Созидая ненависть

Вечер, устроенный Беатой по случаю возвращения Лоренцо хоть и не был похож на прием при королевском дворе, всё же мало напоминал тёплую дружескую встречу. Всё было очень скромно, благодаря стараниям синьора Ромини, который старался сдерживать дочь, но крайне торжественно. Мужчины были во фраках, а женщины в вечерних платьях сшитых по последней моде. Лоренцо это напоминало те сомнительное места, в которых он обыкновенно проверял свою удачу, и где рядом с дешёвыми бумажными обоями и не менее дешёвыми коврами сверкали драгоценные камни и пускались на ветер целые состояния. Атмосфера Лоренцо не удивляла, его забавляла ирония. Беата, разумеется, готовилась к этому вечеру особенно тщательно. В конце концов, вечер лишь должен был быть посвящен Лоренцо. Главную роль в этом действии Беата берегла для себя. Лоренцо, впрочем, не возражал: он уже убедился, что ему нечего делать среди родных, что уж говорить о соседях и друзьях семьи? За двадцать с лишним лет его отсутствия население Маиано могло полностью смениться несколько раз. Из всех соседей он желал увидеть лишь Алессандро Орфано, с которым дружил с детства. Двадцать восемь лет назад Лоренцо даже предложил Алессандро, такому же юному и полному надежд, как и он сам тогда, сбежать вместе с ним. Но Алессандро отказался и Лоренцо покинул Маиано в одиночестве. Когда Лоренцо вернулся первый раз, он мельком видел Алессандро: из мечтательного и живого юноши он превратился в хмурого и задумчиво мужчину, мысли которого были заняты исключительно двумя вещами. Первой были его оливковые деревья, от которых зависело теперь благосостояния семьи Орфано, а второй — Беата, тогда уже синьора Ковалли-Ромини. За время путешествий Лоренцо становился свидетелем множества трагичных историй. Ещё больше он слышал их третьих лиц.  К тому же почти у каждого города была крайне грустная история, связанная с его основанием или просто прославившая его легенда. История Алессандро не была самой трагичной из услышанных, но она произошла с человеком, который был близок Лоренцо. Как и многие молодые люди в Маиано и Флоренции, Алессандро стал жертвой красоты Беаты и совершенно безнадежно влюбился в сестру своего некогда лучшего друга. Беата не выделяла его из числа прочих поклонников, из чего следовал вывод, что ответных симпатий Алессандро у неё не вызывал. Синьор Ромини относился к Алессандро вполне благосклонно, хоть и не одобрял его почти безумный одержимости Беатой. И, быть может, Беата и могла бы стать синьорой ОрфанодиТорре, если бы не пожар, случившийся в засушливое лето и в одно мгновение уничтоживший виноградники Орфано. В Маиано тогда была страшная паника, а Алессандро молча стоял и смотрел, как сгорают ненавистные виноградники, источник и залог его благосостояния. Потушить пожар Алессандро не позволил и после, когда от прекрасных виноградников не осталось ничего, кроме золы и обгоревших, обугленных черных палок, долго бродил по пепелищу. Многие всерьез опасались, что Алессандро сошёл с ума и шёпотом добавляли, что виноградники Орфано кто-то поджёг. Некоторые полагали, что сам наследник. Чем этот пожар был на самом деле, так и не было выяснено, а Алессандро Орфано ди Торре в один момент превратился из завидного жениха в обычного землевладельца. Почти разорённый, он уже не мог рассчитывать на руку и сердце Беаты,  и синьоритаРомини вскоре вышла замуж за синьора Ковалли. Алессандро, подавленный и разбитый, потратил последние деньги своей семьи, чтобы купить взрослые саженцы оливковых деревьев и высадить их на месте сгоревших виноградников. Ирония была в том, что человек, ненавидевший виноделие, был вынужден заниматься тем же самым, но только с оливковым маслом. Чтобы встать на ноги и оправиться от пожара, Алессандро потребовалось десять лет. Все эти десять лет он неотступно следовал за Беатой. Без всякой надежды на взаимность, потому как прекрасно осознавал своё положение. Некоторые из тех, кто знал о его чувствах, беззлобно посмеивались над этим постоянством, кто-то жалел его, но постепенно все перестали обращать на них внимание. В свой прошлый приезд Лоренцо застал Алессандро в скверном положении: тогда после пожара и замужества Беаты прошло всего лишь четыре года. Лоренцо тогда даже не получилось толком поговорить с другом, поэтому он особенно желал этой встречи теперь. Оливковые рощи Орфано выглядели вполне сносно и Лоренцо справедливо полагал, что дела у Алессандро идут хорошо. А приглядевшись к своей сестре, в глубине души