Львёнок, который хотел выжить

      Что-то щекотало за пятку. Нога потянулась вверх, прячась от прикосновений. И сквозь сон до меня доносились странные шуршания, глаза невольно открылись, но звук никуда не исчез и даже изменился.       Кто-то чавкает?       Переворачиваясь набок, я выглянула из ниши в сторону кухни. Но она была пуста, а странный звук продолжал откуда-то доноситься. Вправо — но в дальнем отсеке тоже никого. Звук стих, и сонно потирая глаза, я намеревалась вновь заснуть.       Но замерла, потому что чавканье возобновилось и становилось громче, и я, наконец, поняла, что оно исходит снизу.       Взгляд наткнулся на что-то белое и лохматое. Этот комок подрагивал, совершая неровные, прерывистые и ломкие движения. Существо замерло, и я попыталась разглядеть в нем хоть один намек на движение, но оно даже не дышало. В животе похолодело, руки напряженно сжали одеяло, подтягивая его кверху в попытке укрыться и остаться для него незамеченной.       Но оно резко вскинуло голову, и первое, что обнаружилось на лохматой морде — большие человеческие зубы, перетирающие что-то между собой.       Внезапный крик спугнул существо, и оно мотанулось под обеденный стол, волоча за собой добычу, которую жевало.       Топот ног из заднего отсека приближал ко мне спасителя. Лео припал на колени возле кровати, в одной руке удерживая катану, вторая же легла на мое лицо, и с волнением спросил:       — Что случилось?       Лицо лидера не покрывала маска, и оно выглядело по-другому. Я настолько привыкла к этому лоскутку ткани, который являл собой привычную часть лица, что теперь без него он выглядел словно действительно обнаженным. Его два шрама, края которых скрывала синяя материя, оказались длиннее, чем я думала. Шрам, пересекающий щеку, доходил практически до нижнего века, а верхний заходил на надбровную дугу. Еще один шрам, не замеченный мною ранее, тонкой полоской очерчивал скулу. И мне подумалось, что если его лицо столь же чувствительное, как и человеческое, то ему, должно быть, тогда было очень больно. Захотелось их погладить, запоздало вбирая в себя боль от них.       — Что такое? — Лео повторил, нежно поглаживая пальцем по щеке сквозь запутанные волосы, пытаясь понять, что же меня так напугало. А потом он сделал то, что навсегда останется со мной: его лицо приблизилось, глаза закрылись, и зеленый лоб уткнулся в мой с тихим ласковым вопросом: — Плохой сон?       Эта нежность била через край, и мне казалось, что вот-вот я ею захлебнусь, не в силах сделать глоток воздуха. Почему в нем столько добра и заботы? Было сложно поверить в то, что это все предназначалось для меня.       Чавкающий звук повторился, вынуждая Лео отстраниться и нахмуриться. И я вспомнила об угрозе.       — Там, — указала ему в направлении существа, вторгнувшегося в наш дом.       Он сжал покрепче катану и поднялся, подозрительно выискивая взглядом то, что меня напугало.       Свято Боже…       Он был без штанов, и то, что являлось его пахом, сейчас было на уровне моих расширяющихся от удивления глаз.       От низа живота костные наросты спускались к паховой области. Только эта нижняя часть пластрона была совсем гладкой. Мне захотелось положить на эту выпуклость ладонь, чтобы понять — мягкая она или такая же твердая, как и щитки на его груди. Я была настолько обескуражена этим видом, что совсем не думала о том, что мои мысли выходят из категории «приличных».       — Жди здесь, — Лео осторожно двинулся в сторону кухни, закрывая собой ее обзор.       Свято Боже дважды…       У него есть хвост! Маленький толстый зеленый кончик выходил за периметр нижнего края панциря. При ходьбе он плавно изгибался в стороны, но совсем не так, как у других хвостатых животных. Казалось, что это отдельная мощная мышца, которая двигалась не по воле колыхания при ходьбе, а сама по себе.       Леонардо присел на корточки и всматривался в то, что пряталось от нас, но при этом не переставало чавкать. Он продолжал рассматривать взломщика, держа наготове острие катаны. Существо издало протяжный глухой звук, похожий на «Ма-а-у». И снова зачавкало.       Смешок Леонардо побудил сильнее выгнуться и понять, что же его так забавляет в том, у которого во рту два ряда больших человеческих зубов.       — Дони, — крикнул Лео, поднимаясь во весь рост.       Только что проснувшаяся черепаха в перекошенных на лице очках и облаченная в штаны вышла к нам. Лео указал ему пальцем под стол, тот присел и задумчиво спросил у существа:       — Как ты сбежал?       Но в ответ ему поступило то же самое — «Ма-а-у».       — Чего разорались? — хмурился сонный Рафаэль, приобщаясь к компании своих братьев, по пути он натягивал на себя красную бандану.       — Не может быть! — возопил Майки, обогнав своего раздраженного столь ранним подъемом брата, метнулся под стол и выудил оттуда лохматое создание. Оно не сопротивлялось и не вырывалось. Пальцы Майки торчали из подмышек подозрительного волосатого существа, и оно походило на…       — Ух ты! — с восхищением Майки радостно воскликнул, разглядывая неведомое нечто.       Раф схватил существо за шкирку, забирая из рук брата, и развернул к себе лицом. Это оказалось очень и очень странное создание. На приплюснутой морде, похожей на кошачью, было два неестественно больших стеклянных глаза, круглые зрачки которых то расширялись, то сужались, и при этом совсем не синхронно. Во рту у него был вмонтирован протез из человеческой челюсти, не подходивший под размеры морды и занимавший половину ее. От этого создавалось впечатление, что кот, походивший на безумного «Чешира», сбежавшего из чьего-то больного воображения, постоянно жутко улыбался.       — Что за… — Рафаэль схватил конец ткани, зажатый в зубах, не перестающих ее жевать, вырвал и внимательно изучал его на весу. Это была часть носка.       Моего носка! На одной ноге действительно отсутствовал гольф. Так вот кто меня щекотал. Ворюга!       Лео, со стороны рассматривая изжёванную вещь в руке Рафаэля, довольно улыбался. И я не могла понять, чему он так радуется? Это же кото-вандализм от кото-грабителя!       Но кото-уничтожителю-носков не пришлось по нраву то, что удерживающий его гигант в красном отобрал его добычу.       Белые механические уши предостерегающе отогнулись в стороны, зрачки резко сузились и стали постепенно расширяться, закрывая собой все белое пространство стеклянных белков. И оно стало выглядеть еще более жутко. Два больших черных глаза неотрывно смотрели в лицо нового врага. Челюсти разжались, выпуская погрызенных красных оленей, вышитых на ткани. Раф сузил глаза и вглядывался в зияющее черное отверстие глотки «Чешира». В голове существа происходили странные щелкающие звуки, зрачки затряслись, и левый глаз со звонким «пык» выскочил из орбиты глазницы.       Рафаэль от неожиданности вздрогнул и выпустил кота из захвата. А тот, как и подобает всем кошачьим, приземлился на все свои четыре лапы, сел; его голова совершала неестественно резкие движения по сторонам, потом замерла — казалось, существо о чем-то задумалось и спустя некоторое время издало звук «Ма-а-у». И вдруг зачем-то стало себя вылизывать сухим розовым силиконовым язычком.       — И как зовут мою прелесть? — Майки присел на корточки возле механического лохматого кота и гладил его пальчиком по макушке меж ушей.       — Т.О.К. — сообщил Донателло.       — В смысле? — Раф обратился к умному брату, презрительно и брезгливо рассматривая сие творение. — К.О.Т., но только наоборот?       Дони замялся, поправил свои очки и, поразмыслив, ответил: — Не получается наоборот: «Кота-Образец-Технологический»… Нескладно же звучит?       — Кото-годзилла, — восторженно прошептал Майки, все больше и больше умиляясь созданию, которое сейчас внимательно изучало его своими выпуклыми глазами.       — Нет, Т.О.К., — спорил с ним Дони, упрямо отстаивая присвоенное своему созданию имя.       — Либо ты сделаешь из него тостер, либо я — лепешку, — хмуро предупредил Рафаэль.       — Ребята, давайте его оставим? — жалостно протянул Майки, приподнимая механического кота и прижимаясь щекой к спутанному искусственному меху Тока, который успел найти пожеванную часть носка и продолжал ее измалывать в зубах.       — Я не против, — Лео все так же был доволен и не скрывал своей блаженной улыбки.       — Ты же не любишь котов, — фыркнул в ответ Рафаэль, раздраженный всеобщим умилением тем, кто и его напугал, хотя гигант в красном скрывал это за недовольством.       — А этот нравится, — лидер пожал плечами и упер руки в бока.       Свято Боже трижды…       Я вновь совсем забыла про косматое нечто и продолжала беззастенчиво рассматривать Леонардо. Он был абсолютно голым. Хотя для его вида это, вероятно, таким не считалось.       Рассматривая каждое переплетение крупных мышц его сильного тела, я, в конечном счете, не могла оторвать взгляда от выпуклости паха и хвоста, мелькавшего позади в плавных движениях между его ног. Он гипнотизировал, как маятник. Голова склонилась набок, желая поддаться порыву: вот так же раскачиваться в такт. Наверно, это очень странное желание?       Лео заметил мой интерес, и его улыбка медленно сползла с лица. И вдруг стало очень неудобно. Он склонил голову вниз, смотря на себя, стоявшего без какой-либо одежды, болезненно нахмурился и поспешил скрыться от моего взора в сторону своей комнаты.       Свято Боже четырежды…       Я упала лицом в подушку, которая смогла заглушить стон, внутренний голос ругал — «Вот глупая, но ведь могла же так не пялиться!».       И был прав… Лео весь день избегал смотреть напрямую, делая вид, что увлечен то завтраком, то тренировкой, то чисткой катан, то чтением книги. А сейчас упорно прятался от меня за дверью своей комнаты. И к нему было никак не подобраться. Увертливый ниндзя…       Повторяется до боли знакомая история с Рафом. Ведь надо уже было усвоить, что деяние в виде «пялиться» — под запретом.       Но главное — нужно было срочно что-то предпринять, и для этого у меня был план. И первую часть плана я никак не могла вспомнить.       «Да как же там? Что-то про Жатву? Нет. Жатсу? Фунгожатсу? Нет. Шенгожатсу? Шенгонатсу? Черт! Да как же там? Хендожатсу? Вроде так? А черт с ним!»       Стоя у закрытой двери второго отсека, я никак не могла решиться на стук. Кулак завис в воздухе, и кисть руки не хотела приходить в движение.       Свято Боже… Ну постучи же… Медлить нельзя. Если он опять замкнется в своем панцире, то я даже не знаю, что придется натворить, чтобы вытолкнуть его оттуда.       Нервный выдох, и в пустоте дома раздались три коротких стука.       За дверью царила гробовая тишина, и я нервозно теребила подол футболки. Может, еще постучать? А может, он спит? А может, он улизнул, как ниндзя? Он же, как-никак, ниндзя! Может, открыть дверь самой?..       Но та с тихим шелестом отъехала в сторону, и на пороге стоял он. Пришлось задрать голову кверху, чтобы увидеть его синие глаза с такого близкого расстояния.       На скованном напряжением лице Леонардо метался взгляд, который то смотрел в глаза, то тут же уходил в сторону. И причиной этой неловкости была, к моему сожалению, — я.       — Хендотжасту, — выпалив это лидеру, боясь, что дверь вот-вот закроется, я ждала от него какой-либо реакции, но он в замешательстве склонил голову чуть набок и теперь вопросительно смотрел в ответ.       — Научи меня Хендотжасту, — повторно огорошила я его напористой просьбой, Леонардо искренне пытался понять меня, но все еще пребывал в своем ступоре. Сведенные надбровные дуги под синей маской разошлись, и он неуверенно переспросил:       — Хенсоджатсу?       Да хоть лунной походке. И я кивнула головой, подтверждая согласие звуком «угу», и молилась внутри о положительном решении, поскольку лидер медлил с ответом. Может, дело было в моем лице и том, как на нем сменялись эмоции от решительности к неуверенности и безграничному отчаянью. И может, поэтому он осторожно кивнул в ответ, а я, наконец, смогла задышать.       Мы шли по лесу, и мне было неважно, в каком направлении, лишь бы рядом с ним. Леонардо петлял между деревьями, и я старалась следовать тому же извилистому маршруту, что и он, боясь даже на секунду потерять его из вида.       Так, первая часть плана сработала удачно, теперь осталось решить вопрос со второй. И как теперь донести ее до него?       Задача была проста и непроста одновременно. Нужно было подобрать правильные слова и убедить лидера, что в том наглом и беззастенчивом разглядывании не имелось в виду ничего дурного. Но с чего начать? Может, с объективных фактов, например, тех, что для человека хвостатая тема всегда являлась предметом спора из серии — было бы неплохо иметь хвост, но так сложилось, что эволюция посчитала иначе, гори она синим пламенем. Или с чего-то более конкретного? К примеру, что для любого эквилибриста очень даже важно иметь хвост, ведь он своего рода помогает держать равновесие. Или с чего-то менее тривиального? Например — «тебе он очень идет». Или, может, просто сказать — «извини, не хотела тебя обидеть»?       — Мне нравятся хвосты, — что-то заставило выплеснуть это паническое признание. Выяснилось, что оказывается, я иногда говорю не думая, но рядом с ним было сложно совершать мозговые процессы.       Лидер испуганно и удивленно посмотрел в мою сторону, не сбавляя шага. Препятствие перед ним возникло внезапно, и он врезался лицом в дерево. Либо кожа на его щеках действительно вдруг стала темнее на один тон, либо у меня цветовые галлюцинации от стресса.       Он смахнул рукой остатки крошек коры, не зная теперь, с какой стороны обойти злосчастную преграду.       — Мне нравится твой хвост!       Свято Боже… Зачем я это выкрикиваю?! Зачем я это повторяю и продолжаю ставить в тупик и без того смущенного мною лидера? Леонардо шокированно смотрел в ответ, не зная, как на это ответить. Да я бы и сама не знала, что на это ответить, но язык не слушался и пытался вновь донести до него симпатию к его части тела:       — Мне нравится… — но Лео благоразумнее меня, поэтому прервал мое признание.       — Я понял, — он поджал губы, и из его ноздрей вырвался еле слышимый выдох. Мастер катан недоверчиво относился к моим убеждениям и опасливо рассматривал черты лица, не зная, куда себя при этом деть.       Но я должна попытаться объяснить, что ему совсем нечего стыдиться. Да, он — другой, но в этом нет ничего плохого. Он нравится мне. И это неожиданное для самой себя признание потрясало. Я скользила по его телу взглядом и понимала, что все, что есть в нем — мне действительно нравится. В его трехпалых руках нет ничего отталкивающего. Его зеленая кожа не вызывает диссонанса в голове. Его широкая грудь и большие мышцы только притягивают. В его ярко-синих глазах хочется безвольно утонуть. А к большим, по сравнению с моими, губам хочется прикоснуться.       — Я… Но мне правда… Нравится… — одно из полушарий мозга отключилось от перегрузки, я вот-вот готова была разрыдаться от бессилия из-за того, что никак не могу подобрать слова, и я опять натужно пыталась высказать ему свою благосклонность к хвостам.       Леонардо с волнением подошел ближе, он был смущен и никак не мог этого скрыть. Взял за руку и повел за собой со словом: — Пойдем.       Лидер вряд ли перенес очередную неловкость, но у него есть панцирь, за которым он умело прятался от меня и вел глубже в лес, надежно сжимая мою ладонь, вдруг ставшую холодной. Его тепло передавалось до самых кончиков пальцев, и я доверчиво готова была идти за ним куда угодно.       То место, где мы находились сейчас, было прекрасно. Сквозь свод крон деревьев проникали яркие солнечные лучи, тень от листьев играла бликами на наших лицах. И на этой совсем крошечной полянке мы были как на маленьком спокойном островке, окруженном массивными величавыми древами, оберегающими нас от всего.       Я заметила, что мастер катан задумчив, он оглядывал весь периметр круга, в котором находились мы, его взгляд упал на меня, прошелся по волосам, овалу лица и ниже.       Он опустился на колено у моих ног, развязал шнурки и стянул с меня кроссовок, то же проделал со второй ногой, ставя обнаженные ступни в мягкий ворох листвы, закатал мои штаны выше, оголяя щиколотки, и поднялся на ноги. И я даже не думала ему сопротивляться, всецело вверяя себя в надежные руки.       — Чтобы ходить неслышно, — справившись по пути со своим смущением, Леонардо начал обучение, — нужно понимать, по какой ты ступаешь поверхности, местность, окружающую тебя, и как правильно переносить центр тяжести. На твердом грунте или по траве сначала ставишь носок, — он показывал все на себе, и я старалась подражать его движениям, — а потом плавно опускаешь пятку.       Лео расчистил пространство от листьев, оголяя почву, и подозвал к себе.       — На мягком грунте иначе: сначала ставишь пятку, потом ступню и затем кончики пальцев.       Мои ноги утопали в земле, она холодила стопы, и под его контролем я таким образом прошла несколько шагов.       — Следи за тем, как переносишь свой вес, двигайся плавно, пружинисто.       Он звал снова вступить на листву, и теперь я тренировалась на шуршащем покрове.       Леонардо остановил рукой мои движения, продолжая давать наставления:       — Вслушивайся в природные шумы вокруг себя. Ты не должна выделяться из них. Ускоряйся с ветром и замедляйся вместе с ним.       Мне было забавно от того, что я продолжаю ходить вокруг него кругами, стараясь изо всех сил не шуметь, а он все так же сосредоточен и внимательно следит за каждым моим шагом. Иногда поправлял словами, иногда удовлетворенно кивал головой.       Леонардо вышел в центр круга, повернулся ко мне спиной, закрыл глаза и скомандовал: — Подкрадывайся.       Я подождала, когда ветер снова зашелестит листьями в кронах деревьях, и начала осторожно приближаться к нему с левой стороны.       — Обнаружена, — мастер катан, не размыкая век, повернул голову влево, — слишком громко дышишь. Еще раз.       Я проделала то же самое и направилась по тому же маршруту, стараясь практически не дышать.       — Обнаружена, — сообщил мой наставник, не удосуживаясь обернуться ко мне, — осторожнее. Еще раз.       Ему непостижимым образом были слышны любые звуки, даже то, как я чуть не потеряла равновесие.       С какой бы стороны я к нему ни подходила, все тщетно, он с легкостью и точностью угадывал мое расположение.       Замыслила коварство.        Я осторожно прошла полукруг и надвигалась спереди, внимательно следя за его лицом и закрытыми глазами. Сгибаясь в каждом шаге, я подкрадывалась к нему все ближе. Порыв ветра, дующий в спину, должен был глушить звуки шагов, и волосы путались об лицо, мешая видеть Лео. На его губах растянулась еле заметная довольная улыбка, но глаза по-прежнему были закрыты.       — Обнаружена, — Леонардо пытался скрыть улыбку, и это у него плохо выходило, он кивнул, призывая меня вернуться на исходную позицию, и повторил: — Еще раз.       Его корпус, вытянутый стрелой, манил к себе, и я решила двинуться прямо на него.       Не дышать. Не оступаться. Сначала носок, затем плавно и не спеша опускается пятка, вес тела переходит на устойчивую ногу, жду порыва ветра, свободная нога ступает дальше, приближая меня к цели, шаг за шагом, очень медленно. Все движения выверены и по несколько раз просчитаны. Последний шаг, и я замерла. Рука тянулась прикоснуться к панцирю на его спине. Ладонь открыта, и пальцы пытались дотянуться к желаемой цели.       — Обнаружена, — не глядя и одновременно с этим словом он схватил меня четко за запястье.       — Что меня выдало?       Леонардо развернулся, и его губ коснулась легкая улыбка. Она не была самодовольной, он, как истинный наставник, не журил за оплошности и всегда давал знать, в чем была ошибка. Но сейчас, зная ответ, он отчего-то не был намерен его говорить.       — Пойдем, на сегодня достаточно, — лидер ждал, когда я подберу обувь, но ноги все были перемазаны землей, и мне не хотелось пачкать кроссовки. И босиком я последовала за ним. Мы шли чуть дальше, по небольшому склону, приходилось цепляться за стволы деревьев, аккуратно спускаясь вниз по сухой скользящей листве, он не торопился и постоянно оглядывался, дожидаясь, пока я к нему приближусь.       Нога ступила на колючую ветку, и та болезненно впилась в ступню, вырывая из меня шипящий звук.       Лео тут же оказался рядом. И как ему удается так быстро и ловко передвигаться? Он осмотрел тонкую ссадину, доставшуюся мне по неосмотрительности. В его лице читался вопрос, не обращенный ко мне. Решая некую задачу в своей голове, он осмотрелся по сторонам, выискивая несуществующие капканы, отпустил ногу, и я неожиданно оказалась поднятой его руками.       Меня никто и никогда прежде не нес на руках. И рядом с ним я понимала, чего была лишена все это время. Он так бережно удерживал, прижимая к широкой груди, рука обвила его шею, и пальцами чувствовалась пульсация вены под кожей. Тот же ритм ударов его сердца отдавался и в бок.       И мне было все равно, что подумает Леонардо о том, что я не могу свести с него глаз, о том, как разглядываю профиль и протяжно вдыхаю его запах. Он пах, как лес: чем-то солнечно теплым, пряным и диким.       Леонардо был сосредоточен на движении вперед и нес меня, словно ему это не доставляло никакого труда. Откуда-то издалека доходил плеск воды, и когда я очнулась от сладкой истомы близости, мы оказались по центру неглубокой спокойной реки. Вода закрывала нижнюю часть бедер Лео, но его совсем не смущала промокшая одежда на нем. Он продвигался сквозь мерные потоки, высоко удерживая меня так, что теперь я могла смотреть на него сверху вниз. Мне хотелось уткнуть голову лидера в свою грудь, положив подбородок на зеленую макушку, и не отпускать его как можно дольше.       Лео приближался к выступающим из воды валунам по другую сторону реки. Он бережно отпустил меня на них. Выбеленные камни вобрали в себя солнечное тепло и теперь отдавали его моему телу.       Спустив мои ноги в воду, он смывал с них остатки земли. Так меня еще никогда и никто не трогал. В этой оказанной им заботе было столько интимной сокровенности, порождающей стыдливое смущение оттого, что мне это дико нравилось, так же, как и нравилось наблюдать за этим процессом.       Его руки нежно потирали ступни, проходились по каждому пальчику, вызывая приятную щекотку, и невозможно было удержаться от смеха. Леонардо забавляло это действие и то, как на него реагирую я, но прятал довольную улыбку за склоненной головой.       Стало совсем невыносимо от щекотки, ладони обхватили его голову и, не переставая смеяться, я взмолилась зеленому созданию: — Ну, хватит!       Лео поднял голову, озорно улыбаясь, как игривый мальчишка. Руки сами спустились к его щекам, обрамляя овал лица. И весь его вид вызывал восторг и странный трепет. Я улыбалась ему, вглядываясь в синеву глаз, и ничего не могла поделать с этой радостью. Может, это чувство было счастьем? Ведь оно поглощало собой, казалось, вот-вот разорвет изнутри. Оно было невыносимо приятным: до боли, до слез, до крика, до безграничного исступления. И я не знала, как на эту — выбивающую, ошарашивающую, способную уничтожить — эмоцию реагировать. Сердце колотилось, дыхание участилось, неподвластные мне пальцы прижимались к щекам Лео и притягивали его к себе. Хотелось так же, как и он с утра, уткнуться ему в лоб, передать свои мысли и чувства, спросить: — «Что это? Что со мной происходит? Как с этим справиться? Что мне делать?».       Леонардо поддался моему притяжению, и я чуть не задохнулась от восторга, легкие забыли, как вдыхать и выталкивать из себя воздух.       Но мое солнце поднималось выше, и пальцы не в силах были дотянуться до него. Разочарование отразилось на моем лице, и я старалась как можно скорее его спрятать, опуская голову вниз.       Он так близко, но почему мне нельзя к нему прикасаться? Почему он каждый раз при этом замирает и выглядит так, словно я наношу ему удары, делая больно?       Его ладонь легла на лицо, и внутри все встрепенулось. Большой палец коснулся подбородка, мягко и едва заметно вынуждая поднять к нему взор.       Леонардо был в замешательстве от того огорчения, что сейчас изливалось на него. Пальцы прошлись по волосам, спускаясь к основанию шеи, побуждая выгибаться ему навстречу, запрокидывая голову.       И он тоже чего-то не мог понять. Надбровные дуги вопросительно сошлись, то ли недоверчиво, то ли с опаской смотря в ответ, и он силился разгадать сидящего напротив него человека.       