Помоги мне вспомнить

Время от времени я проигрываю. Ночь за ночью я просыпаюсь в лихорадке, Потому что мой мир разрушен. Довольно глуп, чтоб упасть опять Ночь за ночью я просыпаюсь и плачу Потому что чувствую себя как умирающий ©The Rasmus – Night after night

плейлист: Weeknd - Blinding lights, The Rasmus - Night after night, Bad Style - Time back, Слот - Круги на воде Происходящее напоминало Джину собственный затянувшийся кошмар длиною в пять лет. Только куда ярче, полноценней и… наяву. Парень в последний раз делал осмотр новенького гоночного мотоцикла, дабы, как следует проверить по максимуму любую мелочь перед заездом. Он выглядел непоколебимым снаружи, даже чересчур в себе уверенным, но внутри его колотило от неподдельного ужаса, что лёгкий озноб путешествовал по телу, заставляя изредка содрогаться и нервно передёргивать плечами в попытке отогнать от себя назойливое чувство страха. А Сокджину было очень страшно. До безумия. До неприятного покалывания где-то под рёбрами и саднящего першения в горле. Ким нервничал. Не один год сны той роковой аварии безжалостно мучали подсознание, капля за каплей, словно прожорливые гигантские комары, высасывали из брюнета эмоции и жизненную энергию. Джин устал от них жутко. Устал в слепую бороться с проблемой, посланной прошлым, силиться превратить один знак препинания в другой, при этом, совершенно не понимая, какой именно был оставлен в конце. Это слепой бой без права на победу. Почему в компании работники прозвали Сокджина живой тенью? Потому что пять лет он не жил. Так… существовал, мастерски играя оживлённую игрушку на публику. Как в кукольном театре. Все решали за него. Мама, окутывающая напускной заботой и планирующая его будущее без него самого. Всякое слово Хеджу либо ложь, либо в вышей степени недосказанная правда. Да и та опутанная и омрачённая такими хитрыми уловками и сетями, что Джину кругом шла голова. Отец, на расстоянии диктующий, как и чем заниматься. Даже он сам. Апатично бредущий за течением. Именно Джин невольно стал тем, кто позволял посторонним в его «стройку» вмешиваться и решать, какой раствор заливать для фундамента будущего дома. А ведь фундамент основа основ. Попав в сети навеянных неизвестностью страхов, Джин молча страдал и старался не барахтаться, боясь, что от лишних движений только сильнее в нитках прошлого запутается. Так было, пока в один из мрачных дней рядом не появилась Чон Юна и не осветила собой весь маленький мирок Ким Сокджина полностью. От пола до потолка. Вместе с долбящей мозг головной болью и абсолютным возвращением из прострации в реальность Джин, будто очнулся от сильнейшего заклятия, как спящая красавица от поцелуя прекрасного принца. Только в ситуации с Джином сценаристка Судьба совершила небольшой обмен ролями. Раскрытые лёгкие подарили возможность дышать. Вдыхать воздух полной грудью и пьянеть. Но не от попадания кислорода в кровь, не от ускоренного биения сердца и пульса, колотившегося в висках, а от привкуса чая на языке. Того самого мятно-фруктового, которым так маняще пахла Юна. Она стала его целительным глотком. Джин обязан сделать возможное и невозможное ради победы. Ради будущего. Ради неё. Той, которая спасла. Потому мужчина сейчас так озабочен безопасностью. Слова Чимина о подрезанных в прошлом Хосоком тормозах насторожили его, и Ким решил перестраховаться. Проверял двухколёсный транспорт с особым занудством и придирчивостью к мелким деталям. Увлёкшись, он не заметил, как рядом подкатился мотоцикл потенциального соперника, а следом и сам хозяин байка замаячил рядом с Джином в радиусе двух метров. — Вижу, ты стал предусмотрительным, — хмыкнули сбоку с нескрываемой насмешкой и весельем в голосе. — Так тщательно всё проверяешь, — протянул Хоуп всё в том же дразнящем тоне, преследуя цель вывести Кима на эмоции, кои в данный момент были стёрты из его сосредоточенного лица практически под ноль. Такой расклад Хосока никак не устраивал, и