Помоги мне вспомнить

«Мама, ты не задумывалась, что своим враньём рушишь не только мою жизнь, но и меня самого? От Ким Сокджина внутри остались лишь обломки, разбитые вдребезги душа с сердцем. И щепки повсюду». Очередная горькая слезинка скатилась по щеке, зудя и царапая кожу, но женщина и не думала её вытирать. Глаза порядком опухли от бесконечных рыданий, губы раскраснелись от постоянного попадания на них солёной влаги, а ресницы не успевали просыхать, как с них раз за разом срывались новые капли слёз, из-за чего женщина жмурилась периодически, дабы сморгнуть их. Она прокрутила кисть, делая ею круговые движения и наблюдая за хлюпающейся в бокале розоватой жидкостью, переливающейся на свете, поднесла бокал к губам, сделав глоток. Фруктовые нотки вина растворились на языке моментально, будто растаяв, а алкоголь обжигающей волной полился в желудок, охватил жаром сердце, атакуя качающую кровь мышцу. Это заставило Квон поморщиться, словно тысячи иголок одновременно впились в него. Незнамо сколько она сидит так. Огромный особняк пустовал вот уже неделю. В нём не было ни души. Лишь пару прислуг изредка сновали туда-сюда, занимаясь хозяйственными делами и порой очень скромно интересуясь нужно ли что-нибудь госпоже. Хеджу на вопросы отрицательно мотала головой, изредка просила принести новую бутылку спиртного из винного погреба, а когда желаемое оказывалось перед ней, вновь замолкала, погружалась в себя и даже не моргала, продолжая плакать. Чем пугала прислуг до чёртиков. Потому они безумно обрадовались внезапному возвращению домой господина Кима сегодняшним утром. Инхёк появился в гостиной внезапно. Замученный, уставший после длительного перелёта, злой, как чёрт мужчина резко подорвался к жене и, схватив ту за плечи, до боли сжал их, что на месте, где давят его пальцы, наверняка останутся синяки. — Что ты опять натворила?! — зарычал он свирепо, легонько тряся Хеджу. — Почему наш сын сбивает мои звонки, а сообщения упрямо игнорирует. Почему пишет угомонить тебя? Ты опять полезла в его личную жизнь? Всё никак не успокоишься… В ответ на яростные выкрикивания и обвинения мужа Квон молчала. Даже не шелохнулась. Видя полное отрешение от внешнего мира, мужчина медленно убрал от Хеджу руки и отошёл на пару шагов назад, шокировано глядя на жену. Возможно, Инхёк впервые видел её в таком состоянии. Впервые видел её искренние слёзы. Она впервые предстала перед ним такой ничтожной. Пряди волос выбились из когда-то причёски, длинный шелковый халат перламутрового цвета кое-где заляпался вином, безжизненное лицо не выражало ни единой эмоции. Ни привычной ухоженности, ни безупречного макияжа, ни до идеальности выглаженной одежды. Хеджу ни разу за неделю не смотрелась в зеркало. Ей противно видеть там собственное отражение. Не из-за неряшливого вида, а из-за пустых глаз. Из-за искривлённых в усмешке губ. Из-за маски, напрочь приросшей к лицу, которую одела на себя ещё в молодости. Внешние звуки не интересовали её. В голове каруселью звучал голос сына, а перед взором его глаза, смотревшие на мать с разочарованием. С болью и обидой. «То, что ты делаешь, якобы во благо, приносит мне страдания. Не Юна их приносит, а именно ты. Своими поступками». Хеджу никогда прежде не задумывалась, насколько сильно ранила сына все эти годы. Насколько не понимала его. И нет, она не стала примерной матерью в одночасье, не осознала всех ошибок, не оценила масштаб наломанных дров, но в груди уже больно щемило. Совесть. Неужели проснулась совесть? — Хе, — присел возле жены не на шутку взволнованный её состоянием Ким Инхёк, — посмотри на меня. Женщина встрепенулась. Моргнула, словно всё это время спала с открытыми глазами, и перевела взгляд на мужа. Нотки нежности, появившиеся в его голосе по отношению к ней впервые за многие годы, подействовали благополучно. Но явно не так, как на то рассчитывал отец Джина. Потому что улыбка, мелькнувшая на лице когда-то его любимой, была не иначе, как миражом и самообманом. С губ Квон сорвался