Помоги мне вспомнить

Flashback Хлопнувшая дверь палаты заставляет Сокджина подпрыгнуть и подняться на ноги, окончательно отгоняя дремоту. Он трёт глаза, оглядывается на спящего Чонгука, дабы убедиться не разбудил ли его громкий хлопок двери, и направляет взгляд на пришедшего врача. В глазах плескается надежда, желание услышать хорошие новости, но молодая доктор мучительно долго хранит молчание, кропотливо делая записи в медкарте. Джин терпит. Минуту терпит, полторы терпит, а дальше финиш. Парень громко прокашливается, намекая на своё присутствие, брови сводит к переносице, что делает взгляд немного грозным, а руки воинственно складывает на груди, но доктора, похоже, это никак не трогает. Она лишь поправляет в тонкой оправе очки и клацает ручкой, произнося совершенно спокойно болезненные для другого человека слова: — Нужна пересадка. На диализе в таком состоянии он долго не протянет. Одна почка совершенно отказывается работать, а вторая просто-напросто не справляется функционировать в одиночку. В горле моментально образуется пустыня. Сокджин снова оборачивается, через плечо глядя на бледного Чонгука, и в уголках глаз собираются капли солёных слёз. Звук пикающих аппаратов, трубки, торчащие из руки подростка, которая и так была вся уже истыкана и усыпанная следами от иголок многочисленных капельниц. Джин осматривает исхудавшее, всего за пару месяцев, тело парня. Больничная рубашка практически болталась на нём и была ему велика; потрескавшиеся губы потеряли привычный розоватый оттенок, как и лицо больше не пылало здоровыми румянами; кожа приобрела грязного желтоватого цвета, а раннее пухлые щёчки стали впалыми, придавая виду ещё большую болезненность. Внезапный диагноз — острая почечная недостаточность, навсегда изменил радужный мир семьи Чон, как и мир Ким Сокджина, который за два года отношений с Юной сумел стать частью этой семьи. Всё произошло так внезапно, что никто до сих пор не мог опомниться, как и почему это случилось. Не могли представить, что обычная ангина выльется в такие плачевные последствия. Джин судорожно вздыхает, зачёсывая пятернёй волосы назад. Кусает губы до неприятного покалывания, терзает их, пока они не начинают ощутимо саднить. Как он скажет об этом Юне? А её матери? А Чонгуку? Ком застрял посреди глотки и дышать не даёт не то, что говорить. — Без пересадки уже никак? — последняя надежда, залитая нотками отчаянья. — Пошёл воспалительный процесс, и он необратим. Поможет лишь пересадка. Я запишу вас в очередь на донорскую почку. Но перед вами ещё много людей. Шансы, что Чонгук успеет дождаться своей, — врач поднимает взгляд на поникшего Кима впервые показывая искреннее сопереживание, вновь поправляет очки и прокашливается, — крайне малы. Сколько раз ей приходилось говорить близким пациента подобное? За одиннадцать лет работы в больнице, должна была привыкнуть, очерстветь, что обычно происходит с годами, но предательский ком из вины постоянно застревает в груди. Вина душит, словно она сделала не всё возможное для попытки спасения жизни человека, которую ей доверили. Чонгуку всего пятнадцать. Он ещё ребёнок. И справедливо ли ставить точку на судьбе парня таким диагнозом? — Сколько? — спрашивает Сокджин, останавливая доктора у самых дверей. Брюнет даже головы в её сторону не поднимает. — Сколько у нас есть времени? — Полгода. Максимум на месяц на два больше, — и двери за ней с тихим скрипом закрываются. Джин стоит, как к полу пригвождённый. Слёзы всё сильнее душат горло, вырываясь наружу не озвученной истерикой, а после по щеке всё-таки катится горяча капля, затем вторая, третья… четвёртая. Полгода. Ким вытирает влагу тыльной стороной ладони, затягивая на эмоциях крепкие уздечки. Сейчас не время давать волю слабости. Он должен. Обязан найти выход. А