A messed up kid with sewn up lips.
Наутро он, стоя босыми ногами на холодном полу, разглядывал белоснежную таблетку на своей ладони, прежде чем отправить её внутрь. Снова странное и незнакомое чувство. Немного боязно: всё-таки неизвестная штука. — Пей давай, не растягивай удовольствие, — послышался сзади голос матери. Дом как-то жалобно посмотрел на неё, всем своим видом неосознанно показывая, что он не хочет, но быстро повернулся обратно и закинул таблетку в рот, залпом выпив воду из стакана. У матери сердце сжалось от такого зрелища. Она подошла к нему и обняла, как бы говоря, что всё будет хорошо, просто нужно немного потерпеть. — Собирайся, а то опоздаешь. По дороге в школу Дом все время поглядывал на часы. Он ждал, когда начнёт ощущать какой-нибудь эффект — хотелось засечь время от приёма до этого момента. Хоть что-нибудь знать конкретно об этом непонятном лекарстве. Произошло это уже на уроке. Почувствовал он сначала, будто чуть затормаживается. И тошноту, потому в столовую он поплёлся нехотя. Только за компанию: еду ему и видеть не хотелось. — Ты это, нормально всё? — спросил Том, обеспокоенно глядя на Доминика и трогая того за плечо. Доминик уже рассказал ему про то, что произошло за эти несколько дней. Без подробностей, но про таблетки он знал. — А что, что-то заметно? — Дом поднял глаза. — Ну… Ты какой-то… Не такой. Как будто у тебя настроение плохое, что-ли. И ещё как будто даже моргаешь медленнее. — Нормальное настроение, — он лениво мотнул головой, сам себе не веря. Странное было настроение. Подошла Эшли, которая знала ровно столько же, сколько и Том. — Привет, как ты, лосось? — она плюхнулась на стул рядом и повернулась к парням. — Я лосось? А ты тогда селёдка. — Пациент шутит, значит жить будет! Ну, расскажи что-нибудь. Не глючит хотя бы? Доминик помотал головой. — Нет, ну… тошнит просто немного. Ничего особенного, — он постарался приободриться и улыбнулся. — Чем там вас кормят хоть сегодня? — Дом глянул в чью-то промелькнувшую рядом тарелку, чтобы отвлечь друзей, и тут же пожалел об этом, чувствуя, как тошнота усиливается. — Фу. Скоро все на жмых перейдём. Друзья не особенно отвлеклись: было слишком очевидно, что Дом намеренно отходит от темы. Но мучить они его не стали. А вот Миссис Пантелеймон, зная о таком факте, не могла не рассказать об этом. Она решила дождаться начала своего урока, чтобы при всём классе спросить у Доминика, как его таблеточки, и даже не постаралась скрыть своего удовлетворения. Слышать это и одновременно чувствовать на себе эффект этих самых таблеточек вдвойне обиднее, чем просто так. Но Доминик молчал. Он почти никогда не отвечал на вопросы взрослых, если считал их глупыми или неуместными, а в школе за своё некультурное молчание выслушивал ещё несколько минут дополнительных нравоучений. Ну, так хотя бы время урока тянется.***
Очень скоро Харрисон ненавидел эти таблетки всей душой. Конечно, может какой прок от них и был, но разглядеть его он никак не мог. И за что их не ненавидеть? За тошноту? За то, что ты постоянно чувствуешь себя варёным овощем? За дебильное настроение и мысли? Ничем это лекарство ему не помогло, ничем. Ну хорошо, на несколько часов в день стало легче читать скучные параграфы: теперь он не отвлекался ни на что, кроме желания блевануть на учительский стол. Ну и не столь это полезный эффект, особенно учитывая все побочные. Оценки на кону хоть и не сильно волновали его, но всё же прекрасно стимулировали его дочитывать всё до конца. С каждым