смешок. — Приехал. Бросил своих шлюх. Примчался. Интересуешься сыном, — делая небольшие паузы между фразами, монотонно лепетала Хеджу. Она всматривалась в лицо мужчины долгих полторы минуты, а после расхохоталась. — А знаешь, что? — спросила с улыбкой. — Пошёл нахер, — улыбка мгновенно исчезла, а женский ядовитый шёпот ударил мужчину, будто разрядом тока. Она сломлена его изменами. Сломлена тем, что он полюбил её когда-то, не смотря на её дрянной характер. А сейчас шарахался, как от кипятка, как от мусора или чего-то неприятно пахнущего. Потому что она так же решала, что для него лучше, «опекала» и «заботилась». Но забота Квон Хеджу имела свойство душить, перекрывать доступ к кислороду. Однажды, Инхёк попросту устал, а Хеджу так и не сумела справиться ни со своими тараканами, ни с его негласным уходом. Это произошло давно. Маленькому Джину было всего-то лет девять-десять. Отчаянную грусть вперемешку с гневом Хеджу вылила на сына, сама того не осознавая. Она боялась потерять его. Боялась, что когда Сокджин вырастет, уйдёт, как это сделал отец парня. Подсознательно Хеджу бы никакую девушку Джина не приняла, потому что думала, что так потеряет сына навсегда. — Хе, — вновь попытка привести женщину в чувства. — Хе, — повторил Инхёк ещё мягче. Не заметно отобрал бокал с вином и, поставив тот на журнальный столик, опять заглянул в её лицо. — Что между вами произошло? Расскажи мне. Я выслушаю. Обещаю. После последних слов Хеджу резко замерла. Тело её обмякло, и мужчина без препятствий смог заключить его в объятья, удружая голову женщины на грудь и сжимая руки на её спине до хруста костей. — Расскажи мне, — раздалось баюкающее возле уха. — Я пойму тебя. — Я виновата, — спустя минуты четыре, наконец, ответила тихо Хеджу. — Я так сильно перед нашим сыном виновата. Я так много плохого натворила. Сделала ему больно. Не один раз. Врала. Не один раз. Чуть не лишила родного ребёнка счастья. Не один раз. Я… я… — хватая воздух ртом, — я ужасная мать! — Хеджу горько разрыдалась. Плечи затряслись истерически, Ким размеренными движениями гладил жену по спине, целовал невесомо в макушку. И она успокаивалась. Казалось, Хеджу не хватало именно этого. Нет, не понимания. Не поддержки. На удивление. Годы одиночества она нуждалась в своём муже, которого вопреки многочисленным изменам до сих пор любила. — Мне нет прощения! — Это связано с той девушкой? Юной, да? — задал он осторожный вопрос. Хеджу лишь вымученно кивнула. — Знаешь, я же тоже виноват. Моя вина не меньше твоей, даже больше. В какой-то степени. Я требовал от Джина заоблачных высот в учёбе, требовал примерности и послушания. Хотел слепить идеального сына, наследника, которому без зазрений передам в руки наше семейное детище. Но я никогда не интересовался, чего хочет он сам. Это наша с тобой ошибка. Общая. Мы не слушали, мы не воспринимали всерьёз его мыслей и принципов… именно мы не приняли его возлюбленную, — в конце голос сел, произнеся последнюю фразу стыдливо. Будто сказанное вернуло Инхёка в тот день, когда Сокджин привёл Юну знакомить с родителями, а они, увидев в ней бедную, ни чем не примечательную на первый взгляд девчушку, воспротивились их союзу. Сколько страдания и невыразимой боли тогда читалось в Сокджиновых глазах? Ведь вопреки всему, невзирая на ссоры с родителями, какие-то разногласия, дети всегда ждут от них поддержки. Ким Инхёк и Квон Хеджу потеряли связь со своим сыном давно, когда в такой нужный, волнующий момент не поняли его, не додали любви ему и его избраннице. — Но Сокджин вырос хорошим человеком, в коем нашей с тобой заслуги нет. Я горжусь нашим мальчиком. Мы обязаны попросить у Джина прощения. За всё. Только так получиться вернуть сына. Хоть чуть-чуть. Только так камень с души спадёт. Если попросить прощения, — Инхёк жалеет, что послушался жену пять лет назад, что поверил в уход Юны, якобы подкупленной деньгами. Что согласился разыграть перед сыном спектакль и не рассказывать ни о девушке, которую Джин любил до безумия, ни о настоящей