Помоги мне вспомнить

Утро. Комната, залитая мягким, едва уловимым, жёлтым светом. В воздухе отчётливо летают запахи секса, а бардак вокруг из разбросанных вещей лишь усиливал эффект того, что двое молодых людей, сейчас так сладко спящих в объятиях друг друга, ночью здесь явно не в карты на раздевание играли. Солнце упрямо пробивалось через оковы плотных тёмных занавесок, словно чувствуя, что вот именно сегодня хозяин квартиры будет рад встретить своё утро вместе с прыгающими по постели лучами, а не как обычно провести его в компании серого уныния. И один луч всё-таки пробивается сквозь оборону, падает на пол тонкой полоской света, освещает кровать и весело прыгает на нос Юны, что, начав просыпаться, медленно открыла глаза. Сначала ей подумалось — это сон ещё. Сладкий, реалистичный сон, где она проснулась в объятиях любимого мужчины. Вот он лежит рядом с ней. Волосы растрепаны и торчат в разные стороны, губы припухшие, и ресницы подрагивают. Джин сопит тихонечко-тихонечко, а широкая грудь вздымается размеренно, что Чон на несколько секунд замирает, просто любуясь этим зрелищем. Одна его рука прижималась к пояснице Юны, плотно придвинув хрупкое тельце к себе, а вторую он просунул себе под щёку, от чего та мило смялась, превращая Джина в самого, что ни на есть, ребёночка. Юна улыбнулась, а после затаила дыхание. Боялась спугнуть такой родной образ. Боялась что, если даже моргнёт, то открывая глаза вновь, увидит напротив пустую подушку и звенящую пустоту вокруг. Медленно девушка вытянула руку из-под одеяла, протянула её вперёд и кончиками пальцев прикоснулась к гладкой коже. Нежно, трепетно, аккуратно. Выводила на ней узоры, плавные линии, чертила имя парня и хихикала глупенько, когда он хмурился, в момент особенно бережных прикосновений, вызывающих лёгкую щекотку. Но, даже не смотря на это, казалось, сон мужчины был крепок. Так что Юна могла спокойно любоваться им и не быть пойманной, пока Сокджин внезапно не заговорил, вынудив в испуге одёрнуть ладонь. — Долго ещё собираешься смотреть на меня? — Ким неспешно разлепил веки и улыбнулся, подмечая, как покраснела от, кажись, невинного вопроса, Юна. Парень хмыкнул, один уголок губ пополз вверх, образуя ухмылку, от которой брюнетка залилась краской сильнее и стыдливо прикрыла пунцовое лицо краешком одеяла. Сжав руку на её талии, Джин придвинулся ближе, вырвал из её пальцев одеяло, и, склонившись к виску, оставил на нём невесомый поцелуй. — Мне нравится такой взгляд. Хочу, чтобы ты всегда смотрела на меня только так. В зрачках его плясало пламя счастья. Он глядел на девушку рядом с обожанием, восхищением. Джин смотрел на Юну влюблённо, а она лишь сегодня это заметила. — Тогда я тоже хочу, чтобы ты смотрел на меня так же, как и сейчас. — Глупая, — вдруг серьёзнеет Сокджин, — я давно так на тебя смотрю. Неужели не видно было? — спрашивает так естественно и просто, заламывая бровь и обхватывая подбородок девушки двумя пальцами, что сердце вырывается из многолетних оков и бьётся, словно для него одного. Как когда-то раньше. Чон Юна давно не ощущала такого счастья, полной внутренней наполненности. Но при этом страх возможной нереальности происходящего никуда не уходил. Ей необходимо убедиться, что она проснулась окончательно, поэтому тянется к лицу Сокджина, оглаживая указательным пальцем скулы, аккуратный нос, контуры полных губ, прикасается к бровям, зарывается пятернёй в густую копну волос, возвращаясь к лицу и останавливаясь на щеке, ощущает под ладонью мурашки. Джин вздрагивает. Мужчине до безумия приятны трепетные касания брюнетки. У него, буквально, едет крыша от подобных проявлений ласки, но ещё больше от девушки рядом. Глазки её бегают, мечутся от одной черты к другой, не зная на какой лучше остановиться. Она его всего наизусть по-новому выучить стремиться. — Я, правда, глупая, — выдыхает Чон, не разрывая с мужчиной зрительного