Помоги мне вспомнить

Джин никогда не был заносчивым. Он не мешался в чужую жизнь или проблемы, не указывал, что кому делать и не лез с ненужными советами. Он не конфликтный сам по себе. Ему не нравилось выяснять отношения, а уж тем более пытаться быть выше кого-то, выиграть не честным путём, нажиться на славе или уроне других. Он предпочитал разруливать конфликты мирно, по справедливости. Отшучиваться, переводить тему, но никак не браться за месть. Ким был именно таким, до той поры, пока не пришлось стать пешкой в руках коварной судьбы, отдавшей борозды правления в неумелые руки глупого случая. Конечно, он не невинный одуванчик. У него есть характер, стержень запрятанный глубоко внутри. Однако нет, Джин бы не стал мстить, вышибая врагов, словно ненужных букашек в компьютерной игре. В семнадцать, когда родители уже принялись наседать по поводу будущей профессии, диктовать, кем должен быть, что должен сделать, кого любить, чем увлекаться, Сокджин нашёл отдушину в приобретённом втайне от предков мотоцикле. Скорость текла по венам, ветер заползал под кожаную курточку и холодил тело, звук мотора пульсировал, будто под кожей, приятной негой по ней разливаясь, и парню становилось лучше. Голову не занимали левые мысли, дорога не тяготила, а железный товарищ оставался верным в любой ситуации, не указывал и не ставил упрёков. Джин любил рассекать дорогами Сеула, чувствуя себя беззаботным, ни к чему не обязанным, просто человеком, просто парнем, который обожал кататься на мотоцикле и ковыряться в машинах. Его не привлекал бизнес ни капельки. И вместо усердной учёбы и углубления в дела компании, тогда ещё подросток убегал из дому, прихватывая шлем с гитарой. Отец утверждал — перерастёт, нагуляется, перебесится. А когда Сокджин поступил на экономический факультет, отец вовсе воспылал, причитая радостно: «Я же говорил!». Но радость быстро иссякла, потому что Джин пары посещал крайне редко, пропадая в местах сомнительной безопасности. Гонки стали его второй страстью, где от адреналина тебя прёт хлеще, чем от сильного наркотика. В мозгах дурман, впереди финишная полоса, а глаза блестят жаждой к победе. Тебе больше ни черта не нужно, лишь бы прийти первым и не ударить в грязь лицом. Ведь болельщики кричат оглушительно, их свисты кровь будоражат, заставляя ту закипать, впускать в лёгкие адреналин в львиных дозах. Руки крепко сжимают руль, выжимая на спидометре максимум, когда красная стрелка ползёт по цифрам до упора, замирая на отметке: триста двадцать километров в час. Тогда глаза загораются ярче, самым настоящим пламенем вспыхивают. Перед взором мелькает один лишь свет и размытые картинки, мотоцикл несётся на бешенной скорости, а публика громче скандирует твоё имя, когда вырываясь вперёд, приближаешься к заветному финишу. Свобода, подаренная адреналином, туманит рассудок. Остановится невозможно, а соскочить без последствий — вовсе ровняться с нереальностью. Джин не хотел останавливаться. Вкус настоящей опасности приводил его в восторг. Но потом, находя поистине важное, всё это меркнет. Свисты фанатов стихают, адреналин перестаёт пьянить, и он слышит лишь её голос, словно резко трезвеет или просыпается от долгого сна. Видит перед собой лишь её, а не финишную прямую, вдыхает только любовь полной грудью. Когда на одном из заездов Чимин затащил Джина в свою крутую тусовку, брюнет и подумать не мог, что втрескается по уши с первого взгляда. Пак плёл ему об умопомрачительных успехах и немалых деньгах, восхищаясь крутой ездой Кима. Джин выигрывал гонку за гонкой, сам того не понимая, как нажил себе врага. Неосознанно забрал всю славу на себя, оставляя Хосока ни с чем. Хотя Сокджин не нуждался в подобном, просто занимался тем, что ему приносило максимум удовольствия, но даже