выход был. Главное, лишь найти деньги на дорогостоящую операцию, и Сокджин определённо знает, где раздобыть нужную сумму. Пусть обещал Юне завязать с гонками, но это самый быстрый способ достать недостающую часть денег. При том некто уже давно хотел посостязаться с ним и этому некто давно пора утереть нос. На лице появляется мимолётная ухмылка, исказившая грусть всего на миг. — Хён? — слышится хриплое. Чонгук вяло оглядывает осточертевшую палату, понимая в очередной раз, что происходящее не страшный сон, а жестокая реальность. Джин мигом садиться на стул возле его кровати, пододвигаясь ближе, и напяливает маску с измученной улыбкой. — Приходила доктор? Я слышал стук двери. — Да. Представляешь, сказала, что есть все шансы на твоё скорое выздоровление. Вот увидишь, ты поправишься! Сможешь снова гонять на любимых роликах, рубиться в новенькую приставку и капать мне на мозги, — хохочет старший, но получается слишком притворно. Не по-настоящему. Скованные эмоции не хотят быть скованными. — Перестань. Я в курсе, что положение моих дел хреновое. Настолько, что жить мне осталось всего ничего… — Не смей! — прикрикивает, выставляя на подростка указательный палец. — Ты будешь жить, Чонгук. Я тебе обещаю. Чонгук улыбается криво, но хёну не сильно верит, хотя так хотелось бы поверить. Ким Сокджин умеет сдерживать обещания. В этом он не сомневался. Но сможет ли продержаться, дождаться помощи он сам, вот этого Чонгук не знал. Чонгук вообще мало, что знал о своей дальнейшей судьбе. Была ли она у него? Или может жизни его суждено оборваться в ранние годы? Такие рассуждения оставляет при себе — не желает никого волновать. Потому что хочет тоже сильным казаться ради родных для него людей. Ради мамы, которая переносит болезнь сына лишь благодаря успокоительным, ради нуны, что не вылезает из палаты брата днями и ночами. Джину сегодня с трудом удалось отправить её домой поспать хоть немного. Ради Ким Сокджина, который продолжает шутить и заразительно смеяться в его присутствии, повторяя заученной фразой: «Ты обязательно поправишься, Гуки». Юна всегда после сказанного кивает энергично, выражая согласие и, не отставая, натягивает такую же фальшивую улыбку. Но Чонгук не верит. Не верит ни единому слову. Не верит в их улыбки, которые, словно некрепкая броня, прячут за собою горькие слёзы. Чонгук уже просто ни во что не верит. — Хён, — зовёт он. Сокджин отзывается тихим «м?», кладёт руку на темноволосую макушку парня, слегка взъерошивая потускневшую копну волос, и удивляется, когда не слышит привычного возмущения в ответ на последние действия. — Пообещай мне, что никогда не бросишь нуну, что защитишь её от всех-всех-всех. — Ты что это там себе надумал, мелкий? — сводит тот брови к переносице. — Пообещай, хён, — вновь просит Гук почти слёзно. В больших глазах блестит влага и голос подрагивает, но парнишка держится, что есть силы. И Джин, беря его за руку, согласно кивает. — Я не брошу ни кого из вас. Ни Юну, ни тебя, ни маму Инджи. Никого. Потому что я люблю вас, — Чон ищет нотки надежды в произнесённом с полной серьёзностью заявлении и ждёт. Ждёт того самого заветного: — Обещаю. Такие слова говорят не каждому и не всем. Для Сокджина и Чонгука это не простые слова и не пустышка. Чонгук знал, что уж в этом хён никогда не врал. Знал, что тот любит его сестру больше всего на свете, что сделает для неё всё и что только рядом с ним она обретёт счастье. Ведь тоже до безумия любит. Дверь в палату вновь скрипит, но парни, погрузившись в разговор, этого не замечают, давая возможность Чон Юне остаться незамеченной. Девушка прислоняется к косяку у стены. Слёзы беззвучно скатываются по щекам, каплей собираясь на подбородке. Знала ли тогда, что обещанию Джина не суждено сбыться? End Flashback Юна просто