он продолжил: — Коленки-то, наверняка трясутся… — Опять спутал свои эмоции с чужими? Говорил же, с антидепрессантами шутки плохи. Завязывай. Галлюцинации — это серьёзные вещи. По нечаянности можно и в дурку загреметь, — притворно зацокал Джин, оставив закинутую провокацию без внимания. — Думаешь, ты набор ходячего остроумия? — фыркнул задетый подобной фразой бывший гонщик. Он заводился с полуоборота. Его предельно легко вывести на эмоции. В отличие от уравновешенного, в какой-то степени флегматичного нынче Сокджина. Что бесило Хо в троекратном размере. — Думаю, я набор благоразумия и взрослого ума, в отличие от тебя, — размеренно ответил Ким, поднимаясь с корточек и ровняясь с Хосоком взглядами. — Можно вопрос? Мужчина нервничал только из-за самой гонки. Потому что хоть то в прошлом, а авария так и осталась в границах ночного кошмара, картинка из сна отчётливо рисовалась в подсознании. Как он разбивается на мотоцикле, а после умирает. Так ему казалось. Каждое. Чёртово. Утро. Джин просыпался с ощущением, что тьма и бесконечная пустота поглотили его целиком. Но перед Хосоком, перед тем кто, грубо говоря, и стал причиной трагедии, Сокджин страха не испытывал. Ни малейшего. Он знал Чона. Выпал отличный шанс узнать с разных сторон. Джин прекрасно сумел разглядеть к концу пути, сколько за напускной крутостью, яркостью и виражом прячется гнили. Сам по себе внутренний мир Хосока ничего не представляет. Он не пустой, но изгнивший до последнего хорошего качества, до последнего человеческого. Хосока пожалеть мало. — Хочешь попросить пару советов, дабы не ударить в грязь лицом? — старался держать планку Хоуп, продолжая язвить. С губ сорвался очередной смешок наигранности. — Весь во внимании. — Почему? Взгляды мужчин пересеклись. Оба раздражённые. Оба искрящиеся ненавистью друг к другу. Кажется, только сейчас Хосок осязал весь масштаб Сокджиновой неприязни к нему. В его глазах. В его наполненных до краёв презрением и отвращением глазах. Он прекрасно осознавал суть вопроса, потому все намёки на улыбку погасли ещё в её зачатке. Уголки губ задёргались, а после опустились вниз, искривившись в побелевшую ломаную линию. — Не люблю, когда занимают моё место. Знаешь, типа нагло воруют и пригребают к рукам, оставляя меня плестись позади. Что? Не понимаешь? — изощрённо поднял к верху брови и злостно пыхнул красноволосый, подметив нахмуренный вид собеседника. — Это я был лучшим гонщиком среди нашей тусовки. Я выигрывал гонку за гонкой. Мне не было равных. У меня имелись кричащие поклонники, которые с уверенностью ставили деньги на мою победу каждый ёбанный раз. Я первый заметил Чон Юну. А потом появился ты. Весь такой улыбчивый, распрекрасный, неподкупный ни славой, ни деньгами, ни адреналином. Ты был, как невинная овечка среди стада волков, но почему-то вместо того, чтобы вцепиться тебе в глотку, все стали восхвалять и превозносить тебя. Меня это бесило. Овечкам не место рядом с кровожадными до зрелищ волками, но народ будто повёлся на твои блестящие жаждой к победе глаза. И Юна тоже на них повелась. А раньше и на пушечный выстрел к себе никого не подпускала. А тебе всё так просто досталось… Знаешь, сколькие здесь мечтали о ней? — Хосок взмахнул рукой, будто образно обводя границы тех самых поклонников девушки. — Ты и представить себе не можешь, какой ты везучий, Ким! Даже подохнуть не подох… — ядовито прошипел парень. Он отвёл взгляд в сторону, помолчал несколько секунд, а после добавил в конце своей огненной тирады: — Я ненавижу тебя, Ким Сокджин. НЕ-НА-ВИ-ЖУ, — процедил по складам. В нём полыхала непотушенная годами ярость. Обида затапливала Хосока с головой, что захлебнуться, но он продолжал выплывать на поверхность своего же чернеющего моря и злился больше, поднимая настоящий шторм. Джин вглядывался в черты лица бывшего гонщика долгие секунды, минуты, мгновения, анализировал сказанное и услышанное, и ему искренне становилось смешно из всей