Кровавый букет

Завтрак прошел в молчании и в неожиданно пришедшем понимании, что Сережа, по сути, предугадал развитие вчерашних событий. «Да так нечестно! Ладно, я просто слепец, еще и влюбленный — комбо», — позитивные мысли сегодня явно не были посетителями Поповской головы. «А, ну слепой я еще по причине того, что очки не надел — может стоило получше приглядеться, так не влюбился бы в длинную деревянную палку — деревянный Шастун не только в плане растяжки, но еще и мозгов». Так, Арсений, остановись с рассуждениями, тебе еще собираться в школу и видеть Антона и там, не только в своих мыслях. Выбирать одежду особо не приходилось теперь — носить надо было то, что закрывало руки от лишних вопросов и любопытных глаз школьников и учителей, так что черная толстовка стала прекрасной заменой всему гардеробу. Так проходили день за днем: Арсений приходил в школу, Сережа пытался его хоть как-то поддержать, а Антон продолжал издеваться и оскорблять, да еще и пуще прежнего, ведь теперь появился и повод — новость о фейковой странице Попова с именем «Граф Барс» быстро обошла весь класс и вышла за его пределы, предоставляя одноклассникам простор для подколок и глупых шуток, которые парень, сжав зубы, еле-еле выдерживал — спасением были лишь многочисленные планы по привлечению внимания Антона, которые с треском проваливались один за другим. В один из таких дней, спустя недели две после инцидента с дополнительной страницей во вконтакте, парень понял: цветы начали заполнять легкие — медленно, но верно они пробирались в альвеолы, пуская в них корни, оборачиваясь вокруг кровеносных сосудов, но школу никто не отменял, увы. На первом этаже у входа уже стоял лучший друг Арсения — Сережа, он, завидев друга, приветственно улыбнулся и пошел навстречу Попову. — Здорово, Матвиеныч! — протянув руку, чересчур бодро поздоровался с другом Арсений. — Ты чего такой радостный? — с подозрением спросил, прищурившись, Сережа. — Что, один из твоих многочисленных планов неожиданно сработал, и сейчас я увижу Шастуна, шагающего тебе навстречу с конфетами и смазкой? — бодрость ушла уже на слове «план», радость осела внутри сдувшимся шариком, собрала вещи и утопала восвояси. Сережа, заметив резкую смену настроения у Арсений, нахмурил брови, не совсем понимая, что же такого он сказал. — Конфет не будет? — Ага, впрочем, как и остального тоже, — раздраженно буркнул Попов. Ему хотелось откусить голову другу, который позволял себе врываться в его мир драмы и страданий с шутками-прибаутками и стебом над ним, над самим Арсением Поповым! — Ладно тебе, не злись. Так в итоге-то я прав? — Естественно, ты ожидал, что Шастуна на крыльях любви ко мне принесет? Парни стояли спиной ко всем одноклассникам и не могли увидеть, как сзади к ним мягкой поступью кота приближался Шастун. Тот же, заслышав краем уха свою фамилию, решил разузнать, какими благими словами потрошит его «любимый» Арсений. Подслушать удалось немного, но последнее предложение отпечаталось где-то внутри. Шастуна на крыльях любви? Ага, что еще придумаете? Мало того, что Попов доставал вечером сообщениями с нового аккаунта, который Антон успел высмеять с друзьями — где вы видели человека, который называет себя Граф Барс — так еще и тут такая информация прямо в руки бежит: Арсений, видимо, влюблен в Шастуна, и это похоже на правду. — Да вы гоните, блядь, какое влюблен, — прошептал себе под нос Антон. Цветы, мать их за ногу! Цветы, которые прут из Арсения, как борщевик в огороде у бабы Гали с соседней дачи, медленно съедали Попова, не оставляя надежды на выздоровление. Антону было, по сути, похуй, что и как у парня там растет. Но если действительно из-за него? Шастун понимал, в какую дебильную ситуацию он сейчас попал: он не мог подойти с вопросами к Арсению, так как не должен был слышать