причине аварии. Он сожалеет. Так сильно сожалеет. Но что измениться от одних его сожалений? Хеджу слушала мужчину внимательно. На мгновение в душе загорелась надежда, но и через то же мгновение быстро затухла, стоило очередному воспоминанию заговорить голосом Джина в голове: «Я не могу тебя пока видеть. Уходи». И лёгкие затопило новым приливом боли. — Он не простит меня. Не простит. *** День медленно, но уверенно превращался в паранойю. Из рук валилось всё, за чтобы Юна не взялась. Будь то многочисленные папки, которые она сортировала по алфавиту полтора часа, стопки с документами, не раз разлетавшиеся по кабинету, кружка крепкого кофе, едва не разбившая на мелкие осколки или телефон, который одним лишь чудом остался целым. Грудь сжимала неизвестность. Предчувствие грядущих проблем клубилось вокруг брюнеты густым непроглядным туманом. А туман опасен. В тумане видимость снижается до нуля и верную дорогу трудно отыскать. Что Юна вынуждена застывать на месте, со страхом оглядываясь вокруг. Вокруг неё непроглядный туман, словно едкий дым. Холод нагло и без спросу ползёт по коже, забирается внутрь и холодит Юну всю, морозит, заставляя сгустки волнения выдыхать панически. Она старалась откинуть дурацкое предчувствие подальше, старалась погрузиться с головой в работу или как-то на время выключить мозг, который без устали генерировал новые страшные картинки, после проектируя те на сетчатку глаза. Но ничегошеньки не помогало. Если отключался мозг, то включалось сердце, кое тоже не нашёптывало Чон Юне хорошего или утешающего, наоборот сильнее вводило в панику. Взяв со стола пакет документов на подпись, что были прочно скреплены между собой, девушка направилась в кабинет начальника. Но не успела она даже коснуться ручки, как дверь внезапно распахнулась, а из кабинета выбежала заплаканная менеджер Ан, которая на вопрос Юны: «Что случилось?» ¬— промямлив что-то не разборчивое, пулей умчалась прочь. С пол минуты Юна приходила в себя, а после, тряхнув головой, дабы отогнать возникшие в подсознании недобрые мысли, шагнула в кабинет Джина без стука. Мужчина на её появление даже не дрогнул, не поднял голову, беспрерывно что-то печатая на компьютере. Он так яростно стучал по клавиатуре, что Юне причудилось, будто ещё немного и кнопки, выпрыгнув, разлетятся в разные стороны или останутся у него на подушечках пальцев, как у Питера Паркера в Новом человеке пауке. Стук её каблуков эхом разнёсся помещением, Юна приблизилась и тихо положила документы Джину на стол. Тот даже ухом не повёл. Такое поведение начинало бесить, но ещё сильнее Чон себя накручивала, ибо, когда Джин пребывал в подобном состоянии, он либо злился, либо нервничал. И тут девушка попадала в точку. Потому что Сокджина всего аж трясло. Сорочка прилипла к спине, пот стекал по ней ручьём, а ему казалось, в кабинете до безумия душно и жарко, хотя кондиционер работал на полную мощность. Юна бы даже сказала, что в кабинете Кима довольно прохладно, и, находясь здесь от силы — пять минут, у неё от холода окоченели пальцы. Вчера брюнет был таким улыбчивым, нежным. Уподобился точно солнышку, лучи которого весь день грели девушку в тёплых объятьях. Он заботился о ней, он любил неистово, выцеловывая кожу Юны до миллиметра. Он вбивался в неё неспешными толчками и шептал на ухо приятности. Их ночной секс превратился в магию, в прекрасную только для них двоих мелодию характерных звуков и стонов. В непрекращающееся почти до утра признание в любви. В ярких вспышках оргазма Юна забывалась, Джин зачаровывал, подкупал её ласками и отвлекал поцелуями. Для чего? Чтобы сегодня превратиться в комочек нетающего льда? От воспоминаний, от обиды, от не прекращающих разрывать сердце догадок и предчувствий к глазам подступили слёзы. И можно подумать, что Чон просто драматизирует, накручивает себя. Сокджин занят работой не более. Он не сказал ей кривого слова за весь день. Он так же целовал утром её губы, даря долгий чувственный поцелуй, ещё не до конца проснувшись и прижав