сложившейся ситуации. Как? Как он его назвал? Везунчик? Уголки губ поползли стремительно вверх. Джин бы такого «везения» и врагу не пожелал. Секунда и брюнет заливисто расхохотался. — Так дело в банальной зависти? — отсмеявшись, поинтересовался он, пытливо ведя бровью. — Честно, ожидал чего-нибудь фееричней, посущественней. А ты всего лишь позавидовал, — мужчина с презрением покачал головой, бросил взор на скрипящего зубами Хосока и опять широко улыбнулся. Непринуждённо, до покалывания в скулах. Словно наглядно демонстрировал Чону — он намного выше всего этого. И даже впоследствии кучи страданий не собирался браться за месть. Очередная усыплённая агрессия, из-за которой Чон Хосок находился в крайней степени негодования. — Конечно, ты же грёбанный идеал. Вечно со своей правильностью, — бросил, лавирующее на гребнях задетой гордости, замечание напоследок и больше молодые люди не говорили. Каждый молча готовился к предстоящей гонке, до которой оставались считанные минуты. Застегнув мотокуртку сплошной чёрной расцветки, Джин надел сначала подшлемник, а затем сам шлем, прочно затягивая все пояски и защёлкивая все заклёпки. Следом пошли перчатки так же под стать всему тёмному образу брюнета, в полной экипировке и боевой готовности он оседлал мотоцикл и, тронувшись, подъехал к старту. Шум моментально ударил по ушам. Орущий народ немного сбивал с толку, нагонял панику, из-за чего Ким старался абстрагироваться от посторонних звуков, задвинув те на задний план, сконцентрироваться на дороге. С правого бока, не заглушая двигателя, остановился мотоцикл Хосока. Их взгляды снова мимолётно встретились. На средину стартовой линии продефилировала полуголая девица европейской внешности и встала по готовности, подняв руку с заветным флажком вверх. Люди на трибунах откровенно сходили с ума. До ушей гонщиков доносились обезумевшие крики, свисти и неразборчивые вопли. На секунду Сокджину почудилось, он слышал чьё-то приглушённое рыдание, но решил не обращать на внешние раздражители внимания. А вот Хосок внимание обратил, краем глаза замечая бьющуюся в истерике Юну, которую крепко удерживал Чимин. Девушка кричала имя Джина, рвалась к нему, вырывалась из захвата Пака, шипела и царапалась, даже укусить парня попыталась, но тщетно. Хосок, глядя на неё, гаденько ухмыльнулся и вернул взор на гоночную трассу. Начался обратный отсчёт. Десять. Кровь в жилах застыла, отдавая покалывающей прохладой в кончики пальцев, а дыхание участилось в разы, сдавив грудь стальным кольцом накатывающей снежным комом тревоги. Джин вздохнул и крепко уцепился за руль, стараясь совладать с поднимающимися из глубин эмоциями. Зажмурился, что цветные пятна заплясали, будто на вывороте век, а тело пошатнулось. Флэшбэки из сна атаковали мозг. Он дёрнул головой, дабы избавиться от назойливых «видений», через пару таких манипуляций пелена спала, взгляд сфокусировался в определённой точке, и ему стало лучше. Девять. Скоро всё должно окончательно прийти к логическому завершению. Надо лишь сильнее сконцентрироваться. А после всей этой вакханалии и гонок Ким обязательно умчится к Юне, стиснет в руках крепко-крепко, чтобы никогда, никуда не пустить. Примкнёт поцелуем к любимым губам, наполнит лёгкие её дурманящим запахом и, придвинувшись ближе, с жаром прошепчет на ухо какую-то несуразную глупость с целью услышать звонкий девичий смех, пускающий вибрацию щекотливых мурашек по коже. Восемь. Главное: удачно стартовать, не терять сноровку и не увлекаться. Быть бдительным. Ловким. И не отключать мозг, подаваясь адреналину. Семь. Шесть. Пять. Четыре. Корпус подаётся вперёд, грудью прижимаясь ближе к рулю. Элементарная группировка: локти и колени сгибаются, как и спина с поясницей принимают соответствующую позицию, угол наклона бёдер и плеч так же меняется, а шея значительно вытягивается. Это содействует более эффективной езде и безопасности, особенно влияет на аэродинамику управления мотоциклом, в