Львёнок, который хотел выжить

      Ева была в его комнате, и Леонардо никак не мог заставить себя вернуться туда.       Он бродил по лесу и сам не понимал где. Он надеялся, что хоть что-то сможет забрать его боль, вырывающуюся в протяжных, полных муки и сожаления стонах. Надеялся, что эти древние древесные создания, в которых обитали частички души самой земли, сжалятся над ним, успокоят разрывающееся сердце, впитают в себя его страдания хотя бы немного, хотя бы ненадолго, хотя бы настолько, чтобы он смог вновь глубоко задышать, а не скулить рваными стонами, распугивая вокруг себя зверей и птиц.       Ева хотела быть с ним, и она просила его об этом, о том, чего ему самому так хотелось. И он был счастлив, настолько, что, казалось, его тело не способно было выдержать это. Что оно вот-вот растворится в этом чувстве, исчезнет.       Бессознательно цепляясь за стволы деревьев, он просил их о помощи, просил унять ноющее сердце, скулеж звериной сущности внутри него и жуткое страшное осознание своего долга.       В голове было множество вопросов, на которые Леонардо сам себе давал неутешительные ответы. Рафаэль смог до него достучаться, вбить ему в голову то, что лидер так сильно не хотел признавать, но всегда знал.       У Леонардо были только братья. И никогда не будет никого другого. Мутированные черепахи — единственные в своем роде. Создания, обреченные на одиночество. Оставить ее при себе означало бы обречь на такое же одиночество.       Даже если они не найдут Сэма, рано или поздно Ева и Сьюзан захотят вернуться к людям. Он не вправе отнимать у них эту жизнь. Расстаться с Евой сейчас уже было практически невозможным действием, а потом станет окончательно неосуществимым.       Он знал, что должен отпустить Еву, но не мог. Он знал, что не должен был привыкнуть к ней, но привык. Он знал, что не должен был хотеть Еву, но хотел. Больше всего на свете он хотел быть с ней.       Подло…       Лео понимал, что поступает подло. Хотя изо всех сил старался скрыть это от себя.       Поступал подло по отношению к Еве, потому что не должен был проявлять к ней свое внимание, интерес, страсть, желание, он должен был сразу же пресечь ее странное, невозможное по своей сути, влечение. Поступил подло по отношению к себе, потому что позволил самому себе погрязнуть в несбыточных надеждах, мечтах и фантазиях.       Маленькая наивная девочка, которая так сильно стремилась к нему, и одному лишь небу было известно почему. Которая не понимала, что жизнь с ним будет невозможной. Что сам их союз невозможен.       Кругом одно сплошное «невозможно».       Ирония Создателя всего сущего…       Не будь их в этом мире, ничего бы не изменилось. Леонардо и его братья защищали Нью-Йорк от преступности. Но в чем был смысл? Меньше ее от этого все равно не становилось. Да, им удалось спасти за это время несколько сотен людей. Жалкую горстку песчинок из огромной песочницы, которые все равно невозможно было удержать в руках. И в итоге всех накрыла чума. Все их потуги оказались тщетными. Они смогли лишь только кое-как спасти себя.       Для чего тогда они были созданы такими?       Отец бы сказал, что во всем есть свой смысл. Даже в страданиях Лео. Что у каждого есть свое предназначение, не всегда ясное, не всегда понятное и не всегда приемлемое. И Лео бы постарался поверить отцу, постарался бы смириться со своим положением. Возможно, родной голос отца, заботливая когтистая рука на плече утихомирили бы злобу лидера на несправедливость его судьбы. Нечестно было быть рожденным таким. Нечестно.       Как несправедливо было давать ему это счастье, чтобы потом он сам был вынужден его отдать. Ведь от этого так невыносимо больно.       Ты ничего не сможешь ей дать.       Лео это знал. Всегда знал. Но только позволил себе забыть об этом. Совсем ненадолго, спуская вожжи, разрешая себе утонуть в этом счастье, захлебываясь им, впитывая в себя, как губка. И теперь он вынужден сжимать все свое внутреннее существо, чтобы вернуть обратно, до последней крупицы, каждую теплую солнечную каплю, не принадлежащую ему.       Болезненная, практически убивающая его картина встала перед глазами.       Нежные руки Евы не будут обнимать его. Они будут обнимать другого, того, у которого будет такая же мягкая кожа. Она будет прижиматься к теплой мужской спине, а не касаться его холодного твердого панциря.       Она будет целовать не его губы: грубые, неестественно большие, способные поранить, а чужие, такие же нежные, подходящие к ее маленькому ротику.       Все ее пять пальчиков будут сплетаться с чужой сильной заботливой рукой, а не с его трехпалой лапой. Чужие руки будут гладить ее нежное тело. Под чужими руками она будет издавать эти сладкие стоны.       Тот, чужой, другой подарит ей семью. Подарит ей счастье. Возможно, подарит дитя, быть может, даже несколько. Она создаст жизнь, и в этом родном и любимом комочке счастья будут ее красивые теплые шоколадные глаза, ее улыбка и две ямочки на щеках, ее чудные шелковые волосы, в которых переливается золото под лучами солнца.       И это правильно.       Но от этого «правильно» страшно больно. Запертая в нем звериная сущность, надрывно скуля, пыталась вырваться, отрицать, противостоять.       Ему так жаль, что он не способен всего этого дать Еве.       Ты отпустишь ее. И она уйдет.       Он отпустит ее, даже если это разорвет его на части. Он отпустит ее, даже если это его сломает. Он отпустит ее. И она уйдет. И тогда он потеряет все.       Он шел, еле переставляя ноги. Он шел туда, где упадет к ее ногам. Туда, где он мечтал хотя бы об одном прощальном поцелуе, хотя бы об одном последнем нежном поглаживании ее руки.       Дверь трейлера открылась. Тяжелой поступью Леонардо переступил порог. Семь ярдов отделяло его от того момента, когда он сам откажется от своего счастья.       Рафаэль…       Сидит у ног Сьюзан и просит прощенья за них обоих. И та прощает.       Лео так же сядет напротив Евы и скажет ей правду. Что не будет никакого «Всегда». Что он будет рядом с ней ровно до тех пор, пока они не найдут ей со Сью новый дом. Но не тот, о котором мечтала Ева.       Она делилась своими мыслями и описывала их будущее жилище. Она придумала цвет его спальни, расстановку мебели, ткань занавесок и отчего-то много подушек на его широкой кровати.       Она обещала выращивать ему помидоры, правда, не знала как, но обязательно бы научилась.       Она обещала узнать впервые вместе с ним, как пахнет море.       Она отчего-то была уверена в том, что Майки прирожденный капитан корабля. Что они найдут яхту, и Лео обязательно поймает для нее огромную «во-о-т такую лососятину». И Лео был счастлив, соглашаясь с Евой, глядя на то, как она широко разводит руками, показывая нужный размер рыбы, как она беззаботно смеется, лежа головой на его коленях.       Она обещала ему костры, мягкие пледы и чай. Теплые вязаные свитера. Множество книг, историй и фантазий.       