её запястья к подушкам. Он целовал Юну перед выходом из квартиры, держал за руку по дороге в компанию, но девушка всё равно ощущала некую отстранённость. Будто за стеной напускной серьёзности пытается скрыть от неё полный тревоги взгляд. И она не должна. Не должна нервничать впустую. Но с каждой секундой брюнетку лишь сильнее накрывало. — Юна! Чон Юна, — донёсся до ушей сквозь вату его встревоженный, но в то же время стальной голос. Джин сдерживается. Из последних сил сдерживается. Моргнув, девушка сфокусировала на брюнете взор. — Ты в порядке? «Это я! Я хочу спросить в порядке ли ты! Я переживаю за тебя. Джин… пожалуйста… пожалуйста, скажи, что нервничаю зря, скажи, что не задумал ничего плохого. Господи, у меня едет крыша…», — рвала и метала внутри девушки паника. Снаружи же она только сжала кулаки до такой степени, что больно стало пальцам, а особенно ладоням, в которые впились её короткие ногти. — Ты бледная. Точно всё хорошо? Ничего не болит? — с новой фразой он дрожал сильнее. Пришлось стиснуть зубы и ухватиться за стол, дабы хоть мало-мальски контролировать дикий тремор в теле. Потому что Джин чувствовал себя не лучше. Внутрь мозга, словно чёртик пробрался, маленький такой, игривый, чёркающий зажигалкой ради утехи да забавы. Правда, вместо огня в Киме вспыхивал звук мотора. Бесконечная траса, головная боль и её крик. Такой истошный и оглушительный, что сердце останавливало ход. — Я в норме. — По тебе не скажешь. Может, поедешь домой пораньше? — предложил Джин, в уме молясь услышать в ответ согласие. — Рабочий день почти окончен. Юна вздрогнула. «Только не прогоняй меня. Только не проси уехать домой без тебя», — билась отчаянная мысль в голове. — А ты? — спросила она с надеждой. — У меня тут скопилось немного дел, — проговорил буднично и прокашлялся, ослабив узел галстука. — Почему-то в компании разленились все до одного. Ни черта без меня не могут, — по губам мужчины скользнула натянутая улыбка. Ведь даже для такой Джину пришлось приложить титанических усилий. Он так старался не проколоться, из-за чего вёл себя неестественно. Ещё и проникновенный, полный волнения взгляд любимой окончательно сбивал Кима с толку. Внезапно во внутреннем кармане пиджака звякнул его телефон. Мужчина быстро достал гаджет, пробежал глазами по тексту сообщения и, молниеносно напечатав ответ, спрятал обратно в карман. Он ощущал пристальный взгляд глаз цвета молочного шоколада. Ощущал, как они в нём дырку прожигают, а после с любовью и заботой тушат пожар литрами волнения. Сокджин хотел бы подарить ей искреннюю улыбку, со словами: «Всё будет хорошо, малыш» — успокоить, но не мог позволить себе такой роскоши. Потому что сорвётся. Грань уязвимая и тонкая. А Юне вновь чудилось — эсэмэска эта — дьявольское послание. Без отрыва уставившись на Кима, Чон скукожилась, обхватывая плечи руками. — На автобусе я буду добираться дольше чем, если дождусь тебя, и мы вместе уедем, — шанс ухватиться и остаться. — Тэхён тебя отвезёт. Он как раз писал мне, что недалеко и может подбросить тебя домой, — без раздумий отбил её атаку Джин. — То есть. Ты уже всё решил? — спросила Юна сквозь зубы. Гнев медленно закипал в ней, накаляя нервы до предела. Ким утвердительно кивнул. — А, может, ты ещё и решил это до того, как я вошла в кабинет? — Может и решил, — отведя стыдливо в окно взгляд, согласился с предположением девушки Сокджин. — Ты сама не своя целый день. Я просто переживаю. У Юны оборвалось всё внутри. Рухнуло вниз и разбилось. Просто переживает? Девушка фыркнула. Он просто переживает. Он ведёт себя, как придурок, а не переживает! Вот так… просто… Девушка готова была разорвать Кима на части, взгляд затянула муть, но потом внезапно буря утихла, как по щелчку пальцев. Незаметно приблизившись, Сокджин сгрёб брюнетку в охапку, а через мгновение поцеловал. Его тёплые губы, как таблетка успокоительного для Юны. Как и её для него. Сначала поцелуй был бережным, воздушным, слово облачко, но постепенно напор увеличивался, и они целовались