точности на крутых поворотах. Чимин вбивал эту информацию в голову Джина каждодневно. Так что теперь брюнет следовал, словно по наитию, по успевшей выработаться привычке. Три. — Пришла пора платить за всё, Чон Хосок. Ну что, ты готов проиграть? — повернувшись к сопернику, насмешливо хмыкает Сокджин. Как жаль, что подшлемник скрывает его ядовитую улыбочку, довольную и забавляющеюся, она скрывает так много подтекста, хотя Джин уверен — Хосок чудесно читает его и по смеющимся глазам. Вон как беснуется, губы сжимая в тонкую полосу. Знает, что облажается. Знает, поэтому нервно ёрзает на сидении. Улыбка Кима превращается медленно в оскал. — Это моя гонка, Ким. Слышал, моя?! — в той же манере ответил Хоуп только слегка нервозней. Но самоуверенности ему всё равно было не занимать. — Я никогда не проигрываю. — Ой, заткнись, — театрально охнул Сокджин, устало закатив глаза. Два. Одной рукой они опускают стёкла шлемов. Упрямо глядят вдаль, где за пару километров виднеется финишная прямая. Вырванная из лап прошлого победа. Двигатели одновременно рыкают. ОДИН. Грид гёрл одним резким движением опускает в чёрно-белую клетку флажок, гудит сигнал начала гонки, и оба мотоцикла под оглушительные крики и овации публики срываются с места. Юна в это время едва не теряет сознание, но Чонгук не даёт ей свалиться и после озвученной сиплым голосом просьбы сестры присесть, обняв за плечи, ведёт к одной из зрительских лавочек, бережно сажая её и укутывая своей заботой. Кладёт её голову себе на плечо, сжимает хрупкую ладонь Юны до боли, ведь сам безумно волнуется, но изо всех сил крепится, прячет страх под непоколебимой маской, что сдвигается при малейшем дуновении ветра, но парень поправляет фальшивое спокойствие раз разом, пряча за ним подступающую к слезоточивым каналам влагу. Юноша тысячное количество раз успел пожалеть, что рассказал о гонке сестре, тысячу раз искроил бесталанность в держании тайн под замком вдоль и поперёк. Кажется, Джин-хён отлично справляется. А вот Юна нет. Юна, выпав из внешнего мира, пялиться на дорогу пустым взглядом и, пошатываясь лёгонько взад-вперёд, до крови кусает губы. Она в прошлом или настоящем? Скорее где-то в прострации между ними. У Чонгука не получается до неё достучаться. Картинки в памяти брюнетки мешаются одна с другой, создавая подобие грязи, болота, морока, затягивающего плёнкой взор. Видит, как Джин прибавляет скорости, сжимая пальцы на ручке газа, как значительно вырывается вперёд, оставляя Хосока плестись позади. А потом вспышка, и память обрисовывает контуры похожей, словно близнец, ситуации, с рычаниями двигателя добавляя воспоминанию, красок. Ожесточённая гонка. Удар. Снова состязание. Ещё удар. Ей казалось, она видит эту злобную, лисью ухмылку Джей-Хоупа, тошнотворной искривлённостью ползущей по миловидному лицу. Видит, не смотря на расстояние и затемнённое стекло мотоциклетного шлема. А потом судьбоносный удар, противный свист шин об асфальт, звук бьющегося стекла и металла, сирена скорой помощи, собственный внутриутробный крик, бег, как дрожащими руками сняла с Джина шлем… Нет. Нет. Нет! Девушка мычит, зажмурившись. Не хочет вспоминать, не хочет возвращаться в ту ночь и чувствовать нестерпимую боль, будто кости переломала она, а не Сокджин. — Чего творит, засранец, — восхищённо лепетал, стоящий неподалёку Чимин и с азартом наблюдающий за схваткой гонщиков. На радостях он всплеснул в ладони, как раз в тот момент, когда Хосок, поравнявшись с Джиной, намеревался его обогнать, но Ким в очередной раз вырвался вперёд, прибавив ещё скорости и феерично войдя в крутой поворот. — Йа, ну ты видел? — не переставая восхищаться, обратился Пак к одному из своих друзей, затем осторожный взгляд зацепился за бледную, как кусок мела, Юну, и в горле пересохло. Сглотнув, парень стыдливо опустил ресницы. Но самобичевание его продлилось недолго, потому что в следующий миг публика взорвалась, как атомная бомба, беснуясь и выкрикивая «слова поддержки» на пару децибел громче. Два главных поворота пройдено. Практически третья часть пути. — Не верю, что Ким не гонялся всё это время, — послышался чей-то восхвалённый отклик из толпы. — По нему не скажешь, что получал какие-либо травмы, — прозвучал ещё голос, тоже явно поддерживающий Сокджина. Перешёптывания начали атаковать Юну со всех сторон. В один момент девушка закрыла уши руками, но это не помогло. Она по-прежнему слышала отголоски старых сплетен, давно гуляющих в их кругах. — Он же, вроде, память потерял после последней стычки с Хосоком. — Они уже гонялись? — кто-то новенький сильно удивился. — Хоуп чуть не лишил Кима жизни. Я сам не видел, но мне говорили, тот едва на месте аварии коньки не отбросил. — Интересно, кто кого в этот раз… — хохотнул весело долговязый парнишка на вид лет двадцати трёх, подавившись смешком. — Я ставил на Джина, — с уверенностью и даже гордостью заявил молодой человек с милыми кудряшками и в брендовой джинсовой куртке. — Да не. Хосок ездил каждодневно. А Ким на пять лет из дела выпал. В мотоспорте без практики никуда. Наверняка, Хоуп ему фору просто даёт. Для пущего зрелища. Он же всегда любил шоу. — Слышь? Разуй глазища, Шинхван. Хосок всю гонку плетётся у Джина в хвосте, разве, что пыль глотая по пути. Ты слепой, что ли? — Чё ты вякнул? Между парнями завязался нешуточный спор. Они толкались, препирались, разглагольствуя, кто из них прав. Юна мечтала, чтобы заткнулись все до одного. Позакрывали поганые рты, каждый из которых, словно помойная яма, извергал грязь и вонял мусором. Обсуждают человека, даже на миллисекунду не задумываясь, что он пережил за эти пять лет. Какой ценой обошлось ему выздоровление. Кого такое интересовало?! Публика кидалась на зрелища, на шоу. Юне они напоминали вольер с голодными гиенами, то и дело ждущими, когда к ним закинут свежий шмат мяса. Желательно с кровью, интригами, со вкусом страха и азарта. Брюнетку бросает в жар от мысли, что когда-то и она добровольно принимала на себя роль того самого куска свежины. Пушечного мяса для голодающих на спорные удовольствия людей. Интересно, кто кого в этот раз? Сказанное, будто пустяк в их глазах. Кто кого. Звучит по типу, ну кто, кто же выживет в этот раз? — Нуна, хён справиться, — Чонгук, всё это время не выпускающий ладошку сестры из своей ладони, сильнее прижал Юну к груди. Пытался отгородить, перекрыть доступ к неприятному, болезненному для неё зрелищу. — Не смотри. Я буду говорить тебе, что происходит на трассе. — Я должна, — шмыгнула носом девушка. — Нет, не должна, — резво покачал головой младшенький, ощутив, как Юна подрагивает. Брови Гука сошлись к переносице. — Айщ, мне следовало держать рот на замке. Следовало мучиться самому. Я обещал хёну не втягивать тебя… обещал… — приговаривал юноша, озвучивая всё, что приходило на ум. — Я бы не простила… — Ты бы не узнала, нуна! — вдруг, прикрикнул на сестру Чонгук, плохо соображая и не фильтруя речь абсолютно. Чонгук потерян. Жестокая борьба за победу, раскинувшаяся перед глазами, убитая чувствами и переживаниями сестра, страх за родного человека, наполняющий едким дымом нутро — каждая эмоция дополняла последующую, формировала цепочку новых и непонятных, превращая внутреннюю катавасию в сплошное взрывоопасное комбо. — Хён бы просто победил. А ты бы не изводила сейчас себя до изнеможения. Я… я всё изгадил… своей несдержанностью и необдуманностью, — чем дальше, тем больше винил себя Гук. Юна оторвалась от груди брата, заглянула в глаза. — Нельзя начинать отношения с вранья. Ты поступил правильно. Потому что врать не умеешь. Виноваты мы с Джином. Наша взаимная ложь «во благо». Наша сверх забота и опека друг другом. Буквально, каждый из нас убеждён, что обязан перетянуть на себя всю боль и решить проблемы в одиночку, чтобы уберечь, отгородить любимого человека от опасности. Но это не правильно, — до Юны дошла истина только методом бесчисленных падений и ошибок. Она