днём Доминик становился всё злее, всё более замкнутым, как бы не старался подавить это. Его шутки и улыбки выглядели для друзей все туже натянутыми, неискренними и выдавленными через силу. На выходных он отказался идти гулять, сказав, что паршиво себя чувствует, и пускай Том и Эшли идут в этот раз вдвоём. А их не могло это не пугать. Даже Эшли, которая очень давно и хорошо знала Дома, не помнила, чтобы с ним происходило что-то подобное. Да, бывало всякое, кажется, и похуже бывало, но ничего не могло так стереть настоящую улыбку с его лица. Том, слушая её рассказы, беспокоился ещё сильнее. Не то чтобы вдвоём ребятам было не о чем разговаривать, просто идти гулять сейчас, зная, что Дом сидит дома неясно в каком состоянии, было как минимум тревожно. — Слушай, тебе как плохо, физически, или ты хочешь один посидеть? — спросила Эшли в трубку, хмурясь и поглядывая на Тома рядом с собой. Дом на другом конце провода начал что-то неразборчиво мямлить. Эшли поняла это так: «по-всякому плохо, но один сидеть я не очень хочу, а сказать мне тяжело потому что я дурачок и в таких случаях молчу». Потому скоро ребята стояли перед дверью в комнату друга. Из-за неё было слышно, как Дом перебирает струны гитары и что-то негромко бормочет себе под нос. На двери скотчем была прилеплена бумажка с написанной маркером фразой «Close the goddamn door». Том, который ещё ни разу не был у Харрисонов, усмехнулся такому посланию и решительно поднёс руку к двери, чтобы постучаться, но Эшли остановила его, обхватив запястье парня пальцами. — Погоди, — прошептала она и отпустила руку, когда гитара на несколько секунд затихла. Вот теперь Том постучался, и, услышав вопросительное мычание, они вошли внутрь. Было непонятно, как называть обстановку в комнате. Обычно её делят на «порядок», «срач» и «немного неубрано». Здесь же, на первый взгляд, все нормально: на полу абсолютно ничего не валялось и было чисто. Но вот стол уже был завален рваными и мятыми бумажками, учебниками, карандашами, а на подоконнике снова ничего не было, кроме горшка с длинным покосившимся кактусом. На стенах висели плакаты, некоторые из них криво или плохо приклеенные, несколько разных по стилю рисунков и налепленные прямо на обои этикетки от газировки. Доминик сидел на дальнем краю незаправленной кровати в одних трусах и держал на коленях гитару и какую-то тетрадку. Он смотрел на друзей с неожиданностью и… чем-то ещё для них непривычным. — Привет, — негромко сказал он, откладывая всё в сторону и поворачиваясь к гостям. Наскоро и небрежно он заправил постель и пригласил их присесть. — Почему ты при любом удобном случае раздеваешься? — фыркнула Эшли, опускаясь на кровать. — Уже дома в собственной комнате нельзя посидеть в трусах! — У тебя гости! — Да хоть президента Америки сюда приведите, — Доминик всё же поднялся и отошёл к шкафу, начиная копаться в ящике с кучей скомканной одежды. — Можете тоже раздеться, я не против. Но так уж и быть, не буду вас смущать своим жарким телом. — Давай, расскажи где тебе плохо. А то знаю я тебя: про всякую ерунду ты каждому прохожему жужжишь, а как на самом деле что-то, так всё, партизан. Уже одетый в шорты, футболку и даже носки Дом опустился на кровать между друзьями. — Меня как будто одпиздили ногами. — Слишком обширно, — настаивала на своём Эшли. — Вот эту дрянь ты пьёшь? — перебил их Том вытягивая шею и указывая на пачку таблеток на полке. Доминик кивнул, и Том стащил упаковку, раскрывая и вытаскивая оттуда инструкцию. Развернув