контакта. Она молчит некоторое время, а после улыбается загадочно. — Вы же не уволите, меня за такую маленькую оплошность, директор? — А в твоей очаровательной головушке до сих пор клубятся мысли по поводу увольнения? — возмущённо пыхтит в ответ. Он ещё зол за те слова у него в кабинете, когда он хотел поговорить, а наткнулся на достаточно грубый отворот-поворот. Джин воинственно хмурит брови, сдвигая те к переносице, губы в пышный бантик складывает и ворчит обиженно, но это выглядит так мило, что Юна не сдерживается и чмокает брюнета в надутые губки. Ким затихает. Не моргает. Не дышит. — В моей голове нет ничего, кроме одного несносного красавчика-босса, занимающего все мои мысли и заполняющего собой моё крохотное пространство. Сокджин от признаний Чон в ступор впадает. Слишком уж непривычно видеть девушку такой: улыбчивой, светлой, с искрящимися влюблёнными глазами. Он привык раниться об её острые колючки, привык врезаться в высокие стены, но вот девушка открыла дверь ему навстречу, и Джин растерялся. Что ему делать дальше? Наверное, стоило бы разобраться в прошлом, расставить в нём все пропущенные запятые и поставить забытые точки, чтобы впредь не болело. Чтобы прошлое не отравляло собой настоящее, выжигая его тайнами дотла. Сокджин так рьяно рвался всё узнать, а теперь… страшно? Пожалуй, да. Страшно потерять обретённое и вернутся к началу. Юна замечает озадаченность на лице парня. — О чём задумался? — спрашивает тихо, пытаясь скрыть нотки волнения в голосе. Джин отмирает, фокусируя на девушке взгляд, который до этого был устремлён в никуда. — Да так… — он запнулся с ответом, но быстро собрался, вернувшись в состояние утренней эйфории. Обхватил лицо Юны и запечатлел на губах поцелуй. — Думаю о том, что со мной в постели лежит голая девушка, с которой ночью у нас был ахренительный секс, на часах, — глянул на запястье, обтянутое ремешком часов, — десять утра, мы безбожно опаздываем на работу, а я не внимаю, почему мы ещё плавно не перешли от ночного секс-марафона к утреннему. Если уж всё равно проспали, — делает Джин многозначительную волну бровями в конце. Юна смеётся. Шутя, ударяет его кулаком в грудь, когда тот лезет с поцелуями, сопровождая каждое действие тяжёлым сопением и пошлыми воздыханиями, что граничат на уровне со стонами. Перекатывается на брюнетку. Одна рука упирается в матрас возле головы Чон, другая поглаживает скулу, задевая большим пальцем нижнюю губу, движется вниз по шее и замирает на успевшей налиться тяжестью груди. Джин вольничает с телом Юны по-хозяйски. Со вкусом облизывается и ест свой «первый завтрак» глазами. Долго смотрит в упор. Глаза в глаза. У Юны дыхание перехватывает, и колени дрожат. Пальцы вцепились в простыню, сминая ткань под собой в кулак, в животе пожар разгорелся неистовый, а сокровенное местечко ноет, потому что Ким опускает взгляд, смотрит из-под полу опущенных тёмных ресниц, что Юна каждой частицей тела чувствует, как он хочет её. Во всех смыслах. — А вот это у тебя надо спросить. Ты стал медлительным, — шепчет искусно брюнетка, обнимая Джина за шею и теребя пальцами загривок волос на затылке. Им пока не хочется серьёзных разговоров. Они жаждут насладиться друг другом. В полной мере. — Намёк понял, — Ким тянется к Чон с поцелуем. Вот их губы уже в миллиметре друг от друга, как из ниоткуда, словно из вне, раздаются протяжные воющие звуки. Потом ещё и ещё. Джин с психами откидывается на подушку, а Юна заливается громким хохотом. — Похоже, твой живот понял намёк иначе, — как в подтверждение живот Джина согласно буркнул, а парень с недовольной миной не сильно стукнул по нему кулаком. — Значит, пора вставать, — Юна мигом поднялась с кровати, мелькая перед Кимом голой грудью и округлой попой, прикрытой всего лишь тонким розовым кружевом. Что угнетало Сокджина ещё пуще, ведь такое чудо перед ним, а нужно вставать, принять душ и идти завтракать, а