Захват ослаб, постепенно освобождая меня от касания. Лео потянулся к обуви, шнурки которой привязал к ремню на своем поясе, и обхватил, поднимая, мое тело. Рукам ничто не мешало привычно обвить его шею. Его объятия были надежными, и не было необходимости вот так заключать его голову в круг своих рук, но они это делали.       Он возвращал меня в лагерь, и мне страшно этого не хотелось. Там нет возможности быть близко к нему, там нет возможности его касаться, там приходится прятать глаза и изо всех сил стараться не смотреть на него. Всегда нужно искать поводы для того, чтобы обратиться к нему. Почему все так сложно? Почему нельзя просто быть вот так рядом, без причин и объяснений?       Лагерь встретил нас суетой Майки, бегающего вокруг Тока, и Дони, ходившего за ними по пятам с планшетом в руках, практически не отрывая от него глаз.       Раф сидел неподалеку в тени, поднимая рукой огромную металлическую гантель, накачивая и без того перекачанные мышцы. Он проводил нас долгим молчаливым и тяжелым взглядом. И я не могла понять: либо ему не нравилось то, что их лидер продолжал меня нести на руках, либо ему просто не нравилась я?       Я думала, что Лео спустя какое-то время отпустит меня, давая возможность самой войти в лагерь, но он этого не сделал. И это было приятно: вот так близко находиться рядом с ним, — но одновременно с этим и неловко. Странное чувство, которому я никак не могла дать определение, заставляло хотеть всегда быть рядом с ним, чтобы ни на минуту не терять его из поля зрения.       Леонардо поднялся по ступени, заходя в дом, и усадил меня на край стола. Вернулся с аптечкой и стал осторожно обрабатывать ссадину. Немыслимо… Такое внимание к совсем крохотному порезу, от которого спустя несколько дней не останется и следа.       Все его движения были нежными, быстрыми и отлаженными, как будто он занимался лечением ссадин каждый день.       Процедура завершилась наклеенным пластырем. Не произнося ни слова, он натянул на каждую ногу носок и обул в кроссовки, завязывая бантиком шнурки.       Стоя рядом со мной, он складывал все медицинские принадлежности обратно в аптечку. И мне вдруг стало так смешно, что я не могла сдержать улыбку.       Леонардо учуял веселье и искоса задал вопрос:       — Что?       — Прости, — я никак не могла перестать улыбаться, — просто ты первый, не считая мамы, кто меня одевает.       И я не знаю, почему мне было так весело от этого? Может, оттого, что большая эволюционировавшая черепаха готовила мне чай, будила по утрам, защищала, оберегала и надевала носки?       Леонардо старался изо всех сил держать свою непреклонно-бесстрастную мину. Покончив со всей рутинной уборкой, он вдруг спросил:       — Чем ты хочешь заняться?       Вопрос был неожиданным и заставил призадуматься. Занятий у нас здесь было немного, точнее, у нас со Сью, поскольку всю основную работу по организации жизни в лагере выполняли они. Нам лишь оставалось заниматься только тем, чем хотели мы с ней сами. Но сейчас было желание задать ему вопросы.       — Я совсем ничего о тебе не знаю.       Лео встал напротив меня, сложив руки на груди, задавая встречный вопрос: — Что ты хочешь узнать?       Узнать хотелось все, но такой вопрос обычно только ставит в тупик ответчика. Мне хотелось узнать, как он стал таким, какой есть. Но опять же, чтобы он стал таким — на него должен было повлиять миллион событий, постепенно формируя из него то, кем он был.       — Как тебе жилось? В том мире?       Лео склонил в задумчивости голову.       — Неплохо. Потом одиноко.       Одиноко? Может, потому, что они лишились отца и друзей, о которых говорила Сьюзан? Но переспрашивать не решилась.       — А в этом?       Он внимательно изучал меня в ответ. Лидер был спокоен и сдержан, к слову, как обычно, но представлял из себя сложную головоломку, которая никак не хотела поддаваться.       — Как и в том — с переменным успехом, — Лео был немногословен, но мне не хотелось выпытывать из него ответы, которые с виду давались ему легко. Видимо, для них действительно мало что поменялось. Сьюзан рассказывала об их приключениях, если это было возможно так называть. Риск, спасение, потери и так каждый раз. С переменным успехом. Но в этом мире только одна константа оставалась неизменной — они все так же не приняты никем. Они спасают, их боятся, от них бегут, и они снова одни.       — Но, может, теперь не будет так одиноко?       На лице Леонардо вдруг промелькнула печаль, спрятавшаяся в синей бездне его глаз.       Слова рвались наружу: «Я понимаю, но теперь ты не один, все будет хорошо». Но о каком «все хорошо» могла в действительности идти речь? Для людей была одна цель — найти убежище, социум и жить. А для них каков исход? Настанет день, когда все дороги будут объезжены, все места на карте будут перечеркнуты, и что тогда? Куда тогда? Раньше они были заточены в темном мире канализации, антураж сменился, и пусть теперь в нем нет металлических сводов и бетонного потолка, и перед ними целый бескрайний мир, но они по-прежнему в изоляции.       Но ведь это можно исправить.       Закусив губу, я нерешительно предложила:       — Может, когда мы найдем Сэма, мы потом найдем для нас дом?       Казалось, он совсем не ожидал такого вопроса. Но его удивление вдруг сменилось чем-то болезненным, омрачившим его вид.       — Дом? — Лео с осторожностью переспросил.       — Да, — мне передалась его тревожность, неприятно кольнувшая сердце, но все же я продолжила: — и будем все вместе. И больше не будет страшно и не будет одиноко.       Его рука потянулась ко мне и прижалась к щеке, этот жест настолько полюбился, что я невольно понежилась в нем.       — Тебе не придется больше бояться. И ты будешь не одна, — в его взгляде было столько тоски, что она практически ощущалась физически.       Вселяющий надежду ответ не приносил облегчения. И я никак не могла понять, что это значит? Почему он говорил так, словно его это не касалось?       — Что будет дальше? — я не знала, задаю ли вопрос о себе или о нем. Получить ответ на тот и на другой вариант было важно. Но могу ли я задавать такие вопросы? Могу ли я просить о том, чтобы быть рядом с ними, рядом с ним? Смогу ли я надеяться на какую-то стабильность, стараясь не прятать тревогу о неизвестном будущем глубоко внутри себя?       Лидера, казалось, это так же волнует, поскольку сейчас он отвел взгляд и размышлял. Хотелось верить, что обо мне и что на этот раз ответ принесет мне облегчение. Он отнял свою руку, отходя на шаг назад.       — Ты хочешь остаться со мной? — за своей бесстрастной маской он прятал испуг, надежду и желание.       Лидер знал, что должен получить отрицательный ответ. И это было бы правильным. Так и должно было быть. И эта девушка — чудное создание, которое неизвестно почему тянулось к нему, — которая ошеломляла его своей красотой, бесстрашием, отзывчивостью и невинностью, должна ответить ему «нет». Потому что иначе, если он услышит желанное им «да», то все, что его держало в созданном им из рамок мире, все правила и убеждения, которые помогали ему всю прежнюю жизнь справляться и быть верным своему долгу, разобьются вдребезги. За одно ее «да» он пойдет против себя, против всех, против целого мира, только лишь бы она захотела быть с ним.       Но единственное, чего он не сможет преодолеть, так это — свою природу. Однажды у него была возможность это исправить: вколоть в себя фиолетовую жидкость и стать таким же, как и она. Он впервые захотел быть не собой. Ему хотелось обвить ее пальцы своими, но он только мог ей предложить трехпалую лапу. Сбросить с себя пластрон, чтобы ощутить телом прикосновение ее рук, чтобы вжимать ее в себя, не боясь поранить или причинить боль. Сорвать с себя панцирь, чтобы узнать, каково это — ощущать тепло ее тела, вжимающегося в беззащитную спину.       Он смотрел на нее и думал, отчего она так рассматривает его. Почему ей не противно? Он давно приучил себя не обращать внимания на взгляды людей, которым попадался на глаза. И все они были переполнены ужасом и отвращением. Но она смотрела совсем иначе, глубже, как будто любуясь, и это вызывало в нем некое упоенное трепещущее чувство.       