не ожидала, что пять лет боли превратятся в прах, развеваясь по ветру под именем «новое-настоящее». Юна не представляла, что после стольких страданий жизнь подготовила ей… ещё большие? И уж точно подумать не могла, что встреча, которую она так старательно пыталась предотвратить и избежать всеми возможными и не возможными способами, случится так внезапно. Словно гром среди ясного неба. Сердце гулко тарабанит об рёбра. Она стоит неподвижно, боясь пошевелиться. Боится сделать губительное движение. Почему не подумала о таком повороте событий, когда всё-таки сдалась под уговорами начальника, разрешая подвезти? Ведь шанс на эту встречу хоть и мал, но он был. Набирая воздуха в лёгкие глубоким вдохом, Юна подходит к выпавшему из реальности брату, мягко обхватывая локоть парня, и тянет за собой. — Нуна, — сипит осевшим от шока голосом Чонгук, не сводя из не менее шокированного Сокджина глаз. — Это же хён, нуна. — Я… — она понятия не имеет, что сказать в ответ. Кажется, никакие объяснения здесь ситуацию не прояснят и тем более не помогут. Продолжает тянуть парня к подъезду, но Чонгук уже не маленький мальчик и по одному приказу отсюда не уйдёт. Ему нужны эти объяснения. Хоть какие-то. — Я потом тебе расскажу. Пожалуйста, пойдём. Но Чонгук, будто её совсем не слышит, загипнотизировано наблюдая, как к ним медленно приближается Джин. Мужчина останавливается в метре от брата с сестрой, в руках по-прежнему телефон Юны, но губы больше не изогнуты в той же улыбке, что пару минут назад. Зрачки рассеянно бегают по лицу Гука, дыхание учащается, а в висках стучит боль, давящая на лобную часть, что Ким хмуриться, зажимая зубы, а после кусает язык от нарастающего чувства дэжавю. Он протягивает брюнетке её мобильный и щуриться с вопросом: — Не познакомишь? Юна крупно вздрагивает, пугаясь. Пальцы впиваются в чонгуковский локоть. Она бледнеет и жмётся к брату ближе, ища защиты. Но от кого ей защищаться? Разве что от нагнавшего на полпути в новую жизнь прошлого. Пустыня которого — сплошные зыбучие пески, а каждая яма, встретившаяся на пути — трясина, губящая раз и навсегда. Девушка шумно сглатывает, загоняя своей паникой в недоумение обоих, стоящих рядом с ней, парней. Особенно Джина. — Это мой брат, — выдавливает из себя, наконец, принимая из рук мужчины потерю, благодарно кланяется и вновь хватается за руку Гука. — Младший. — Ким Сокджин. Друг и непосредственный начальник Юны, — подаёт Джин ладонь для рукопожатия. Чонгук долго мнётся. Ситуация выглядит бредовой, а ещё до ужаса смехотворной. Но смешно ему не было. В смысле начальник? В смысле друг? Какого чёрта он вообще знакомиться с ним? Мужчина продолжал добродушно улыбаться, ожидая ответного жеста. Чон несмело, но всё же протягивает руку, представляясь: — Чон Чонгук. Они пожимают друг другу руки, и Гук быстро вырывает свою ладонь из плена другой, пряча в кармане джинсов. Между молодыми людьми сеется молчание, которое Джин тут же решает прервать: — Не хочешь погулять с нами вечером? Мы планировали побродить по городу, вкусно покушать, сходить на пляж и на аттракционы. Будет весело, — голова разрывается надвое, но Сокджин терпит, сжимая челюсти до скрежета в зубах. «Джин-хён…», — слышится отдалённое. — Ты что-то сказал? — обращается он к Чонгуку. На что тот мотает отрицательно головой. Юна выпускает локоть брата, взволнованно наблюдая за любимым человеком, которому сейчас явно не хорошо. «Джин-хён… Джин-хён… Сокджин-хён», — приходиться зажмуриться и затрясти головой, чтобы отогнать от себя назойливые звуки. «Хён, да брось обижаться. Хочешь куплю тебе твоих любимых тянучек? М? Хочешь же» Перед глазами всплывает размытое воспоминание, как парнишка с растрёпанными чёрными волосами, ярко улыбаясь, протягивает ему упаковку тех самых тянучек, после