с нескрываемой то ли страстью, то ли болью, то ли тем и другим во взрывоопасном тандеме. До ноющего покалывания в губах, до остервенения. Буквально, «вгрызаясь» друг в друга. Пока Джин не отстранился, тяжело дыша и взирая на Юну блестящими грустью глазами. Обхватил ладонями маленькое лицо, большими пальцами поглаживая щёки. Вновь прильнул к губам, коротко и крепко поцеловал. Больше всего на свете он бы не хотел сейчас отпускать её. Больше всего на свете хотел бы любить её каждый день, а лучше по несколько раз в день. Джин бы хотел смотреть с Юной романтические, сопливые фильмы до ночи. А когда она засыпала бы на его широком плече, слюнявя одежду, на руках относил бы её в кровать и, нежно обняв за талию, засыпал уже вместе с ней. Он хотел бы отправиться с девушкой на прогулку куда-то в тихий, малолюдный парк и, сжимая ладонью её оголённую коленку, тыкаться носом Чон в изгиб шеи и любоваться проплывающими по небу пушистыми тучками. Джин так много всего вместе Юной хочет сделать. Ким рисует себе новые сценарии и новые сюжеты их свиданий, и времяпровождений в голове постоянно. Он успокаивает себя тем, что поставив сегодня точку в прошлом, у них будет всё ним придуманное и даже больше. — Езжай домой, Юна, — прохрипел Джин, прислонившись своим лбом к её лбу. — Тэхён тебя отвезёт. Девушка несколько секунд смотрела на него, переваривая сказанное и не веря, что слышит этот бред заново, а когда из его уст больше ничего не прозвучало, с психами вывернулась. — На автобусе поеду, — кинула сердитое напоследок и, прошествовав к выходу, с оглушающим грохотом захлопнула за собой дверь. А Сокджин так и остался стоять на месте. Дрожь новой волной прокатилась от макушки до пяток, горло сдавил ком. Когда зазвонил мобильник, ему пришлось долго повозиться, дабы унять тряску в руках, наконец, достать телефон и ответить на звонок. *** Чонгук метался не между двумя огнями, а тремя. С одной стороны Джин-хён, строго настрого приказавший Юне ни словом о грядущей гонке не обмолвиться; с другой стороны старшая сестра, не находящая себе места уже второй час, ведь Джин до сих пор не вернулся домой, а Чонгук знал, где он, но не мог рассказать. Не только из-за запрета — он клятвенно пообещал хёну держать язык за зубами. Но наблюдая за морально измотанной сестрой, Чонгука разрывало на части. А с третьего фронта наседала мама, которая и дня не пропустила, чтобы в очередном сообщении не попытаться выпытать у сына об отношениях Юны и Джина. И Чону с каждым из таких «посланий» приходилось бороться с нескрываемо заманчивым соблазном скинуть груз лжи хотя бы наполовину. Сам факт того, что женщина вообще знала об отношениях молодых людей уже существенный прокол Чонгука и его совершенное неумение врать близким людям. Он успокаивался лишь в моменты переписок с Кристиной, как бы странно и дико для него самого это не выглядело. В принципе, в их общении не было ничего запредельно сверхъестественного. Юные люди не общались на тему неудавшихся отношений, Крис не приставала к Чонгуку, не утомляла своим общением, парень вообще сам ей написал одним вечером. Бывшей однокурснице Чон имел возможность выговориться, при этом, будучи предельно честным и ни грамма не скрывая. За полторы недели общения в интернете они узнали друг друга лучше, чем за год обучения в университете. Именно после переписок с Кристиной, Гук чувствовал то самое облегчение. Но как жаль, что длилось оно до следующей порции лжи. Неизвестно, какой по счёту сдавленный стон сорвался из уст молодого человека. Глубокий, тяжёлый, будто парень достал его из самых недр. Откинувшись на спинку дивана, он устало прикрыл глаза и тут же их распахнул, когда до ушей долетели звуковые волны тихих всхлипываний сестры. И это стало последней каплей в море его терпения. Чонгук резко подорвался с места. Юна стояла у окна. Плечи сотрясались от почти беззвучных рыданий, слёзы лились из глаз без остановки, бесшумно скатывались к подбородку, путешествовали дальше по коже шеи и высыхали лишь на воротнике