Ее глаза переливались странным свечением, гипнотически притягивая к себе. Под этим взглядом он становился безвольным, покорным, готовым сделать все, о чем она только попросит. И сейчас она вот-вот даст ему ответ.       Леонардо ждал, пока внутри все сжималось в тугой комок, и он боялся услышать любой ее ответ. «Нет» — и тогда в нем что-то надорвется и навсегда неотвратимо сломается. «Да» — и тогда он никогда ее не отпустит и лишит всего, чего не сможет дать из-за того, кем он является.       Что бы она ни выбрала — он обречен.       Лидер с надеждой заглядывал в карие глаза, не переставая восхищаться тем, с какой открытостью, с какой неподдельной нежностью она дарит ему свой взгляд. Ему до разрывающего дикого воя хотелось услышать «да». Но умолял сказать ему «нет».       — Вот вы где, — вошедшая Сьюзан привлекла к себе внимание, — а у нас все готово.       Она звала за собой к остальным, и Лео, словно не желая услышать ответ, давал мне возможность спрыгнуть со стола и следовал позади. На улице уже все было подготовлено для ужина. Майки выпросил видеокамеру у создателя своего нового любимца и весь остаток времени метался между нами и Током, запечатлевая каждого из нас.       И в окружении этих существ я чувствовала себя спокойной, никому не обязанной, естественной, нужной. Наконец — не чужой. ***       — Какого хрена!       Умывая лицо у раковины, я услышала гневный рокот Рафаэля. Послышались нетерпеливые шаги и вновь его рокот:       — Какого хрена эта хрень трется возле меня?       Выглянув из ванны, я застала то, как Раф держал на весу Тока у лица Дони, а тот, поправляя очки, внимательно изучал планшет в своих руках.       Оказалось, что Рафаэль был недоволен тем, что, проснувшись, обнаружил возле своего лица пучеглазое зубастое нечто, сидевшее на его подушке и смотрящее на него спящего. И Дони был удивлен, что его творение провело вместе с Рафом почти всю ночь.       — Отдай, — вмешался Майки, отбирая из рук брата косматый безвольно висящий механизм. Он сел за стол, усаживая Тока на свои колени. Его голова с выпученными глазами и не закрывающимся из-за больших зубов ртом выглядывала из-за стола, пристально наблюдая за Рафом.       — Что этой хрени от меня надо? — Рафаэль, так же, как и Ток, не сводил с него глаз, подозрительно прищурившись в ответ.       — Пытаюсь понять, — Дони вчитывался в код, выведенный на экране его планшета.       — Для чего он? — Сью была так же заинтересована в предназначении кото-устройства. Дони практически никогда не делал что-то просто так. Все его изобретения имели конкретную принадлежность и служили выполнению поставленных перед ними задач. Но для чего ему потребовался механический кот?       — М-м-м… — протянул Дони, параллельно читая замысловатые строки, — тестирую на нем программу саморазвития.       — Искусственный интеллект? — вмешался Майки, и его брат задумчиво покачал головой, издавая вроде как утвердительное «угу», и младший был в восторге от этой новости, — о, я же стольким вещам тебя научу.       — Ну, раз ты все понимаешь, — Раф наклонился к сидящему напротив Току, — если еще раз замечу в своей комнате — оторву тебе все, что не имеет к твоему телу надежного крепления.       Глаза Тока тут же расширились, как и в прошлый раз, во всю ширь белка, но уши оставались торчать торчком. С этой человеческой улыбкой на приплюснутой кошачьей морде и блестящими черными зрачками оно стало выглядеть мило, ужасающе, правда, но все же мило.       — Так… — Дони внимательно посмотрел на Тока, а затем и на Рафаэля, — кажется, ты ему нравишься.       — Что? — Майки и Раф одновременно задали этот вопрос. Только Майки обиженно, а Рафаэль негодующе.       — Ну, шкала симпатии выше нормы. Ток настроен на сложный аналитический выбор. Только вот… не пойму, почему ты? — Дони перевел взгляд с Рафа на механического кота. — Может, сбой системы?       — Симпатия к Рафу? — продолжал обижаться Майки. — Но это ведь я здесь самый милый! — Он поднял Тока, заглядывая в его разного размера зрачки, и поучительным тоном потребовал: — Люби меня.       Он тыкал своим носом в мордашку кота, повторяя ему: — Меня люби, люби меня, вот эту черепаху, вот эту, я в желтом, в же-е-елтом, люби.       Наблюдать за ним было до невозможности забавно. Глаза кота расползались в разные стороны, как у хамелеона, и малыш повторял все по два раза в каждый из зрачков, переспрашивая у Дони, не изменилась ли шкала симпатии в большую сторону к нему, нежели чем к брату.       Смеясь, я сделала шаг назад, чтобы облокотиться о столешницу позади меня и продолжать смотреть на умилительную картину, как Майки пытается добиться взаимного признания в любви от Тока, который только иногда в ответ на действия черепахи в желтом издавал протяжное равнодушное «Ма-а-у».       Но спина уткнулась в нечто большое. Зеленая рука, в которой была кружка с заваренным чаем, обхватила, удерживая возле меня напиток. Пальцы потянулись к ней, но коснулись его, совместно обнимая керамический предмет. И было важно найти взгляд. Голова поднялась выше, выискивая синие глаза. В этой бездонной глубине была нежность и трепетная надежда. Но на что? Спина расслабилась, отдаваясь в его объятье, позволяя дышать вместе с ним в одном ритме.       Горячая кружка обжигала Лео, но он не обращал на это никакого внимания. Все, что он чувствовал, так это ласковые пальцы поверх его руки, тепло и мягкость прижавшегося к нему тела.       Его вторая рука поднималась выше по бедру. Она не касалась его, но отдавала теплом. Широкая ладонь осторожно легла на живот, неуверенно, словно опасаясь прикосновения, она все же притягивала ближе к пластрону. Лео смотрел так, словно спрашивал — можно ли ему это? Позволю ли я ему так приблизиться к себе?       И он смог прочитать в моем лице согласие. Казалось, ему не верилось в это, он пытался выискивать протест, но не находил его. Большой палец бережно гладил через ткань футболки, вызывая неописуемый круговорот чувств, забурливших внутри. Сейчас, в это мгновение, существовали только мы двое, и ничего, кроме него, не было нужно. Он ласково скользил взглядом по лицу, незаметно устраивая меня поудобнее и ближе к нему; ладонь потянулась к его руке, поглаживающей живот, и легла сверху, возвращая ему ответное поглаживание пальцем по костяшкам. Лео не ожидал встречной ласки, и легкий испуг сменился неуверенным намеком на улыбку.       — Хватит, — грозно сообщил Рафаэль. Он обращался в сторону Майки, но тут перевел пронзительно острый взгляд на старшего брата.       Это заставило вздрогнуть и испуганно оглянуться на Рафа. Но того интересовал только старший брат. Давление руки лидера ослабло, освобождая меня от него, и теперь мне передавалось только тепло от кружки в моих руках.       — Ревнуешь? — самодовольно ухмыльнулся младший брат, тискавший кота. — Дони, как там теперь дела со шкалой любви к Майки?       — Без изменений, но ой… — Дони поднял надбровные дуги в удивлении, всецело завладевая вниманием черепахи в желтом, — зато повысился уровень зловредности, Майки, — и, обращаясь к Току, спросил: — может, дело в желтом цвете?       — Неправда! — воскликнул младший брат в ответ и, отложив кота в сторону, подскочил к Дони в надежде отобрать планшет. Но у брата было преимущество в росте, и Майки никак не мог выхватить у него из рук подтверждение его слов.       — Иди, — его тихий голос шепнул возле уха, дыхание запуталось в волосах, но быстро ускользало. Он ждал, когда я сяду за стол, не двигаясь с места. Старшие братья неотрывно смотрели друг на друга, продолжая вести беззвучную напряженную беседу.       Подошло мое время, когда лидер закончил тренировку с братьями и, выискав меня взглядом, беззвучно пригласил следовать за ним. Я старалась не перейти на бег от нетерпеливого желания поскорее оказаться рядом с ним.       Мы двигались бок о бок, скрываясь за лесным массивом. Он молча обхватил ладонь, боясь заглянуть в глаза и обнаружить там реакцию на это действие. Но пальцы, получив неожиданный подарок, сильнее обхватили его руку. Начало леса было более редким, позволяя нам не разъединяться. Он подстраивался под мой шаг, чтобы мне не пришлось бежать за ним. Это была тихая, спокойная прогулка, рука об руку, в безмятежности которой можно было наслаждаться касанием, вслушиваясь в его дыхание.       — Хенсоджатсу, — он начал говорить, искоса смотря на меня сверху вниз, — это не только искусство ходить бесшумно. Оно включает в себя умение маскироваться и прятаться.       — Усложним задачу? — он остановился, разворачиваясь ко мне лицом, и ожидал ответа. На нем растекалось чувство грядущего удовольствия, и я гадала, что Лео имеет в виду? Мне придется обмазаться грязью и затаиться под покровом листвы, пока хищник будет меня искать своим супер-взглядом? Или обвешаться веточками и притвориться деревом, ну, или на крайний случай, кустиком?       — Попробуй убежать и спрятаться, — та самая коварная улыбка, которую я ожидала от него, коснулась его губ, — даю тебе фору в три минуты.       Леонардо развернулся ко мне спиной, а я никак не могла сообразить, как три минуты мне помогут. Вот если бы тридцать три минуты — то был бы шанс. Он повернул голову, прищуривая глаза, и с лукавой улыбкой произнес: — Беги.       И я сорвалась на бег. Внутри было неописуемое волнение, казалось, перемешалось все: паника, предвкушение, желание, испуг, азарт, и все это породило что-то новое, не испытываемое мною раньше, которое приятно щекотало низ живота.       Я чувствовала себя кроликом, бегущим от волка, но страха не было, только противоречивое желание быть пойманной им.       Мне приходилось бежать, петляя между деревьями, то искоса, то по прямой. В запале от грядущей погони я не разбирала дороги, успев потеряться. Становилось сложнее дышать, легкие начали гореть, а мышцы ног уставать от напряжения. Остановившись, я оглядывалась по сторонам, выискивая себе место, чтобы спрятаться. Подбежав к одному из толстых стволов деревьев, я прижалась к нему спиной, стараясь утихомирить дыхание и вырывающееся из груди сердце.       Леонардо появился неожиданно прямо передо мной, спрыгнув откуда-то сверху.       — Нашел, — и этим фактом он был крайне доволен. В нем было что-то дикое, и это не пугало, напротив, притягивало к себе. Его ноздри раздувались от втягиваемого им воздуха, он вновь напомнил мне хищника, удовлетворяющимся запахом своей добычи, в синих глазах искрилось желание, как будто ему хотелось укусить, попробовать на вкус того, за кем он гнался.       — В чем была моя ошибка? — этот вопрос вызвал недоумение в его лице. Приблизившись, он склонил голову набок. Лидер о чем-то думал, и его мысли вызывали улыбку, уголок рта приподнялся, синие глаза неотрывно следили, возникло ощущение того, что он знает ответ, но не желает со мной делиться тайной, словно я действительно могла укрыться, и тогда у него не было бы возможности меня найти.       — Отдышалась? — Лео отвлек от размышлений о нем. Я кивнула ему, и он продолжил: — У тебя есть пять минут.       — Всего пять? — Он же должен понимать, что добавленные две минуты не помогут мне справиться с задачей.       Лицо лидера окрашивало растекавшееся удовольствие, прищуренные глаза говорили о том, что хищник все еще хочет поиграться со своей добычей, и его низкий голос дал команду:       — Беги.       Возник тот же дрожавший сладкий трепет, и я снова от него убегала. Чем дальше я бежала, тем лес становился гуще. На этот раз я следила за дыханием, чтобы выдохнуться не так быстро. Но силы заканчивались, темп снижался. Вдруг со стороны послышался хруст ветки, на секунду замерев и резко сорвавшись, я побежала в противоположную сторону. Что-то внутри подсказывало, что нужно бежать меж деревьев, петляя. Из-за собственного дыхания мне было сложно различать другие звуки.       Сильная рука захватила на лету, обвила талию и подняла в воздух.       — Поймал, — лидер прижал к груди не сопротивляющуюся ему добычу. Ноги не доставали до земли, но он продолжал удерживать меня на весу одной лишь рукой, не прилагая при этом никаких усилий. Находясь в его объятьях, я поражалась тому, насколько он был сильный, и при этом все его касания были нежными. И почему он выглядел так, словно ребенок, хитростью заполучивший желанный подарок?       Сейчас я находилась выше уровня его лица, руки лежали на его плечах, распущенные волосы ласкали его шею, и, рассматривая меня, он выглядел удовлетворенным. Хищник вновь присвоил свой трофей и наслаждался победой, не скрывая своего наслаждения от этого.       В синих глазах расширялся зрачок, и мне страшно хотелось узнать — к чему это?       Лео спустил меня вниз и, коснувшись носом щеки, протяжно вдохнул воздух. Он согнулся так, что его потемневшие синие глаза оказались напротив. Его лицо менялось, приобретая какую-то странную решительность. Он словно размышлял, стоит ли ему отпускать свою добычу?       — Десять минут, — голос Леонардо стал хриплым, вызывая внутри дрожь, — беги.       Он выпрямился, закрыл глаза, надбровные дуги сошлись к переносице, грудь вздымалась от учащенного дыхания, и я отходила от него, не переставая наблюдать за ним. Инстинкты кричали, что нужно бежать прямо сейчас и как можно быстрее, а неизвестное желание подталкивало остаться и дождаться, когда все отведенные мне секунды закончатся.       Я уходила от него, стараясь не шуметь и не дышать. В мыслях я вела свой счет. Три минуты идти, как он учил — бесшумно. Дальше бежать, выискивая укрытие. Спустя четыре минуты я нашла то, что искала: густо стоящие рядом друг с другом ветвистые деревья. Одна минута на подготовку: оставляю ложные следы у одного дерева и двигаюсь к другому, стараясь не нарушать покров земли. В оставшиеся две минуты забираюсь на дерево так, чтобы можно было переступать с ветку на ветку, укрываясь от взгляда, и привести дыхание в порядок.       Время вышло, и я замерла.       Вслушалась в окружающие меня звуки, но в них не было и намека на Леонардо. Но я чувствовала, что он должен быть где-то рядом, что он ищет, идя по следу.       Раздалось тихое шуршание, и сердце подскочило в груди. Опавшая сухая листва предупредила, что он уже близко. Я вжалась сильнее в ствол дерева, стараясь практически не дышать. Он рядом. Я его не вижу, но бегущие по телу мурашки и странный приятно пугающий холодок в животе говорят, что вот-вот буду обнаружена им.       Краем глаза я заметила тень справа от себя. Отклонилась левее, скрывая себя из виду, переступила на соседнюю ветку, перенося на нее весь свой вес.       Древесина еле заметно хрустнула, но этот звук заставил испуганно вздрогнуть. Тело потеряло равновесие, нога соскользнула, и, не успевая ни за что схватиться, я упала, зажмурившись в ожидании удара.       Схватившие руки не дали столкнуться с землей. Они обняли, бережно укладывая в ворох листьев. Леонардо навис надо мной, не выпуская из объятий. Рука, на которой я лежала, поддерживала голову, вторая продолжала удерживать бедро чуть выше колена. Сейчас он был испуган, как была я, ожидая падения. Но страх прошел, взамен ему пришло что-то новое, что никак не поддавалось объяснению. Лео был в замешательстве, его взгляд выискивал что-то на мне и нашел ответ на свой вопрос в глазах.       — Позволь… — он издал хриплую просьбу, в которой заключалась невыразимая мольба, все мучавшее его желание, которое он безуспешно старался себе не позволять.       — Я хочу остаться с тобой, — у меня, наконец, появилась возможность дать ему тихий ответ.       Словно как при ударе, из него вырвался выдох с болезненной улыбкой, причиняющей ему страдание.       Моя рука прошлась вверх по оголенной коже на его боку, и в синих глазах вспыхнула неконтролируемая жажда. Вырвался тихий стон, звук которого почему-то доставил мне удовольствие.       Большая ладонь коснулась щеки, пальцы скользнули в волосы, и меня встретил оглушающий нежностью поцелуй. Робко раскрыв губы, я поддалась в ответном порыве, притягиваясь к нему ближе.       Поверхность его губ была тверже моей, но все же податливой. Он опасался причинить ими вред, но я тянулась к ним, чтобы прижаться сильнее. Частое и прерывистое дыхание Лео смешивалось с моим. И тонкие пальцы сжали мышцы на его ребрах, прося еще больше этой ласки. Интуитивно язык скользнул по внутренней поверхности верхней губы, и это осторожное невинное влажное касание вытянуло из него глухой рокот, завибрировавший в груди.       