крепко обнимая за шею и запрыгивая на спину. Джин отшатывается на два шага назад. Кто это? Что это было? Сокджин не видел его лица. Он… он не знает, кто это. Он не помнит. Чёрт, почему он ничего не помнит? Мужчину охватывает паника. Почему он просто не может вспомнить грёбанные два года собственной жизни?! На плечо ложится рука, а знакомое тепло волной разливается по телу. Темнота рассеивается, дыхание до этого тяжёлое и прерывистое приходит в норму, взгляд становиться осознанным. — Джин, — Юна трясёт им легонько, — ты в порядке? Ким моргает. Зрачки бегают туда-сюда быстро-быстро, пугая подобным Юну до чёртиков. Лишь Чонгук, кажется, начинает соображать, что здесь происходит. Сестра ему наврала. Джин пропал из их жизни, потому что ничего не помнил. Он забыл всё: Юну, самого Чонгука, их знакомство. Этот отрезок жизни под чистую стёрт из памяти мужчины, но возникал тогда другой вопрос. Почему сестра не рассказала об этом… никому? Все эти годы Чонгук знал другую правду, а точнее совсем её не знал. — Я в норме. Устал, наверное. Я пойду. Не буду мешать воссоединению семьи, — он старается казаться уверенным и непоколебимым, но Юна видит, как Джина до сих пор трясёт. Он никогда не скажет, как ему на самом деле плохо. Не изменился совсем. Качая головой и опуская взгляд в асфальт, хмыкает Чонгук. Это был всё тот же его хён из прошлого. — Я заеду за тобой. Чонгук, так ты с нами? — Ему завтра на занятия. Много учить задали, — на перегон брату тараторит Юна. Тот даже рот не успевает открыть. Хмуриться. Он с сестрой абсолютно не согласен, но вынужден уныло кивнуть, промямлив неохотно, что задали, действительно, многовато. — Ну ладно, — жмёт плечами Сокджин, в уме хмыкая. Ты уже успела проколоться, Чон Юна. Поздно прятать следы «преступления». Брюнет направляется обратно к автомобилю. — Я заеду за тобой! В полвосьмого! — кричит уже из салона. Его знобит, будто от простуды. Лоб покрывается горошинами пота. Следует поскорее уехать, но руки до того дрожат, что не сразу получается пристегнуться. Дверка за ним захлопывается и, круто развернувшись, тёмно-синее ауди скрывается за поворотом. Больше не говоря ни слова, Юна с Чонгук идут к подъезду. Удел судьбы — испытывать людей на прочность. Инджи наблюдает за детьми из окна двенадцатого этажа. К сожалению, с такой высоты невозможно разглядеть, кто разговаривал с ними несколькими минутами раннее, женщина не видела даже его лица, а лишь со спины, но в сердце поселилась тревога. Она уже достаточно пережила, достаточно вынесла, она бы справилась со всем, но дети — это другое. За родного ребёнка всегда болит сердце. Стоит ему порезать пускай и пальчик, у матери будет болеть в десять раз сильнее. Без преувеличений. Инджи видела, как умирал её сын, как болезнь в сжатые строки высасывали из него силы. Одним чудом его удалось спасти. Она видела, как мальчик страдал после разрыва Юны и Джина, скучая по хёну, как он мучился и мучается в чужой стране, мечтая вернуться в Корею, как с каждым звонком, сообщением или малюсенькой весточкой сестры с замиранием ожидает услышать, что та заберёт его. Инджи видела, как умирала её дочь, захлёбываясь в боли, оставленной первой любовью. Как она училась старательно, а после учёбы бежала на подработки, изматывая себя до полуобморочного состояния, дабы суметь помочь матери и брату. Высылала им всё заработанное почти до последней воны, оставляя себе лишь на еду. — Мамочка, — Юна с порога летит в родные объятия и повисает на шее смеющейся женщины, сжимая в своих руках до хруста и покачиваясь вместе с ней в разные стороны. Чонгук насуплено стоит в сторонке. Он мечтал, что затискает любимую нуну в крепких объятиях, но теперь слишком злился. Даже промелькнула мысль, что лучше бы она не приезжала. — Гуки, а ты