понимала, почему Джин так поступил. Хотела и могла понять, но что теперь делать со всеми этими пожитками и умозаключениями? Так или иначе, немного отвлёкшись, Чон забылась на мгновение, Чонгуку удалось хоть чуть-чуть наполнить её изнутри, расшевелить как-то. Но маленькая умиротворённость длилась ровно до следующего восторженного гудения, доносящегося со всех сторон. Свисты, вопли, подпрыгивания. Брат с сестрой одновременно переключили внимание на происходящее на дороге. Оставался последний поворот. Джин не чувствовал скорости под собой, не ощущал всей мощи. Стрелка на спидометре неумолимо ползла вперёд, подбираясь к критической отметке — триста километров в час. Дорога сливалась в серую размытость, общая картинка перед взором сменялась уже только цветами. И те были тусклыми, из-за сгустившего краски вечера. Мужчина умело лавировал на мотоцикле, обходя Хосока, наступающего на пятки и стремящегося нагнать и перегнать, фантастически входил в повороты. Некоторые были такими крутыми, что мотоцикл склонялся к земле, чуть ли не полностью, но благодаря правильной группировке и полной гармонии с железным товарищем, Джин отлично выруливал из любой представшей опасности. И вот он — заветный решающий рывок. Крайний поворот, несчастных сто метров и цель. Сокджин не позволял Хосоку держаться слишком близко, лишал всякого шанса не то что на победу, а на любую пакость, которую красноволосый мог повторить. Звук мотора перекрывал ненужный сейчас слуху шум. «Поддержка» парня не подбадривала, а наоборот сбивала. Когда адреналин норовил учинить с ним злую шутку, сыграть, взять вверх, Ким одёргивался, напоминая себе, чем чревата чрезмерная любовь к данному чувству. Джин, похоже, наконец, осознал, что имела тогда ввиду Юна, отвечая на его первый вопрос об адреналине. «О том, когда смерть наступает на пятки. О том, когда без дозы адреналина тело ломит. Или о том, когда игры с этим будоражащим чувством приводят тебя к точке невозврата? О каком именно адреналине вы говорите, директор Ким? Я ненавижу ни один из них. Ненавижу адреналин каждой фиброй души». Она смотрела тогда на него с толикой отчаянья, с укором, с болью, от микроволн которой током прошибало тело. Сокджин тогда не знал причины её чересчур бурной реакции, не понимал злости, адресованной ему одним взглядом. Но уже в тот момент ему стало некомфортно и даже стыдно. Разве он имеет право поддаваться какому-то временному удовольствию, дабы заполучить дурманящий выброс эндорфина в кровь? Нет. Разве поразвлечься с помощью опасного вида хобби — его конечная цель? Нет. Джин всего лишь жаждет поставить точку. Гонкой. Победой. Восклицательным знаком. Не сбавляя скорости, Ким наклоняется слегка вперёд, будто таким образом вынуждая ехать мотоцикл ещё быстрее. Хосок вовсе теряется позади, отставая от Джина на добрых десять метров. Для гонки, перед самой финишной прямое подобное расстоянии, практически приговор, но красноволосый не думает сдаваться. Тоже набирает скорость. В один момент его переднее колесо касается заднего колеса Джина, а после чуть с ним равняется. Народ на трибунах определённо сходит с ума от финальной стычки двух главных соперников. У половины, наверняка, завтра пропадёт голос или же они охрипнут и не смогут осилить и минуты нормального разговора. Люди срывали глотки, бились в конвульсиях. Их глаза светились нездоровым блеском. Мотоциклы ревут, как ненормальные, чувство, что к концу принялись рычать громче, тоже соревнуясь между собой. Последний рывок и Сокджин первым пересекает финиш, а мотоцикл Хосока тормозит прямо перед заветной полоской. Хоупу не вериться. Парень тяжело, интенсивно, яростно дышит. Не спешит снимать шлем, слезать с двухколёсного товарища, который сегодня подвёл. В панике оглядывается на кричащих болельщиков, он видит радость, восторг ликование на дне их зрачков. Видит презрение и насмешку, ему адресованные. В ушах шумит и Хосоку чудиться, будто каждый из этих