адреналин превращался в обжигающий абсент, когда он находился не рядом с Юной. Быть с ней казалось Джину самым правильным выбором на свете. Возможно, потому что Юна стала его смыслом существования, после аварии внутри поселилась едкая пустота. Ощущение неполноценности жутким осадком осело на дно души. Он чувствовал себя незавершённым. Жизнь вокруг бурлила, шла размеренным ходом, но не приносила радости. Это можно сравнить с чашкой невкусного чая. Когда неумело заваренный напиток дерёт горло, а ты ещё и по неосторожности делаешь последний глоток, выпивая вместе с остатками чая противную вкусовым рецепторам накипь. Не помнить что-то, особенно, когда упомянутое «что-то» обретает большую важность, мучительно и, кажется, не узнай он правду — сойдёт окончательно с ума. Хуже незнания может быть лишь слепая вера, незнание подменённое неосознанностью. Все пять лет враг был у Джина под носом, а он за горестью утерянных воспоминаний даже не заметил подставы. Не подозревал о тихой мести, так любезно для него приготовленной и смешанной с ядом. Липовые договора, чёрная бухгалтерия, чеки и выписки из банков. Ким подпирал ладонью лоб, изредка его почёсывая. Мозг закипал под напором непонятных эмоций. Джин злился? Ещё бы. Яростно, выдыхая воздух, мужчина кинул бумаги на стол и откинулся спинку стула, прикрывая устало глаза и, потирая устало шею, жар из которой медленно перемещался на всё лицо, почти беззвучно не то промычал, не то прорычал взбешённо. Но сидел он так не долго. — Юна, скажи Хосоку пусть зайдёт, — нажав кнопку селектора, обратился к Чон, что встрепенулась, услышав его охрипший голос. День напряжённый с самого утра. Юна никак не могла отделаться от мысли, что грядёт что-то плохое. Угрюмость Сокджина её очень пугала. Девушка тяжко вздохнула в трубку, пробормотав недовольное «хорошо», а через минуту сообщила, что Хосок скоро будет у Джина в кабинете. Услышав это, Ким довольно улыбнулся, но не успел моргнуть, как двери резко распахнулись, но на пороге вместе красноволосого, появилась насупленная Чон Юна. Руки в бока, брови максимально сдвинулись к переносице. Девушка со скоростью кометы приблизилась и, упираясь ладонями в стол, нависла над брюнетом. — Либо ты мне сейчас же расскажешь, что ты задумал, либо я за себя не ручаюсь, — поставила она ему ультиматум, страшно сощурив подведённые глаза. Может глупо, но что ещё оставалось делать, когда любимый решил в супергероя поиграть? Юне не по нраву такие игры. Ей плевать, что он там себе надумал, и к каким выводам пришёл. Девушка не собирается стоять в стороне. Точка. — Юна, иди на своё рабочее место, — Джин быстро спрятал документы, которые прежде рассматривал, в ящик и поднял на брюнетку строгий взгляд. — У меня с Хосоком чисто рабочие вопросы. Тебя они не касаются. — Ну да. Поговори мне ещё тут, — он игнорирует её с самого утра. Юне надоели его тупые отмазки. На волну негатива, направленную на него, Ким лишь молча уткнулся в бумажки. Да, игнорирует. Но только когда разговор заходит о бывшем гонщике, а теперь его заместителе. Джин пообещал Чонгуку. Он себе пообещал, в конце концов, что больше Юну в разборки не втянет. На мгновение повисло молчание, прервавшееся громким выдохом. — Пойми, Джин, я переживаю за тебя. От Хосока можно ожидать чего угодно… — Я не боюсь его, — Джин на секунду поднял на Юну глаза, после вновь их опустив. — Это ему стоит меня бояться. И ты тоже в это не лезь, — мужчина не хотел обидеть подобным, но из-за общей раздражительности повысил тон. Вышло слегка грубо. — Ясно, — девушка закивала, раздосадовано поджав пухлые губы, уже развернулась, чтобы уйти, как Сокджин, подорвавшись с места, ухватил её за запястье. — Прости. Прости меня, — обойдя стол, брюнет обхватил лицо девушки руками. — Я не имел