Помоги мне вспомнить

Два актёра на сцене играют. На нас маски, но суть не скрыть. Да мы здесь от любви умираем! И наш феникс, по сути, убит. © Snezhana Moore

Flashback — Нуна? — Чонгук опустился на корточки рядом с сестрой, обнимая за плечи. — Ты почему тут сидишь? Почему плачешь? Хёну стало хуже? — засыпал её вопросами мальчик. Девушка громко всхлипывала и не могла ничего ему ответить. Слёзы не слушались, катясь из глаз с удвоенной силой, когда Юна их вытирала рукавом кожанки. Чонгука до чёртиков пугало такое её состояние. Мальчишка обеспокоенно смотрел то на сестру, то куда-то в пол, не зная, что ему предпринять и что сделать, чтобы хотя бы унять беспрерывную истерику старшей. Он впервые видел сестру в подобном состоянии, хотя сам сейчас выглядел не лучшим образом. Бледная кожа лица, круги под глазами, сухие, потрескавшиеся губы. Толстовка буквально болталась на его исхудавшем от болезни теле, а джинсы стали велики, что Чону пришлось затянуть ремень потуже. Не было времени выбирать одежду. В больнице у него имелась только эта. Чувствовал себя он так же, как и выглядел. Даже хуже. Дыхание спёрло, в боку неумолимо жгло. Всё тело ломило, но Чонгук не собирался сдвинуться и на шаг, пока не узнает того, за чем сюда примчался. — Гу-Гу, что ты… — она закашлялась. Шатенку всю трясло, словно в лихорадке, из-за чего руки и ноги никак не хотели слушаться. Девушка подняла на брата взгляд полный солёной влаги. — Ты должен быть в больнице. Тебе нельзя много двигаться. Вообще о здоровье своём не думаешь?! — ругалась на брата шатенка. Чонгук молниеносно обнял её, крепко прижимая к себе и пытаясь заглушить истерику, но Юна только сильнее плакала. У Гука у самого глаза заслезились. Ему бы знать, что произошло. Парень надумал себе всяких ужасов. Начиная от того, что Джин получил серьёзные травмы впоследствии аварии и заканчивая смертью. Чонгук зажмурился. Нет, нельзя о таком думать. Просто не позволительно. Но он никогда не видел, чтобы старшая сестра так плакала. Ему, казалось, что ещё чуть-чуть, и она вовсе сознание потеряет. — Нуна, скажи мне, что произошло? Хён до сих пор в коме? — вновь задал вопрос младший Чон, отстраняя сестру от себя. Юна отрицательно завертела головой. Подмяв под себя конверт с деньгами, чтобы его не увидел Чонгук, она уложила ладонь на его бледную щёку. Ком в горле блокировал грядущие слова, которые собиралась произнести, словно не давая совершить глупость. Юна сглотнула. Она видела своё отражение в глазах Гука. Ужасное отражение. Она не узнавала эту девушку. Кто она? Куда дела настоящую, улыбчивую Чон Юну. Губы задрожали. Ей страшно. А вдруг эта пустота внутри теперь навсегда? Как потом выбраться из пучины вранья и освободить душу от зародившегося чувства вины? Юна берёт переманентный маркер вместо ручки и приговор себе подписывает. — С Джином всё хорошо. Он просто решил начать новую жизнь, — улыбка на лице Чонгука сначала загорается, а потом с такой же скоростью угасает. Он супится. — Без меня, без тебя, без всех нас. Он больше не хочет, чтобы мы присутствовали в его судьбе, — опускает стыдливо глаза и губу прикусывает. Чонгук не внимает, что говорит ему сестра. Как это новую жизнь? Как это «без них»? Юна, наверное, бредит или он видит кошмар наяву. Потому что его хён не мог такого сказать. Парень поднимается на ноги. — Такого не может быть. Ты же меня разыгрываешь сейчас, чтобы не говорить правду? Чтобы я не переживал. А на самом деле с ним случилось что-то серьёзное, — брюнет отходит. Пальцы вплетаются в