надеялся, что Алессандро всё же забыл Беату, и быть может, даже женился. Весь день, предшествовавший вечеру, Беата и Одетта почти не выходили из своих комнат, в который раз перебирая украшения и постоянно требуя служанок то переделать причёску, то достать туфли другого цвета. Одетта, и это было естественно, желала быть самой прекрасной на вечере, на котором должен был присутствовать интересный ей молодой человек. Беата ни за что не желала уступать даже дочери место первой красавицы и тоже намеревалась выглядеть совершенно. Лоренцо мельком услышал о том, что у его сестры, благодаря её красоте, до сих пор много поклонников. Сама Беата говорила об этом не без гордости. Синьор Ромини, критичным взглядом поглядев на все эти приготовления, заявил, что он не задержится на этом вечере дольше, чем на сорок минут, тем более что он может позволить себе подобное поведение на правах эксцентричного старика. Впрочем, хоть Данте Ромини и было уже за семьдесят, стариком, тем более выжившим из ума, он не был. Лоренцо, будь его воля, тоже не задержался бы на этом вечере, тем более что основное внимание, во избежание еще больших обид, следовало отдать Беате и Одетте, но его присутствие было необходимо. Ален выражал заинтересованность в предстоящем мероприятии: новые места и люди всегда вызывали у него интерес, особенно если так или иначе были связаны с прошлым Лоренцо. Любопытство приглашенных на вечер, не видимо тоже было слишком велико, так как собираться они начали почти за час до того времени, было указано в приглашениях. Встречали гостей сияющие улыбками и красотой Беата и Одетта,  потому что Лоренцо  сказал, что выйдет к назначенному времени и ни минутой раньше. Синьор Ромини,  как хозяин дома и глава семьи, сидел в просторной гостиной и принимал тех, кто уже прошел мимо Беаты и Одетты.  Таких, впрочем, было меньшинство — в основном те, кто принадлежал к поколению синьора Ромини. Им было, что обсудить между собой и основными темами их разговоров не были ни Лоренцо, ни его возвращение.  Большинство же приглашенных были ровесниками Беаты и Лоренцо, а потому так и оставались в прихожей, предпочитая более непринужденную и веселую беседу и общества синьоры и синьорины Ковалли. Правда, и их беседы мало касались повода, собравшего их вместе. Женщины предпочитали говорить о моде и своих детях, несмотря на присутствие своих жён, — о красоте изяществе Беаты.  Удивительным это не было, потому как многие из них прожили в Тоскане всю жизнь, вынесли восхищение Беатой  из пары своей юности, когда почти каждый из них желал стать обладателем руки и сердце красавицы из Маиано,  как называли Беату во Флоренции. В семь часов Беата  незаметно переместила всё действия в гостиную и послала слугу, чтобы тот поторопил Лоренцо и Алена. В глубине души Лоренцо  надеялся, что о нём и вовсе забудут и проведут вечер, посвящённый его возвращению, как-нибудь без него. Но Беата, обещавшая большинству встречу с Ренцо Ромини,  собиралась своё слово сдержать и была настроена решительно, поэтому Лоренцо  оставалось ничего другого, кроме как облачиться в приличествовавший случаю фрак и в сопровождении Алена спуститься вниз. Помня о том, какое сильное впечатление на людей обычно производит его неподвижный, подернутый белой пеленой глаз, Лоренцо  прикрыл его широкой черной повязкой. В тех местах, где он обычно бывал, к его увечью относились спокойно, даже на улицах больших городов люди почти не обращали на него внимания, но тех, кто называл себя приличным обществом, это зрелище почему-то всегда шокировало. Уродству и болезням в мире, где каждый был тонко чувствовавшим эстетом, места не было. Чаще всего Лоренцо  не обращал на это вниманияи, оказываясь на каком-либо значимом приёме, без вызова, но спокойно смотрел на людей не скрывая своего недостатка.  Люди предпочитали его не замечать, но Лоренцо  прекрасно знал, что не вписывается в царившей вокруг культ красоты. «Точно также, как не вписывался ты, Эрнст. У тебя были слишком правильные черты лица. Травмы всегда превращали тебя в греческую статую, которой отбили часть тела.» — Волнуешься? —  шепотом спросил Ален, когда они уже спускались по лестнице. — Немного, — честно ответил Лоренцо. — Я  помню много хорошего об этих людях. — И что же? —  снова спросил Ален, останавливаясь перед прикрытыми дверями гостиной. Лоренцо  тоже остановился. Там, в гостиной, шёл весёлый и непринужденный разговор, а Ален останавливал его в метре от этого и требовал излить душу. «Сколько раз я так же некстати останавливал тебя, Эрнст?» — Тебе  ведь еще не случалось возвращаться в то место, которое ты любил, и понимать, что в нём не осталось ничего из того, что любил? Ален головой. Лоренцо облизал губы и продолжил: — После этого ты жалеешь, что вернулся, потому что в твоей памяти навсегда застревают картины грязных трущоб на месте сверкающих фасадов.