Все что за небом, все что за кадром — Вот то, что я хочу знать. Есть одна мелочь: любая система Хочет таких сломать.
Наглец был благополучно отправлен в конец очереди, а Иззи в знак благодарности пропустила брата вместе с его другом вперёд. Средняя сестра тоже успела подойти, даже застала часть расправы, и теперь Иззи, хихикая, рассказывала ей, с чего всё началось. Доминик представил сёстрам Тома, пока очередь медленно продвигалась. — Только не влюбляйтесь в него, — предупредил он, шутливо грозя сёстрам пальцем. — А то ему станет страшно, он спрячется в туалете и больше не будет ходить со мной в столовку. Когда они наконец оказались перед поварихами, активно работающими половниками, Доминик скептически глянул на кашу, которую сегодня на удивление щедро разливали по тарелкам. — Однообразие вегетарианского стола… — вздохнул он, отказываясь от порции и забирая с собой лишь чашку чая и бутерброд. Наигранно-печально посмотрел на суровую повариху, которой, очевидно не нравились такие шутки, а затем снова на бутерброд. Он, похоже, не больно спешил и задерживал сейчас всю очередь на лишних двадцать секунд. — Это и бутербродом назвать стыдно… — он поднял кусок хлеба с неприлично тонким куском колбасы сверху примерно на уровень глаз, размахивая им перед хмурыми поварихами. — А потом медсёстры причитают: недовес… После он отложил свой бутерброд на поднос стоящей позади средней сестры, и отошёл в сторону вместе с приятелем, который тоже не был в восторге от каши и решил ограничиться лёгкими закусками. — Какая жертвенность, — проговорил Том, почти сразу проглатывая колбасу и теперь жуя хлеб. — Был бы у меня такой брат, я бы… — Это тебе так кажется, — Дом с усмешкой перебил его и отставил пустую чашку к грязной посуде, шустро разворачиваясь к выходу. — Всё, пошли отсюда. Здесь пахнет плохо. Когда парни покинули столовую, Дом оттянул передний карман толстовки, где лежала, наверное, половина нарезанного белого батона. Это и был их запас провизии на сегодня. — Бери. Оставшийся школьный день не был ничем примечателен, разве что Доминик старался не забегать на этаж миссис Пантелеймон без необходимости, чтобы лишний раз не мозолить той глаза. Хотя парня не покидало чувство, что это его не спасёт. И не спасло. С облегчением Дом покинул школу и уже представлял, как будет обедать. Мало чем ещё можно заниматься по пути домой: с таким питанием в животе к концу уроков урчит просто немилосердно. Поймав ртом очередную воображаемую котлетку, парень слышит звук уведомления на телефоне. Ну конечно, сообщение от мамы пренеприятного содержания: «Почему на тебя опять жалуются?» Не то чтобы это было так неожиданно, но… Ярость вскипела в нём быстро. И чего он такого опять сделал, чтобы на него жаловаться? Ах да, не был согласен с учителем. Или заступился за младшую сестру? И как же это, интересно, теперь развернут в новый и охренеть какой красочный рассказ? Каким образом переиначат? «Ход мыслей вашего сына не соответствует нашему плану. Это недопустимо, вправьте ему мозги»…? Неужели его пытаются заткнуть, просто потому, что он осмеливается возразить? Антиутопично. Он не смог сдержаться и с силой пнул стоящую возле дороги урну. Урна загрохотала, а потом жалобно загудела. Доминику это ничего не дало. Он пнул урну ещё раз. — Эй, приятель, ты чего творишь? — послышался мужской голос сзади. — Пизжу урну, — сквозь зубы сказал парень, не глядя на незнакомца. — Полицию вызвать? «Да хоть дурку», — подумал он, но ничего не ответил, убирая руки в карманы и быстрым шагом направляясь к дому. В ушах и на шее опять стало колотить, пальцы заледенели, а в груди горело. Раз бить ничего нельзя, он поднес к губам ладонь, сначала сжимая зубами