так хотелось позавтракать кое-чем другим. Эх… — Подожди, — он хватает девушку за запястье, тянет на себя. — Ну, ты куда-а-а? — выпячивает нижнюю губу и глазки делает ангельские-ангельские. Юна аккуратно выворачивает свою руку, поднимает с пола майку Джина и, натянув вещь на тело, весело Киму подмигивает. Вырез для рук такой большой, что стоит чуть нагнуться, как сквозь них просвечивали соски. — Я в душ, а потом приготовлю нам завтрак, и будем собираться на работу. — Но, секретарь Чон! — жалобно провыл Сокджин в подушку. — Давай не пойдём. — Некрасиво прогуливать, директор Ким, — перед уходом она сдёрнула с него одеяло и ускакала из спальни. Джин и глазом не успел моргнуть, а Юны и след простыл. Мужчина, было, бессовестно хотел обратно завалиться спать. Вскочив с кровати, он быстренько подобрал с пола одеяло, закутываясь в него с головой, плюхнулся на мягкий матрас с довольной гримасой и прикрыл глаза, как из гостиной раздался грозный голос Чон Юны. Короткое, но ясное: «Вставай, иначе останешься голодным во всех смыслах», заставило прогнать лень окончательно. Ещё и беспрерывно бурчащий живот явно играл не за его команду, словно потакая женским приказам. Предатель. Оставленный без права на выбор, Джин поплёлся к шкафу. Пока парень никак не мог победить хандру, из-за обломанного утреннего секса, Юна успела принять душ, почистить зубы, высушить волосы и, в общем, стать похожей на человека. В зеркале её встретила отнюдь не красотка с обложки модного журнала, разве что с журнала «Сад и огород». Тушь посыпалась вокруг глаз, превращая нормальный макияж в макияж панды, ранее тонкие, аккуратные стрелки размазались, а волосы спутались в один ужасающий клубок, да ещё и из-за дождя были похожи на черти что. М-да уж. Красота неописуемая. Хотя судя по взгляду Ким Сокджина, его даже в такой неряшливой версии Юны ничегошеньки не смущало. Зайдя на кухню, Юна нахмурилась. Здесь, как в принципе во всей квартире, было ужасно темно. Девушка подошла к окну. Что это за траурные чёрные шторы повсюду? Ткань плотная, тяжёлая, явно рассчитанная, чтобы не пропускать в помещение дневной свет. Какой-то выбитый узор: разные завитушки, линии с кружочками по бокам. Вряд ли Джин вообще разглядывал их, когда покупал. У него имелась одна цель — шторы должны полностью блокировать солнечные лучи от попадания внутрь. Прятать и отгораживать от внешнего мира. Словно норка. Тёмная, но безопасная. Осознание его пятилетних страданий валиться на Юну неподъёмным грузом. Одним рывком она раздвигает занавески в стороны. Кухня заливается светом солнца, что ласково улыбалось с неба, слало свои лучи, слепя и вызывая лёгкую боль в глазах от резкого перепада. Девушка улыбается коротко. Теперь даже дышится как-то легче. В ванной зашумела вода. «Джин наконец, соизволил выбраться из постели», — подумала мимолётно, усмехаясь. В холодильнике, Юна ожидаемо нормальных продуктов не обнаружила. Сокджин всегда плохо питался, когда находился один. Помнится, когда они встречались, ей приходилось наготавливать ему еды наперёд, если они по какой-то причине разлучались ненадолго. Юна покачала головой, доставая открытую пачку шоколадного йогурта. По краям образовалась коричневая корочка из подсохшей сладости, а на дне стаканчика масса уже расслоилась. Видимо он давно вот так вот портиться в холодильнике. Девушка цокнула и, скривившись, выбросила йогурт в мусорное ведро. Так же в холодильнике нашёлся десяток яиц, сосиски, лук зелёный и репчатый и молоко. Одним словом — это омлет. Достав все нужные ингредиенты, Чон принялась за готовку. Взбила вилкой яйца с молоком. Нарезала полукольцами лук, а зелёный мелко покрошила. Кубиками нарезала сосиски. Сковородку и остальную кухонную утварь отыскать не составило труда. Видно не вооружённым глазом, что Джин такого рода посудой не особо часто пользовался. Сковородку пришлось помыть, прежде, чем на ней что-то