цели обидеть тебя. Единственное, чего я боюсь сейчас — потерять тебя снова. А Хосок… — мужчина хмыкнул, — он трусливый крысёныш, не более. Ну, — подбадривающе улыбнулся, заглядывая в карие омуты напротив. — Всё будет хорошо, малыш. Юна замерла от сказанных слов, вздрогнула, как от кипятка, капли которого случайно попали на кожу и больно обожгли. — Пять лет назад ты сказал мне в точности то же самое, а потом едва не умер у меня на руках. Ничего не будет хорошо, если ты опять полезешь в это в одиночку, — девушка выдергивает руки из рук Джина, когда он попытался их взять. — Ты такой упёртый! Хуже барана, честное слово. — Как и ты. Мы идеальная пара, — с фальшивым весельем воскликнул Ким. — Не переводи тему. — Ладно. Послушай, — брюнет сделал шаг, чтобы обнять, но Чон отступила в сторону, прижав руки к груди. — Нет, это ты послушай. Я не переживу, если с тобой снова что-то случится. Она дрожала. Губы кривило в попытке расплакаться, а зрачки обеспокоенно метались. Её трясло, как напуганную страшным хищником лань, что загнали в угол и не оставили путей к побегу. Не дали малейшего шанса на спасение. Ниточки света, посланные лучами солнца, погасли по тьме, а крылья сломлены и не могут лететь до полного выздоровления. Но хищник ведь не будет ждать, пока ты окончательно оправишься. Он просто голодный и хочет есть. Чон Хосок в глазах Юны и является тем опасным хищником, вышедшим на охоту. — Я тоже, понимаешь? — вдруг, проговорил Сокджин скрывающимся на хрип шёпотом. Юна подняла голову, встречаясь с ним взглядами. Он подошёл. — Позволь мне всё исправить за нас двоих. Ты должна просто верить мне. Ты же веришь? — девушка медленно кивнула, неотрывно глядя в его глаза. Брюнет тоже кинул. Он секунду стоял неподвижно, удерживая её за плечи, а после притянул к себе в объятья, подбородком упираясь ей в макушку. — Пообещай, что ни за что на свете больше не исчезнешь. А я пообещаю, что мы всё преодолеем. Только будь рядом. Кроме тебя мне теперь ничего не нужно. Они простояли так несколько коротких мгновений, пока Сокджин легко не отстранил Юну от себя, запечатав на лбу нежный поцелуй. Девушка прикрыла глаза. Почему-то в голову вклинилась очередная мысль, что грядёт что-то плохое. Иначе, с какого перепугу данный порыв нежности и заботы выглядел либо так, будто парень пытается успокоить, усыпить её бдительность, потому что задумал плохое, во что не собирается её посвящать; либо он с ней прощается. Тревожные догадки кровожадными пиявками впивались в мозг, не высасывая, а втравливая волнение под корку, дополняя его яркими и чересчур естественными картинками. Но Юна решила оставить это всё же при себе. Вдруг, она просто на просто себя накручивает. Ей очень хотелось верить, что это именно так. Лучше уж подпитываться такими выводами, чем паниковать раньше времени. Поэтому она решила довериться ему. — Прошу, будь с Хосоком осторожен. Он всегда ведёт даже не двойную, а тройную игру. Я не говорила тебе, но именно Хосок рассказал твоей матери, что я работаю здесь, — призналась тихо, прикусив нижнюю губу, опустила ресницы. Ким сжал челюсти, упирая язык в стиснутые зубы. Он старался не показывать злости или того, что подобное задевает за живое. Но Юна видела, как лицо его посерело, осунулось. Зрачки пылали яростью. Девушка успела пожалеть о сказанном, но и врать или утаивать от него что-то больше не хотела. — Прости, я не должна была говорить… — Всё нормально, — перебил Джин её резко и натянул на лицо улыбку. — Иди работать. Накопилось много дел, пока мы разбирались со своими чувствами. Юне только и осталось, коротко кивнув, удалится, напоследок окинув фигуру любимого тревожным взглядом. Выйдя из кабинета, Чон прижалась спиной к двери, прикрыла веки, подрагивающие от беспокойства, шарами