волосы, создавая бардак на голове. Юна кусает теперь уже язык, дабы снова не разрыдаться. «Как думаешь, сколько ещё он продержится без пересадки, если его почку перед самой операцией отдадут кому-нибудь другому?» — эхом крутиться недавняя фраза матери Джина в мыслях. Глубокий вдох. Конверт, прижатый бедром, уже весь смялся, а бумага взмокла от вспотевших ладошек Юны. Девушка незаметно подбирает его, засовывая сзади за пояс штанов и поднимается, подходя к брату и обхватывая его лицо руками. Нужно пересилить себя. Сделать последний необратимый шаг. Нужно просто сказать это, но язык немел и не желал слушаться, прилипая к небу. Во рту совсем пересохло. — Мы расстались, Чонгук. На этом точка. — У-ум, — промычал протестующе. — Я не верю тебе, — он дёрнулся, намереваясь пойти в палату к Сокджину, но Юна его остановила, схватив за предплечье. — Джин не хочет никого из нас видеть, — подобное давалось с огромным трудом. Лгать родному человеку, да ещё и о таком, невыносимо больно и до тошноты противно. — Больше нас не существует в его жизни. «Мой тебе совет: пожалей младшенького брата и мать. Бери эти деньги и просто уходи», — голос Хеджу в голове, как назойливая муха, не давал расслабиться. Кусал ощутимо. Больно. Неприятно. Занося инфекцию под кожу и пуская её по венам. Шатенка поджала губы. Сердце рвалось на части. Чонгук пошатнулся, по щеке поползла одинокая слеза, а Юна тут же его обняла. Возможно, она сумела бы справиться. Возможно, жгло бы в груди не так сильно, но видя слёзы брата, Юна окончательно расклеилась, как плохо сложенное оригами. Развалилась на части полностью, когда из некрепкой конструкции забрали главную деталь, держащую всё под контролем. Из сердца вырвали любовь и кислотой её залили, окунули в желчи, а после, вынув, просто бросили ей в лицо обратно. Подыхающую, полуживую любовь вместе с растоптанной гордостью, которые приходиться подобрать, дабы постараться жить дальше. С тупой болью, с осколком, торчащим из сердца и опасно поблёскивающим, но жить. Потому что ей есть ради кого быть сильной. Чонгук жмётся к Юне сильнее. — Ты же обещал, хён, — прошептал мальчишка тихо. Девушка прекрасно знала, о чём тот говорит, от того становилось ещё паршивей на душе. Но по-другому нельзя. По-другому, Чонгук бы побежал к Сокджину, игнорируя все угрозы, плюя на собственную жизнь, на возможный риск, что для него неуместный героизм мог бы обернуться трагедией. Чонгук бы попытался, ведь намного смелее старшей сестры, как оказалось. Чонгук бы не сдался ни за что на свете. Но Юна не такая отверженная. Она не может потерять брата ценой любви. — Он же обещал, нуна! — Я знаю, — сипит Чон ничтожное в ответ, поглаживая младшего по вздрагивающей, время от времени, спине. И добавляет в уме: «Прости меня, Гу-гу. Я просто хочу, чтобы ты жил». Юна закрывает глаза. Из-под мокрых ресниц течёт новая порция горячих слёз. Как бы ей хотелось проснуться. End Flashback Широкая улыбка от уха до уха, ярких цветов одежда, что совершенному ему не свойственно, и пляшущие счастливые танцы смешинки в чёрных зрачках. Чонгук, будто искрился изнутри, подобно солнышку, что светило высоко в небе, согревая мир своими лучами. Самолёт «Лос-Анджелес — Сеул» приземлился в аэропорту Инчхона полчаса назад, а такси, доставившее по нужному адресу, выехало из двора только что. Чонгук поправил лямку на излюбленном чёрном рюкзаке с множеством замков и отделений, каждое из которых было под завязку набито всякой ерундой. Сеульский воздух вдыхался грудью просто отлично. Чонгук вдыхал его и