бумажку, он отыскал глазами список побочных эффектов. — Ну и щедро же тут понаписано… Эшли переползла на другой конец кровати, с любопытством заглядывая в инструкцию через плечо Тома. — Н-да… Давай, что из этого у тебя есть? Потеря аппетита? Это мы заметили. Ещё? Увеличение либидо? — Не смешно! — пискнул Дом. По этому писку было понятно, что очень даже смешно. — Давай тогда сам говори, раз не смешно, — хихикнула Эшли. — Видишь, какие тут вещи страшные написаны? Мы переживаем. Из-за одних лишь внезапных стояков гулять не отказываются и так не зеленеют. — Да нет у меня… — огрызнулся Харрисон. — Какая же ты… — но, кажется, этим удалось его немного расшевелить. — Хорошо, я хочу блевать, лежать и у меня болит живот. Хотя таблетку я сегодня не пил. Ну её перед школой обычно надо пить: главное, чтобы я там не дай бог не дёрнулся лишний раз. Потому мне ещё и страшно, хоть там и написано, что может быть плохо и в дни после приёма. Мне будет лучше, если я её выпью, но, говорят, к ним легко привыкнуть, а я не хочу привыкать, мне уже без них хреново. На днях звонила стерва Пантелеймон, сказала что я стал лучше себя вести, правда злой. Сравнила меня с чёртом. Чертёнок, на которого побрызгали святой водой. Очень мило. — Дом, кажется, начинал злиться. — Говорит, какие замечательные вам подобрали таблетки! Мама сказала, что мне от них плохо и мы думаем, может, пока остановиться, а эта сука… «Ой нет, не надо, он скоро привыкнет! Мы тут не справляемся!» — он побледнел. Было слышно, как тяжело он дышит. Вообще до этого было сложно даже представить Дома таким. Он всегда либо смеялся над всякими глупостями, несмотря ни на что, лез обниматься просто потому что жизнь прекрасна, иногда сердился и быстро остывал, сразу выпаливая всё, что думает. А теперь что? Парня ни за что ни про что напичкали химией, сломали в нём что-то изнутри, и теперь он вот-вот заплачет. — Эй, — Том отложил упаковку и пододвинулся к Доминику, обхватывая того руками. — Чшш, тихо, тихо. Успокойся, а то тебя сейчас что-нибудь лопнет, и что мы будем делать? — Ну и пускай лопнет! Со мной никто не справляется! Все будут рады! — А ты для Пантелеймон живёшь или всё-таки для чего-то ещё? Мало ли, о чём там старушка ворчит. — Старушка ворчит, а меня кормят вот этим вот! — Дом резко вырвался из рук Тома, хватая пачку с таблетками и откидывая в другой конец комнаты. — Не буду я, блять, больше пить это говно! Действительно, мало ли, что она там мелет, чтобы перевернуло её десять раз… — он упал обратно на Тома, стихая и закрывая лицо руками. — Твою мать, — Эшли закусила губу и потрепала друга по волосам. Из глаз того уже во всю хлестали слёзы, как бы не хотел он их проливать у кого-то на виду. — А ты говорил, приходить к тебе не надо. Сейчас бы сидел с этим всем внутри, — сказал Том, крепче обнимая подёргивающегося Дома. — Угу, выговорился хотя бы. А то всегда держишь всю гадость в себе, — кивнула Эшли. — Хотя, не удивительно, когда тебя всё время просят заткнуться. Выбирай правильно, где надо, а где нет. Тебе же сказали, что если перестать пить, то ничего плохого не случится? Вот и правда, нафиг надо, если тебе плохо. А знаешь что, у меня тут на каникулах освобождается бабушкин дом за городом. Поедем туда, будем отдыхать от таблеток и взрослых. Том, тебя отпустят? — Надеюсь, — он пожал плечами. — Ради вас отпрашиваться буду всеми способами. — А когда каникулы? — Дом с надеждой поднял глаза, утирая лицо запястьями. Эшли улыбнулась. — На следующей неделе.