разговор, но и вести себя, как последняя стерва школы, он тоже не мог по одной простой причине — он ею не был. Ну, давайте честно, только если чуть-чуть, и сейчас именно она и проснулась. Сорвавшись с места и в два шага подлетев к Попову сзади, Антон резко положил руку ему на плечо, сжав его. — Что, флорист, решил меня пообсуждать? — гадко улыбнувшись, спросил парень, почувствовав, как вздрогнул под ним Арсений. Тот, совладав с собой, медленно вдохнув и выдохнув, бросив щенячий взгляд на Сережу и помолившись Богу и Сатане, стал размеренно отвечать Антону. — Обязательно, что выберешь: ботинки в мусорке или клей на стуле? — сымпровизировав, выдал Попов. Глаза Шастуна надо было в этот момент видеть: то есть пять минут назад этот опездыш говорил о великой и могучей любви к нему, Антону, а сейчас в наглую продолжает издеваться над ним же? — Ты бы болтал поменьше, массовик-затейник, блять, я-то последние фразы все слышал, — на этих словах Арсению будто плохо стало: лицо побледнело сильнее обычного, руки немного задрожали, а на лбу выступила испарина. И действительно, через пару секунд из парня полилась новая волна крови, которой он не сильно, но все же умудрился испачкать Антона — тому пришлось срочно ретироваться в уборную. Вслед за ним помчался и Арсений. Встречи в туалете всегда отличаются особым шармом, эта же была мокрая и пропитанная отборным матом. — Ты, сука, ублюдок, ой, блядь, уебан, — пыхтел Шастун, пытаясь оттереть кровь со штанов. Вода медленно расползалась по бедрам и области паха, благо у парня были черные узкие джинсы, на которых было не так все сильно видно. — Не волнуйся, я скоро начну терапию, надеюсь, по крайней мере, и больше такого точно не будет, — виновато проговорил Арсений приглушенным голосом. — И я вообще не буду никаким образом доставать тебя. Антон удивленно воззрился на «врага». — В каком смысле — не будешь доставать? Ты что, оставишь все свои приколы и меня вместе с ними подыхать со скуки? — с усмешкой сказал Шастун, не особо думая о том, что говорит: какая разница, если и так стоишь с чужой кровью на штанах, и на них же с космической скоростью увеличивается мокрое пятно. — Не то чтобы я хотел бы оставить, но думаю, что у меня просто желание пропадет мешать и докучать тебе, — ответил Попов и тише добавил, — в принципе, оно и сейчас пропало уже. Антону послышалось или да? — Повтори? — ошеломленно проговорил парень, впиваясь взглядом в растерянного и все еще бледного Арсения. — Нет, — отрезал Попов, вжимаясь в дверь позади него, пока Антон наступал на него. Она с позором скрипнула и как-то странно хрустнула, как будто кому-то прокусили позвоночник, от чего Арсений вздрогнул. Шастун приблизился к нему почти вплотную. — Минет, Арс, — с угрозой в голосе произнес Антон, словно сейчас готов претворить свои слова в жизнь. Парень под ним сглотнул, затем резко развернулся лицом к двери и рывком попытался ее открыть, но… Та не поддалась. За спиной хрипло посмеялся Шастун. — Уже и дверь немощным надо открывать, вы посмотрите на него, — продолжал смеяться Антон, но дверь и не собиралась отворяться. — Так, а вот теперь еще раз. Кусок дерева будто врос в камень стены, лишь поскрипывая от напора двух старшеклассников. — Ебать, и че делать? — задал вопрос ошарашенный Шастун, тупо пялясь куда-то вдаль. Арсений, уткнувшись в ладони, тихо сполз на пол и начал истерически смеяться. — Самая тупая ситуация из всех возможных, да, Шаст? — продолжал всхлипывать Попов, все еще закрывая руками лицо. — Лучше не придумать: ты заперт с ненавистным тебе человеком на неопределенное время в грязном толчке, круто да? — Арс, то, что ты сейчас описал мое положение, не сделало его лучше, — Арсений замолчал, не решившись продолжать подкалывать одноклассника. Антон же, так же замолчав на минуту, почесал затылок