Она обещала ему звездное небо и желания в каждой упавшей звезде.       Она обещала быть рядом с ним всегда.       Леонардо слушал, пока Ева выводила своим пальчиком узоры на его груди, и верил в то, что это — возможно, бережно сжимая ее в своих объятьях.       Но её мечту он похоронит в себе. И иногда, когда станет совсем невыносимо от тоски, он будет возвращаться туда — в построенный ею воздушный замок, на несколько мгновений грез, чтобы дать себе передышку, глубоко вздохнув, возрождая в памяти ее запах. А она создаст себе новую мечту, в которой не будет Лео.       Возможно, Ева расстроится, разозлится, обидится, может, даже возненавидит.       И Лео не будет оправдываться в своей лжи. Он лгал ей так же, как и себе. Но у Евы впереди будущее, в котором ему не может быть места.       Леонардо стоял у закрытой двери и убеждал себя в том, что нужно лишь набраться храбрости и попросить прощенья.       Но Ева не должна простить за его ложь, потому что он не заслужил.       Приложив руку к ручке двери, он плавно открыл отсек. Еще ни одно движение не давалось ему с таким трудом.       Пустая комната, приоткрыто окно… Где она?       Сердце пропустило удар. Оно всегда сбивалось на один ритм, ровно за несколько секунд до того, как инстинкт предупреждал об опасности.       Планшет лежал у изголовья кровати. Он метнулся в ту сторону. Большой зеленый палец в тревоге не сразу смог нажать нужную клавишу на дисплее.       «Загрузка»…       «Сигнал отсутствует»…       — Дони! — Леонардо не сдержал крик, зовя своего брата. Дверь в соседнем отсеке распахнулась, и встревоженные глаза, увеличенные сквозь линзы очков, обратились к нему.       — Найди Еву. — С требовательной командой, Лео передал планшет в руки своего брата и схватил широкий ремень с ножнами катан, застегивая его поперек своей груди, двигаясь по пути к выходу.       — Я был не прав, — лидер обратился к идущему за ним Рафаэлю, и тот почувствовал нотки страха в голосе Лео.       Рафаэль предупреждал Леонардо. Брат, второй по старшинству, был отличным следопытом, и он умел лучше всех находить следы. Но Лео отмахивался от него, говоря, что это просто зомби, блуждавший по лесу вдалеке от их лагеря, с такими одиночками они сталкивались не раз.       Вчера Леонардо что-то почувствовал, что кто-то наблюдает за ним, кто-то чужой. Он был готов в этом поклясться, но обойдя вчера весь периметр, так ничего и нашел. Рафаэль понял всё без лишних слов и, окликнув спешащего уйти Лео, вытащил из-за пояса рацию, кинув в руки брата со словами: — Будь на связи.       Леонардо бежал к водопаду — единственному месту, к которому могла пойти Ева. Маленькая девочка намеревалась его спасти. Разгромила комнату, вылезла из окна и сбежала.       Идиот! Лео не переставал ругать себя, пока бежал к их месту. Он должен был прислушаться к Рафаэлю. Брат с самого начала был прав во всем, что касалось его и Евы. А он… Упертый идиот!       Вбежав на поляну, он резко остановился.       Нельзя топтать следы.       Он жадно рыскал взглядом по земле, пока не наткнулся на след. Отпечатки двух маленьких ступней вели влево, за утес. Он шел по ее следам, которые петляли между деревьями. И это было странно. Словно она металась из стороны в сторону.       В нос ударил тонкий, но отчетливый запах смерти, заставив все заледенеть в нем. Внутренний холод был полезен: он концентрировал его чувства, обострял рефлексы.       Ева стояла по центру того места, вокруг которого были развешены мертвые звери. Он изучал еле заметные следы и видел, что она не сразу поняла, куда вошла. Ева застыла. Отступала назад. Правильно… Ты делала все правильно, сначала мысок, потом опускала стопу, ты оставляла незаметные следы. Но сейчас мне нужно тебя найти…       Взгляд Лео наткнулся на блеск в листве. «Вакидзаси». Он поднял короткий меч, принадлежащий ему.       Отчетливые следы…       Она стояла на мысочках. Неосознанный признак страха, как бывает у детей. Мышцы стопы напрягаются, пальцы ног сводит, и они изворачиваются сами по себе.       Адам…       Леонардо передернуло от того, что Ева так сильно боялась того человека. Он встряхнул головой, сосредотачиваясь на разгадывании следов.       Вероятно, он держал ее за шею.       Ева уронила меч, но он знал, что сама бы она не выпустила оружие из руки. Даже в первый день их встречи в обессиленных руках она поднимала и крепко удерживала «Тати». Значит, Адам выбил клинок и сделал Еве больно.       Я причиню ему бо́льшую боль…       Следов борьбы не было. Но Ева бы не сдалась просто так. Кровь…       Россыпь алых капель сохранилась на поверхности пожухлой листвы. Сколько прошло времени? Большая часть капли уже успела свернуться. Леонардо прикоснулся к ней, забирая остатки на свой палец. Полтора, может, два часа… Это случилось тогда, пока он бесцельно бродил по округе, скуля и жалея себя. Он должен был сразу же идти к ней.       Тогда бы всего этого не случилось! Трус! Идиот!       Взорвавшуюся в нем ярость тут же подавил рассудок, и вся эта неудержимая мощь была перенаправлена на концентрацию. Отличительная черта лидера, наконец, брала свое. В любой, даже в самой страшной, ситуации он мог практически моментально овладеть собой, направляя энергию в нужное ему русло.       С такого положения удар бы пришелся в ближайшее открытое место — в висок.       Ева потеряла сознание, но не упала. Ее обмякшее тело удерживал Адам. Закинув Еву на плечо, Адам двинулся вправо. Леонардо рысью бежал по дорожке из примятой травы, раскрошившихся сухих листьев и капель крови.       Выйдя на трассу, Лео огляделся по сторонам. Асфальтированная дорога не могла впечатать в себя следы.       Адам ее увез. Паника с новой силой взбурлила в Лео. Достав рацию, он нажал небольшую оранжевую кнопку.       — Дони, где последний раз был зафиксирован сигнал?       Из рации спустя несколько секунд донеслись стрекочущие щелчки, и голос брата ответил:       — Сигнал пропал у водопада.       — Куда мне идти? — с виду спокойный и собранный голос Леонардо скрывал в себе страх, пытающийся выбраться наружу.       Каждая секунда в ожидании ответа сводила его с ума. В каждой гребанной упущенной им секунде его Ева продолжала находиться в руках Адама. Все то, что он знал о нем, приводило Леонардо в ужас: он знал, что Адам будет жесток к ней.             У Адама есть нож… Чертов керамбит, острый, как бритва. Адам уже оставлял на ее теле шрамы от когтистого лезвия. Пока Лео стоял на месте и ждал подсказки, он думал о том, что на ней могут появиться новые раны. Он не простит себе их. Каждый, даже самый крохотный порез будет его виной.       Прошу, Ева, только держись…       Сердце болезненно сжалось, и Леонардо усилием воли заставил себя не думать о том, что сейчас могло происходить с ней.       Ему нельзя было терять контроль. Ева рассчитывала на лидера, и он не может ее подвести.       