жарить. В мусорном ведре девушка приметила множество упаковок от рамёна, коробок от пиццы и суши, а ещё на холодильнике было прикреплено несколько реклам доставки. Юна удивляется, как Кима до сих ветром не сносит от такого питания. Девушка тихо бубнила себе под нос, когда Сокджин незаметно, на цыпочках подкрался сзади, оплетая руками талию и утыкаясь носом в изгиб шеи. Сегодня Юна пахла иначе. Отсутствовал привычный аромат чая с мятой и цитрусов. От волос исходил запах джинового шампуня, тело впитало лёгкие нотки его геля для душа, что пьянило Джина не меньше, чем привычный, успевший полюбиться, аромат. Рука медленно поползла вверх, задирая свою же майку. Сегодня Чон Юна принадлежит Ким Сокджину вся. Волосы вымыты ЕГО шампунем, тело — ЕГО гелем для душа. На ней ЕГО одежда. Стоящая на его кухне, в его руках, Чон Юна вся без остатка принадлежит Ким Сокджину. — Ты меня отвлекаешь, — попыталась выбраться из цепкого захвата, но Джин не дал ей возможности даже дёрнутся, пресекая все попытки увильнуть на корню. Крепче обнял, соединяя руки на её животе в замок. Губами примкнул к открытой шее. — Я тебе помогаю. — И в чём же интересно заключается твоя так называемая помощь? — прокряхтев, язвительно спросила Юна, с трудом дотянувшись к доске с нарезанной зеленью. — М-м-м, — Джин изобразил вид, что задумался. — В моральной поддержке? Я буду обнимать тебя, и кричать на ушко: «Юху, Юна! Давай. Вперёд. Я в тебя верю!» — Дурачок, — цокнула та. Пнув брюнета локтем в живот, девушка ловко вывернулась, но лишь на полшага сумела отойти, как Сокджин снова к ней приклеился, словно примагниченный. — Ну, отойди. Иначе из-за твоей «помощи» нам придётся есть горелый омлет, — несдержанно захныкала Юна. — Он будет вкусным даже горелым, ведь приготовишь мне его ты. От сладости слов уже должно горчить во рту. До изнеможения приторное утро и абсолютно нереальное дня обоих. Они в объятиях друг друга. Не препираются, не ссорятся, не выстраивают стены, не лгут, занося нож прошлого и поверх не заживших старых ран, оставляя новые насечки. Утро для них двоих. Чистое и без фальши. Без надуманных переживаний, без боли. Утро, в котором хочется остаться как можно дольше. Или… навсегда? Такая до идеальности переслащённая идиллия. Будто жизнь, после тонны подлянок, нескончаемых страданий, проблем и испытаний, вдруг приготовила на сегодняшний завтрак кашу без комочков. И её хочется есть, есть, есть. Без остановки. Набивать желудок до отвала. До перенасыщения. Ведь нельзя предвидеть, какую кашу жизнь сварганит им уже завтра. *** Они выбираются на работу только к часу дня. Оба счастливые, со светящимися улыбками, совершенно не собранные и летающие где-то в собственных мыслях. Невооружённым взглядом видно: сегодня ни парень, ни девушка над внешним видом не заморачевались. Да и работа мало их интересовала. Слишком увлечённые маскировкой, они входят в компанию с каменными лицами, молча заходят в лифт, как ни в чём не бывало. Между ними метр дистанции, мол «ничего не изменилось, мы просто пришли на работу». Всего-то. Но потом каждый радостно пища и прикусывая нижнюю губу в уме добавляет: «Вместе». Джин сверкает донельзя ярко, что совершенно с его обычным образом — серьёзного, погруженного в думы босса — абсолютно не вяжется. Завсегда одетый иголочки, сегодня мужчина даже про пиджак забыл, будучи одетым просто в белую рубашку, брюки кофейного цвета и кроссовки, потому что, целуясь на выходе из квартиры с Юной ему вообще не до обуви было. — Онни! — радостно пищит брюнетка, когда войдя в кабинет, замечает Кан Ёну, сидящую за своим рабочим столом. Рядом стоит уже собранный ящик с личными вещами, ведь девушка именно за ними пришла. Подорвавшись к подруге, Юна крепко её обняла. — Я так скучала! — Виделись же вчера, вроде, — напоминает шатенка. Юна отстраняется немого. Да, действительно, вчера. Но почему-то по ощущениям прошла целая