тонкой серой футболки. Они, будто циркулировали по кругу, высыхая, превращались в пар, а тот обратно превращался в «дождь» на раздражённых солью щеках. В трубке раздавалось надоевшее краткое пиликанье, когда она раз за разом набирала номер Сокджина, а механический голос монотонно сообщал: «Аппарат абонента временно недоступен или находиться вне зоны действия сети. Пожалуйста, позвоните попозже». Юна опускала руку, зажимая в ней мобильный, и бесцветно продолжала пялиться в окно на сверкающий ночными огнями городом. Чонгук решился подойти, как раз в этот момент. — Нуна, — позвал он её, но девушка не откликнулась. Чонгук подошёл ещё на шаг и крепко обнял старшую сестру со спину, прижимая ту к своей широкой, тяжело вздымающейся груди, зарылся носиком во вкусно пахнущие волосы и прикрыл веки, наслаждаясь коротким мгновением умиротворения. Они простояли так с минуту. — Нуна, — повторно позвал парень. Юна откликнулась едва слышным «м?», ладошки легли поверх руки Чонгука. Брюнетка и заметить не успела, как и когда младший братишка вырос. Имея четыре годы разницы, он был на голову неё выше. Плечи заметно раздались, а тело обрело красивое мужское телосложение и форму. Сейчас в объятиях Гука Юна чувствовала себя малышкой, хоть это именно она старшая в семье. — Нуна, я люблю тебя, — протянул с таким трепетом, что, казалось, будто он расплачется вслед за сестрой. — Я тоже люблю тебя, Гу-Гу, — уголки губ поползли вверх на долю секунды. Юна ожидала, как брат сейчас мило начнёт возмущаться, пыхтеть с приказом не называть его так, однако Чонгук промолчал, лишь глубже зарылся носом в копну её волос. — Нуна. — М? — Хён вернётся обязательно-обязательно. Честное-пречестное, — трещоткой затараторил взволнованный парень. Юна нахмурилась. Если Чонгук говорил быстро и импульсивно, ластился и признавался в любви, значило одно — он очень хочет что-то рассказать, но не может выдать чужую тайну. — Ты знаешь, где он? — Юна развернулась в руках брата, на что тот стыдливо опустил ресницы и умолк. — Чонгук. — Нет. — Чонгук, — давила на него она. Скривив нос, парень тихо выругался себе под нос. «Следовало обниматься молча. Теперь нуна меня точно расколет… ну, точно расколет. Вон, как смотрит», — чуть не кричал в голос Чонгук, мысленно сетуя о своей несдержанности. Он кусал губы и чересчур явственно нервничал. Устал. Не реально больше терпеть. Чонгука рвало пополам. Враньё скопилось в нём ровной стопочкой, а рядом с этой стопочкой ещё одна и ещё одна. Правда зудела изнутри, ярким пламенем возгоралась, грозясь спалить заживо, если он сейчас во всём не сознается. Слёзы Юны были его слабостью. Он боялся её тихой, невысказанной криком истерики. После того, как больше пяти лет назад примчался в больницу, застав девушку совершенно разбитую и сломленную на полу в коридоре, у Чонгука именно тогда окончательно рухнул привычный радужный мир. Вместе со слезами сестры меркла его собственная, последняя слепая надежда. Та самая вера в лучший исход. Когда Юна плакала, Чонгуку казалось, что этот конец, что это крайняя степень безысходности. Именно, найдя её в истерике рыдающую возле стены недалеко от палаты Сокджина, Гук понял, что сестра не такая непоколебимая, храбрая и грозная, какой ему казалась в детстве. Для него Юна была, как супергерой в женском обличии. Но вот в тот момент она сломалась впервые. Чонгук знал это. Он видел и слышал то немое, пропитанное болью: «Я сдаюсь». Он не хочет больше его слышать. — Я скажу! — резко выкрикнул молодой человек, чем напугал не ожидавшую услышать таких высоких децибел, Юну. — Но пообещай, что… что… не станешь… что не станешь… — заикался брюнет. — Не стану что? — поторапливала младшего Юна. Плохое предчувствие укоренилось в сердце прочнее некуда. — Гу-Гу, я тебя умоляю, попросту скажи мне, где Джин. Он ввязался во что-то очень плохое? Кивай, если не можешь говорить, — заметила уж совсем плачевное состояние брата Чон, ещё немного, и он тут в обморок грохнется от переизбытка атаковавших со всех