всё никак не мог надышаться, так сильно соскучился по родной стране. Ему всё не верилось, что он в Корее. Наконец-то. Стоит перед подъездом Юны, высчитывая, какое из окон принадлежит ей. Осознание того, что он приехал домой накрывает Чонгука волной, вызывая новую порцию широкой улыбки. Вприпрыжку он мчится к подъезду, но какого было разочарование, когда домофон не слишком приветливо встретил незнакомого гостя, отказываясь открывать дверь без кода. Чонгук как-то не подумал о таких мелочах. Брюнет представлял себе, как приедет без предупреждения. Вот так с бухты-Барахты. Позвонит в дверь и нагло завалиться в квартиру, потешаясь над ворчаниями сестры, когда та поплетётся за ним следом, сходу выпытывая, как он тут оказался. Но в реальности Чонгук продолжает торчать на улице, опираясь рукой на чемодан внушительных размеров, и бесноваться, из-за собственной тупости. И как назло же никто в подъезд не заходил, не выходил, словно карая Чонгука за не проработанность придуманного плана. Терпеливо выждав десять минут, парень достал из кармана телефон и набирал сестру, мысленно прощавшись с «эффектом неожиданного появления», но Юна трубку не брала. Чонгук раздражённо отрывает телефон от уха. Нет, ну так легко он никогда не сдаётся. Брюнет находит в телефонной книге номер Ким Тэхёна и на счастье тот поднимает трубку практически сразу. — Ты знаешь код от подъезда Юны? — сразу огорошивает его Чонгук. — И тебе здравствуй, — выдыхает Тэ, удивляясь, что вопросу, что в принципе звонку брата подруги. Чон не особо был общителен с ним. Они не враждовали, конечно, но отношения у них были размеренно нейтральными. Стабильно хорошими. Просто брат подруги. Просто друг сестры. — Ага. Привет-привет, — Гук пристукивает нервно ногой по асфальту, — так знаешь или нет? — спрашивает несдержанно. — Зачем тебе? — Тэ замолкает, а потом вскрикивает ошарашенно: — Ты что в Корее?! Чонгук закатывает глаза. Он не хочет тратить время на бестолковые разговорчики, которые ни к чему существенному не приведут. Настроение бесповоротно испорчено. Чон надувается и плетётся к лавочке, устало рухнув на неё и вздохнув для пущей уверенности, что настроя делиться причиной своего приезда с кем-то, у него нет. И вообще он устал с дороги и ему бы поспать часов так с десять, а не вот это вот всё. Солнце уже не так радостно светило в небе, заставляя жмуриться от чересчур яркого света. Жарко и пить охота. Чонгук злобно пнул камушек под ногой. Весь его вид так и сигнализировал: «Моё настроение ушло в лес за подснежниками и не вернулось». — Слушай, Тэхён, — проговорил печально, — а ты знаешь, где нуна работает? Можешь меня отвезти? Чонгук тут подумал, что сестрица в такое время, скорее всего на работе. Нету смысла переться в квартиру. Ключей-то у него не наблюдается. Получается, что его гениальный план с треском провалился. От того парень поник сильнее, понурившись, вытянул перед собой ноги и сложился пополам, отчаянно застонав Тэхёну в трубку, который до сих пор так и не удосужился ответить на поставленный вопрос. — К твоему сведенью, я тоже работаю, — подал голос блондин. Он не знал, как вежливо отделаться. Юна его на месте прикончит, если он привезёт Чон Чонгука прямо к зданию компании, да ещё услужливо к нужному кабинету проводит. Плюс он пока не очень хотел видеть девушку. Не готов был встретиться с подругой лицом к лицу после подслушанного вчера разговора. Забывшись, Ким сжал в кулак забинтованную руку, айкнув от пронзившей, как током, боли. В подсознании вспыхнуло воспоминание слов