почему мнёшься там в углу? Иди к нам, — подзывает к себе сына повеселевшая мама. Парень лишь фыркает на приглашение, кидая на сестру презрительный взгляд, и отворачивается. Юна стыдливо опускает ресницы. Она понимает, почему он обижен. Понимает, что это её вина и ничья больше. Эйфория от встречи с семьёй прежней радости не приносит. Эффект прошёл. Отпустил. Выпустил из плена своих объятий и вытолкнул в реальный мир, наполненный болью, проблемами и нескончаемым чувством вины. Хочется запереться где-нибудь в тёмной комнате, осесть на пол, и так просидеть до утра. — Я с вруньями предпочитаю не обниматься, — кидает грубое Чонгук. Инджи непонимающе переводит взор на дочь. Та вздыхает. — Не слушай его. Он просто обиделся на меня… — Да, не слушай меня, мам. Я, правда, обижен, — слова пропитанные сарказмом. Парень кривит губы. — Обижен за годы вранья и фальшивых убеждений, которые пыталась навешать мне на уши родная сестра. Ему просто больно за эту ложь, потому что она была придумана не кем-то другим, не кем-то чужим, а самым дорогим человечком в его жизни. Он отталкивается от стены, делая шаг на встречу. Но шаг этот отнюдь не к примирению. Чонгук больше не маленький мальчик, но ещё многого не понимает. Он быстро загорается, что языки пламени в нём способны обжечь любого. Совершенно не умеет контролировать свои эмоции. В нём играет юношеский максимализм. Юна и сама раньше была такой. Словно маленькая спичка. Но если Юна спичка, то Чонгук — целая канистра с бензином. Просто не будет. — Чонгук, перестать, — девушка устало трёт переносицу и подходит к нему ближе, выскальзывая из рук матери, — Перестань. Слышишь?! — Ты врунья и обманщица, нуна! — он вспоминает, как Джин болезненно жмурился, как смотрел на него удивлённо. Он его не помнил, но парню показалось, что узнал. Гук намного сообразительней Юны. Пока ей любовь к Сокджину застилала глаза, брюнет чётко видел, как тот осознанно на неё смотрел. Чонгук знал этот взгляд. Был свидетелем такого не раз. Из-за того злость новой волной вспыхивает внутри. — А ещё глупая! Взрослая и такая глупая! — Да что происходит?! — раздражённо спрашивает госпожа Лим Инджи. Женщина никак не может сообразить, почему дети так внезапно стали ругаться. Но они, похоже, её совсем не слышали сейчас. Или слышали? — Давай, расскажи маме причину нашей ссоры. Расскажи, как подло поступила. — Ты не соображаешь, о чём говоришь, — мотает та головой. Она могла бы запросто объяснить всё. Рассказать правду, но тупая черта характера, ненавидящая оправдываться, ставала на дыбы, заставляя хозяйку упорно умалчивать о важном. Чонгук фыркает на оборону сестры. Такая упрямая. И постоянно, когда не нужно. Не желая участвовать в бессмысленном диалоге, он направляется в свою комнату, по пути задевая брюнетку плечом, но на секунду останавливается рядом с ней, склоняется уху, ядовито шепча: — Я-то как раз соображаю, а ты нет, нуна. Задумайся о том, что тебя окружает. О том, КТО тебя окружает, — Чонгук выше сестры на добрых десять сантиметров. Не скажешь, что он младше. Юна кукситься под пронзительными глазами-бусинками, не находя оправданий собственному поведению, собственной трусости, которая затуманивала рассудок, пуская внутрь ядовитые корни. — И просто расскажи хёну всё. Он же не помнит тебя? Не знает, что вы встречались, я прав? Чонгук умел читать сестру без слов. Хоть вёл себя чаще, как ребёнок, но вот мысли у парня были совсем не детские. Обдуманные. Взвешенные. По-взрослому умные и правильные. Сейчас он злился, да, но с другой стороны осознавал, что Юна никогда бы никого не предала и подло не поступила. Если она так решила, значит, причина тому веская и основательная. — Подожди, о каком хёне ты говоришь? — в который раз вмешался в разговор испуганный голос