и, покраснев неожиданно, нарушил первый тишину: — Ты же понимаешь, что я подслушал ваш диалог? — намекая на разговор с Сережей, спросил Шастун. Арсений глубоко вздохнул, потупил взгляд и выдавил из себя дрожащее «да». — И ты понимаешь, что я жду объяснений? Арсений резко стал хамелеоном: покраснел, побелел, позеленел, затем снова покраснел. — Нет и еще раз нет. Тебе уж я точно ничего не должен объяснять, дебил, — раздраженно фыркнул Попов, отворачиваясь от Антона. Ага, что еще прикажете сделать для этого человека? Встать перед ним на колени и отстирывать пятно? — Арсений, послушай, я… — а собственно, что он? Антон не знал. Шастун прокручивал события последних дней и понимал, что спрашивать что-либо у Попова после того, что он наговорил ему, было похоже на просьбу холодильнику наполниться, когда в том хоть шаром покати — примерно так же бессмысленно и тупо. А Попова уже прорвало. — Я ничего от тебя не хочу слушать! Ты мне все, что хотел, уже наговорил за прошедшие пару дней! — То есть это я виноват в таком отношении к тебе? — А кто ж еще? — Ты сам, дурачина! Ты же на мне все пранки мира испытать успел за время нашего знакомства, голова твоя дубовая! — Антон в подтверждение своих слов дотянулся до макушки Арсения и несильно постучал по ней кулаком. — Сам не лучше! — обиженно буркнул Попов, безрезультатно пытаясь увернуться от длинных конечностей собеседника. Шастун лишь посмеялся над этими неуклюжими попытками. Снова воцарилась тишина: в школе шли уроки, мальчишек, видимо прекратили искать сразу же после того, как Сережа сказал, что Арсению стало плохо, а значит у них было еще сорок минут прекрасного нахождения рядом. — Я же тоже не специально тебе так отвечаю, — снова начал Антон, — ты действительно первый завязал эту негласную борьбу, я лишь подхватил, дуралей. — Сколько производных от слова «дурак» ты знаешь? — Достаточно, чтобы за все время нашей беседы не повториться ни разу. — Не сомневаюсь в твоих познаниях в этой области, — едко выплюнул Арсений, всем своим видом показывая, что не собирается поддерживать тему, которую начал развивать собеседник. Шастун подсел поближе к нахохлившемуся парню, пытаясь разрядить обстановку: сидеть на немытом полу рядом с обосанными унитазами — такое себе удовольствие. — Я когда мелкий был, у меня уши, как у Дамбо же были, ну ты помнишь, — хмыкнул Антон, посмотрев на Попова — тот напрягся, ожидая продолжения монолога. — А ты взял и назвал меня лопоухим — ты представляешь, как мне было обидно! — звучало очень наивно и по-детски, когда такой взрослый семнадцатилетний лоб рассуждал о том, как было неприятно ему слушать про уши. Арсений, не выдержав, прыснул со смеху. — Ты бы слышал себя со стороны! — хохотал Попов, щуря радостно глаза. Антон толкнул парня в бок локтем, выражая свое, пусть даже и напускное, неудовольствие. — Я ему про детские травмы, а он меня высмеивает! — воскликнул Шастун, взмахнув руками, в ту же минуту начиная смеяться, прислоняясь лбом к плечу Арсения. Тот, дёрнувшись от неожиданности, продолжил хохотать. Время текло незаметно для двух парней: они рассказывали друг другу истории из своей жизни, перебрасываясь время от времени шутками друг насчет друга. Все было так, будто и не было всех тех пяти лет вражды между ними, а все это время они лишь притворялись и лишь изображали ненависть. — Ты правда не испытываешь неприязни ко мне? — спросил резко Антон, встречаясь глазами с Арсением, который и не знал, что ответить: слишком долго ему приходилось вертеться хвостиком вокруг Шастуна и привлекать его внимание, чтобы потом из-за какой-то заевшей двери в туалете обнаружить себя сидящим лицом к лицу объекта обожания. Вся ситуация напоминала Попову его фантазии, только почему-то с жутко похеренной графикой — согласитесь, раздолбанный кафель на фоне все