вечность. Чон себя другим человеком чувствует и, кажется, за одну ночь так много чего изменилось. Словно все годы до этого страшный сон, а вот сегодня она наконец-то проснулась. На радостях, причины которых Кан были пока не понятны, Чон снова обнимает её, крепко обвивая руками шею. Джин стоящий в сторонке и наблюдающий за ними, прокашливается, а когда на него обращают внимание, спешит спрятать улыбку, чтобы произнести с напускной серьёзностью: — Это что за вопли на рабочем месте? — обе девушки застывают после его грозного тона. Сокджин поучительно выставляет на них указательный палец. В груди бурлит целый шквал эмоций. Ему бы прыгать от радости и лёгкости, что поселилась в сердце, но берёт себя в руки, напоминая, что здесь они с Юной в отношениях — «директор и подчинённая». Не хотелось бы пока распространения ненужных слухов. Хотя язык так и чесался кричать о том, что теперь эта девушка принадлежит ему. А Джин своё быстро умеет обозначать, не тратя лишнего времени на раздумья. Хватит. И так многое успели упустить. — Доброе утро, Ёна. Ты уже выздоровела? — Утро? — Кан выгибает саркастически бровь. — Я бы сказала уже день, но вам виднее, директор, — откровенно глумиться шатенка. А всё потому, что донельзя сообразительная. Сокджин же просто не в курсе, что бывшая секретарша о его отношениях с Юной знает даже чутка больше, чем он. — Я пришла за вещами, — поясняет Ёна, кивая подбородком в сторону белой коробки, набитой разными канцелярскими принадлежностями. Ким мычит понятливо, немного тушуясь под неоднозначными взглядами. Он не знает, куда себя деть, встречается глазами с Юной и лишь, ловя её улыбку, расслабляется. Внезапно дверь приёмной распахивается, что вынуждает всех троих повернуть в сторону пришедшего головы, сосредотачивая на нём внимание. Юна сразу напряглась. На лбу выступила испарина, а пальцы рук задрожали, когда она втянула голову в плечи, напуская на лицо занавес из чёрных волос, но поздно. Хеджу её заметила. Женщина прошла внутрь. Волосы собраны строгий пучок на затылке, белый костюм, сидящий точно по фигуре, как влитой, придавал образу элегантности, как и изысканные классические лодочки на невысоком каблуке. Простой макияж не отличался вычурностью, но глядя на лицо женщины можно было смело сказать, что выглядела она молодо и свежо. Видно, что мать Джина тщательно за собой ухаживает. Юна сглотнула, сердце заметалось по грудной клетке, а девушка пошатнулась, когда Хеджу одарила её косым взглядом, полным презрения и ненависти. Честно, она никогда не понимала, чем заслужила такое отношение к себе, но Квон Хежду невзлюбила её с первых секунд знакомства. Что тогда при их первой встрече, что в больнице пять лет назад, что сейчас Чон чувствовала эту морозящую внутренности энергию. И Джин тоже её почувствовал. — Мам, ты чего без предупреждения? — обращается к матери он, отвлекая её тем самым от Юны. Брюнет сам не понял, как в горле пересохло, а дышать стало труднее. Мать смотрела на девушку, в которую он влюблён, кажется до безпамятсва с отвращением, с желанием испарить её из этой комнаты или даже из жизни сына одним взглядом. Раз и навсегда. И ему это ой как не понравилось. Сжав челюсти, Сокджин схватил Хеджу за запястье, поворачивая к себе. — Что случилось? Ёна смутно соображала, что тут происходит и чувствовала себя четвёртой лишней, так внезапно оказавшейся посреди чужой семейной драмы. Она помнила, какой была реакция Юны, когда Квон Хеджу приходила сюда в последний раз. Ещё тогда девушка подумала: «Что за странные прятки?», но после вчерашнего рассказа Чон о их с Джином прошлом, осознавала, что сейчас милая завсегда мама начальника представляла для подруги прямую угрозу. Попятившись назад, бледная Юна вжалась поясницей в подоконник, пальцами вцепляясь в гладкую поверхность. Внутри поселился страх. — А почему я должна сообщать о визите к собственному сыну? — состроила