the lonely ones

      Была бы его воля — Доминик проспал бы весь день. Но живёт он мало того, что с родителями, которые не дадут ему «совсем облениться», так ещё и с двумя младшими сёстрами. У него есть своя комната, но, думаете, кого-то из них это волнует? Нет. Потому в девять утра дверь распахивается, и младшая из младших бесцеремонно всовывается в его убежище, следуя к самому гремучему ящику под шкафом, выдвигает его и начинает громко ворошить игрушки внутри.       С кровати брата слышится сначала мычание, быстро переходящее в рычание, но девочку, кажется, это сейчас совершенно не волнует.  — Ну какого чёрта? — не выдерживает Дом и возмущается, всё ещё не открывая глаз. — Дай поспать!  — Ща, — ответила нарушительница тишины, продолжая своё дело. Доминик знал её это «ща» и ждать не собирался. Он ещё не готов подниматься, да и теперь коленки снова давали о себе знать, а вот во сне он бегал себе по лесу, и ничего его не тревожило. Или он бегал от кого-то… Впрочем, спать всё равно было прикольнее. Парень нащупал рядом с собой одного из плюшевых друзей и, всё же разлепив сонные очи, запустил им в сестру. — Зачем ты его кидаешь?! — запищала девочка, подхватывая игрушку и обнимая. — Ему же больно! Ты его не любишь, и я его забираю! — она поднялась и направилась к двери, все ещё крепко держа мягкого утёнка в своём плену. — Я его не кидаю, а это он сам меня защищает. Он самый большой и сильный из всех, — он кивнул на остальные игрушки, разложенные на кровати вдоль стены и снова плюхнул голову обратно на подушку. — Быстро верни мне Яшу и выметайся из почивальни. Я сплю. — Нет, не верну. И вообще, это никакой не Яша, это девочка. — Да с каких таких пирожков это девочка? Это самый настоящий реальный пацан.       Обосновывать сестра ему свою позицию не стала, лишь закатила глаза. Они уже обсуждали это, и она знает, что будет, если она скажет, что решила так потому, что у утёнка розовая ленточка на шее. А то, что брат сам иногда щеголяет в розовом — уже его личные проблемы. Вместо этого она решила упрекнуть его в том, что не все плюшевые утята в доме достаются ей: — Дурак ты! В твоём возрасте парни на кроватях уже целуются с девочками, а не игрушки раскладывают, понял?       Такое заявление заставило Дома прыснуть со смеху, а сестрица гордо удалилась. И утёнка так и не отдала. — Целуются! — он перешёл на громкий визгливый смех, который услышала, наверное, даже готовящая на первом этаже завтрак мама, и Дом на секунду представил выражение её лица после этого. Ну всё, спать дальше теперь точно не выйдет. — Насмешила! И зачем тогда мне с такой целоваться, которой игрушки на кровати мешают? Тьфу! — крикнул он сестре вслед и откинул одеяло.       И как вставать, если уже больно? Парень потянулся к ящику у изголовья и выудил оттуда шорты, потому что одеться сидя было бы разумнее. Вскоре он смог подняться на ноги, которые ужасно затекли из-за тугих бинтов, потом дошел до ванной, шёпотом ругаясь себе под нос, умылся и, прихрамывая, пошёл вниз. — Доброе утро, Дом, — сказала ему мать, когда он молча и с недовольным видом вошёл в кухню, принимаясь громко хлопать дверцами шкафчиков. — Как твои ноги? — она с сожалением взглянула на бинты, на которых за ночь образовалось по пятну. — Придется ампутировать, — Дом состроил грустную гримасу и начал делать себе кофе, хотя обычно предпочитал чай. И порой не ограничивался одной кружкой, за что потом подолгу слушал шутки от дедушки, обязательно содержащие слова «сикаться» и «журчащий». — Надо сменить тебе повязки. — Хорошо, я сменю. — Нет, ты сядь, а я принесу, — и она быстренько ушла за аптечкой.       Доминику оставалось только вздыхать. И здесь он чувствовал себя не на месте, если ему помогали. Он не был супер самостоятельным сыном мечты, но это лишь потому, что попросту не всегда замечал, что ему нужно сделать, отвлекаясь на что-то ещё. И если он видел, что может справиться сам, или где-то помочь, то он настаивал на том, чтобы было так, как он предлагает. Но сейчас это было бесполезно, потому он уселся на диван, просто дул на кофе и ждал. Мать принесла чистые бинты и ещё какие-то склянки, затем начала снимать старые повязки. — Капец, — только и сказала она, глядя на раны. — Сколько же это у тебя заживать будет? Смотри, не напусти сюда грязи, а то и вправду без ног останешься.       Она стала чем-то обрабатывать кожу вокруг ссадин, и Доминик очень стремился в этом поучаствовать, но его отпихивали. На звуки сбежались сёстры, которые тоже сначала продемонстрировали свой ужас от вида таких увечий, а потом захотели заняться тем же, чем и мама. А дальше пришли и отец с дедушкой, и все обступили Доминика, охая и наблюдая за процессом. Средняя сестра добилась своего и получила в руки ватную палочку, что парня не могло не возмутить. — Да почему ты ей даёшь, а мне нет?! Это вообще мои ноги! — Я тоже хочу! — пищала младшая. — А тебе я вообще не дам и прикасаться! Верни мне Яшу! — Мама, скажи ему, что он уже взрослый для игрушек! — Доминик, ты уже взрослый, — сказала мама. — Иззи, отдай ему игрушку.       