страшно? До безумия страшно. И коленки подкашиваются. Ленточка с бантиком всегда праздник, всегда что-то хорошее. Это декор для подарков, украшение букетов, залов, это просто красиво, в конце концов. Но не всегда за красотой скрывается приятный сюрприз. И тут нужна вся смелость, вся сила воли, чтобы пойти дальше. Схватить острые большие ножницы и резануть посредине, не жалея, что красота будет испорченной. Потому что выборов других нет. Повернуть назад нельзя, а топтаться на месте… можно, конечно, но к чему это тебя приведёт? Затоптать себя в яму? Продавить путь в бездну? Человек обязан двигаться вперёд, чтобы жить. Юна это прекрасно понимает. Но что делать, если прошлое не отпускает? Что если она застыла перед этой ленточкой неподвижной статуей и не хочет рубать все концы? Хочет наоборот остаться и сделать ещё одну попытку всё исправить. Девушка восхищённо наблюдает, как Сокджин перерезает ту самую торжественную красную ленточку и на его лице цветёт счастливая улыбка, и уже не так страшно, вроде бы. Пока он с ней. Пока снова есть возможность быть с ним рядом, Юна ни о чём не жалеет. Больше нет. Ведь Ким Сокджин сам просил её остаться. Ночная просьба вертится каруселью в голове. Юна не может снова убежать. Осматривает в очередной раз красивое четырёхэтажное здание. Молочного цвета фасад, панорамные окна, составляющие весь первый этаж, балконы декорированные живыми цветами, переключает взор на маленькие деревянные домики рядом и цветущие клумбы вдоль аллеи, и просто восхищается каждой деталью. Здесь даже воздух уютным кажется. Ким Сокджин постарался на славу, Юна не знает, возможно ли ещё сильнее влюбиться в него, но, глядя с каким блеском светятся глаза мужчины, с каким трепетом он говорит об этом проекте, тает, всё-таки снова влюбляясь. Бесповоротно. Глубинно. И точно навсегда. — Я верю, что этот центр станет для людей какой-то светлой надеждой. Когда он был ещё в планах, я представлял себе его роль, как помощь. Лучшие специалисты, лучшее оборудование, лучший уход и атмосфера. Здоровье самое важное и драгоценное, чем стоит дорожить, поэтому я-я-я… — брюнет зажмурил глаза и шумно выдохнул, — фух! Переживаю, чёрт возьми. Но скажу одно: я хочу, чтобы сегодня. Здесь и сейчас. Мои пятилетние труды не прошли даром. Чтобы реабилитация или лечение в нашем центре не утяжеляли, а наоборот приносили удовольствие и душевный покой, — на секунду он бросил взгляд в немногочисленную толпу, застывая на лице Чон Юны, что подняв кулачок вверх, ярко улыбнулась, подбадривая и желая удачи. На душе разлилось тепло приятной волной. Разрушающее оковы страха. Отмыкающее замочки с настоящими, неподдельными эмоциями. То самое тепло, которое смог ощутить лишь рядом с ней. Улыбнувшись девушке в ответ, Джин резко разжал кулаки. — Оглашаю дом надежды официально открытым! Директор Ко, передаю вам слово. Речь заведующего центра Юна не стала слушать. Шум аплодисментов становиться просто фоном, а народ вокруг бессмысленной массовкой. Сейчас Ким Сокджин для неё важен. Только он. Всегда он. Спустившись со ступенек, мужчина размашистым шагом приближается к брюнетке. Метры. Сантименты. Шаг. Полшага. Джин тормозит рядом с Юной, чуть ли не стукаясь с ней лбами, и прячет распростёртые руки в карманы зауженных брюк. Уши слегка краснеют, но девушка этого не замечает — слишком погружена в эйфорию карих омутов напротив. — Ну как? Я был крут? — скользя по имитированной сцене, где стоял несколькими секундами раннее, спрашивает Ким. Юна смеётся, прикрывая рот ладонью, а после быстро серьёзнеет. Ну, или пытается. — Даже первоклашки чувствуют себя уверенней на своём первой звонке. Думала, вы там… — осекается, ловя грозный взгляд, — то есть… ты там в обморок свалишься от волнения. — Не правда. Я нервничал всего немного. — Ну да, ну да, — хихикает Чон, упиваясь видом надутого парня. В щёчки так и хочется тыкнуть пальчиком. — Окей, не немного. Разве что на капельку