ангельское выражение лица Хеджу. — Я скучала по тебе. А ты даже не позвонил ни разу по возвращению из командировки, — она вновь обжигает Юну вниманием, презрительно оглядывая внешний вид брюнетки, явно сигнализирующий о том, что ночь девушка провела не дома. Вчерашняя мятая блузка, отсутствие макияжа и лёгкие беспорядок на голове. Хеджу брезгливо скривилась: «Ничего в этой девчушке не изменилось. Оборванка. Что мой сын нашёл в ней уже второй раз?» — в памяти мелькнуло, как сегодня утром один очень милый молодок человек шепнул ей информацию о том, что Чон Юна уже месяц работает на Сокджина. Хеджу была в таком бешенстве, что язык до сих пор ощутимо саднил, так сильно в порыве злости та себе его прикусила. — Я был занят. Прости, — он старается говорить с ней непринуждённо, но тот факт, что она врала ему пять лет, не даёт ему смотреть на мать без раздражения или хотя бы обиды. И нет, он по-прежнему ничего не знал и не помнил. Кошмары его доказательство. Чон Юна его доказательство. Ведь после аварии Хеджу наплела ему запредельных сказок и ни грамма правды. Джин раньше никогда не замечал, сколько может быть фальши в его матери. Сколько яда и злости. Ему стало противно от её поведения. Он ведь давно подозревал, чувствовал враньё, коим она оплела ту аварию и те забытые воспоминания. Чувствовал, что про Юну ему у неё спрашивать не стоит. Сейчас Сокджин жалеет, что не решился утром на разговор о прошлом, хотел подольше сохранить между ними эту сладкую атмосферу, не пачкать зародившееся новое давно отжитым прошлым, но теперь осознаёт, как ошибался. — Просто удели мне внимание сейчас. Я скучаю по тебе, сынок. Ты же знаешь, — лепечет сладко, оголив ряд ровных белых зубов в неестественной улыбке. Обхватывает того за локоть, очей с Чон Юны при этой не сводит, что бесит Джина неимоверно. Юна готова прямо сейчас в обморок грохнуться от переизбытка волнения. Заметив сомнительное состояние Чон, Ёна берёт её за руку, сжимая ледяную ладошку в своей тёплой. — Давай поговорим не здесь, — говорит отстранённо Сокджин, что не остаётся Хеджу не замеченным. Женщина сжимает кулаки. Опять ненавистная девчушка успела его обработать. Из глаз госпожи Квон искры сыпались, она бы придушила Юну голыми руками, но продолжала ломать перед сыном комедию соскучившейся по родному дитю матери. Джин тянет мать в свой кабинет, но закрывая дверь, тормозит, смотря на мертвецки бледную Юну. У него внутри обрывается всё от её потерянности и запуганности. Хочется спрятать в объятиях, защитить, укрыть заботой. Ему даже спрашивать ничего не нужно. У Юны ужас на лице написан. Они обязательно об этом поговорят, но позже. Дверь захлопывается и брюнетку рвёт на части. Корпус отказывается держать тело на ногах, тихо всхлипнув, Чон оседает на пол, зажмуривая глаза, из которых градом покатились слёзы. Через секунду на плечо ложится чужая рука, а её саму поворачивают, что теперь она носом утыкается в грудь Ёна, севшей рядом. — Ёна, она в-всё ему ра-расскажет. Я… уверенна, — прерывисто шепчет, глотая некоторые буквы. — Не понимаю. Он уже и так всё знает. Разве нет? — Юна отрицательно мотает головой. Трясущимися руками девушка вытирает мокрые щёки, потерянно смотря на обеспокоенную Ёну. — Она расскажет ему, почему я сбежала. Тогда. Пять лет назад. Почему не осталась с ним после аварии и бросила. Flashback Если трёхдневное отсутствие сна заметно сказалось на Чон Юне, то сейчас, проплакав полчаса без остановки на улице, она выглядела, мягко говоря, ужасно. Глаза ещё сильнее покраснели, тушь размазалась чёрными потёками по щекам, короткие пряди волос растрепались из-за порывистого ветра и теперь торчали в разные стороны, кожаная кутка свисала в одного плеча, а штаны на коленях были грязными от травы и болота. Губы обветрились, из-за чего Юна их постоянно облизывала и кусала, пытаясь унять нервозность. Рука зависла над ручкой дверей VIP-палаты. Девушка