Лео отстранился на одно короткое мгновение, неровно вбирая в себя воздух, и с большей настойчивостью продолжил целовать, сильнее сжимая в объятьях. Поцелуи становились все несдержаннее и нетерпеливее, словно у него совсем не оставалось времени, и он стремился как можно скорее насладиться всем этим уходящим мигом. Большая рука скользнула по плечу в низ, проводя по оголенной коже, легла под поясницу и притянула к торсу лидера, заставляя выгибаться тело под его изгибы.       Мы задыхались друг в друге, впиваясь так, как будто это могло нас спасти.       Нога прижалась к его, обнимая и сжимая собой. Что-то в нем дрогнуло, его рука сжала бедро, отводя его в сторону, и большое тело легло поверх моего, вдавливая толчком кверху. Голова от этого движения откинулась назад, с восторженным и испуганным вздохом раскрывая для него влажные припухшие губы.       Поддаваясь ненасытному порыву, Леонардо припал к раскрытому рту, и его большой язык проник вовнутрь, лаская своей обжигающей нежностью, вбирая в себя стоны наслаждения. Каждый новый поцелуй сопровождался легкими подталкивающими движениями, вжимавшими в землю, сильные пальцы, обхватившие бедро, поднимались выше.       Он резко оторвался от поцелуя и прижался лбом к плечу, пряча от меня свое лицо. Рука ослабила хватку, и ладонь легла на живот. Так он пытался удержать себя на расстоянии от моего тела, не позволяя вновь обрушиться и подмять под себя.       — Прости… — его хриплый шепот, извергающийся вместе с учащенным тяжелым дыханием, опалял шею, — прости меня…       Его пальцы продолжали поглаживать бок, вымаливая прощение. Но этого было не нужно, Лео не подозревал, как сильно мне хотелось его прикосновений.       Мне никак не удавалось прийти в себя после его поцелуев, которые были первыми и подарены им.       Кончиками пальцев я погладила его по щеке, успокаивая внутреннюю вибрацию зеленого желанного существа. Он откликнулся на это касание и с истерзанным виною лицом снова прошептал: — Прости.       Он отдалялся, поднимаясь с колен и утягивая меня за собой. Поставив на ноги, он бережно прошелся руками по волосам, плечам и спине, стряхивая с меня листья. Взял за руку и не глядя на меня, повел обратно в лагерь.       Весь его вид был напряжен, поникшая голова смотрела под ноги. Казалось, каждый шаг давался ему с трудом, и для этого ему приходилось прикладывать огромные усилия. За деревьями показался лагерь, но мы все еще были скрыты в тени крон деревьев.       — Иди, — он отчаянно просил уйти от него, но рука, державшая меня, не хотела отпускать. Пальцы нехотя разжались, и потемневшие синие глаза смотрели в удалявшуюся от него спину. ***       Лео бежал туда, где надеялся скрыться от всего мира и главное — от самого себя. Он вышел к невысокому водопаду и нырнул в водоем, подплывая к нему ближе. Встав под утес и опершись рукой о холодный камень, он ждал, пока поток, обрушающийся на его панцирь, успокоит.       Шум воды заглушал стучавшую в висках кровь, но ледяные струи не помогали утихомирить вырывающееся из него желание. Он с силой приложился лбом о неровность скалы, рыча на нее, требуя прекратить его муки, помочь ему справиться с собой, остановить его.       Но вкус ее губ и нежного язычка все еще был во рту, а пьянящий запах ее желания заполнял изнутри, выталкивая за собой наружу его душу.       Лидер сходил с ума от вожделения к ней, и как только почувствовал исходящую от нее теплую сладость, понял, что не сможет себя сдерживать. Трепещущее тело, источавшее под ним аромат влечения, тянулось к нему, и внутренняя звериная сущность почти успела захватить рассудок, намереваясь сорвать с неё одежду, вылизывать каждый участок обнаженного тела, войти в нее, ощутить на себе ее влажность, проникнуть в нее, заполняя собой, с каждым толчком присваивать ее себе.       Болезненное напряжение сводило пах, рука потянулась к ремню, в нетерпении разрывая кожаный широкий пояс. Пульсирующий член вырвался из-под пластрона, он больше не мог его удерживать под защитой. Лео сжал его в кулаке и резкими короткими движениями удовлетворял исступляющее желание. Перед глазами стояла она: ее влажные теплые губы, тихие сладкие стоны, прильнувшее мягкое тело, отзывающееся на его ласки. Она впускала его в себя, ласкала своим маленьким горячим язычком, потирала бедром о его пах. Заключенная под ним, она издавала дрожащие вздохи, и вжимающиеся в него маленькие, тонкие, но удивительно сильные пальцы словно разрывали его на части, и он был готов позволить ей все, лишь бы овладеть ею.       Большой палец в движениях руки проходил по толстым выпирающим венам и касался ободка набухшей головки, и он не мог не представлять то, как бы он проталкивался в ней, толчок за толчком, все глубже и глубже, шире разводя ее бедра и полностью заполняя собой, вырывая из нее приглушенные поцелуем вздохи.       Гул водопада подавлял рычание и шумные выдохи, и Лео больше не сдерживал их. Пик оргазма приближался, рука быстрее заскользила по пульсирующему органу, тело напряглось в ожидании взрыва, челюсть до боли сжалась, и в этот момент он боялся выкрикнуть имя той, из-за которой так отчаянно страдал.       Разряд, словно удар молнии, пробил его тело, расползаясь по нервным окончаниям. С громким протяжным стоном, переходящим в рык, он задрал голову кверху, сильнее сжимая рукой подрагивающую головку члена, изливая из себя семя.       Это принесло лишь крохотное облегчение, заставившее его ненадолго позабыть о своей борьбе. Он так хотел сдаться самому себе, той звериной сущности, которая обитала в нем. Он думал, что сможет с нею справиться. Но теперь знал — он обречен на поражение.       Орган в его руке стал постепенно уменьшаться, и Лео было стыдно оттого, что он удовлетворял себя. Оттого, что звериные инстинкты оказались сильнее, чем его выдержка, разум и дух.       После того, как ему была вручена катана, в знак лидерства, он не позволял себе прибегать к подобному, будучи верен аскетизму, и успешно укрощал медитацией природные позывы тела.       Но рядом с ней все его постулаты морали и долга сгорали дотла, развеянные обожжёнными клочками по ветру. Все в нем кричало — она должна быть с ним, должна быть его. Первые мысли о ней были безобидными, но оказалось, что он впустил в себя «Троянского коня». И теперь он сам, подверженный этому вирусу, выискивал бреши в своей собственной защите.       Лео обратно погрузился в воду, наслаждаясь на глубине успокаивающей тишиной. В легких заканчивался воздух, и пришлось вынырнуть на поверхность, туда, где его по-прежнему сжигал стыд.       Он все еще не верил тому, что она ответила ему на несдержанный порыв в поцелуе. Леонардо вновь вспомнил о ее губах, и ему до боли захотелось к ним прикоснуться. Вбежать в лагерь, найти ее, прижать и больше никогда не отпускать от себя.       И она дала ему ответ: тот, на который он даже не смел надеяться. Ева хотела быть с ним, и от этого он был готов взреветь на весь мир, оглашая свое право на нее. Тело, в которое будто был вмонтирован внутренний компас, настроенный на нее, само двинулось в направлении, где она сейчас была. «Моя» — звериная сущность внутри него удовлетворенно заурчала, и он не посмел ей противоречить. Еще никогда ему не было так сладко от поражения. Он был побежден ею и радовался этому.       Леонардо почувствовал внутри напряжение, и врожденные инстинкты сообщили ему, что он здесь не один.       Недалеко, стоя в тени деревьев, за ним наблюдал брат. Лео стер с лица стекающие капли и двинулся на берег, избегая его взгляда, зная, что Раф не стал бы бесцельно дожидаться его.       Гигант в красном двинулся наперерез ему, давая понять, что Лео не избежать с ним разговора.       Лидер остановился, устало выдохнув, и, по-прежнему отводя взгляд, обратился к брату: — Давай не сейчас.       — А когда? — Рафаэль приближался к лидеру и добивался того, чтобы тот посмотрел на него. — Тогда, когда тебе окончательно снесет крышу? Или тогда, когда ты к чертям все поломаешь?       Он добился своего, и старший брат обратил на него искоса свой взор.       — Раф, больше нечего ломать, — лидер вновь отвел глаза, напряженно вглядываясь в пространство перед собой, убеждая то ли себя, то ли его, — нечего.       Жестокая хмурая улыбка растянулась на лице, воспламеняя желтые глаза.       — Ошибаешься, Лео.       Лидер знал, что Раф был прав и точно бил этим в цель. Но он не хотел вновь заводить с ним разговор на эту тему и, обойдя брата, намеревался скрыться из виду.       — Ты забыл, кто мы?       Слова, брошенные в спину, остановили лидера. Он не забывал об этом, ни единого раза, и сейчас как никогда остро чувствовал свою непохожесть рядом с ней. Но…       — Но она ведь может…       — Не может, — Раф, словно читая его мысли, прервал своего брата, — и ты знаешь почему!       Ответа не требовалось. Есть вещи, которые не меняются. И они были тем самым неизменным элементом. Даже этот новый мир им не принадлежал. Пусть так. Ему ничего от него не было нужно. Только она. Ему была нужна только она одна.       Рафаэль понизил голос: — Когда придет время, мы отпустим их — Сью, Сэма и девчонку. Мы согласились. Мы все с этим согласились!       Раф говорил ему все то, что Лео и без него знал. Но она была нужна ему. И в нем рождался протест, отражающийся на лице.       — Как лицемерно, Лео, — Рафаэль обходил его, возвышаясь напротив, — надо же, и ведь не устаю тебе об этом напоминать.       — Тебе-то какое дело? — Лео попытался пройти, но был задержан рукой брата, схватившей его за предплечье.       Склонившийся к нему гигант в красном пристально заглянул в глаза: — Каждый из нас выполняет свою роль. И твоя — поступать правильно.       Леонардо передернуло от этого корёжащего его долга, ноши, которую он принял и продолжал нести, не вправе скинуть с себя, не вправе позволить себе иного. Предназначение, выбранное для первенца, глубоко укоренившееся, не желающее освобождать его, опутывающее колючей броней, которой до встречи с Евой он гордился, ощущая себя в ней непобедимым, непреклонным… Но сейчас оно тяготило, ему хотелось выдрать каждый шипастый отросток, плотно обвивший его тело, внутренности, саму сущность. Плевать на боль, плевать на кровоточащие раны, лишь бы только быть рядом с ней.       — Ты должен поступить правильно, — Раф видел его борьбу и то, как он проигрывает себе.       — А ты тогда что должен? — вспылив, Лео вырвался из захвата, отпихивая Рафаэля.       — Защищать.       Раф был спокоен и настойчив всегда, когда Лео терял свой контроль, он словно был вынужден занимать его место, тот один из четырех отсеков, пространство которого не терпело пустоты.       И Лео это никогда не нравилось: освобождать свое место, потому что он только и умел — поступать правильно, несмотря ни на что.       Дони был их мозговым центром, который решал задачи любой сложности, который мог показать им выход из любой нерешаемой и, казалось, безнадежной ситуации. Он, как аметист, светился своим спокойствием и уверенностью, придаваемой его умом.       Рафаэль, носивший цвет огненного камня, мог вспыхнуть, как рубин на свету, испепеляя препятствия на своем пути, яростью обрушиваясь на любого из тех, кто представлял угрозу его семье.       Майки нес в себе неиссякаемую янтарную солнечную энергию. В нем, как и в затвердевшей многовековой смоле, хранилась некая глубинная мудрость, тщательно скрываемая им за веселым нравом. В самые тяжелые моменты для их семьи только он один не давал им падать духом, не позволял сходить с ума от отчаянья, безнадежности и беспросветной тоски.       А он… Создан и воспитан для той самой тяжелой ноши: быть правым, быть верным, быть тем, на чьи плечи взгромождена обязанность в принятии решений, обязанность следовать своему долгу. Обязанность всегда поступать правильно, даже если это причиняет невыносимую боль. Глаза, излучавшие холодный цвет сапфира, потемнели.       — Лео, — Рафаэль отвлек своего брата от тяжелых размышлений, — знай, если потребуется, я буду защищать и ее. Даже от тебя.       Гигант в красном медленно отходил от лидера, разворачиваясь и скрываясь за пестрой листвой.       Стоя посреди открытого пространства, Лео вновь ощутил вокруг себя невидимые рамки, заточавшие его в стеклянную непробиваемую клетку. Зверь внутри бился о металлические прутья, пытаясь проломить своды закалённой решётки. По телу словно растекалось эхо от его истошного вопля, переходившего то в скулеж, то в надрывное рычание. Он взглянул на свою ладонь, изучая ее, вспоминая, как она касалась желанного тела, как удерживала собой Еву — неизмеримое счастье, найденное им. ***       — Ну, ты же обещал! — Майки спорил с Рафом, крутясь вокруг того, кто никак не мог отделаться от навязчивых приставаний негодующего озорника.       — Да сколько можно, Майки? Каждый месяц — одно и то же! Что за гребанные звездные циклы?       — Священные традиции нельзя нарушать! — он сложил руки на груди, закрывая за собой проход в дальний отсек, вскинув непреклонную мордашку вверх. — Каждая крайняя суббота месяца!       — Обойдешься, — Раф уселся на диван, включая запись трансляции турнира по гольфу.       — Серьезно? — Майки развел руками, сильнее возмущаясь над иронией брата. — Скучные чуваки в кепках?       В ответ Раф удовлетворённо злодейски рассмеялся: — Уж лучше это, чем твой слизняк Джабба Хатт.       — Дони, ну скажи ему! — Майки обратился к тому единственному, кто, как ни странно, мог образумить брата.       Донателло оторвался от планшета, с которым не расставался уже второй день, обращая к нему все свое внимание, призадумался, поджав губу, и произнес: — Все, что с регулярной частотой происходит более семи раз подряд, можно считать традицией.       Согласие Дони озарило личико Майки, растягивая на нем благодарную счастливую улыбку.       — Нет, — Раф делал вид, что его заинтересовал бросок маленького белого мячика через зеленое поле, Майки снова заканючил, издавая детские бесслёзные всхлипы.       Сью присела к Рафаэлю, заставляя его подвинуться, скользнула рукой под его руку, обвила и, заглядывая в лицо, шепнула: — Младшим надо уступать.       Раф искоса смотрел на плутовку, которая нежно улыбалась в ответ, фыркнул, признавая, что белокурая сероглазая лиса опять его незаметно обхитрила, вынуждая поддаться на уговоры раздражающего его озорника.       Рафаэль с силой нажимал на клавиши пульта, ненавидя каждую из этих маленьких резиновых выпуклостей, и искал не менее ненавистное ему называние фильма. Найдя нужную строчку, выталкивая из себя недовольное рычанием со словами: — Гребанная новая надежда, — нажал на центральную кнопку со стрелкой.       Майки подскочил к выключателю света, щелкнул по нему, погружая гостиную во мрак, уселся на пол, прижимаясь панцирем к дивану позади Сью, Дони уселся на подлокотник, опираясь на заднюю спинку дивана.       Леонардо присел сбоку возле моих ног, укладывая руку вблизи от того места, где сидела я.       На черном звездном экране поползли вверх титры: ЗВЕЗДНЫЕ ВОЙНЫ ЭПИЗОД IV НОВАЯ НАДЕЖДА Идет гражданская война. Космические корабли повстанцев, наносящие удар с тайной базы, одержали первую победу в схватке со зловещей Галактической Империей. Во время сражения разведчикам повстанцев удалось похитить секретные планы, связанные с главным оружием Империи — Звездой Смерти, бронированной космической станцией, способной уничтожить целую планету. Преследуемая имперскими агентами принцесса Лея спешит домой на своем звездном корабле. При ней находятся похищенные планы, которые могут спасти ее народ и вернуть свободу галактике.       Большая рука осторожно коснулась ноги, обхватывая икру, и притягивала к себе, прижимая к груди. Вторая скользнула под поясницу, позволяя мне опереться об нее. От широкой ладони исходило тепло, растекавшееся по всему телу сладкими тягучими волнами.       Я ощутила движение, и коленки коснулся легкий нежный поцелуй. Мои пальцы сжали голень собственной согнутой на диване ноги, боясь, что руки потянутся к нему, как только он прекратит эту близость. Но лидер держал в своем захвате и не стремился отпускать.       По телу распространялось странное волнительное чувство, зарождавшееся где-то внутри грудной клетки. Оно было теплым, как летний солнечный свет, прогоняющий холодную тьму.       И рядом был он — мое солнце.