вонючего дыма клубящегося внутри. Она медленно выдохнула. Раньше рядом с Сокджином она чувствовала себя защищённой, как за каменной стеной. Казалось, объятия Кима способны уберечь от любой беды. Стоит спрятаться за широким разворотом мужественных плеч, и они защитят даже от самого незначительного ветра. А ощутив прикосновение его губ и широких ладоней на щеках, тревоги вмиг тускнели, а то и вовсе исчезали. Нет, Юна доверяет Джину сейчас не меньше, но ничего не в силах поделать с дрожью перед настоящим, и ещё больше перед шатким будущим. Существует ли оно для них? Ей страшно, проснувшись утром, не обнаружить его рядом. Страшно не услышать тягучего звонкого голоса и заразительного смеха. Она трусит посмотреть брюнету в глаза, вновь увидев там пустоту, в которой её образ утопает, стирается бесследно из его памяти. Пять лет назад, убегая, Юна надеялась забыть, отчаянно пыталась продолжить жить без Ким Сокджина, но вот, когда они снова вместе, девушке ещё больше страшно представить себя без него. Тогда это уж точно будет не Чон Юна. От неё не останется и пылинки, потеряй она любимого ещё раз. Девушка посмотрела на рабочий стол, заваленный папками, разными документами и прочей макулатурой. Работы, правда, скопилось не мало. Отпихнувшись, от дверей, Юна собиралась приступить к разбору завалов, как в приёмной появился тот, кого она предпочла бы не видеть до конца предназначенных ей жизнью дней. На лице Чон Хосока привычно цвела широкая улыбка, напоминавшая звериный оскал. Гонщик напоминал Юне лиса — такой же хитрый, подлый, непредвиденный, да ещё и с этим цветом волос, он, будто впрямь перевоплотился в данное животное. Он не выглядел чем-то озадаченным. Совершенно беззаботный вид, походка вразвалочку, ленивая. Хосок двигался так, словно стремился показать окружающим своё превосходство. Юна фыркнула на инсценированную показуху, проходя к столу, она даже не взглянула в сторону красноволосого, чем взбесила его неимоверно. Мужчину всегда раздражала эта черта характера брюнетки. Она его не замечала, качественно игнорировала, отшивала. Дикая кошка. И правда. Кошка, которую Ким Сокджину в очередной раз удалось захапать к рукам. Утром Хосок был в ярости, узнав, что Джин Юну не только не уволил, а они вместе приехали в компанию. Улыбчивые, приторно счастливые. Тошнило. Его тошнило от их счастья. Он знал, мог предвидеть, что ожидало его в кабинете Кима, но Хосока ни капли увольнение не огорчало, не огорчало, что его делишки раскроются. Огорчала новообразовавшееся парочка под носом, что воздух в груди спирало, душа изнутри. Чем он хуже Ким Сокджина? Почему именно он? Юна — дикая кошка. Но разница в том, что Джин её покорил, а Хосок всегда пытался подчинить. Джин дарил кошке свободу, даже будучи рядом, а Хосок эту свободу отнимал. Вот единственный ответ на поставленный вопрос. Не проронив ни слова, чем сильно удивил Юну, Хосок лишь усмехнулся незаметно, войдя в кабинет Сокджина без стука. — Привет. — И тебе здравствуй, — притворно спокойный, смешанный с напускным дружелюбием, голос Джина сорвался, являя пренебрежение к пришедшему человеку наружу. Из-за чего Ким постарался выдохнуть. — Извини, садиться не предлагаю. Разговор будет не особо длинным. — Ты всегда отличался гостеприимством и дружелюбием, — открыто съехидничал Хосок, подойдя ближе, остановился у стола Кима. Им было не чего скрывать, играться в обозначения или кружить вокруг да около. Каждый понимал, зачем он здесь. — Удивительно, что ты сумел заметить. А то я уж думал, за всякими каверзами и разработками планов, как получше мне насолить, тебя больше ничего не заботит, — отбил атаку ехидства таким же ехидством Сокджин. Выдвинув один из ящиков стола, он достал оттуда лист бумаги A4, исписанным малым количеством текста, и