никак не могла решиться снова сюда войти. Недавно эта палата принадлежала её парню, но пару слов, слетевшись с любимых уст и глаза, будто чужие, перечеркнули всё одним махом, вычеркивая имя «Чон Юна» из жизни Ким Сокджина. Так просто превращая два года отношений в бесполезную пыль. Что она ему скажет? Как начнёт разговор? Уняв истерику, Юна поняла, что не время сопли на кулак наматывать, не время сдаваться и отпускать, когда ещё, возможно, не всё окончательно потеряно. Она расскажет ему. Она поведает ему их историю. Их любовь. И Джин вспомнит. Он обязательно вспомнит её, ведь любит так же сильно, как и она его. По щеке скатилась слеза, чертя грязную дорожку по пути. Юна прикрыла веки, выдохнула и дёрнула дверь на себя. В палате было тихо. Аппараты привычно противно пикали, а запах медикаментов и, в общем, больницы витал в воздухе. Джин лежал неподвижно на кушетке с закрытыми глазами, мирно посапывая. Сон как никогда необходим ему. Парень пока слишком слаб. Но он уже выглядел не так устрашающе. Всё ещё бледное, усыпанное свежими ранами и царапинами лицо, но на щеках чуть-чуть начал пробиваться лёгкий румянец, губы приобрели более живого цвета, а сама мысль о том, что угрозы его жизни больше нет, заставила Юну слабо улыбнуться. Кроме неё и Джина здесь никого не было. Видимо, Хеджу вышла куда-то, что не могло Чон не радовать. Юна сделала шаг, намереваясь сесть на стул рядом с кроватью Кима, как дверь в палату скрипнула, а вышеупомянутая особа появилась на пороге. — Пришла всё-таки, — фыркнула раздражённо госпожа Квон, закатив глаза. Она быстро приблизилась к девушке и грубо схватила за предплечье. Юна гордо задрала подбородок. Не боялась её совсем. Если за любимого придётся побороться, то она готова. В бой с голыми кулаками. — Я же сказала, что не уйду. — Не дошло ещё? — задрала бровь к верху женщина. — Ты никто теперь для Джина. Я ни за что не позволю сыну второй раз попасться на твои уловки. Юна дёрнулась, попытавшись вырвать свою руку, но Хеджу лишь усилила захват, тряхнув девушкой и потянув её на себя. — Он заслуживает знать правду. Я расскажу ему, и Джин всё вспомнит. У нас будет снова всё хорошо. Вы просто беситесь, что в очередной раз он выберет меня. А знаете почему? — Чон выпрямилась. Губы растянулись в ухмылке. Она смело смотрела в почерневшие от злости глаза матери Джина и не собиралась трусливо отступать. — Потому что я дарю ему настоящее тепло и любовь, коего вы, как мать, никогда не могли ему дать. Пальцы Квон Хеджу сжались с такой силой, что Юне стало больно и в уголках глаз выступили слёзы. Если бы не кожанка, длинные ногти женщины определённо бы впились в кожу. Юна вновь брыкнулась, желая выбраться, когда Хеджу потянулась её к выходу. — Отпустите меня, — прошипела пока просьбу, но бесполезно. — Пойдём-ка поговорим, милочка. Они вышли из палаты. Пройдя несколько метров, госпожа Квон затащила Юну за угол, где сновало поменьше людей, и собственно, лишних ушей. Вытащив из сумочки конверт, она сунула его в руки Чон. — Что это? — шатенка покрутила белый конверт в руках. Довольно толстый и увесистый. Не сложно предположить, что там, но Юне противно произносит свои выводы вслух. Противно от мысли, что её любовь пытаются обесчестить деньгами. Неужели она похожа на охотницу за чужим богатством? — Здесь больше ста тридцати тысяч долларов. — Мне не нужны ваши деньги. И если вы считаете, что я-я… Договорить ей не дали. — Твой брат же лежит в больнице «Чунхон»? — спросила Хеджу, хитро улыбаясь. Юна замерла. Она подняла на неё полный растерянности взгляд. Зрачки заметались, а тело, словно иглами, прошило мелкими, но болезненными разрядами тока. Уловив страх в глазах девушки, Хеджу приблизилась ближе, склонилась к уху, что запах её духов ударил в нос Юны, вызывая рвотные позывы. Ком душил горло. — Бедный мальчик так болеет, — охнула притворно. — Как думаешь, сколько ещё