Юны. Разбитое стекло и хлещущая из раны кровь. Неведомо откуда взялось раздражение. — Хотя…в данный момент я не так уж и занят. Ладно. Сиди там. Я скоро буду. Разговор прервался, а Чонгук довольно хмыкнул. Пялясь в погасший экран, парень усмехнулся. Тэхён, как обычно. Не умеет отказывать. Впрочем, Чонгуку это только на руку. Губы растянулись в улыбке ярче прежней. Уныния, словно и не бывало. Это ж что получается? Он и Сокджина увидит? Раннее гениальный, план принял новые обороты. Брюнет удобно развалился на лавочке, задрав голову к небу, он прикрыл веки. Сегодня фортуна явно на его стороне, хоть и не всегда поворачивается тем местом, которое выглядит более приветливо. *** В кабинете громко цокали часы. Джин, уставившись пристально на мать, щурил глаза, пытаясь понять, насколько много гнили скрывает за собой приторная улыбка женщины. У него с матерью с детства отношения гладкими не были. Вечные ссоры, разногласия, стычки, перепалки. Они, словно находились в статусе нескончаемой холодной войны. Слишком разные взгляды на, казалось бы, совершенно одинаковые вещи, слишком далёкие от понимания жизненные приоритеты и уставы. У Сокджина всегда имелось отличительное от родительского мнение. Он строил быт вокруг себя из вещей, которые ЕМУ нравились, занимался тем, что ЕМУ нравилось, любил того, кто ЕМУ нравится. Если спорт, то опасный с привкусом адреналина, если друзья, то простые и открытые из обычных семей, если любимая девушка, то та, которую выбрало сердце. Джина мало интересовала перспектива пожизненной гонки за материальными благами, деньгами и приобретения почётного статуса в кругах высшего общества. И нет, он не думает, что мама не любит его. По-своему, в особенной манере, Хеджу любила сына. Но забыла, что он в первую очередь человек. Самостоятельный и самодостаточный. С собственными чувствами, мыслями, мечтами. Ему не надо навязывать судьбу, которой когда-то жаждала она сама. Не стоит приписывать жизнь, которой он жить не собирается, и уж точно ошибка принимать за него решения. После амнезии сына, Хеджу, кажется, забыла, почему когда-то на два года выпала из его жизни. Наступала на те же грабли, не замечая риска потерять доверие и какие-то маломальское уважение единственного ребёнка. Женщина продолжала улыбаться. Закинув ногу на ногу, она расслабленно сидела в мягком кресле, даже не подозревая, что Джин в их дальнейших отношениях давно всё решил. — Как у тебя дела? Ты какой-то хмурый сегодня. — Давай не будет играться в беззаботных и ничего непонимающих, — выпалил сердитое. Хеджу расширила глаза, с неподдельным ужасом глядя на брюнета. Но через секунду лицо исказила усмешка, а женщина откинулась на спинку кресла, сцепив пальцы на колене в замок. Она была заносчивой и самоуверенной всегда, порой не видя, что больно уж дерьмово играет свою роль и окружающее эти дефекты её игры прекрасно улавливают, но Квон Хеджу в тоже время и в дурах не числилась. Если бы Джин знал всю правду, она бы тут уже не сидела или как минимум не ощущала себя так спокойно. Ким злится, но за безудержными, идущими вперёд разума эмоциями, фальшь забывает умело скрыть. А значит, у Хеджу ещё имеется шанс взять борозды правления над сыном в свои руки. — Я всё знаю, мама. И знаешь, когда я не так давно спрашивал тебя об аварии, следовало рассказать мне правду самой. Зачем ты мне соврала? Сбила машина? — фыркнул он насмешливо, поднимая брови. — Ты, действительно, думала, что таким образом получишь больше доступа к моей жизни? — голосовые связки сжимало от обиды, от