Донеслось заветное скрежетание, и лидер поднял рацию к лицу, чтобы не пропустить ни единого слова Дони, и тот четко и быстро проговорил ему ответ:       — Две мили влево. Поворот на проселочную дорогу. Мы подъедем ближе.       Но Лео уже бежал в этом направлении. Сильные натренированные мышцы ног толкали его тело с бешеной скоростью вперед.       Дождись, Районоко, дождись меня… ***       Я просыпалась от пульсирующей боли, стучавшей в виске. Зажмурившись сильнее в надежде прогнать ее, я лишь сделала хуже, и теперь тошнотворно болезненные волны расходились от виска ко лбу и затылку. Глаза открывались, картинка перед ними была расплывчатой, но пелена постепенно сползала, фокусируя взгляд на стене, сколоченной из деревянных досок.       В нос ударил затхлый пыльный запах. Лежа на земляном сухом полу, тело онемело от неудобного положения. Дернув руки, я поняла, что они связаны за спиной. Металлическая стяжка больно впивалась в кожу запястий. Щеке было влажно. Под липкой загустевшей кровью, местами запекшейся, неприятно зудела кожа.       Адам…       При этой мысли я резко пришла в себя. Волна страха накатила вновь. Подтянув под себя колени, я смогла перевернуться и выпрямить спину. Голова резко закружилась, рвотные спазмы сжали желудок. Закрыв глаза, я сделала несколько медленных глубоких вдохов через нос, сглатывая тягучую слюну по саднящему горлу.       Я оглядывала темное помещение, в котором находилась. Это был старый заброшенный деревянный амбар. Строение было двухэтажным, и единственным источником света служил проем пустого окна на втором этаже.       Потолок между этажами перекрывали редкие толстые деревянные балки, лишь наполовину покрытые дощатым полом. Сквозь пустое пространство виднелась крыша.       Надо освободиться…       Зрение постепенно привыкало к полумраку. Пусто… Ничего. Ни одного металлического предмета, способного разрезать стальную тонкую проволоку. Черт с ней. Главное — ноги свободны.       Когда я поднялась на дрожащих ногах, голова вновь закружилась, пришлось глубоко дышать, упираясь плечом о стену, пока меня не перестало мутить.       Выход… Нужно найти выход и бежать.       Обводя стены взглядом, я увидела тонкий просвет. Двухстворчатая дверь оказалась в правом дальнем конце амбара. Все так же опираясь о стену, я медленно шла в ее направлении.       Дверь приоткрылась, и яркий солнечный свет ослепил на некоторое время. Знакомая пугающая тень приближалась. Резкий толчок в грудь сбил с ног. Ударившись затылком о пол, я чуть снова не потеряла сознание. Меня удерживала в реальности раскалывающая боль в голове от свежей раны.       Адам схватил меня за ногу и поволок назад к центру пустого амбара. Сопротивляться не было сил. При каждом резком движении сознание было готово меня покинуть, ввергая в темное пустое забытье.       Нельзя отключаться.       Подавив подступающую тошноту, я с трудом смогла опять перекатиться на колени.       — Зачем? — из горла с сопением вырвался хрипловатый голос, и я не узнавала его, будто он принадлежал не мне.       Но Адам молчал. Его молчание никогда не было простым. Сейчас его взгляд блуждал по периметру пространства, фиксируясь в разных точках, как будто в его голове был список из пунктов, в которых он ставил галочки.       Сколько прошло времени с моей первой отключки?       Солнце.       Свет из проема окна падал на верхнюю стену второго этажа. Солнце сошло с зенита. Видимо, прошло не больше двух часов, и мы где-то недалеко от лагеря. Значит, уже или совсем скоро мою пропажу обнаружат. Маячок в браслете даст знать, где меня искать.       Браслет.       Глаза с ужасом расширились. Очередная волна липкого страха расползалась из груди по всему телу. Я не чувствовала на руке браслет. Пальцами правой руки пыталась нащупать силиконовый ремешок, но его не было.       Кое-как взяв в себя в руки, будучи на грани истерики, я делала бесшумные медленные глубокие вдохи носом и медленные выдохи ртом. Всё так, как учил меня Лео.       Надо понять, что он замышляет.       — Что мы здесь делаем? — осторожно спросила, внимательно следя за ним исподлобья.       Карие глаза обратили на меня свое внимание. Под его взглядом тело непроизвольно сжалось, пробитое мелкой дрожью. Заученный рефлекс, вбитый под кожу страх, который невозможно было из себя изгнать.       Адам удовлетворенно приподнял кончик губы. Улыбка свидетельствовала о том, что для меня все только начинается. Ему нравились эти моменты. Нравилось, когда его боялись вот так: с диким иррациональным звериным страхом, с неподдельным ужасом в глазах.       Он присел рядом со мной, приближая свою руку к лицу.       Тело вздрогнуло и замерло, взгляд спрятался в пол, но глаза остались открыты. Как бы ни было больно и страшно, нельзя закрывать глаза, ему это не нравится.       — Умница, — костяшкой указательного пальца Адам проводил по овалу лица. Движение нежное, легкое, безобидное и до ужаса знакомое, оттого глаза постепенно наполнялись слезами.       — Как ты меня нашел? — предательская дрожь в голосе больно кольнула меня. Стоило ему только опять появиться в моей жизни, как воспоминания о прошлом, которые, как мне казалось, были наглухо замурованы, вырвались наружу.       — Это было несложно, глупая, — он захватил прядь волос, накручивая на фалангу своего пальца. — Твой след я обнаружил сразу же. Потом шел за тобой. Упорная девочка. Ведь моей Еве так важна надежда, не правда ли? Моей Еве нужно было дать понять в самый последний раз, что у нее все получится. А потом тебя обступили мертвецы. Ты знаешь, в какой-то момент я даже был готов отдать тебя им.       Его рука сильнее потянула за прядь волос. Ничтожная боль. Но это только начало. И тихий, обманчиво нежный, красивый голос продолжил:       — А потом появилась эта тварь и увезла то, что принадлежит мне, — стальные нотки злости проскользнули в его голосе. — И даже этот автобус было несложно найти. С такими габаритами он может проезжать только по широким шоссе, оставляя за собой сбитые трупы ходячих мертвецов и расчищенную от груды брошенных машин дорогу. Сложнее всего было подобраться к тебе.       Адам выпустил прядь волос, и встал, встряхивая затекшую ногу. Его красивое лицо исказила злоба.       — Эта тварь в красной нелепой тряпке на морде, как ищейка, все бродил по окрестностям и вынюхивал, неделями не подпуская к тебе, везде, где бы вы ни останавливались.       Рафаэль!       Боже, я была готова сейчас расцеловать гиганта в красном!       — А потом вокруг тебя стала крутиться эта… — Лицо Адама скривилось от неприязни, как будто то слово, что сейчас он пытался произнести, было горьким и гадким на вкус, — эта мерзкая ящерица.       — Это ты мерзкая ящерица! — Вспыхнувшая злость тут же сменилась страхом от осознания своей ошибки. В это же мгновение пришел удар в лицо. Кулак врезался в скулу с такой силой, что рассек кожу. Голова резко откинулась в сторону, чуть не свернув шею, и я упала. Звон в ушах и россыпь бликов перед глазами дезориентировали. Сознание поплыло, грозясь вот-вот отключиться.       Адам сжал на затылке волосы, рывком поднимая обратно. Маска обманчивого добродушия спала, и на меня смотрело его настоящее, искаженное злостью лицо.       — Ева забыла, какой должна быть? — он шипел сквозь зажатые зубы, как и подобает мерзкой ящерице.       Молчать, быть послушной, терпеть.       В такие моменты Адам не контролировал себя и мог исступленно наносить удары, не думая о фатальных последствиях. Пальцами руки он болезненно сжал щеки, заставляя приоткрыться рот. Верхняя губа Адама подрагивала от испытываемой им ярости.       — Скажи, моя непорочная Ева, тебе нравилось чувствовать холодные чешуйчатые лапы? Нравилось впускать в свой рот склизкий мерзкий язык той твари?       Захват ослаб, и он отбросил меня так, словно я была ему противна. Таким же омерзительным взглядом он смотрел на меня сверху вниз.       Он стал нервозно расхаживать взад и вперед.       — Я бы мог тебе это простить, но ты, — его палец указал на меня, и от этого движения тело вновь инстинктивно дернулось, — я видел! Я видел, как ты это допускала!       Лео почувствовал тогда его присутствие, вот почему он унес меня, вот почему отправился на поиски Адама, но не нашел.       Остановившись, Адам холодно и пристально на меня посмотрел. В его глазах зарождалась пугающая меня безумная решимость.       — Я вырежу все, чего оно касалось.       И это была не угроза, не ложь, не пустые слова. Если Адам принимал решения, он не отступался от них. Ритуальная жертва. В его больном воспалённом мозгу я всегда ею и являлась. Он берег меня в меру своих сил для особого момента. Моего последнего момента.       В его руках появилась сталь ножа. Тонкое изогнутое лезвие керамбита опасно блеснуло во мраке пустого заброшенного амбара. Увидев до боли знакомое очертание ножа, каждый зарубцевавшийся на коже шрам заныл. Тело помнило, каково это было, и инстинктивно дернулось, пытаясь спастись от предстоящей боли, уползти от лезвия в его руках как можно дальше.       Обойдя меня со спины, он присел, схватил за связанные запястья и рывком подтянул к себе, усаживая между своих ног. Широким хватом руки зажал плечи, не давая вырваться. Я кое-как подавила скулеж. Шёпотом, от которого все тело затряслось и покрылось холодной испариной, он успокаивал, говоря, что так нужно, что его Ева только так сможет опять стать его.       — У нас есть еще немного времени, Ева, — холодный обух стали спускался с лица к ключице, лаская безболезненно кожу, как каждый прошлый раз, перед тем как разрезать ее острием.       Паника накрывала волной, тело хотело жить, разум хотел кричать и звать Леонардо. Все внутри сжалось. Но вместо истошного вопля из груди вырывалось беззвучное рыдание, в котором не было слез. Никто в этой глуши не услышит криков.       Если терпеть и не кричать, то ему должно наскучить, и пытка будет не такой долгой.       Острие ножа неглубоко вонзилось в бедро у колена.       Нельзя дергаться. Он сделает больнее.       Лезвие распарывало кожу так же легко, как и разрывало стрейчевую ткань штанов. Адам никогда не спешил в своих пытках, медленно ведя лезвием вверх. Все тело напряглось и пробивало дрожью. Холодный металл, словно огнем, опалял кожу, увеличивая нестерпимое жжение.       Лео…       Лезвие вышло из кожи, давая мне возможность сделать неровный шумный вздох и вновь задержать дыхание. Вонзилось в другое бедро, так же медленно распарывая его вдоль по прямой линии. Я с силой сжимала зубы, пытаясь сдержать вопли.       Лео…       Мысли о Леонардо помогали затуманенному болью рассудку кое-как из последних сил держаться. Он обязательно найдет меня. Надо только потерпеть. Кромсая меня, нанося короткие болезненные раны, Адам выплевывал из себя слова:       — Испорченная…       Лео…       — Запачканная…       Лео…       — Опороченная…       Лео…       — Дрянь…       Я напрягала каждую мышцу дрожащего, стремящегося вырваться тела, чтобы заставить себя не шевелиться.       Лео…       Говорят, мозг способен воспринимать только одну боль — самую сильную. Неправда. Ты будешь одновременно чувствовать боль от всех своих ран.       Лео…       Тело не способно привыкнуть к боли и будет ощущать её даже там, где шрамы перекрывались шрамами, даже там, где уже нет части тела.       Лео…       Адам добился того, чего так желал услышать: рваные, шипящие всхлипы.       — Глупенькая, я всегда добиваюсь своего, — нежный поцелуй в висок заставил дернуться сильнее, чем от ножа в его руке.       Ненавижу! Всем сердцем ненавижу!       Во мне вскипала дикая злость за все то время, что мне приходилось быть рядом с Адамом. За все, что он сделал со мной: поломал, подавил, заставил чувствовать себя еще более никчемной и ненужной, за всю боль, унижение и слезы. За то, что так многое отнял у меня. За Илайеса. Сквозь дрожащие всхлипы я обратилась к нему: — Он придет за мной.       — Я знаю, — и я почувствовала, как его щека, прижатая к моему лицу, улыбнулась в акульем оскале, оголяя ровные белые зубы. ***       Лео бежал по петлистой проселочной дороге, земля хранила на себе свежие следы протекторов шин.       Потерпи, я скоро…       Двухэтажная деревянная постройка возвышалась по центру открытого пространства. Находясь в укрытии лесного массива, Леонардо оценивал обстановку. След одинаковых шин. Значит, машина всего одна. Даже если Адам не один и где-то прячется стрелок, Леонардо хватит скорости, сил и сноровки добежать до амбара.       Не думая, в порыве, Лео тут же сорвался с места. У него не было времени обходить территорию и искать безопасные пути подхода. Не было времени ждать братьев. Их трейлер неповоротлив, для этой проселочной дороги он слишком широкий, не сможет проехать. Парни и так отслеживают его местоположение. Они знают, куда бежать.       Сейчас Лео мчался по открытой местности, его большая фигура быстро приближалась к зданию. Сто двадцать ярдов, девяносто, шестьдесят, двадцать …       Лидер не стал останавливаться у большой двухстворчатой двери, а сразу же распахнул ее.       Он ворвался вместе с солнечным светом, залившим пространство, и напротив него в конце помещения была Ева. Она зажмурилась и резко отвела лицо.       Фигура, возникшая за ее спиной, подняла Еву с колен. Даже с этого расстояния лидер мог увидеть разбитое лицо в красных кровоподтеках, изодранные полосы на штанах, пропитавшихся кровью.       Лео приложил максимум усилий для того, чтобы совладать с лицом, не сжать кулаки и не кинуться с ревом на того, кто прятался за хрупким дрожавшим телом.       Опытный взгляд лидера осмотрел помещение.       Ошибка… Он уже понял, что совершил ошибку. Но это неважно.       