больше, — большим и указательным пальцем показывает предполагаемую степень волнения, — вот такую вот малюсенькую капельку. Девушка щуриться, складывая руки на груди. Смотрит неверующе, что Ким цокает и закатывает глаза. — Йа-а… какая ты настырная. Да, я переживал, как ненормальный! Довольна? — Более чем, — ликует она. Потому что… зачем врать, Ким Сокджин? Чон Юна всегда умела читать твои эмоции. Видела тебя настоящего, как на ладони. Как и ты её. Но теперь оба барахтаетесь во взаимной лжи, путаетесь среди верёвок прошлого и настоящего, добавляя на открытые, посыпанные солью, раны, перчёные воспоминания. Неужели по-другому никак нельзя? Солнце высоко светит в небе, припекает, согревает и, казалось, радостно пляшет по верхушкам деревьев, прячется среди зелёных листочков, что уже приобрели насыщенного цвета, пробивается сквозь ветки и кроны, проскакивая на смуглую кожу. Ветерок разгоняет разгорячённый воздух и треплет волосы Чон Юны, развевает шелковые пряди в стороны, портя укладку, что девушка, раз за разом поправляет их, заученным движением закладывая за ухо. Дела на сегодня окончены. С утра было несколько деловых встреч, контрольные подписания всех документов и прочее, но не чувствует усталости. Язык чешется спросить о ночном инциденте. Приходиться прикусывать его, дабы не взболтнуть чего лишнего, не лезть в чужую жизнь. Но такая уж она чужая? Юна за состояние Джина очень переживает. Ей не даёт покоя мысль, что на протяжении пяти лет брюнет видит злосчастную аварию в кошмарах каждую ночь. И если подумать, то всё сходиться. Вечная сонливость, усталый вид и как часто засыпал на работе. Она могла бы спросить, хотя бы намекнуть. Разузнать всего чуть-чуть, но момент сейчас не подходящий. А вот Джин так не считал. — Я хотел бы поблагодарить тебя, — смущённо говорит он, опуская взгляд на носки лакированных туфель. Для него то, что сделала Юна ночью, очень много значит. Джин смеет признать, что впервые он спал спокойно, когда, погружаясь в царство морфея, ощущал поверх своей руки тепло руки Чон Юны. — Может… сходим куда-нибудь вечером? Отпразднуем успешное открытие центра и успешное партнёрство. Сходим в ресторан или может просто по ночному городу погулять. Как тебе? — Не думаю, что… — Стой, — выставляет перед её губами ладонь, — не спеши отказывать. Я хочу отплатить тебе. Так как потревожил тебя ночью и напугал, наверное. Прошу, не отказывай. Да и разве есть плохое в том, чтобы развеяться, погулять улицами красивого города, расслабиться? Плюс ко всему за счёт начальства. М? — Ким игриво задирает бровь, улыбаясь чересчур заразительно. Разве перед таким устоишь? — Ладно, — сдаётся девушка в итоге. — Ты мастер уговаривать. — А то. И это я даже не старался ещё. Представь, что было бы, если бы постарался, — подмигнул он. — Даже представить страшно, — прыскает та. — Только я смогу где-то часам к восьми. Нужно заехать кое-куда, — Джин смотрит на неё вопросительно, и Юна добавляет туманное: — Это личное. Хм... Личное… Сокджин понимает и принимает, вроде бы, но брови как-то сами сдвигаются к переносице, образуя домик, губы поджимаются в кривую полоску, выдавая то ли раздражение, то ли грусть от услышанного. Юна права. Это личное, Ким Сокджин, и ты пока не удостоен чести быть в него посвящённым. Это личное. То самое, в которое начальников не посвящают, ведь, по сути, они друг другу никто. Не друзья, не возлюбленные, даже не просто хорошие знакомые. Они… а кто они на самом деле? Джин не мог дать ответа на данный вопрос, хоть в последнее время часто себе его задаёт. Это личное. Джин грани не спешит пересекать, но… — Тебя подвезти? — Юна открывает рот, собираясь ответить поднадоевшее «нет, не стоит», как мелодичный голос опять перебивает. — Отказы не принимаются. Пойдём. …кажется, уже пересёк. Окольцевав тонкое запястье брюнетки, мужчина направляется к припаркованному за углом автомобилю, вынуждая девушку спешить за ним маленькими