ткань рукава, а потом собственную кожу. По дороге он немного остыл, ещё раз напомнив себе, что он не делал ничего плохого, а значит всё это бессмысленные кудахтанья, которые не стоят таких нервов. А входить домой злым всё же не стоит. Так он зашёл домой тихо и спокойно. И скоро узнал, что никакого красочного рассказа ещё нет. Есть просто короткое сообщение, в котором говорится, что им недовольны вообще все. И просьба родителям — выбрать время для разговора по телефону. Оказалось, что Пантелеймон поговорила с другими учителями и передала всякой ерунды ещё и от них. А ещё завтра он идёт к школьному психологу. Вместо физ-ры, и на том спасибо. Школьный психолог? Серьёзно? Доминик никогда не видел его. Он у них вообще есть? Школьный психолог представлялся ему смутно и очень несерьёзно. Приветливый вид, дурацкие вопросы, и в конце какой-нибудь не менее дурацкий вывод, по типу «займись спортом, запишись на кружок, заведи дневник». Не будем затягивать рассказ. В тот вечер он как всегда не испугался и не расстроился, только немного виновато поопускал глаза во время ужина. Всё равно было неприятно, что родителей трогают. На следующий день он посетил этого самого психолога, который оказался бородатым мужчиной, похожим больше на попа. Вопросы и правда были дурацкие, к тому же в конце он ничего ему не посоветовал и лишь сказал, что он может идти. Не очень-то и хотел он слышать что-то ещё, потому быстренько поспешил удалиться. Круто, спасибо, дядя, за помощь! Пока после уроков он рассказывал Тому, как тупо и непонятно всё прошло, пока смеялся, что на этом маразме всё, кажется, и закончилось, дома его родителям снова позвонили, рассказали о своих наблюдениях и дали некий дельный совет.***
А еще через несколько дней Доминик стоял в центре своей комнаты, со справкой и пачкой таблеток в руках, не понимая, как так вышло. Его затащили к врачу, чтобы тот бородач в школе не болтал лишнего учителям, мол, смотрите, всё с ним хорошо. А теперь на нём клеймо диагноза. Проблема, как сказали, с гиперактивностью и концентрацией внимания, которые влекут за собой импульсивность, что мешает ему иногда держать язык за зубами. Скорее всего, ничего подобного не произошло бы, если он скрывал своё несогласие со взрослыми. А если бы ещё и соглашался, то наверняка был бы в почёте, как мальчик, который и побеситься успевает, и поучиться. Но раз так, то теперь ты дефектный. Лечись. Да, он всегда чувствовал себя каким-то не таким, и все это тоже замечали. Только вот даже в школе рассказывали, как раньше неугодных власти публично объявляли сумасшедшими. Просто. Напомнило. Встряхнув волосами, он уселся за ноутбук и вбил в поиск «СДВГ», начиная листать статьи. Провёл он за этим делом не очень много времени, потому как никакие проценты, утверждения о том, что интеллект у таких детей и взрослых в норме, и что это всё ставится на место, не отгоняли от него тревожных мыслей. Наоборот, раз это такая довольно распространённая штука, то почему со справкой будет ходить только он один? Ещё и лекарствами пичкать будут. Лекарствами от чего? От голоса? От действия? От самого себя? И все об этом будут знать. Он и без того в школе известен как псих, или дёргающийся как под наркотой. Что, теперь это больше не шутки? Все те моменты, которые Дом научился не брать во внимание, снова стали всплывать в его памяти. Моменты, в которых другие как-то отмечали его поведение, даже их самые безобидные реакции. Раньше он просто считал всех вокруг занудами, но теперь, когда ему выдали, черт возьми, документ, о том, что он неправильный, мир будто перевернулся. Он чувствовал себя каким-то… преданным? И неспособным ничего с этим всем поделать. Завтра первая таблетка.