сторон эмоций. Послушавшись, Чонгук кивнул. — Связанное с Хосоком? — опять кивок. — Он забил Джину стрелку? — Чонгук сначала кивнул, а потом, чуть поразмыслив, мотнул головой уже отрицательно. Юна впала в панику. Мысли одна за другой проносились в мозгу с сумасшедшей скоростью, что ни за одну не удавалась ухватиться. Информация мешалась в непонятную кашу, приправленную переживаниями и поданную под соусом из чувств. Внезапно, глаза брюнетки расширились. — Нуна, хён… — начал вкрадчиво Чонгук, весь раскрасневшись, но успел и слова молвить, как Юна его перебила: — Только не говори мне, что Хосок позвал его на гонку! — Да. Тогда, когда Джин-хён его увольнял. — Во сколько… — девушка сглотнула ком, сдавливающий горло, — гонка? — В девять. Стоило роковым словам прозвучать из уст Чонгука, Юна моментально сорвалась с места. Остался всего-навсего час. Час до злосчастной гонки. Юна надеялась, больше никогда в жизни подобного не пережить, но это случилось. Снова. Вернулось бумерангом из прошлого. Схватив с вешалки чёрную джинсовую курточку с дутыми рукавами, она мигом просунула в неё руки, запрыгнула в изношенные старые кеды с высокими задниками и уже хотела покинуть квартиру, как внезапно вспомнила, что ей не на чём до места гонки добираться. Автобусом она разве что к утру туда доедет. Да и подобного рода транспорт туда не ходит. Машины нет. Такси ждать долго. Тэхёну звонить тоже не вариант. Она впала в очередную панику. — Возьми мотоцикл хёна, — Чонгук зазвенел ключами прямо у неё под носом. Юна протянула руку вперёд, намереваясь взять ключи, но Гук зажал их обратно в кулак и завёл руку за спину. — Одну не пущу, — коротко объяснил свои действия он. А у Юны не было ни сил, ни тем более времени с ним спорить. Удивительно. Девушка сумела быстро обуздать истерику. Слёзы не переставали катиться бесшумно из глаз, но она не обращала на них внимания. Будто привыкла. Лишь периодически смахивала мокрые дорожки ребром ладони. Включила внутри себя что-то на подобии робота. Чёткие, отточенные движения, минимум эмоций и лишних движений, максимум — полезных действий. Юна не позволяла себе ошибок, каких-либо оплошностей. Чонгуку даже показалось, сестра дышала через раз. Мотоцикл. Шлем. Рёв мотора. Вспышка. Из-под опущенных ресниц с обновлённой силой, в два раза быстрее побежали струйки солёного «дождя». Но Юна в очередной раз постаралась скрутить нарастающую панику в бараний рог. Сделала глубокий вдох через нос и шумно выдохнула через рот. Но способ оказался малодейственный. В памяти бесконечной кинолентой мелькали воспоминания. Картинки сменяли эмоции, шум ветра сменялся одержимыми криками тех самых любителей гонок и адреналина. Только руки Чонгука, намертво оплетшие талию, возвращали в реальность, когда Юна, выжимая на спидометре максимум, неслась улицами Сеула, срезая пути. Она молилась о том, чтобы успеть. Шептала губами безустанное «Пожалуйста» тысячи раз. Юна дрожала от страха. Пять лет для неё мотоцикл был сродни кипятка. Вестником боли, расставания и смерти из прошлого. И надо бы спросить? А ты готова, Чон Юна? Нырнуть в чан с кислотой? Готова окунуться в прошлое с головой, зайти в его тёмные воды и попытаться опять там выжить? Готова. Потому что есть ради кого. За любовь не страдают. Ради неё не прыгают с моста и не бросаются под поезд. Ради любви закатывают рукава и, вдохнув полные лёгкие уверенности, идут в бой. Каким бы кровожадным он не был. А если она остановится? Если сдастся, когда есть, хоть крохотный, но шанс ту самую любовь уберечь? Юна не простит себя, потому что уже сдавалась однажды. Свисты и непрерывный гул ударили обоим Чон по ушам. Бросив мотоцикл где-то на обочине, Юна мигом соскочила на имитированные «трибуны» и зашагала прямиком к улыбающемуся во все тридцать два довольному Пак Чимину. Чонгук засеменил следом за решительно настроенной сестрой. Взгляд брюнетки метался по присутствующим в поисках родного лица, но Джина нигде не наблюдалось, поэтому она ураганом надвигалась на неподозревающего