шажочками. Услужливо открывает дверцу, за ручку сажая в салон синей, почти чёрной, ауди, которую он арендовал на два дня, обходит машину и сам забирается на переднее сидение. Юна затаивает дыхание, когда Джин одним движением приближается и тянется за ремнём безопасности. Горячее дыхание, щекочущее шею, задевающее забытые струны в душе, играя мелодию, что давно забылась, но ещё хранилась внутри, ожидая своего музыканта, обжигает и выжигает. — Достаточно было сказать. Я бы сама пристегнулась, — выдавливает Чон из глубин хриплое и прерывистое. Замок ремня заветно щёлкает. Девушка думает — пытка окончена, и этот ком внутри перестанет душить, но виновник болезненного кома отстраняться не спешит. Ресницы тёмные вниз опускает, исследует ключицы, останавливаясь на месте, где под тканью платья прячется крохотная татуировка. Джин сглатывает. Он ведёт борьбу. С самим собой. С собственными непонятными чувствами. С Чон Юной, которая, словно выстроила вокруг себя пятиметровый барьер и не впускала далеко, вынуждая подпрыгивать, пытаясь хоть одним глазом заглянуть. Проверить, разузнать: а что кроется там — по другу сторону баррикад? — Ты слишком самостоятельная, Юна, — ну, вот опять. Опять он произносит её имя. Да так, что мурашки стадом проносятся по спине, вдоль позвонка, разбегаются по рукам, щекоча кончики пальцев и вызывая желание прикоснутся к гладкой щеке, провести по ней подушечками, огладить скулы, обрисовать контур полных губ, а потом… потом Юна ударяется об собственным барьер. Нельзя. Ни за что нельзя. Нельзя выпускать любовь из клетки. Ким садиться в прежнее положение и откашливается. — Говори адрес. Ким Сокджин выборов не оставляет. Поэтому Юна не пререкается, не упирается в ответ, а называет адрес без всяких лишних слов и возмущённых вздыханий. Брюнет вбивает адрес в навигатор, ловко выруливает из территории центра, вливаясь в сумасшедший поток машин, и сосредотачивается на дороге. Всегда довольно серьёзный, когда за рулём и такой разный, когда ведёт машину, а когда мотоцикл. И этот контраст яркой молнией пред глазами. Девушка делает вид, что смотрит в окно, любуясь видами, но незаметно коситься на профиль мужчины, рассматривая, зазубривая каждую чёрточку наизусть. Такие гляделки исподтишка стали в порядке вещей для Джина и Юны. Недоговаривать. Утаивать. Умалчивать. Прятать влюблённый взгляд за ресницами и краснеть стыдливо. Хранить тайну прошлого за семью печатями. Бояться потерять. Упустить и не смочь возвратить обратно. Вот такая она цена чужих прихотей. Такая цена их, изодранной кем-то в кровь, любви. Зависть — плохое чувство. Деньги — не билеты в счастливую жизнь. Они наступили на чужие грабли, так подло подкинутые прямиком под ноги. — Сходим на аллею славы? — развернувшись к парню, рушит нить молчания Чон. — И на пляж. — И в диснейленд! — Замётано, — Сокджин подаёт руку в знак закрепления уговора, сжимая после хрупкую ладонь в своей широкой. Всего секунду. И улыбается уголком губ. Во время этого, как только разрывают рукопожатие, они пребывают на место назначения. Юна оглядывает новостройку: милый дворик, детскую площадку рядом, цветы под окнами кофейного цвета подъезда. Зрачки в нетерпении бегают по окну квартиры в дальнем углу двенадцатого этажа. Не вериться, что сейчас увидит родных. Обнимет маму, повиснет на руках в уже успевшего возмужать младшего брата. Хочет поскорее выйти, понестись к зданию чуть ли не вприпрыжку, но в сумочке гудит телефон, вынуждая ответить. Юна достаёт гаджет из кармашка и не глядя берёт трубку, тут же ярко улыбаясь родному голосу. — Да, мам. Я уже поднимаюсь. Да… Гу-Гу дома? — резко хмуриться, что рядом сидящий Ким хмуриться тоже, неосознанно повторяя её эмоции. — А где он? А-а-а… понятно. Хорошо, мамуль, я сейчас. Да, всё отключай… Угу, — девушка переключает внимание на брюнета всё с той же улыбкой. Как же ей идёт улыбка. Она завораживающая. Гипнотизирующая. Джин даже не сразу слышит, как девушка