еще не придавал романтичности диалогу. — Я… — не успел Арсений ответить что-либо, как тут же к горлу подступил ком цветов с кровью. — Арс, Арс, плохо? — впервые видеть такую растерянность и обеспокоенность в глазах Антона для Попова было сравни крепким, долгим объятиям от того же Шастуна: жаль, правда, что сейчас Арсений был не в той кондиции, чтобы обниматься — какое там, он и голову с трудом мог уже поднять. — Мне не то чтобы плохо, мне нехорошо, — вяло проговорил бледнеющий Попов, уже лежа на коленях Антона и начиная задыхаться, цветы лезли и лезли без остановки, будто решили разом за мгновение заполонить легкие и остальные внутренности парня. — Блять, как же хуево, — поморщился Арсений, выплевывая цветы изо рта вперемешку с кровью. — Ради Бога, подожди, я что угодно сделаю, я скорую вызову! — взволнованно всплескивал руками Шастун, не понимая, что делать: дверь никак не поддавалась, никто не услышит их, так как идут уроки, а Попов выглядит так, будто через две минуты скончается прямо на руках у Антона. Решив выбить все же дверь, Шастун с разбега навалился на нее, та с тяжелым скрипом поддалась и отворилась, пропуская в затхлое помещение больше воздуха, что немного помогло Арсению, но, к сожалению, ненадолго. Глотнув воздуха, не самого, конечно, свежего, но явно получше, чем в уборной, парень просто-напросто отключился, не подав и знака бушующему в это время Антону. Тот вбежал в свой класс, где в то время шла оживленная беседа. — Павел Алексеевич, помогите! — парень уже почти кричал, когда просил о помощи. Еще бы, на его руках только что истекал кровью, пусть и изо рта, но настоящей Арсений. И когда это Попов, тот самый ненавистный одноклассник, стал кем-то важным, кем-то, ради кого ты пойдешь на все, чтобы ему было комфортно и хорошо? На этот вопрос Антон не мог дать ответ даже самому себе — слишком многое свалилось неожиданно на его светлую голову. Скорая ехала непозволительно медленно, в то время как Арсений бледнел с космической скоростью. Шастун казалось, что еще пара минут — и все, можно будет только в воспоминаниях прокручивать солнечную улыбку одноклассника. Еле дышащего, с обрывками бутонов Попова поместили на носилки и внесли в машину, куда следом запрыгнул Антон. — Юноша, вы с нами поедете? — осведомился врач, удивленно разглядывая взбалмошную физиономию мальчишки. — Да, если позволите, — стушевался Антон, думая, что его сейчас же выгонят из кареты скорой помощи, но этого не произошло: мужчина лишь зашел сам внутрь машины и, захлопнув за собой двери, стал заниматься Арсением. — С ним все будет в порядке? — тихо шептал Шастун, от страха и нервов грызя ногти и покусывая губы. — Будет, надеюсь, — хмыкнул врач, — непонятно только, почему парень так долго тянет с лечением, с ханахаки долго не живут, а по его состоянию я могу понять, что возлюбленная явно не отвечает взаимностью, — Антон, шумно сглотнув, закусил нижнюю губу, чтобы не завыть от беспомощности: ну откуда он должен был узнать о чувствах этого дебила, скажите на милость? А самое главное, как полюбить его в кратчайшие сроки? Ханахаки чувствует ложь и неискренность. Оно не дает спуску ни на миг, вгрызаясь в человека, болеющего ею. — Арс, пожалуйста, очнись, — практически молился Шастун, держа в руках холодную ладонь одноклассника. Одноклассника, который любит его. Неожиданный приезд в больницу, регистрация нового больного, срочная реанимация — все это смешалось в одну кучу беспросветного ожидания. Антону одновременно хотелось плакать, скулить и спать: усталость наваливалась тяжелым мешком, заставляя прикрывать время от времени глаза, пока сам парень сидел на неудобной железной скамейке, пытаясь вытянуть хоть как-то свои худощавые ноги. Неожиданно подошел тот самый врач из машины скорой помощи: — Откачали, минутой позже вызвали