матери. Ведь… Чонгук только одного человека так называл. — О Ким Сокджине? Вы снова вместе? После всего, что случилось? — Нет, — выдыхает Юна. Когда-то приходиться вскрывать карты, как бы долго не прятал их в рукаве. — Я на него работаю, — в её голосе сквозит боль. Много боли. Инджи видела, как любовь сломала её дочь. Она видела, как острое лезвие великого чувства было воткнуто ей в сердце. Инджи видела, как Юна погибала на протяжении пяти лет от живущей в ней любви к Сокджину. Она не хочет видеть, как девушке снова разобьёт сердце та же старая любовь. Не может этого допустить. *** Громкий смех, перекрываемый басами музыки. Прокуренное здание клуба. Разноцветные огни, мелькающие по затёртым стенам. В некоторых местах видно облупленную краску и какие-то потёки, следи от алкоголя и отпечатки пальцев. Этот клуб не славился чистотой, да и новизной тоже. Старый, занюханный притон, собиравший в себе некую гоночную элиту. Почему они зависали именно здесь? Да чёрт их знает. У каждого свои заскоки в голове. У богатых детишек их вообще целая куча. Да ладно, всё это чушь. Здесь дело не в чужих прихотях. Этот на первый взгляд клуб кажется неприметным и не несущим за собой ничего, кроме пьянок, бесплатного секса и сомнительно веселья для молодёжи, но стоит заглянуть за тяжёлую железную дверь, припрятанную в дальней части клуба, как вы забредёте совершенно на другой уровень. Бордово-красная мебель. Диванчики и кресла, оббитые настоящей кожей. Полностью укомплектованный по последнему «писку моды» стильный бар, включающий в меню самые разнообразные напитки. Чёрная, блестящая чистотой барная стойка, которую паренёк-бармен протирал чуть ли не каждую минуту. Танцовщицы в откровенных нарядах, крутящиеся вокруг пилона и вертящие задницей перед теми, у кого есть деньги. Под потолком клубятся тучки серого дыма. Кто-то крутит кальян, кто-то дымит сигаретой, выпивая. Хосок входит в обитель наслаждения по-королевски, вразвалочку шагая к VIP-зоне. Он лавирует между круглыми столиками, изредка здороваясь с некоторыми знакомыми, а дойдя до места назначения, отодвигает подходящие под общую стилистику шторы и заваливается на диванчик рядом с миловидным парнем, что сразу закатывает глаза по приходу красноволосого. — О, чё это тут у тебя? Виски? — пьёт из чужого стакана, делая вид, что раздражённого взгляда направленного на его персону не замечает. Да и ему насрать, честно говоря. Если бы он хоть раз, за двадцать девять лет задумывался о том, скольких людей бесит и для скольких заноза в заднице, то не был бы таким самовлюблённым. Выпивает алкоголь до дна, с характерным стуком ставя пустой стакан обратно на стол. Между зубов хрустит льдом, чем сильнее раздражает рядом сидящего. — Слушай, Джей-Хоуп, всегда хотел спросить. На этой земле есть хоть один человек, которому ты нравишься? — Я нравлюсь себе. Мне этого достаточно, — надменно ухмыляется Хосок. — А ещё, ну так к слову, барышни тоже равнодушными не остаются. — Ну, тут ты не прав. Не все девушки тебе по силам, — подмечает парнишка, сверкая хитрой улыбкой. Розовые волосы поблескивают от тусклого освещения и кажутся на тон темнее, чем есть на само деле. Раскосые глаза прищурены и, будто насмехаются. Прекрасно знает, чем задеть чересчур завышенную самооценку, опуская Чон Хосока с пьедестала на землю. — Заткнись, Чимин, — шипит красноволосый, моментально теряя былое приподнятое настроение. — Тебя так легко вывести из себя. Я не перестаю удивляться, что это постоянно работает, — довольно ухмыляется Пак. Откупорив бутылку, наливает в стакан новую порцию виски. — Неужели до сих пор сохнешь по ней? Хотя я тебя понимаю, перед такой девушкой сложно устоять. Чон Юна из того типа девушек, за которой и слюни не грех попускать, ведь так? — вздёргивает игриво бровями, делая