подал его Хосоку вместе с ручкой. — Вот. — Что это? — Чон взял в руки листок, внимательно вчитываясь и хмурясь с каждым новым прочитанным словом. И вообще Хосока бесило то, что Джин вёл себя так непринуждённо спокойно. Дети, подравшиеся в песочнице за ведёрко, устраивают разборки покруче, в отличие от них двоих, не поделивших слишком многое в этой жизни. В принципе, так казалось только красноволосому, Джин же не имел и не имеет цели с ним за что-то состязаться. — Ты увольняешься. Забыл разве? — поинтересовался добродушно мужчина, поднимая брови и выжидающе глядя на бывшего заместителя. — Йа-а-а, ну как так, — поцокал театрально Джин. Сцепил пальцы в замок, упирая на него подбородок и забавляясь, как лицо Хо медленно залилось ровным свекольным цветом, а ноздри раздулись от злости. — Это твоё заявление по собственному желанию. Я даже заполнил всё за тебя, чтобы не утруждать твоё королевское величество лишний раз. Так что просто подпиши. Бумажка едва не смялась у Хосока в руке. Он готовился, но к другому. Воображал, как Ким будет орать, свирепо сводя брови к переносице, выскажет ему, как он страдал пять лет, обвинит во всех бедах, выдвинет претензии. Втащит ему по морде, в конце концов. Вышвырнет из компании со скандалом. Тогда бы Чон поведал ему, какой Джин, на самом деле, жалкий, как легко было водить его за нос все эти годы и втереться в доверие. Хосок планировал унизить Сокджина, утоптать достоинство Кима в грязь и размазать по асфальту, как ничтожную букашку, но вот брюнет плетёт ему об увольнении по собственному желанию с таким выражением лица, словно бросает ему подачку, и Хосока разрывает. Эдакий подарок с царского плеча. Возвышенная гуманность, показывающая, что жалкий здесь только сам Хосок. Мол, подавись моей милостью, тварь. Сильнее всего на свете, Чон Хосок ненавидел, когда его гордость резали без ножа. Унижение для него — самая большая кара. Но подавив в себе растущую в геометрической прогрессии вспышку гнева, он подписал заявление, кинув его обратно Сокджину. — И что это всё? — спросил насмешливо. — Я ожидал от потрясающего Ким Сокджина чего-то фееричного. Раз уж ты знаешь всё, не думаешь, что следует расплатиться по счетам? Секунду царила тишина, которую прервал заливистый смех Джина. Он громко хохотал, откидывая голову назад, так сильно смеялся, что в уголках глаз выступили слёзы, кои он смахнул указательным пальцем. Хосок скрипнул зубами. — Нужны деньги? — лицо Джина исказила дикая усмешка, переходящая в оскал. — Тогда бери, — он бросает в Хосока пачку долларовых купюр, ухмыляясь, и те, ударяясь о грудь парня, рассыпаются, разлетаясь по полу. — Хочешь мои деньги? Наклонись и собери. Это ведь намного проще, нежели обманывать меня столько лет и проворачивать за моей спиной свои грязные делишки. Разве нет? Этот способ намного лучше и больше тебе подходит, как по мне. Словесная пощёчина. Хлёсткий удар, как от плети. Жгучий, унизительный, ставящий одним взмахом на колени. Слова бьют сильнее кулаков. Хосок не рассчитывал на холодный расчёт, желая вывести потенциального соперника на эмоции, чтобы тот вспылил, поддался гневу. Джин гневу, конечно, поддался, но действовать решил немного иначе. Настоящий Ким Сокджин поступил бы именно так, а тот в кого он себя превратил за пять лет? Его теперь не существует. Сложив сердце по кусочкам, как паззл, Сокджин и себя собрал заново. Благодаря Юне. Чон Хосок стоял перед ним, как оплёванный. Такое он не простит. Жгучее, чернеющее где-то под сердцем и отражающаяся в тёмных глазах. Губительное море, способное захоронить под разрушающими волнами, но Джин отлично плавал, поэтому не боялся бросаться в самую пучину хосоковского моря. Потому что Ким Сокджин — это хорошая погода, способная утихомирить любую бурю. Даже