чего голос звучал зажато и сдавленно. Джин устало облокотился на стол, зарываясь пальцами в густую шевелюру. Поскорее бы этот пятилетний кошмар закончился. Ким выжат им до предела. Больше сил нет вариться в котле под названием «прошлое». Брюнет поднимает голову, смотря на мать с укором. — Мама, ты не задумывалась, что своим враньём рушишь не только мою жизнь, но и меня самого? От Ким Сокджина внутри остались лишь обломки, разбитые в дребезги душа с сердцем. И щепки повсюду. Хеджу никак на выпад не реагирует. Ты, Джин, совершенно ни черта не знаешь. Даже тридцати процентов из напутанных чужими руками тайн. Там столько узлов, что от них уже не избавиться без помощи острых ножниц. Чтобы одним движением «Щёлк» и обрезать путаницу ниток из проблем, а на месте старых руин и израненных чувств, построит новое. Более крепкое, прочное. На века. Ким поднимается из-за стола. Ему не хочется больше говорить с человеком, который даже с прямыми фактами и доказательствами, когда вот они видны эти следы «преступления» и всё указывает на него, не собирается сознаваться. Сокджин спешит уйти, покинуть кабинет, как можно скорее, и оказаться рядом с Юной. Мужчину, на самом деле, её состояние в данную минуту заботит больше, чем ненужные разборки с матерью. Он направляется к выходу, оставляя Хеджу сидеть одну в пустом кабинете, но она тормозит его возле самых дверей. — И что она рассказала тебе даже о том, почему ушла? — вопрос летит ему в спину, острым осколком в ней застревая. Джин смотрит на мать через плечо. — Рассказала, что променяла любовь на деньги? — Что ты несёшь? — сквозь зубы шипит Ким, поворачиваясь к ней всем корпусом. — Я не поведусь на твои уловки, мама. Хеджу хмыкает и встаёт, медленно походя к сыну, кладёт ладонь ему на плечо, но тот её скидывает. Атмосфера накаляется. Джину сдаётся, воздух в помещении разгорячился и стал градусов десять выше, потому что дышать стало мгновенно сложнее, бросило в жар, а на лбу выступила испарина. Сокджин расстегнул одну пуговицу на сорочке, судорожно выдыхая. — Значит, не рассказала, — утвердительно изрекла Квон. — Тогда в больнице после того, как ты очнулся, я дала ей денег с условием, что она оставит тебя в покое. И она охотно согласилась. У Джина, будто почву из-под ног выбили. Он уцепился за ручку, повисая на ней и упираясь в дверь поясницей. Взор помутился. В ушах стучала кровь. Он не заметил, как провернул ручку, пулей вылетая из кабинета в коридор, и пройдя на ватных ногах несколько метров, замер, фокусируя взгляд на Юне с Хосоком. К веренице чувств добавляется ещё и ревность в придачу. Он Хосока предупреждал, и Кима до ужаса бесит, что тот приказа ослушался, да лезет, куда не просят, пытаясь присвоить себе принадлежащее Джину по праву. Но не тот момент, чтобы устраивать разборки за девушку. Ким злобно выдыхает. Ёна выбежала из приёмной вслед за начальником. Ошарашенная всем происходящим, девушка достала из сумочки телефон, открыла мессенджер и быстро напечатала Тэхёну сообщение, где кратко описала ситуацию и попросила приехать. Чутьё подсказывало — ничем хорошим сегодняшний спектакль не завершиться. Заметив паршивое состояние Сокджина, Юна бросилась к нему. Вокруг них собралась толпа зевак. Некоторые наблюдали за развернувшейся картиной исподтишка, делая вид, что заняты делами, боясь быть уволенными за излишнее любопытство к личной жизни директора. А некоторые, плюнув на всё, в открытую шушукались, вылупившись на парочку во все глаза. Работников здесь находилось не так уж и много, но вполне