бы — и все, видел бы твой Арсений цветочки только у себя на могилке, — покачал головой мужчина, выражая свое недовольство по поводу всего: начальство достало, подростки цветами с кровью блюют, родители и орущие дети снуют туда-сюда, создавая сплошное полотно шума. «Твой». Этого слова было достаточно, чтобы разбиться на мелкие частицы внутри, снова собраться, подтереть рукавом выступающие слезы и посмотреть в глаза врачу. — Я могу пройти к нему? — на шепот был ответом тихий, аккуратный кивок. Антон, будто сиамская кошка на мягких лапах, неслышно прокрался в палату к Попову, подсаживаясь к парню поближе и снова беря того за руку, пока никто не видел. — Очнись, просто очнись, — прижимался к ладони лбом парень, как к иконе. Кто, вот кто мог подумать, что мнение о ненавистном тебе человеке может меняться так быстро? В комнату ворвался вихрь — бросив все свои дела, прибежала мама Арсения. — Господи, Боже ты мой, — охнула женщина, увидев своего сына в таком плачевном состоянии. — Это же ты помог, э-э… — Антон, здравствуйте, — кивнул Шастун, приветствуя маму одноклассника, — да я ничего и не сделал, лишь скорую помог вызвать и доехал, немного проследил, — конечно, блять, еще бы не присмотрел за Арсением, он бы потом себя загрыз за оставленного, одинокого Попова в больнице. — А к Вам как можно обращаться? — Антоша, все равно спасибо, я — Елена, Елена Павловна, — тараторила женщина. — Видишь ли, я не особо внимание обращала, думала, ну, потерпит еще немного мальчик мой, не сразу цветы прорастут, а тут вон оно как… — придвинувшись ближе к сыну, мама взяла его за руку, прижав ее к губам. Шастун же, отойдя наконец от кровати, к которой похоже прирос, заметил, что на щеках женщины появились тонкие дорожки слез: хотелось сразу же успокоить ее, сказать, что все будет в порядке, что ее сын сильный и организм его справится с этим, но не мог — слова застряли где-то в горле. «Прямо как цветы в горле Арсения», — сдерживая наворачивающиеся слезы, проговорил про себя Антон. Его уже мало волновало тот факт, что буквально с утра он был готов сожрать Попова с потрохами за любое поползновение в свою сторону, в мыслях было лишь одно — главное, чтобы Арсений не умер. Как хочет пусть выкручивается, а о смерти может забыть. Датчики, присоединенные к коже парня, резко запищали, данные на аппаратах скакнули резко, в палату через несколько минут ворвался врач, быстро подбегая к приборам и рассматривая показатели. — Мальчику становится хуже с каждым часом, скоро счет пойдет на минуты, — ровным голосом сообщил мужчина, скучающим взглядом обводя присутствующих в комнате — таких моментов в его практике было больше, чем давление в данную минуту у больного Арсения. Плач Елены разбился о кафельные стены. — И… И что же делать? — ошарашено спросил Антон. — Явно не ждать дальше, наблюдая за тем, как умирает пацан, — хмыкнул, закатив глаза, врач, — есть вариант — операция, и я думаю, судя по Вашей медкарте, Елена Павловна, что Вы будете согласны на ее проведение. Женщина подняла заплаканные глаза на мужчину, затем посмотрела на Антона, который даже не понимал, о чем речь, и, кивнув, устало потерла глаза. — Тогда я несу заявление, потребуется Ваша подпись. — А что за операция, простите, Елена Павловна? — та, нахмурившись, вновь окинула парня взглядом. — Вырезают соцветия, которые успели прорасти внутри организма, удаляют все, чтобы устранить болезнь, — мама Арсения прервалась, закусив нижнюю губу, — ну и удаляют чувства, в основном пропадают только чувства влюбленности, любви и схожие с ними. Глаза Антона поползли наверх — он явно не был готов к такому. — Так, стойте, стойте, значит не надо ничего подписывать! Это же получится натуральный робот, а не Арсений! — кричал мальчишка, вцепляясь руками в женщину, которая уже купалась в сумке в