болельщиков тыкает в него пальцем, и смеётся оглушительно. Ведь он лузер. Когда Ким Сокджину в очередной раз достались ЕГО лавры, ЕГО слава и почести. Стянув резко шлем, а за ним и подшлемник, Джин пятернёй зарылся в копну тёмных волос и, потрепав их несколько секунд, оттягивая пряди у корней, создал на голове тотальный взрыв. Выпрямился в сидении. Осмотрелся вокруг. Сердце отбивало в груди чечётку, пульс тоже сходил с ума, молоточком стуча в висках, а руки, снова намертво вцепившиеся руль, дрожали. Неужели это, действительно конец? Неужели он сделал это? Ввязался в авантюру Хосока и сумел не пострадать? У Джина не укладывалось в сознании, что получилось, наконец-то, поставить в незаконченном прошлом грёбанную, мучавшую пять лет кошмарами, точку. Губы сами по себе расползлись в улыбке. Даже кричащая публика уже не так раздражала. Внезапно, путешествующий по трибунам взгляд наткнулся на родное лицо. Юна взирала на него пристально, как и Чонгук, то ли от радости, то ли от шока, округлив глаза. Поначалу Сокджин её взгляда испугался. Измученного, пустого, но ещё в нём читалось некое облечение. Словно, после пересечения им финиша, девушка сделала такое громкое и расслабленное: «Фух!». Улыбка на лице брюнета стала в разы ярче, особенно когда Юна одними уголками губ, пускай слабо, зато улыбнулась мужчине в ответ. За их идиллией наблюдал озверевший, задетый проигрышем Чон Хосок. Сжимая челюсти до боли, до онемения в зубах, он медленно откачивался назад, отталкиваясь ногами и катя мотоцикл. С трибун стали спускаться люди поздравить победителя, кто-то, может, просто рассмотреть впервые поближе, будучи наслышаны его прошлыми успехами. Никто не обращал внимания на катящегося назад Хоупа, чьи глаза за темью шлема, недобро сузились и не отрывались от счастливого Сокджина. Среди толпы была так же Юна, бегущая впереди всех. На миг Хо переадресовал своё внимание ей. Он представил, как девушка сейчас окажется возле Кима, как обнимает и расплачется тому в плечо. Как потом, возможно, отругает его, но, в конце концов, пара поцелуется. Добро победит зло. Сказка закончиться сопливым хэппи эндом. А все положительные герои будут счастливы и умрут в один день. Но Хосок с детства ненавидел сказки. Потому что мама их ему не читала. Ему их читала тучная воспитательница в детдоме своим нудным монотонным голосом. А когда он ныл, что не хочет сказку, женщина огрызалась коротким, слегка похабным: «Заткнись и слушай, как я тебе читаю». Хосок ненавидел сказки, потому что её: «И жили они долго и счастливо, и умерли в один день» — звучало без капельки тепла, а потом книга резко захлопывалась, а воспитательница, гаркнув, приказывала, спать, сетуя, что с ним и так сплошные проблемы. Хосок ненавидел сказки. Ненавидел добрых, положительных персонажей, у которых по жизни дела заебись. Он ненавидел до помутнения рассудка. Но больше всего, потому что сам не сумел стать положительным. Долго и счастливо не будет, если один из главных героев умрёт… …прямо сейчас. Юна замерла в метрах пятнадцати, когда мотоцикл Джей-Хоупа, разогнавшись, влетел в мотоцикл Джина. Ким, до того смотревший на одну Юну и не ожидавший удара, по инерции крепче схватился за руль и почему-то зажмурился. Звук удара был таким громким, что Юне показалось, у неё лопнули барабанные перепонки. Красная ямаха Чона влетала в облицовку мотоцикла Джина с оглушающим грохотом и такой силой, что байк согнуло, оставив заметную вмятину. Дикий скрежет от соприкосновения щитков с асфальтом, искры летящие из-под них. Из-за не сбавляющейся скорости, они проехали пару метров, пока обоих ударной волной не отбросило в сторону, а мотоциклы со скрежетом понесло дальше по дороге, словно она была покрыта скользким льдом. На асфальте отпечатались чёрные следы шин и белеющие царапины от метала. Мир Юны рухнул в одночасье. Происходящее повторялось вновь и вновь, будто она поневоле попала в день Сурка и события шли по кругу. Как в