мстительному морю с ней не справиться. — Знаешь, сейчас я в очередной раз пожалел, что приложил так мало усилий для того, чтобы ты подох на той трассе, — выплюнул ядовитое Джей-Хоуп, пылая от негодования, разрывающего оскорблённое самолюбие на части. — Мне жаль, что огорчил тебя, — приложил руку к груди брюнет. В мозгу крутился только один вопрос: «Как он не замечал гнили в этом человеке, столько лет? Её же в избытке». Всякие брошенные провокации не действовали ни на йоту. Рыба на удочку не клевала, потому в следующую секунду Чон выпалил мерзкое: — А ещё жалею, что так и не поимел твою девушку. Хотя так хотелось, — лицо Сокджина моментально преобразилось. Спокойное, даже расслабленное, выражение, словно стёрли ластиком под чистую, не оставив и следа от былой уравновешенности. Довольный воспроизведённым эффектом, Хосок противно ухмыльнулся. — Она слишком горячая штучка. Всегда жаждал увидеть Юну в своей постели. Скажи по-братски, в сексе она такая же дикая? Царапается? От гадких слов внутри забурлила лава из эмоций, которые прежде сдерживал. Подорвавшись со стула, Джин подлетел к ухмыляющемуся Чон Хосоку, выкидывая руку из сжатым кулаком вперёд. От сильного удара гонщик упал на пол, отлетев немного назад и сбив спиной горшок с цветами, что разбившись надвое, загрязнил всё вокруг землёй. С носа полилась струйка крови, окрашивая губы, подбородок и воротник белой рубашки в алый цвет. Рассмеявшись, Чон вытер липкую жижу ладонью, ещё больше размазывая её по лицу, и поднял на Джина безумный взгляд, что схватив его за грудки поднял на ноги. — Даже не смей открывать свой поганый рот, произнося её имя. Снова смешок со стороны бывшего заместителя. — Как это мило, — продолжал скалиться Хосок. — Если уж ты так хочешь, чтобы я отстал, давай порешаем всё по-мужски. За тобой числится старый должок. Верни мне его до того, как я решу втянуть в наши разборки Чон Юну. Ой, прости, — прикрыл рот ладонью, округлив наигранно глаза, — я снова произнёс её имя. — Чего ты хочешь? — прошипел сдавленно Ким. — Для начала отпусти меня, — Джин фыркнул, но хватку ослабил, отталкивая Чона. Тот, обтрепавшись, поправил одежду, выпрямился. Из носа продолжала течь кровь, но его это не волновало данный момент. — Ну? — брюнет выжидающе поднял бровь, упираясь бедром в стол. Хосок показательно прокашлялся, на что Джин закатил глаза. Кулаки так и чесались врезать нахалу ещё пару тройку раз. — Для игроков в азартные игры существует такое понятие, как карточный долг. Среди гонщиков такой закон тоже существует. Гоночный долг дороже жизни. Он дороже всего, чтобы не стало на его пути. Я всегда говорил, что долги нужно возвращать. Любым способом. И за любую цену, — он говорил высокомерно, как-то одержимо, усмехаясь набок и зачёсывая пятернёй красные пряди назад. — По-моему, ты достаточно нажился на моих деньгах. — Дело не в деньгах, — лицо Кима вытянулось. Он сложил руки на груди, делая вид, что слушает внимательно. На самом деле, он, таким образом, сдерживался, чтобы опять не броситься в драку. — Я победил, но никто не признал моей победы, вторя, что выиграл бы ты, будь гонка честной. Ты сумел забрать себе мою славу, даже находясь в больнице без сознания, полуживой, — по губам скользнуло раздражение. — С тех пор я больше не участвую в гонках. — Предлагаешь посостязаться? — Сокджин насмешливо фыркнул, думая, над ним шутят так. Это же не серьёзно. Они уже не подростки или зелёные парнишки, у которых адреналин в одном месте играет. — Да. Джин вырос из такого. Как и предполагал его отец, перерос, перебесился. Пусть управление компанией не работа его мечты, но он хорошо справлялся. Ему даже нравилось. Если направить бизнес в нужное русло, то можно и наслаждение получить. Ему навилось приносить пользу людям, жить