Иззи надулась и утопала куда-то, скоро возвращаясь с утёнком и бросая его назад брату, который теперь смотрел на неё победным взглядом. — А ты зато его очень любишь, я смотрю, — Доминик поймал утёнка и обнял, гладя по шее, а затем уткнулся в телефон, пока все увлечены его коленями. А там Том уже прислал несколько фотографий. И среди них та, на которой запечатлено падение. Доминик захохотал, показывая картинку озадаченной семье. Отреагировали все по-разному, но к выводу пришли одному: мальчик недалёк от того, чтобы остаться не только без конечностей, но и без головы.       Наконец все сели за стол, и всё вроде бы шло замечательно: тосты вкусные, кофе остыл, на улице дождь. Ну нет, должно же всё обязательно испортиться! Матери пришло сообщение от миссис Пантелеймон, в котором та перечисляла не понравившиеся ей выходки Доминика, наверное, все с начала года, а в конце описано то, как он недавно упал со стула, да в таких небывалых красках, будто бы он пролетел тогда через весь кабинет, а затем до луны и обратно. И ещё в полёте распевал матерные частушки. Из этого рассказа следовала просьба поговорить с сыном и принять меры.       Мать вздохнула и показала Доминику сообщение. — И что мне на это отвечать? — Не знаю, отправь смайлик, — он пожал плечами, отпивая из чашки. — А если серьёзно? Почему так и почему мне приходится это выслушивать?       Вот здесь уже ответить нечего. Последнее, чего он хотел — это усложнять родителям жизнь или заставлять их переживать. Дом нахмурился и уставился в свою тарелку. — Ну… ты же понимаешь, что она всё преувеличивает? — Наверное, так и есть. Но сколько ты уже её знаешь? Хватит её злить. Сделай, пожалуйста, так, чтобы она больше не жаловалась. — Ладно, — тихо пробубнил парень, внутри злясь на учительницу и на самого себя. Он дожевывал свой тост и метался от мысли к мысли. С одной стороны, почему он не может ей уступать? Он же, в конце концов, умнее. Ну, в чём-то уж точно. А с другой, она, к примеру, назвала вчера Тома недоразвитым, просто потому что он тихо говорил. Ну, сказала, что он «как недоразвитый». Это одно и то же. А потом ещё наговорила всяких недопустимых и неприятных вещей. Так чего ей теперь, подлизывать? Как половина класса это делает. А вторая половина просто не высовывается. И виновата в этом, в первую очередь, сама миссис Пантелеймон, которой то и нужно, чтобы её боялись.       В понедельник Доминику пришлось надеть в школу брюки вместо нормальных чёрных штанов. И если бы не недавняя просьба не злить училку, он бы пошёл в пижаме или в тех дырявых, чтобы бинты было видно. Перед первым уроком он стоял в коридоре, возле кабинета Пантелеймон. Ну, потому что у неё урок и должен был быть. Но сейчас он ждал Тома, чтобы вернуть ему его штаны. Пока ждал, решил, что весело будет надеть их поверх своих и постоять в коридоре так. Том подошёл, а за ним и миссис Пантелеймон, которую Дом не сразу заметил, приобнимая друга и звонко хохоча. — Спасибо за комментарии, — хихикнул Том. — Какие? А. Да на здоровье, — Доминик вспомнил, как вчера прокомментировал каждый пост в инстаграме Тома с его работами, причём самого дурацкого содержания: где-то с кучей смайликов, где-то на манер рекламы сомнительных способов заработка, а под последним написал, что модели очень сасные, особенно пацан.       Миссис Пантелеймон остановилась возле них и несколько секунд просто наблюдала. Прикола со штанами она совсем не поняла. — Это ещё что такое? С тобой дома не поговорили? Ты опять решил устроить цирк? — она уже тяжело дышала, и, кажется, с каждой секундой раскочегаривалась всё сильнее. Следующий этап — покраснение лица, а дальше — оперное пение. — Ой, вы правы, я, пожалуй, сниму, — Доминик буквально выпрыгнул из штанов, наблюдая за тем, как меняется лицо учительницы, когда она сначала понимает, что парень собирается сделать, а потом видит, что на нём ещё одни брюки. Она какое-то время не знает, что сказать, а потом вопрошает, к чему это мини-представление сейчас вообще было. Дом объяснил ей ситуацию со штанами, и то, почему он сегодня в таких красивых брюках, а миссис Пантелеймон, кажется, чуть было не просит мальчика падать почаще, но вовремя останавливается. — То есть, вы теперь закадычные друзья и будете изводить меня вместе? Прекрасно. Отправляйтесь-ка по кабинетам.       Доминик накинул штаны на плечи хозяину и отправился класс, снова кидая Тому на прощание тот самый жест «ещё увидимся».