он продержится без пересадки, если его почку перед самой операцией отдадут кому-нибудь другому? Знаешь, в этом городе у меня много связей. А ещё, я как мать имею право заблокировать карточку Джина, где хранятся все деньги на операцию. Мой тебе совет: пожалей младшенького брата и мать. Бери эти деньги и просто уходи. Слёзы крупными каплями срывались с ресниц. Юна яростно комкает тот самый злосчастный конверт, не веря, что человек может быть способен на такой гадкий поступок. Квон Хеджу же мать, в конце концов! Разве у неё, как у нормальной женщины, не болит сердце за, пусть и не родного, но ребёнка. Чонгуку только пятнадцать. А она говорит о его жизни, как о пустышке, так просто ею распоряжаясь. Словно ставит на кон не живого человека. Юна резко бросает конверт с деньгами на пол, прямиком под ноги госпожи Квон. Ноздри раздулись, между бровей образовалась морщинка. Чон прерывисто дышит, слёзы нескончаемым потоком льются из глаз, а она готова хоть в эту минуту броситься в бой. — Засуньте себе в жопу свои грязные деньги! — выплёвывает гневно, разворачиваясь в сторону палаты, как Хеджу хватает её за рукав косухи и рывком возвращает обратно. Обхватывает шею, а длинные ноги впиваются в нежную кожу чуть ниже уха. Давит так сильно, что Юна морщится, когда один из ногтей особо болезненно царапает шею. — Я расскажу всё Джину и вы останетесь ни с чем? — А кому, дорогуша, он поверит, как ты думаешь? С его памяти стёрто два года. Ты — пустое место для него, а я его мать. Один мой звонок и почку, предназначенную для Чонгука, отдадут другому парню. Главврач больницы мой давний знакомый. Мы с ним в отличных отношениях. После этих слов Юна перестаёт брыкаться, безвольно опираясь на стену, дабы не рухнуть на глазах у матери Сокджина, теша её самолюбие подобным ещё больше. Жизнь брата или любовь? А если Джин, правда, не вспомнит ничего, если не поверит ей? Она имеет право рисковать Чонгуком ради возобновления разрушенных отношений? Конечно же, нет. — Я поняла, — хрипит девушка. Это всё, что она способна выдавить из себя. Госпожа Квон, наконец, отпускает её и отходит, но легче от того не становиться. — Впредь не смей появляться рядом с моим сыном. Иначе, ты знаешь, что будет. Я сделаю это, не задумываясь. Хорошенько подумай о своих близких, ты же умная девочка, — на этом женщина уходит, а Юна валиться на пол, надрывно плача и колотя кулаком, лежащий рядом конверт с деньгами. End Flashback Освободившись от объятий Ёны, Чон неспешно поднимается на ноги. Лицо всё красное, нос распух. Голова болела, отдавая пульсацией в висках. Кан успела ухватить брюнетку за палец, когда та намеревалась уйти. — Куда ты? — В уборную. Приведу себя в порядок, — оповестила коротко. — Пойти с тобой? — обеспокоенно спрашивает шатенка. Она очень переживает за состояние младшей. Хоть бы не случилось чего. — Нет, — и больше Ёна вопросов не задаёт, понимая, что подруга хочет побыть немного наедине. Она просто надеется, что та не натворит глупостей, а будет мыслить разумно. Выйдя из приёмной, Юна направляется в уборную, идя быстро и с опущенной головой, чтобы штора из волос прикрывала лицо. Старается в глаза никому не смотреть во избежание любопытных вопросов. Она так спешила, что совершенно не глядела, куда и идёт, в итоге с разгону налетев на кого-то. Нос врезался в крепкую мужскую грудь. Юна медленно подняла взгляд, встречаясь с чёрным опасным морем. В зрачках Хосока сверкнуло удовлетворение, стоило ему увидеть слёзы Чон. Перегородив брюнетке путь, он склонился над ней. — Вижу, тебе понравился мой подарочек, — плотоядно оскалился красноволосый. — Рада была встрече со свекровью? Пока в конце прошлого будет стоять вопросительный знак вместо восклицательного, у настоящего дышать полноценно не получиться. Какая же судьба всё-таки сука, умеющая начать день так сладко, усыпить бдительность, чтобы потом подкинуть очередное испытание.