размеренно. Есть дохрена способов расслабления или, например, получения того желаемого когда-то адреналина, ощущения полной свободы. Он может прокатиться на мотоцикле в любой момент. Для этого не обязательно ввязываться в опасные гонки. Два месяца назад он видел своё будущее, как что-то бесформенное, прозрачное, тусклое, а теперь… теперь у Джина есть Юна. Он хочет построить с ней крепкие и прочные отношения. Джин сейчас впервые задумался, что с этой девушкой он не прочь создать семью. Нет, не так. Только с Чон Юной он хочет её создать. Такие мысли вызвали лёгкую, едва уловимую улыбку на полных губах. Но что если ворох прошлого не даёт нормально спать по ночам. Юна не знает, но Сокджин до сих пор видит кошмары, ему сниться та авария. Что если единственный способ избавиться от груза прошлого — это возвратиться в тот роковой день и завершить всё до конца? Как не крути, но Джин по-прежнему не терпит поражений. Возможно, он добровольно наступает на те самые грабли, но не боится заработать ими по лбу, потому что уверен, что на этот раз сделает всё правильно. — Окей. Я согласен. — Тогда даю тебя срок в неделю для подготовки. Я сам тебе позвоню: назначу, где и когда будет гонка. Дверь за гонщиком захлопнулась. Джин находился некоторое время в прострации. Просто бездумно глядел в одну точку. Сейчас хочется лишь три вещи: поиграть в баскетбол, выговориться и поцеловать Юну. Последнее можно осуществить сиюминутно. Не теряя лишний раз времени, Ким вышел из кабинета, размашистым шагом преодолел периметр небольшой приёмной, подорвал Юну на ноги, обхватив руками хрупкие плечи, и без промедлений впился сокрушительным поцелуем в родные губы. Язык без препятствий проник на уже исследованную территорию, Джин прижал Юну к себе за талию, целуя крепко, мокро и жадно. Девушка поначалу пыталась оттолкнуть настырного босса от себя, но быстро сдалась под его напором, запуская пальцы в волосы на затылке и тем самым придвигая к себе ближе. Одним движением Сокджин завёл руку за спину брюнетки и, легко подхватив её, словно она была не тяжелее пушинки, усадил на стол, скидывая оттуда канцелярские принадлежности. Разные ручки, карандаши, линейка посыпались на пол с характерным звуком. Стиплер с пачкой скрепок тоже отправились в недалёкий полёт. Ему на всё было плевать. — Джин, прекрати, — Юна вновь попробовала отстраниться. Она прерывисто дышала, щёки стыдливо порозовели. Не понимала, с чего он сорвался, что такого случилось между ним и Хосоком, ведь она совсем не заметила, как тот вышел. — Кто-то может войти. — Как зайдёт, так и выйдет, — кинул короткое Ким, вновь припадая к припухшим от поцелуя губам. Но заметив, как девушка ёрзает, оторвался, осматривая её затуманенным взглядом. Всё напряжение вылилось в крепкий стояк. Член пульсировал, выпирая в брюках от возбуждения, а расстегнувшиеся три пуговицы на блузке Юны, ситуацию не спасали. Мимолётно взгляд зацепился за две красиво выведенные буквы ниже ключиц, и жар прокатился по телу обжигающей волной. «А ещё жалею, что так и не поимел твою девушку. Хотя так хотелось», — внезапно влезло в затуманенную желанием голову. Злость снова завладела эмоциями. Ведь Чон Юна принадлежит исключительно ему. Никому больше не светит узнать, какие на вкус её губы, какая она в постели, и как красиво выглядит по утрам в его футболке, готовящая завтрак у плиты. Никому не дано узреть, какая она бывает покладистая и милая, на самом деле, словно ребёночек. Как сильно она может любить и лечить годовую депрессию лишь одной улыбкой. Да что там. Одним лишь своим присутствием. Джину своё сокровище никому не собирается отдавать. Потому что выведенные чернилами «K.S» — это всё-таки Ким Сокджин. Единственный в своём роде. Ким Сокджин, который по уши влюблён в Чон