Ему нужно было осторожно подходить ближе, не совершать резких движений и как можно дольше протянуть время, пока не подоспеют братья.       Леонардо изучали хищные бездушные карие глаза Адама. Человек не был напуган. Мучитель Евы рассматривал его с особым нездоровым интересом, словно думал о том, насколько бы вышел вкусный суп из мутированной черепахи.       Леонардо сделал первый осторожный шаг навстречу Еве, затем второй, затем третий.       Лидер знал, что его намеренно подпускают так близко. Под ногой скрипнул пол, и Леонардо замер, не сводя взгляда с врага. Адам в ответ внимательно следил за ним и кивнул, указывая продолжать двигаться вперед.       Острый кончик лезвия ножа упирался в шею Евы опасно близко от сонной артерии. Сердце лидера позволило себе впитать в себя то, как Ева смотрела в его синие глаза: с безграничной нежностью, с невероятным восторгом, с неподдельной детской радостью, так, как будто бы она его действительно любила. И лидер был готов пойти за ней даже в ад.       Он вступил на дощатый настил. Доски под его весом опасно просели, заскрежетав.       В глазах Евы метнулся испуг. Она непонимающе осматривала то место, на котором стоял Лео. Она пока не замечала того, что лидер увидел с самого начала. Профессиональная привычка во всем искать подвох. Настил под ним скрывал пустоту, а сверху свисал тонкий жгут металлической петли.       — Отбрось мечи, — Адам спокойным голосом приказал Лео, и тот послушно расстегнул ремень на груди и откинул от себя оружие. Лицо врага лучилось от осознания своего всемогущества над столь грозным противником, как Лео.       Лидер знал, что не сможет воспользоваться катаной. Риск был слишком велик: он мог не успеть выхватить меч и пустить его в дело, и тогда столь важную для него жизнь прервет холодная сталь керамбита.       — Надень петлю, — Леонардо подошел ближе, встав на центр постамента, и накинул на себя силок.       — Какая послушная зверушка, — Адам обращался к Еве, шепча ей в висок.       Лео видел его взгляд, полный странного азарта, нечеловечески хищного желания причинять боль своим жертвам.       — Затяни, — Адам удовлетворенно улыбался оттого, что опасное создание беспрекословно выполняло все его требования.       — Не надо… Не надо! — Ева пыталась остановить Леонардо. Она вырывалась из державших ее рук, острие ножа вошло в кожу, и тонкая струйка крови стекала по шее. Она кричала и умоляла лидера не делать этого.       Несмотря на всю ужасность грядущего будущего, Леонардо еле заметно улыбнулся Еве. Даже сейчас, глядя на то, как его Районоко сражается за него, он был счастлив. Отважный львенок стремился спасти его.       Да, Лео не дождался братьев, потому что слишком сильно к ней спешил. И теперь у него не было другого варианта. Войдя в амбар, лидеру хватило нескольких секунд на то, чтобы оценить ситуацию и принять для себя единственно правильное решение: он пойдет, встанет в центр постамента, накинет силок, ловушка сработает, петля затянется, минута конвульсий в удушении, и его не станет. И только так Леонардо сможет спасти Еву. Он выиграет для нее несколько минут. Сейчас он мог только тянуть время для того, чтобы подоспели братья.       Адам будет уводить ее, и там, на открытом пространстве, это чудовище окружат его братья.       Рафаэль сможет сделать то, чего не сможет сделать Лео. Рафаэль спасет Еву. Лидер всегда мог положиться на брата.       — Я обещаю, — сквозь рыдания и всхлипы Ева обращалась к Адаму, — обещаю, что никогда… я больше никогда не сбегу… я буду рядом, я все позволю… только отпусти его.       Адам оттаскивал бьющуюся в панической истерике девушку, она выкрикивала имя лидера.       Маленький львенок продолжал сражаться за Леонардо, а он отдавал взамен свою жизнь.       Честный обмен.       Лидеру хотелось утешить Еву, сказав: «Прости, что так долго. Потерпи еще немного, скоро подоспеет Рафаэль». Он пытался передать ей взглядом, что ему жаль, что он был так упрям и слеп; жаль, что оставил ее тогда, когда был нужен ей; жаль, что не пришел к ней раньше; жаль, что не найдет для нее дом; жаль, что не поймает для нее лосося.       Он лишь мельком взглянул на то, как Адам стал перерезать веревку. Топорная ловушка… Балка упадет сверху, сдвигая под своим весом поперечное перекрытие его постамента, пол под ним обрушится, петля затянется.       Но Леонардо не думал об этом, он в последний раз смотрел на Еву.       «Жаль, — подумал Леонардо, — что не успел сказать — люблю». ***       Я лишь уловила тень от падающей балки, под ногами Леонардо пропала опора, его тело дернулось вниз, раскачиваясь на весу, и металлическая стяжка сдавила его горло, до крови врезаясь в кожу.       — Нет! — истошный вопль вырвался из моего горла.       Адам выталкивал меня сквозь узкий проход задней двери, крепко вцепившись в предплечье. Я упиралась ногами, брыкалась, пыталась дотянуться до него зубами, чтобы вгрызться хоть в какую-нибудь часть тела. Но эта тварь утаскивала меня все дальше от Лео.       Сколько Лео сможет не дышать? Минуту, может, полторы? Я должна успеть…       Адам пихал меня вперед. Мозг отказывался соображать, но инстинкты сработали сами. Я дернулась вперед, и Адам не ожидал такого. Резко остановившись, пригнулась, а затем со всей силы откинула голову назад. Теменем врезала ему по подбородку, дернулась вбок и вырвалась из захвата.       — Лео! — я бежала к задыхающемуся Леонардо. Нужно только успеть разрезать лезвием катаны стяжку на своих запястьях и разрубить удавку.       Резкая боль опалила правый бок. Изогнутая сталь керамбита глубоко вошла в тело, Адам дернул рукой, пропарывая плоть ножом. Я даже не ощутила своего падения оттого, что боль была столь яркой и сильной, что поглотила собой все остальные чувства. Легкие судорожно сжались, грудная клетка пыталась втянуть в себя воздух, но я не могла ни закричать, ни простонать, ни даже сделать вздох. Ногами все еще продолжала толкать лежавшее тело вперед, пытаясь ползти. При каждом движении и без того невыносимая боль становилась еще сильнее.       Он задыхался, я барахталась в луже собственной крови и ничего, совсем ничего не могла сделать. Протяжно воя, словно животное, я больше не могла сделать ни единой попытки сдвинуться.       Тело странно и быстро немело, и легкие, словно работая вполсилы, вбирали в себя короткие неглубокие вдохи.       Лежа на иссушенной земле, я смотрела на закрытую дверь. Ткань одежды быстро намокала, стекающая кровь постепенно впитывалась в землю. Возникла флегматичная, но грустная мысль — «Фатальная рана… Совсем скоро станет холодно, захочется спать, и я навсегда усну». Перед тем, как в глазах все расплылось и потемнело, успела беззвучно шепнуть имя того, кто был для меня ценнее всего на свете и умирал сейчас вместе со мной. ***       Стальной силок сжал горло, выкручивая голову набок под весом собственного тела. Лео пытался разжать удавку, но та лишь сильнее впивалась в шею. Он схватился за металлический трос в попытках разорвать, но жгут лишь только до крови раздирал в кожу, скользя в руках. Синие глаза смотрели вслед Еве. Его львенок продолжал биться, рычать, брыкаться, вырываться.       