достаточно для того, чтобы уже сегодня об этом инциденте гудела вся компания. Юне же было глубоко начхать на неприглашённых зрителей, на слухи, на сплетников. Она встревоженно взяла Сокджина за руку и заглянула в опустошённые карие омуты. По спине поползло липкое, необузданное и совершенно неконтролируемое чувство страха. Сейчас это либо конец, либо просто ломаная полоса, подкинутая судьбой в качестве очередного испытания. Девушка мягко тянет брюнета за собой, не желая всё-таки выяснять отношения при всём честном народе, но Джин выдёргивает руку. — Мама сказала мне, что заплатила за твой уход, — Юна каменеет под его холодным взглядом. — Не молчи, пожалуйста, — молвит Ким умоляюще. Взгляд способен заморозить своим холодом, но на дне зрачков теплиться надежда. Малюсенькая, не убитая ядом правды надежда. — Это правда? — Джин, я… — Юна кукситься и отступает назад. Поймёт ли Джин её? Внутри давно растоптанная гордость рвёт и мечет: «Не оправдывайся. Это всё равно бессмысленно». Хосок, стоящий позади, хмыкает. Его разыгранная драма до одури забавляет. Пусть пока и как актёр заднего плана, но он тоже принял в ней немало важную роль, внося в построение сюжета решающую лепту. — Я-я-я… — продолжает мямлит девушка. Язык не поворачивается сказать даже самое банальное: «Это не то, о чём ты подумал». В это время из лифта вышли Тэхён с Чогуком. На сегодняшнюю пьесу прямо-таки аншлаг. Чонгук было порывался броситься на «сцену», но блондин рывком вернул добровольца обратно в «зал». Все затихли, ожидая следующих развитий событий. Здесь только музыки напряжённой не хватало для полной картины. — Что ты? Это правда?! — повторил с натиском вопрос Сокджин. Кулаки воинственно сжались. Он готов слушать оправдания. Пусть нелепые и несуразные. Пусть Юна будет нести сущий бред, не находя нужных слов, и запинается от волнения, но Джин готов выслушать. Только пусть не молчит. Молчание убивает надежду. Иногда, оно, действительно, красноречивей слов, но в данный момент точно не тот случай, когда стоит им воспользоваться. Парень делает на встречу шаг. Руки укладывает на хрупкие плечи Юны и подцепляет подбородок, заставляя смотреть прямо на него. — Скажи, что она вновь наврала. Скажи, что сказанное не правда. Юна бы с радостью, но загвоздка в том, что сказанное Хеджу и было той правдой, которой Чон так боялась. Из-за которой трусила рассказать всё Джину. Из-за которой отталкивала и сбегала прежде. Она предчувствовала, знала, что тайны вывернутся именно так. Секреты настигли, потому что пять лет подряд она копила их, складывая друг на друга в неровную стопочку. Потому что замок на сундуке, где те хранились, сломался, а код знала не одна Чон. Потому что Юна завралась всем вокруг. И себе в первую очередь. Будучи невиноватой, она превратила себя в преступницу. Ведь в чём заключалась её вина? В том, что так сильно любила? Или в том, что пыталась брата спасти ценой собственной гордости, той самой любви и достоинства, уничтоженного щелчком пальцев? Бумеранг тайн — плохая игрушка. Юна отстраняется от Джина, высвобождаясь от прикосновений. Пятится на несколько шагов назад. — Это правда, — разлепив сухие губы, произносит брюнетка. Сокджин расширяет глаза. Тело снова бьёт озноб и в жар бросает. Мужчина никак не ожидал услышать такое. Взор закрыла пелена, а он не сразу понял, что по щекам покатились слёзы. На душе становиться так паскудно, что ему думается, лучше бы он вообще не лез во всю эту хрень с воспоминаниями. Стало только больнее, а память так и не вернулась. Джин