глоток, и расплывается в широкой улыбке, кайфуя от того, как Чон закипает и цокая языком, добавляет прискорбное: — Жаль, что занята. — Скоро будет уже не занята, — Хосок опасно скалиться, облизывая губы. — Что ты уже задумал? Разве не забрал уже своё? — Долги нужно возвращать, как следует. Джин немножко подзабыл обо всём, но думаю, с помощью дикой кошечки всё вспомнит, — продолжает загадочно улыбаться, глядя в одну точку, а после кривиться брезгливо. — Они же так любят друг друга. Только вместе им быть не суждено. Я был первой причиной расставания. Я стану и второй. — По-моему, ты много на себя берёшь, — Чимин фыркает на самоуверенность бывшего гонщика и тут же в уме осекается. Бывших гонщиков не бывает. Поэтому если, Хосок решил снова с Ким Сокджином потягаться, то на этот раз определённо рискует ударить в грязь лицом. Опрокидывая в себя остатки виски, Пак улыбается одним уголком губ. Он в прошлый раз ставил на победу Джина без сомнений. И мнения своего с тех пор не поменял. *** Лучи солнца упорно пытаются пробиться сквозь плотно задёрнутые шторы и проскользнуть на лица спящих, с желанием разбудить сонь. В номере царит тишина. Тиканье часов чужой сон не нарушает. Наоборот сильнее убаюкивает, размеренно цокая. Время где-то одиннадцать утра и на улице уже вовсю бурлит жизнь, но это точно не касалось пределов этой комнаты и тем более этой постели. Размеренное сопение вперемешку с гудящим кондиционером, груда одеяла, скрывающая под собой два тела и прячущая их от настырного солнца, один из лучей которого, всё же найдя лазейку, заглядывает внутрь, прыгая на первое попавшееся лицо, едва видневшееся из-под «укрытия». Юна морщит носик и закрывается от полоски света рукой, делая попытку погрузиться в мир грёз обратно, но настырный луч не даёт ей этого сделать. Тихо шипя, брюнетка расплющивает глаза и ту же их закрывает, ведь они пекут, будто она всю ночь рубилась в игры на компьютере. Голова трещит пополам, боль давит на всю черепную коробку. Снова открыв глаза, девушка осматривает интерьер собственного номера, но когда цепляется взглядом за чужой ноутбук на столе, мужской костюм, аккуратно сложенный и висящий на спинке стула, на одеколон, оставленный не закрытым на том же столе, с ужасом понимает, что это не её номер. Тогда… чей? Вариантов было немного. Поворачиваясь медленно влево, Юна ели сдерживает внутриутробный крик и тихонечко пищит в прижатый ко рту кулак. В голове пустота. В глазах паника. Она помнит, что Джин заехал за ней в полвосьмого. Минута в минуту. Помнит, как мама отказывалась её отпускать и как она с ней немного поссорилась. Помнит, как они гуляли: аллея славы, диснейленд, так… «Уже хорошо» — хвалит себя мысленно брюнетка. Потом они запаслись едой из фаст-фуд и двумя бутылками вина и поехали на пляж. А дальше… а дальше Чон Юна нихрена не помнит. В мыслях мрак и сумбур, а головная боль не даёт возможности сосредоточиться и попытаться хоть что-либо вспомнить. — Вот же чёрт, — девушка трёт лоб, зажмуриваясь. — Айщ. Как такое могло произойти? — ругает себя в пол шёпота. Резко встрепенувшись, Юна отодвигает одеяло, моментально выдыхая. — Фух, одетая. В трусах и майке, но зато не голая. — Ты можешь не бубнить? Голова раскалывается, — стонет болезненно Сокджин, накрывая ухо ладошкой. — Спи, — наощупь укрывая девушку одеялом по самую макушку, хрипло бурчит он. Юна лежит несколько секунд неподвижно, пребывая в состоянии шока. Даже не дышит, будто. Но долго не выдерживает и спрашивает вкрадчиво: — Джин, почему мы в одной кровати? Я ничего из вчерашнего не помню, после того, как мы выпили. А ты, — в горле пересыхает, — помнишь что-то? — Угу. Ночью мы переспали. Море волнуется раз. Море волнуется два. Море волнуется три… Ты влипла по самые уши, Чон Юна. Замри...