Не плачь, Районоко. Скоро все закончится.       Рафаэль должен быть где-то рядом, он успеет перехватить ее. Рафаэль успеет отомстить за нее.       Скорее, Рафаэль, ты нужен ей.       Дверь закрылась, скрывая от его взора Еву.       Люблю.       Леонардо закрыл глаза, чувствуя, как биение его сердца замедляется. Легкие начинали постепенно гореть от нехватки кислорода. Грудь сделала первый рывок в надежде вдохнуть столь необходимый для организма кислород.       — Лео! — родной голос звал его.       Синие глаза резко раскрылись. Сердце, которое опасно замедлилось, вдруг сделало резкий удар, разгоняя по телу кровь с остатком кислорода. Пальцы вновь вцепились в металлический жгут в надежде его разорвать. Бесполезно.       Руки поднялись выше, хватаясь за стальной трос. Он пытался подтянуться, но стальное плетение скользило под разодранными в кровь ладонями.       Леонардо услышал тонкий протяжный вой вперемешку с плачем. Там плакал его львенок. И от этого истерзанного звука внутри него что-то взорвалось.       Резкий толчок ногами, удавка сильнее сдавила шею, глубже врезаясь в кожу, но ему нужно продолжать раскачиваться. Еще рывок. Деревянная стружка осыпалась сверху. Еще рывок. Зазвучал первый скрип сухой древесной балки, на которой был намотан металлический трос, но это еще не победа. Еще рывок. Сердце продолжало неровно стучать: то сильный удар, то замирает в слабом импульсе. Еще рывок. В глазах потемнело. Еще рывок. В груди прожигающее пламя оттого, что легкие в бессильных попытках бьются о ребра. Еще рывок. Балка хрустнула, сломавшись надвое. Короткий полет, и Леонардо упал на колени.       В глазах все расплывалось, но возникшие звуки выстрелов не дали ему провалиться в темную пропасть. Леонардо на ощупь нашел клинок. Пальцы нащупали место узла удавки на шее, резкое движение руки, и катана разорвала металл, оставив порез на шее.       Легкие с жадностью вобрали в себя первый болезненный глоток воздуха.       С каждым новым толчком он приближался к двери. Проход слишком узкий для него. Но будь это даже бетонная стена, она не остановит Леонардо.       Лидер пробил своим телом деревянный проем.       Ему хватило двух секунд на то, чтобы увидеть лежавшую перед ним окровавленную неподвижную Еву с зияющей рваной раной на боку, бегущего к ним наперерез Рафаэля, уворачивавшегося от пуль, Майки, раскручивавшего на бегу нунчаки, в замахе готовые вылететь в сторону врага, и вытянутую руку Адама, в руках которого пистолет.       Его карие, обезумевшие от ненависти глаза обратились к Лео как раз в тот момент, когда катана, которую метнул лидер, отрубила ему руку. Тот не успел понять свою потерю. Разбег, один прыжок и Леонардо был уже рядом с Адамом. Одна рука зажала ненавистную шею, вторая легла поверх головы, зеленые крупные пальцы сдавили череп и резко прокрутили голову назад.       Хруст шейных позвонков, и Леонардо отпустил убитое им тело, так и не проводив его падение взглядом.       Лео подбежал к Еве, стягивая с себя маску. Девушка была вся в крови и жутко бледная, но он не мог себе позволить поддаться панике. Приподнимая безвольное тело Евы, он обвязал ее талию тканью, затягивая узлом рядом с раной.       Майки, подбежавший с другой стороны, знал что делать. Он уже предупредил по рации Сьюзан и Дони, чтобы они были готовы к помощи.       Потерпи еще чуть-чуть.       В своих мыслях Лео умолял Еву держаться, пока бежал к трейлеру, бережно удерживая в своих руках.       Леонардо ворвался в дом.       — Клади сюда, — Сьюзан врач, пусть и ветеринар, но она поможет. Лео уложил Еву на стол.       Сьюзан отодвинула лидера, загораживая ему обзор, и раздавала команды, Дони ассистировал.       И только сейчас Леонардо начала бить мелкая дрожь. Он мог лишь беспомощно наблюдать за тем, как Сьюзан разрезает на ней одежду, пропитанную кровью, как Дони в это время ставит капельницу с физраствором.       Леонардо слышал набор неизвестных ему терминов, но Дони все понимал, он смешал в шприце лекарства из ампул и сделал укол в мышцу.       — Торпидная фаза шока, — предупредил Дони, посмотрев на табло монитора, от которого провода шли к груди Евы.       — Вводи адреналин. Полмиллилитра каждые десять минут. Следи за давлением.       Еще один укол под кожу.       — Какая группа? — Сьюзан поняла, что потеря крови стремится к критическому значению.       Дони все делал четко и быстро.       — Вторая отрицательная.       — Черт… — От ругани Сьюзан Лео непроизвольно схватился за голову, заметавшись в тесном для него пространстве.       У Евы и Сьюзан одна группа крови, но разные резусы. Он знал, что к отрицательному резусу нельзя вливать положительный. Значит, переливание крови сделать невозможно.       Но Рафаэль рядом, его сильная рука сжимала предплечье брата не только для того, чтобы удержать, так он показывал Лео, что пройдет вместе с ним через все. Его низкий голос пытался успокоить:       — Она выкарабкается, вот увидишь.       Майки рядом с Лео по другую руку, он замер и напряженно смотрел на ход операции, пряча за костяшками пальцев страх на своем лице.       Леонардо заметил, как дернулась нога Евы, и от этого импульсивно потянулся к ней, но Майки остановил его, прикладывая ладонь к груди брата.       — Тише, тише, знаю, что больно, — Ева еще не пришла в сознание, но Сью успокаивала ее, она всегда так делала, всегда нашептывала ласковые и очень нужные слова.       Шприц в ее руке обколол периметр обработанной раны. Рана неширокая, но глубокая. Ему больно было смотреть за тем, как она раскрывает щипцами кожу, как стекает кровь Евы со стола на пол. Сью сообщила, что внутренние органы не повреждены. Лео сделал первый робкий облегченный выдох.       Препараты помогли остановить кровотечение. Сьюзан ловко и быстро орудовала иголкой и ниткой, стягивая между собой края раны.       — Давление низкое, но стабильное, — слова Дони помогли Лео проглотить стон отчаянья, застрявшего в горле.       — Приходит в себя, — но Дони говорил так, словно это не есть хорошо.       — Рано, еще рано… — Сьюзан бросила тревожный взгляд на капельницу, но продолжала зашивать рану.       Ева снова резко дернулась, и Дони накрыл ее бедро рукой, пытаясь остановить резкие движения.       — Учащается пульс, — вновь опасное предупреждение, заставившее так же сильно забиться сердце лидера.       — Входим в эректильную фазу, — его ассистирующий брат напряженно поджал губы, и Лео понял, что это недобрый знак.       — Вводи анальгетик, — Дони ловко вскрыл очередную ампулу, вобрал жидкость в шприц и ввел в капельницу.       