замедленной сьёмке, девушка на негнущихся ногах подлетела к Сокджину, уложила его голову себе на колени и трясущейся рукой прикоснулась ко лбу, к губам, к щеке, вплела пальцы в волосы. Недалеко на ноги кое-как поднялся Чон Хосок. Он стянул с себя шлем и, пошатываясь, заковылял в другую от разъярённой толпы сторону. Но далеко не ушёл — к нему подбежал Пак Чимин, схватил коматозного парня за шкирки и со всей дури заехал кулаком по морде. Из-за слабости Хосок свалился обратно на землю. — Сука! Зачем ты это сделал, тварь?! — от тела Хо Чимина оттащили двое его друзей, говоря что-то на подобии не марать руки об дерьмо. — Да пустите меня! У нас тут честная гонка, а не скотобойня! Если не умеешь проигрывать, то вообще не берись. Ты придурок, — вновь порывался к Хоупу, но был остановлен теми же друзьями, поэтому получилось лишь пнуть ногой воздух. А хотелось Хосока. И не пнуть, а размазать по асфальту. — Хотел, чтобы он умер? Это был твой план? — Да, хотел, — вскрикнул Хосок, сплёвывая сгусток крови. — Мечтал, чтобы он подох! Юна не слышала ничего и никого. Словно погрузилась под воду или возвела вокруг них с Джиной толстый стеклянный купол. Слёзы крупными каплями срывались с ресниц. В этот раз шлем не послужил Киму защитой. Половина лица счесало, и оно всё в кровавых подтёках, из головы струйкой сочилась с металлическим запахом жижа, марая голые ноги брюнетки в алый цвет. Чонгук судорожно набирал номер скорой, пытаясь хоть мало-мальски взять себя в руки, но те лихорадочно дрожали, что он едва не упустил гаджет, а потом ещё долго не получалось нажать на несколько нужных цифр — пальцы не слушались. С рыком и через силу, спустя пять минут Чонгук всё-таки смог позвонить в скорую и ту же побежал к сестре, что в истерике раскачивалась из стороны в сторону. Она не кричала. Не безумствовала. Рыдала навзрыд, беспрерывно шепча что-то под нос. — Пожалуйста… пожалуйста… пожалуйста… — девушка закашливалась и давилась слезами. — Джин, пожалуйста, не… — язык не поворачивался сказать роковые, болезненные сердцу слова. Потому что сказать их означало признать и смириться. — Не… спи, ладно? — с горла снова вырвался кашель. — Эй, — слабый голос вырвал её из прострации. Она встрепенулась, с изумлением воззрившись на, внезапно пришедшего в себя Сокджина. — Чон Юна-а, — протянул тихо Джин. Улыбка давалась ему с трудом, но он вопреки слабости, вопреки боли и головокружению, ей улыбнулся. — Не плачь, ладно? Юна промычала протестующе, завертела неоднозначно головой. Слёзы с ускоренной силой хлынули из глаз. — Я-я-я… люблю тебя… — У-ум, не смей. Слышишь? Не смей говорить сейчас мне такие слова, будто прощаешься! — Кто сказал тебе, — едва шевельнул губами и поморщился Джин, но опять улыбнулся, — что я прощаюсь, глупая. Всё будет хорошо, малыш, — жуткая боль во всём теле не давала Джину здраво мыслить. Сознание мутилось, желая вырубить из внешнего мира. — Прости, — произнёс он и отключился. — Джин, — Юна потрясла любимого за плечо в надежде на дурацку шутку, но он не отзывался. Ладони лихорадочно обхватили его лицо, неспешно поглаживая. — Я… не буду плакать, только очнись. Молчание. И её накрыло новым гребнем истерики. Новым приливом боли, разрывающей грудь и обжигающей изнутри. По венам уже не кровь, а ядовитый абсент. Завыла сирена скорой помощи. Руки брата стали поднимать её на ноги, пытаясь оторвать девушку от бессознательного тела Кима, чтобы им могли заняться врачи. Она не давалась. Упиралась, не желая упускать парня из виду. — Нуна, — звал девушку обеспокоенный Чонгук. — Нуна, вставай. Хёну помогут врачи. Всё будет хорошо, нуна, — а когда ему всё-таки удалось достучаться до её сознания, врачи на каталке уже завозили Джина в карету скорой помощи, а Юна наблюдая за происходящим, надрывно плакала Гуку в плечо, пока изображение скорой не поплыло перед глазами, а следом и весь окружающий мир погрузился в темноту. Девушка обомлела в руках брата и потеряла сознание.