опасности Пака, а приблизившись, рывком схватила того за грудки и потянула на себя. Гул прекратился, а все без остатка воззрились на злющую брюнетку, как и Чимин, в шоке распахнув глаза. — Говори, Пак. — Ч-что говорить? — на мгновение растерялся юноша. — Я сейчас без затруднений схвачу тебя за твою крашенную в милый розовый цвет шевелюру и приложу головой о во-о-он тот металлический заборчик, и ты сразу поймёшь. Где Джин? — глаза Чон настоящие молнии метали. Конечно, вряд ли бы у неё, хрупкой девушки, получилось проделать подобный трюк с сильным, превосходящим её в комплекции парнем, но язык Юны порой был падок на остроты и угрозы, особенно, когда она по-настоящему злилась. Чонгук в сторонке в шоке разинул рот. Чимин озадаченно заморгал, до сих пор не соображая, как и когда этот вулкан на него обрушился. Среди толпы прокатились смешки, и Пак тут же попытался выровняться. Брыкнувшись, он легко освободился от захвата. Отодвигая её руку в бок, ухмыльнулся самодовольно и хитренько промурлыкал: — Чон Юна! — воскликнул бодро Чимин. — Какие люди. Не ожидал тебя здесь увидеть… — он сделал вид, что призадумался, а после добавил, расплываясь в улыбочке: — вообще когда-либо. Но приятно удивлён и поражён нашей спонтанной встречей. Как дела? Он профессионально и целенаправленно заговаривал девушке зубы. Не мог допустить, чтобы сегодняшнее феерическое зрелище сорвалось. Он так грезил увидеть гонку двух заклятых врагов, как Джин с Хосоком, буквально, вцепятся друг другу в глотки, выгрызая победу. Чимину весело. Чимин не любит, когда веселья его хотят лишить. Словно, у маленького ребёнка весьма обожаемую конфету отобрать. Плюс, он не видел катастрофы. Не может же история повториться дважды. Чимин считал это чепухой и несусветным бредом. — Где он? — прошипела в край разгневанная Юна. — Кто «он»? — наигранно приподнял брови розововолосый хитрец. — Джин. — Джин? — переспросил, корча из себя святую детскую наивность. — Это тот, который Ким? Который Сок? Который Ким. Сок. Джин? — растягивая каждый слог имени, ухмыльнулся Пак. — Так вы снова вместе? Поздравляю. Но почему… Договорить ему не дал Чонгук, тыкнувший пальцем в сторону трасы, на которой появилось двое гонщиков. Уже в шлемах. — Нуна, смотри. Это не хён там? Проследив за цепочкой чонгукового взгляда, Юна кинулась к тому самому ограждению, о которое грозилась разбить голову Чимина, поспешно сбегая со ступенек и едва не полетев кубарем вниз. — Джин! Джин! — стала кричать, перекидывая через преграду ногу и собираясь броситься чуть ли не под колёса, лишь бы остановить Кима. И она уже почти оказалась на той стороне, как чьи-то сильные руки перехватили её, обхватывая за талию и сжимаясь вокруг неё в стальное кольцо. Рыкнувшие одновременно моторы заглушали истошные девичьи крики. Джин упрямо глядел вперёд, он не видел Юну. Девушка видела отражающееся на стекле его шлема дорогу, огни и пустоту. Она брыкалась, извивалась, кричала в руках Чимина, срывая горло к чертям. Слёзы. Надоевшие, горькие слёзы обжигали новым потоком влаги истерзанные, обветренные щёки. — Джин, пожалуйста! Не делай этого! Всё превратилось в бесполезную пыль, когда откровенно разодетая девушка на трассе махнула заветным флажком, и оба мотоциклиста сорвались с места. — Ну чего ты так разволновалась, красота? Взрослые мальчики просто сыграют в одну взрослую гонку, — лепетал на ухо довольный, как кот Чимин, продолжая крепко удерживать Чон за талию. Юна практически повисла на его руках безвольной куклой и не прекращала рыдать. Она больше не чувствовала. Чужих прикосновений, гадких слов, биения сердца в груди. Слёз на щеках, саднящую боль в горле, мира вокруг. Происходящее слилось в одну сплошную картинку из прошлого. Юна не заметила, как Чонгук, вырвавшись из чужой хватки, забрал её у Чимина, едва не заехав тому в морду. Как обхватил ладонями заплаканное лицо и звал по имени. Она не слышала. Не чувствовала. Не воспринимала. А в мозгу неустанно крутилась одна единственная мысль: «Я не успела».