Ненадолго это сняло конвульсии Евы. Но в аптечке нет сильных обезволивающих препаратов. Черт, они так и не удосужились пополнить запас медикаментов. Появились стоны. Она медленно просыпалась, и к страдальческим стонам добавились тихие всхлипы.       — Артериальное давление падает.       Черт, почему Дони не может сказать ему хоть что-то утешительное.       У Евы участилось дыхание, но оно было пугающим — коротким, шумным и частым.       Леонардо замер и перестал дышать оттого, как Сью стала спорить с Дони, решая, какой из препаратов вкалывать раньше.       — Вводи инфузию, — под командой Сьюзан Дони заменил практически опустевший пакет с физраствором на стеклянную бутылку. Прозрачная жидкость через иголку входила в вену.       — Знаю, моя хорошая, знаю… — Сьюзан заканчивала зашивать рану, ее рука легла на лоб Евы, пальцем приоткрыла глаз, всматриваясь в зрачок.       Протяжные стоны повторялись, и Лео взвыл вместе с ней.       — Второй болевой шок может не выдержать, местная анестезия не помогает.       Сью старалась как можно быстрее обработать раны на голове. Дони помогал, удерживая начинавшуюся метаться Еву.       — Пока нельзя… подожди еще немного, — Сью просила Еву, но та вряд ли ее слышала.       — Лео, — Ева звала его с тихим стоном, он дернулся к ней, но Раф удержал.       Жалобные всхлипы врезались в него острее, нежели любое другое оружие, и Лео хотелось подбежать к ней, но понимал, что Сьюзан сейчас нельзя мешать.       Невыносимо долгие секунды складывались в минуты. Он ждал в полнейшей тишине, в которую врывались механические звуки датчиков и натужные стоны, разрывающие его на части. В его голове металась по кругу одна-единственная зацикленная мысль — «я не могу без нее».       Сью запрашивала данные у Дони, все приходило в норму — пульс, давление и прочие показатели.       — Иди, — Сью позвала Лео, и он в два шага оказался у изголовья стола. Ее бледное лицо, искусанные губы, страдальчески сведенные брови и темные круги под глазами пугали, он с нежностью заключил дорогое ему лицо в объятье ладоней, проходя поцелуями по холодному лбу.       Сью разрезала ткань штанов и обрабатывала порезы на ногах.       Лео было невыносимо смотреть на ее израненное тело. Если бы он только мог еще раз убить Адама, если бы он только мог убивать его сотни и сотни раз, то он бы это делал, причиняя ему ужасающую боль.       Ева постепенно открывала затуманенные глаза. Она пока не узнавала ничего вокруг себя, смотря сквозь него в потолок.       Лео нашептывал ей ласковые слова, успокаивал, гладил пальцами спутанные волосы. Его большое сердце, замурованное под оболочкой мутированного создания, наконец, способно было делать полноценные ровные удары. И он знал, что оно будет биться только рядом с ней.       Дони поставил новую капельницу, введя необходимое количество обезболивающего препарата.       Леонардо видел, как с лица Евы постепенно сходит страдальческая маска, черты лица разглаживались, она засыпала, и лидер продолжал говорить ей о том, что все хорошо, что она молодец, что она его сильный и очень храбрый львенок.       Последующие три дня для лидера были особенно тяжелыми. Началась горячка. Ева практически не приходила в себя, а если и просыпалась, то, как в бреду, звала Леонардо, стонала и тихо хныкала сквозь тяжелое забытье. Он не знал, чем мог помочь. Возле нее были Сьюзан и Дони, и в эти слишком долгие для него моменты Лео был вынужден быть на расстоянии от Евы.       Череда капельниц и уколов в результате принесла облегчение. Этой ночью она безмятежно спала. И лидер был рядом, как и во все прошлые ночи, сжимая в своей руке хрупкую холодную ладошку, держа большой палец на ее запястье. Для Леонардо было важно постоянно чувствовать крохотные удары пульса под ее кожей, словно от этого биения зависела его жизнь. ***       Я медленно выкарабкивалась из тяжелой тягучей темноты. Первое, что я ощутила, так это то, что жутко хотелось пить. Веки были настолько тяжелыми, что пришлось прикладывать неимоверные усилия для того, чтобы их приоткрыть. Зрение постепенно фокусировалось, разгоняя туман перед глазами. Пальцы попытались сжаться в кулак, но не выходило. Мне казалось, что я все еще пребываю во сне, в котором нет цветов, запахов и звуков. Но в ладони что-то ощущалось, и пальцы смогли слегка обхватить тепло, которое приобретало форму. Постепенно ко мне стали возвращаться чувства, и сейчас я отчетливо ощущала теплое дыхание у своего плеча.       Тело все еще не хотело подчиняться мне, было странно медленным, как будто чужим. С трудом повернув голову набок, я увидела Лео, но не сразу, его фигура появлялся передо мной, словно сквозь расходившийся туман.       Его рука лежала поверх моей ладони, и я обхватывала его палец. Лео сидел на полу возле кровати, его голова лежала на сгибе руки, и носом он касался моего плеча. Он спал. На его лице не было маски, и свободной рукой я потянулась к нему.       Движения давались тяжело, но мне необходимо было его коснуться и убедиться, что это действительно не сон. Дрожащими пальцами осторожно и плавно коснулась его виска, укладывая ладонь на скулу, и это отняло у меня практически все силы, которые были.       Дыхание стало глубже, словно он принюхивался, и Леонардо открыл глаза. Лидер вымученно и одновременно облегченно улыбнулся, накрыл мою руку своей, поворачивая лицо к ладони и нежно целуя ее.       — Пить, — в этой просьбе не было звука, но Лео понял. Он выкрутил пластмассовую крышку с бутылки, вставил трубочки и поднес к губам.       Пока я пила, Леонардо гладил одной рукой по волосам, не переставая улыбаться. Он… выглядел жутко уставшим. В полумраке комнаты я смогла заметить тонкую полосу на его коже. Рана успела затянуться. Потянулась к ней рукой, но Лео перехватил пальцы, целуя их.       — Поспи, — голос Леонардо успокаивал, и стоило только закрыть глаза, как я уснула. ***       — Я так и знала, — Леонардо вышел из раздумий и обратил на меня удивленный, но при этом очень ласковый взгляд. Он не заметил того, как я проснулась и осматривала его комнату.       — Подушка, — лидер все еще не понимал, что я имела в виду, но я сообщала о своих наблюдениях скорее себе, нежели чем ему.       Уже несколько дней прошло с того момента, когда я окончательно пришла в себя, но Сью до сих пор не подпускала ко мне никого, кроме Лео, ругаясь, что мне нужен покой и сон. Она оказалась не просто заботливой, а чрезмерно заботливой, и окружала своей опекой, словно я была недоношенным цыпленком. Но, по правде говоря, такой я и была. Я совсем ничего не могла делать самостоятельно, за исключением кивков головы и слабых просьб. Но Сью решала все вопросы с заботой обо мне.       Пока я была в беспамятстве, они успели пополнить припасы, хотя медикаментов по-прежнему было недостаточно. Один из ценнейших ресурсов и в наше время практически не восполняемый. И этот пункт по степени важности теперь встал на первое место перед провиантом.       — Куда мы едем? — Сквозь тонированное окно мелькали редкие деревья. Небо было хмурым, затянувшись серой облачной пеленой, той самой, что не предвещала дождя.       — Иллинойс, — Лео отвечал на мои вопросы спокойно, и я чувствовала тепло его большой ладони поверх моей руки.       — Лео… — я позвала его и почувствовала, как он напрягся, но не физически, а где-то внутри себя, — тогда он… я не смогла прийти к тебе.       Я вспомнила все в тот день, когда впервые осознанно проснулась. Перед глазами до сих было то жуткое воспоминание, когда Лео, вися на удавке, пытался освободиться. Я видела его боль от того, как металлический силок раздирает его шею, и пальцы цепляются за жгут. И это все случилось из-за меня. Невыносимо ужасно наблюдать за тем, как дорогой тебе человек умирает, и ты ничего не можешь с этим поделать. Ведь я должна была помочь, но не смогла. Я подвела его.       — Прости меня, — закусывая дрожащую губу, я так и не решилась заглянуть в его глаза, все порывалась, но не хватало смелости.       Мне до сих пор никто не говорил, как все закончилось в тот день, кто его спас и кто спас меня.       Леонардо навис надо мной, и я могла лишь смотреть на след от удавки на его коже. Ладонь, которая все еще была в бинтах, бережно обхватила лицо. Большой палец его руки гладил по щеке, побуждая поднять к нему глаза. Но я не могла.       Леонардо не бросил меня, пришел за мной, ворвался в мрачный и темный амбар и готов был отдать за меня жизнь. И тогда я поняла, что Лео стал для меня единственным, самым нужным, без которого все теряло свой смысл, без которого сама жизнь казалась невозможной. И оттого мне было тяжело смотреть на него, потому что не смогла уберечь его. И понимал ли он сейчас, как мне было необходимо его прощение?       Слезы оставляли влажные горячие дорожки на щеках. Теплые губы Леонардо целовали лицо, вбирая в себя каждую слезинку. Он шептал мое имя, продолжая незаслуженно осыпать поцелуями. Вскоре всхлипы переросли в рыдания, и я отчаянно цеплялась за него, пытаясь хоть таким образом выпросить прощение.       — В том нет твоей вины, — Леонардо бережно сжимал меня, убаюкивая в объятьях, повторяя раз за разом, что ему не за что прощать меня. Он просил не плакать, просил успокоиться, его теплое дыхание смешивалось с моими всхлипами. Лео впервые за эти дни поцеловал меня, нежно прижавшись губами, шепча в них: — Прошу тебя, не надо.       — Отставить рыдания, — Сьюзан ворвалась в комнату, как самый что ни на есть Наполеон, с грозным предупреждением: — Швы разойдутся!       Она подошла ближе, отодвигая Лео от меня со словами: — А ну отвернись, — и лидер беспрекословно отвел голову. Сьюзан откинула легкое одеяло и склонилась над повязкой, проверяя, не проступили ли на ней следы крови.       И я только сейчас смогла оценить и понять, что была голой, как та самая первая Ева.       Половину тела скрывали бинты, и я застыла, глядя на эти белые отрезки ткани. Они пугали. Я с грустью думала о том, что рано или поздно мне придётся их снять. Тот вид, который мне потом откроется, не стоил и гаданий, я уже знала, как это будет выглядеть — ужасно. Перед тем, как шрамы сгладятся и побледнеют, пройдет много времени. Но эти неровности никуда не уйдут и будут всегда ощущаться под прикосновением рук. Раньше меня это не пугало и даже не расстраивало, но теперь…       — А теперь давай, — Сью приложила к моему носу салфетку и надула щеки, показывая мне, как ребенку, что нужно делать. Пришлось сдаться, ибо она не намеревалась уйти от меня с сухим носовым платком. Укрыв одеялом, она бережно заправила его под меня. Глядя на нее, я была уверена в том, что будь она матерью-героиней, даже двенадцать детей не смогли бы ее утомить.       Лео продолжал быть рядом, настаивая на том, чтобы я поспала еще немного перед обедом. Я послушалась, закрыв глаза, но сна не было, только тревожные раздумья. Вскоре пришел Майки, неся с собой медовую кашку. Лео помог привстать, укладывая в удобное положение. Из стоявшей глубокой тарелки на небольшом деревянном столике-подносе на меня смотрел «эм-эм-дэмсовый» смайлик из желтых конфет-драже. Как есть-то теперь такую красоту? Но каждое мое движение ложкой Майки подбадривал: «За Майки, за Лео…» и за всех, кто был мне так же дорог в этой семье.       — Ма-а-у, — Ток возник в проеме двери возле ног Рафаэля.       Помахав коту рукой, я решилась на тот шанс, который у меня появился.       — Лео, сделаешь мне чай? — Лидер забрал пустой поднос, но у порога обернулся с вопросом:       — Какой?       Но я неуверенно пожала плечами. Лгала ли я ему тем самым? Пусть, но мне нужно было время для того, чтобы задать вопрос Рафаэлю. Лео вышел, и я смогла посмотреть на Рафа. Его руки были скрещены на груди, и он опирался о косяк проема.       — Он не скажет, — я обратилась к гиганту в красном, — но мне нужно знать.       Рафаэль смотрел так, словно думал, стоит ли говорить об этом.       — Все закончилось, и он больше не вернётся. — Рафаэль говорил мне так же, как и Лео. Но никто не отвечал на вопросы о том, что произошло после того, как я потеряла сознание, лежа у амбара.       — Кнопочка, — Рафаэль протяжно устало вздохнул, задавая вопрос: — ну, зачем тебе это знать?       — Что знать? — возник в проеме Майки.       — Да, об этой версии «Сатаны для нищих». — Рафаэль презрительно фыркнул, обращаясь к своему брату.       — А, ты про этого, — Майки махнул рукой и беззаботно обратился ко мне, — с ним случился синдром «Лео и банка с маринованными огурцами», — Майки воспроизвел движения того, как бы он откручивал крышку, при этом звучно щелкнув языком. — Не бери в голову, детка.       — Ток, — Раф перевел взгляд на кота, который тут же отозвался ему мяуканьем, и, кивнув в сторону Майки, дал команду: — злодействуй.       Механический кот сузил зрачки, подскочил к Майки и стал пытаться укусить его за пятки.       — Черт! Раф! — Майки подпрыгивал на месте, ускользая от щелкавших зубных протезов кота, — мы же договорились… Черт! Отзови!.. Сью! Он опять за свое!       И при виде того, как Майки ловко маневрировал в тесном пространстве, перескакивая с ноги на ногу, из меня вырвался дикий хохот. И я ничего не могла с собой поделать, бок от этого жутко заболел, но я продолжала через слезы истерично смеяться.       — Заканчивай истерику, — Раф с испугом смотрел на мои потужные хохоты, — пузико надорвешь. Сью, да угомони ты уже ее! Хрюкает, как поросенок.       — Отставить гогот, — Сью протискивалась ко мне, ругаясь, застряв посредине между двух братьев, — черт, Майки, Раф, брысь отсюда!       — А ну хватит! — Сью была строга и при этом перепугана, хохот утих, сменившись нервными всхлипами.       Пока Сью вкалывала мне успокоительное, гладя по волосам, она причитала, что это ей нужно было спать в комнате Лео на татами и сопеть мне в плечо. И пока я снова проваливалась в сон, она старалась как можно аккуратнее обработать швы и порезы.