Юну, а она в него. В следующую секунду девушка почувствовала, как сильные руки подхватили её на руки. Моргнуть не успела, как оказалась в кабинете Кима, сидящая снова на столе, только уже не своём. Замок в двери щёлкнул два раза, а блузка Юны, на пару с рубашкой мужчины полетели в сторону, стоило Сокджину оказаться рядом. Сладкие поцелуи градом посыпались, что ей оставалось только откидывать назад голову и ронять тихие стоны от манипуляций Кима. Его губы путешествовали по тонкой шеи и груди, лаская встопыренные соски через кружевную ткань лифчика, касались изящных ключиц и татуировки ниже их, оставляя засосы, как собственнические метки. Позже Юна Джина прибьёт за такую вольность, но не сейчас. Сейчас ей до одури хорошо. Вот так по-варварски, на рабочем столе, в его кабинете. С каждым поцелуем ладони мужчины на девичьих бёдрах скользили выше, задирая юбку, пока та не оказалась на талии. Звякнула пряжка ремня. Подтяжки на ногах девушки расстегнулись одним ловким движением. — Что такого тебе сказал Хосок, что ты стал таким диким? — открывая глаза, вдруг спрашивает Юна. Джин неосознанно с силой сжимает её бока. Он не желает слышать имя этого отморозка. — Не самая благоприятная тема для разговора вовремя секса. Если ты только не хочешь меня разозлить, — прошипел Ким, и чтобы в голову Чон не сбрело больше никаких дурацких вопросов, отодвинув ткань трусиков, без промедлений вошёл, сразу в темпе начиная двигаться. Джину было плевать, что кто-то войдёт, что кто-то их услышит. Ему было плевать абсолютно на всех и вся. Наблюдая, как Юна прикрыла ладошкой рот и, прикусывая пальцы, тихо постанывала, стараясь не быть громкой, он больше ускорился, придвигая её к себе и практически наваливаясь сверху, проникая в податливое тело под другим углом. Стол опасно поскрипывал, мешаясь с пошлыми хлюпающими звуками. Юне, казалось, она горит с головы до пят. По пояснице уже скатывались горошины пота, лоб Кима тоже слегка вспотел. Даже если этот секс не долгий, Юна запомнить его точно. Оргазм накрыл её слишком неожиданно и слишком оглушающе, что уши заложило, и она едва расслышала, как с хриплым стоном кончил Сокджин. Излившись ей на бедро, он уронил голову ей на плечо, переводя дыхание. Палец нежно обрисовывал границы тату. Было немножко щекотно, потому Юна тихонечко хихикала на манипуляции парня, пальцами перебирала тёмные пряди волос. Они обнимались в кабинете Джина полуголые, оглушённые полученным оргазмом и друг другом. Сердце в груди отбивало учащённый ритм, пульс никак не угомонится, а кровь пульсирует в висках. На губах Юны сияет улыбка. Чистая, искренняя. Не только Сокджин нуждался в этой разрядке, Юне она тоже была необходима. Когда они вот так вместе, когда могли максимально близко ощущать друг друга кожа к коже, тревоги таяли, отходили на второй план. У них просто не получалось насытиться друг другом. Иногда, обоим казалось, что никогда и не получиться. — Ты моя, Чон Юна, слышала? Моя и ничья больше. Не знаю, каким я был в прошлом, но Ким Сокджин перед тобой жуткий собственник. Знай, — заявил он, практически промурлыкав фразу ей в плечо, как рассерженный кот. Юна расплылась в улыбке шире. — Берёшь меня в заложницы? — разнеженная, довольная, девушка беззлобно хмыкнула. — Беру. Пойдёшь? Быстро-быстро закивала. — Сдамся тебе добровольно. — Потому что я красивый? — ухмыльнулся Джин, всё ещё лёжа у неё на плече. — Потому что ты самый лучший. Такое согревает безумно. Губы мужчины расползлись в ленивой улыбочке. Как же он обожает эту девушку. Ради неё он готов разбиться и снова вернутся к ней с того света. Он готов терять память и наново в неё влюбляться. Потому что если это не настоящая любовь, то что? Игра началась и Джин сделает всё для того, чтобы выйти из неё победителем.