облизывает солёные губы и смеётся приглушённо. — А вернулась нахрена? Деньги закончились? — язвительно поинтересовался он. Юна вздрогнула от грубого тона, вжимая шею в плечи. Открыв рот, она хотела что-то сказать, но Ким заставил её замолчать взмахом руки. — Знаешь Юна, я бы мог понять всё, честно. Но такое я простить не в силах, — на этих словах брюнет резко развернулся и ушёл, не обращая внимания, как всхлипнула Юна, как все смотрели на него. Джин зашёл в лифт, даже не обратив внимания на стоящих возле него Тэхёна с Чонгуком. Последний из которых, сорвавшись с места, побежал следом. — Чонгук, ты куда? — окликнул парня блондин, но тот уже скрылся за поворотом, решив спуститься по ступенькам. Благо бегал Гук отлично. Все затихли. Юна стояла посреди коридора, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. Кан медленно приблизилась к ней и осторожно приобняла, уводя её прочь. Они дошли к Тэхёну, как тишину разрезали чьи-то аплодисменты. Чон Хосок громко хлопал в ладоши. Его знатно позабавила пьеса, давно он не чувствовал такого удовлетворения. Да за такое впечатляющее зрелище, Хосок бы ещё доплатил сверху. Оттолкнувшись от стены, красноволосый вальяжно прошествовал в сторону девушек, останавливаясь в паре метров и по-дьявольски ухмыляясь. — Ну чего уставились? — громко раздался грозный голос Ёны. Девушка убийственно посмотрела на окружающих. — Спектакль окончен! Идите работать, если не хотите вылететь отсюда сегодня же, — странно, но угроза подействовала. То ли Кан Ёна выглядело слишком устрашающе и убедительно в момент злости, но публика вмиг разошлась. Остались только лица заинтересованные. — Чего тебе, придурок? — гаркнул подошедшему Хосоку Тэхён. Бесясь, что даже о присутствии Джей-Хоупа здесь, подруга не удосужилась ему рассказать. — От тебя ничего, — показательно скривился тот, поворачиваясь к полуживой Юне. — Я же говорил, что всегда побеждаю, малышка. Это тебе мой первый урок. — Да пошёл ты! — собрав последние силы в кулак, Юна показала ему средний палец. Девушка гордо развернулась и, высвободившись от объятий подруги, ушла туда, куда минуту назад убежал Чонгук. Хосок рассмеялся, наблюдая, как Ёна с Тэхёном побежали следом за Чон. А что они думали, будут счастливы? Ну, уж нет. Хосок так не играет. Сначала полная плата по счетам, а тогда веселье. Но вряд ли Джину с Юной будет весело после пакостей, так любезно подготовленных Чон Хосоком специально для них. Первый удар нанесён. Как же всё-таки хорошо, что он таким сообразительным родился и догадался втереться матери Сокджина в доверие, представившись после аварии его однокурсником. Теперь и делать ничего не пришлось… Чонгук нагнал Джина как раз у машины. Весь запыхавшийся парень тяжело дышал, ведь пробежал нехилый такой марафон по ступенькам, спустившись с девятого этажа на первый. Но главное, что успел, и Ким ещё не уехал. — Подожди, — Джин обернулся на смутно знакомый голос, удивляясь. Чонгук молча протянул ему упаковку тянучек, а Кима, словно током ударило. Те самые тянучки из того размытого воспоминания в Лос-Анджелесе. Он переключал взгляд то на Гука, то на сладости, то снова на Гука, растерявшись. — Хён, не наделай глупостей, — тихо сказал парень, когда решился на такое обращение. Из компании вышла Юна, а Чонгук, заметив сестру, мило улыбнулся Джину напоследок и направился к ней. Ким постоял некоторое время неподвижно. А когда забрался в салон автомобиля, долго смотрел на упаковку любимых сладостей в руках, всё крутя в голове фразу: «Хён, не наделай глупостей».