прощается с ним, засмотревшись. Нет, после сегодняшней ночи отношения между ним и новой секретаршей пошли стремительно в иное русло. Или Сокджин только понял, куда они плыли с самого первого момента встречи? Так или иначе, он уверен, что в сердце надломилось что-то. Может, даже целый кусочек, половинка, которая вырывается из груди, желая обрести ласку? — Спасибо, что подвезли. Подвёз. — Не забывай про наш уговор, — очнувшись, напоминает он. Юна кивает, закидывая сумочку на плечо, открывает дверцу авто, выходя на улицу. — Я заеду за тобой в полвосьмого. — Боишься, что передумаю? — хмыкает на «условие» девушка. — Страхуюсь по-джентельменски, — усмехаются ей в ответ. Чон смеётся. Такая лёгкость между ними сегодня. Такая воздушная непринуждённость. День, освещённый солнцем, и два человечка, согретые его теплом. Юна улыбается в последний раз, машет ладонью на прощание и бежит к подъезду, всё-таки не удерживаясь и припрыгивая. Она светиться изнутри, сияет каким-то особенным светом. Джин не уверен, испытывал ли когда-нибудь такое счастье в кругу семьи. Безусловно, парень любил родителей, уважал, опекал и дорожил ими, но не всегда чувствовал той отдачи, того самого тепла, не ощущал необходимой заботы. Мама хотела, чтобы женился повыгоднее, отец, чтобы учился на «отлично», дабы потом успешно руководить компанией. Слишком много надежд возлагаемых на его плечи. Они хоть широкие и крепкие, но Сокджин уже так устал нести груз в одиночку. Хотелось просто быть с кем-то. Просто любить и быть любимым. Искренне. Без фальши. По-настоящему. Вдыхать свободу от человека, упиваться уютом по приходу домой, где тебя действительно ждут. Видеть искры в глазах любимой и получать поцелуи после тяжёлого рабочего дня, а не нырять в пустоту, захлопывая себя, как входную дверь, и замыкаясь на тысячи замков. Одиночество давит, царапает, травит. Но с другой стороны нет человека, с которым было бы комфортно делить мысли и душу. Нет же? Джин глядит вслед Чон Юне, сканирует тонкую фигурку взглядом. Не уедет, пока не увидит, как девушка окончательно скроется за железной дверью. Уже хочет нажать на газ, но взор падет на знакомый телефон, лежащий на пассажирском сидении. Сокджин сразу понимает, чья это потеря. Улыбается, потянувшись к гаджету, берёт тот в руку и выходит из машины. Юна — растеряшка. Она даже не заметила, как, поговорив, положила смартфон рядом на сидение, а не обратно в сумку. Да и разве волновали сейчас её такие мелочи? Обхватив ручку, когда дверь пикнула, брюнетка тянет её на себя, собираясь войти, как знакомый голос сзади останавливает, заставляя обернуться на оклик и замереть на месте. — Юна, ты забыла телефон! — опираясь локтем на открытую дверцу, Сокджин машет мобильником, но девушка смотрит куда-то мимо него, даже не моргая, что, конечно, он сразу замечает, оборачиваясь назад. — Чонгук, — шепчет тихо девушка. Одними губами. Парень останавливается в нескольких шагах от автомобиля Сокджина с покупками в руках. Он стоит одетый в облегающие потёртые джинсы, футболку цвета хаки и старые кеды с высокими задниками. Чёрные волосы достаточно длинные и прикрывают один глаз, но Чону, кажется, это совсем не мешает. Он ходил в магазин и сейчас только возвращался. Погружённый в свои мысли, Гук летел домой, чтобы скорее увидеть сестру, но никак не мог подумать о возможности подобной встречи. Хорошее настроение растворяется. Исчезает, не оставляя за собой и следа. Широкая улыбка угасает, превращаясь в горечь из пяти лет, наполняется тоской по человеку, стоящему напротив. Почему же этот человек смотрит так, словно не узнаёт? Почему Чонгук не чувствует, что по нему скучали так же сильно, как и он? Неужели обознался? Или это его не узнали? — Хён? — два пакета, забитых до отвала продуктами, падают на землю, выскальзывая из ослабевших пальцев. — Это же ты, хён? Море разволновалось снова. Но Чон Юна, видимо, к подобному подвиду бури совсем не готовилась.