поисках ручки. Елена хмыкнула, поджав губы. — То есть ты мне сейчас говоришь не подписывать договор, — Антон кивнул, — и оставить умирать своего сына? — Шастун отвел глаза, задумавшись. — Я, конечно, тоже прошла через эту операцию, но мозг мне не извлекли во время нее. — Я Вас понял, Елена Павловна, — понурив голову и посмотрев виновато на кровать, где лежал Арсений — почти бездыханный, готовый уже заснуть вечным сном. — Я Вас понял, — повторил парень, пытаясь убедить самого себя в правильности решения врача и мамы Арсения. Слезы снова предательски застилали глаза, на что юноша пытался не обращать внимания. — Есть шанс, что чувства восстановятся, — тихо продолжила женщина, — очень небольшой, но есть все же, — Антон поднял заинтересованный взгляд, который уже успел потухнуть от осознания безысходности ситуации. — Нужно, чтобы человек, который не ответил больному взаимностью, все же полюбил его. Изо всех сил, так, чтобы зажечь вновь былую искру. Открылась дверь, врач подозвал к себе Елену к себе для обсуждения договора и предстоящей операции, оставляя Шастуна наедине со своими мыслями и переживаниями. Осознание, что смерть так близко, прямо дышит в затылок каждому из людей, приводила в ужас и в то же время навевала спокойствие на парня — он прекрасно понимал, что наступит утро, в которое умрут его близкие, друзья, закроет глаза навсегда и он сам. Но когда сталкиваешься с этим напрямую, когда понимаешь, что от твоих решений, хоть и не полностью, зависит дальнейшая судьба человека, то становится страшно. «Почему же он стал мне так важен? Разве я не желал ему смерти неделю назад?» — в сотый раз сам себе задал вопрос Антон. Он понимал, что его задела фраза про влюбленность, да и в туалете они посидели неплохо — лучше, чем они общались все пять лет до этого в сотни раз. Арсений оказался не только интересным собеседником, но еще и смешным, эмоциональным, умеющим вовремя поддержать и посочувствовать (только не в момент рассказа Шастуна о его комплексах по поводу ушей). Казалось, что Попов знает все: как сделать ковер из гусениц, почему у пауков именно восемь лапок и с каких пор девушки стали краситься: на все эти вопросы можно было получить ответ, даже не заходя в интернет — спрашиваешь Арсения и… Готово! Теперь вы знаете не только об этом, но еще о неполной перегородке в сердце крокодила и зарождении новой звезды. И на все про все потребовалось жалких сорок минут — счастливейшие сорок минут, пожалуй, за все время нахождения Антона в школе. Нет, нет, друзья у него были, много друзей, как считал сам Шастун, да только никто так не выслушивал его до этого, как делал это Попов — все считали Антона вечно веселым и беспечным, однако и в его голове роились, как мухи, мысли о собственной ничтожности, ненужности — базовый набор многих подростков, с которым парень не всегда мог справиться самостоятельно. Арсений же, несмотря на все обиды, даже смог чем-то помочь, пока не начал задыхаться от кашля. Все это заставляло Антона стоять в ступоре — слишком много перемен за последние несколько часов. Слишком много информации, которая никак не укладывалась в голове парня, она даже начала побаливать из-за всех переживаний и нервов. — Так, ну, тогда на операцию сразу, — прогремел голос в тишине палаты. Это был врач и медсестры, которые убирали тормоза с каталки, на которой лежал Арсений. Шастун в последний раз бросил встревоженный взгляд на больного, поджал губы и сел снова на стул, который теперь одиноко стоял посреди комнаты. В тишине было слышно, как шумит кровь в ушах и бьется сердце. «Пусть он будет слышать то же, что и я сейчас», — молился Антон, до этого никогда не признававший какую-либо веру. Теперь он верил в выздоровление Арсения. И в то, что тот когда-нибудь снова полюбит Шастуна так же сильно, как любил до операции.