С людьми такое случается чаще, чем с городами, Ален. «Какое счастье, Эрнст, ты умер молодым…» Ален хотел спросить что-то ещё, но Лоренцо решительно шагнул вперёд и распахнул двери гостиной. Понимание стоит ничтожно мало, если не даётся ценой размышлений. Просто услышав человека трудно понять его, для понимания нужны размышления, но не о том, что сказал человек, а почему он сказал именно так. Для понимания нужно найти исток мысли. Лоренцо научился этому у Эрнста и теперь пытался научить Алена. Пока безуспешно, как ему казалось. Впрочем, он ведь и сам не понимал Эрнста, пока тот не умер. В гостиной воцарилась тишина. Чьё-то иронично-шутливое замечание было оборвано на полу в слове, чей-то комплимент повис в воздухе, мысль, быть может, интересная, осталась не высказанной. Взгляды всех присутствовавших были обращены к замершему в дверях Лоренцо, который медленно оглядывал собравшихся. Да, он беспрестанно говорил себе, что прошло пятнадцать лет, а некоторых присутствующих он не все двадцать восемь, но столкновение с реальностью всегда было в таких случаях катастрофой. Первым в глаза Лоренцо бросился невысокий Витторио Ковалоне. Ничуть не изменился, всё также обаятелен и хорош собой. В молодости был предметом преклонения всех девушек округи, но сам страстно любил книги и только книги. Теперь он владел одним из самых крупных издательств в Тоскане, издаваться в котором было чуть ли не честью, и за это право авторы буквально сражались.Именно там, на типографии Витторио Ковалоне, был отпечатан тираж книги Лоренцо. Рядом с Витторио, неуверенно оглядываясь, стоял молодой человек, почти его копия, из чего Лоренцо сделал вывод, что это Фредерико, старший сын Витторио. Переведя взгляд чуть правее, Лоренцо увидел женщину, в которой с трудом узнал Беатриче Ковалоне, сестру Витторио. Когда-то она соперничала в красоте и количестве поклонников с Беатой, а теперь стояла, подурневшая, но гордая, в окружении четырех сыновей, двух дочерей и мужа, Сильвио Лучано, который выглядел уставшим от жизни. Насколько знал Лоренцо, он работал в издательстве брата своей жены и постоянно сетовал на то, что Витторио не ценит его труд, хотя ценить, по сути, было ничего: Сильвио был ленив и тщеславен. Лоренцо всегда считал, что одно самых страшных сочетаний, какие только можно представить. Ещё дальше, чуть в стороне ото всех, в одиночестве стоял тот, ради встречи с кем Лоренцо сейчас спустился вниз — Алессандро Орфано ди Торре. Оглядывая быстрым взглядом старого друга, Лоренцо с грустью отметил, что тот, по-видимому, так и не женился. На лице у Алессандро застыло выражение грусти и тоски. Лоренцо знал это выражение: но всегда было у тех, кто отказался от своих желаний, сумевших счастья, в пользу того, что общество считало приемлемым. Общество никогда не ценило эти жертвы и в конечном итоге люди понимали, что отказались от мечты ради никому ненужной жизни. Лоренцо продолжал оглядывать друзей своей юности, с трудом вспоминая имена и с не меньшим трудом отдавал им имена молодых и прекрасных юношей и девушек этим незнакомым ему людям. Вот Бартоломео Фальконе, преуспевающий флорентийский предприниматель, трижды вдовец, а совсем ещё молодая девушка рядом –видимо, его четвёртая супруга. Дальше — Карло де Монтего и его жена Аида, урожденная Гуэрра-Моретти. Лоренцо вспомнил, что когда-то она ему нравилась и он мысленно обещал себе жениться на ней. Андреа и Франческа де Контесс, Джорджио де Герра, Бьянка Романо, Джованни ди Росси, Мария, София и Антонио Лепорачче…  имён и призраков, носивших их, было слишком много. Вокруг синьора Ромини собрались родители и старшие родственники тех, кого только что разглядывал Лоренцо. Они мне особенно изменились, было не трудно узнать — с друзьями самого Лоренцо время обошлось куда более беспощадно —  но многих из друзей отца, кого он помнил, не было. Лоренцо пришлось напомнить себе, что его отцу уже за семьдесят, те, кого он не видел, были ещё старше. В конце концов, ему самому сорок три. Не все его друзья могли дожить до этой встречи, что уж говорить о друзьях синьора Ромини. Молодых людей и девушек, собравшихся вокруг Одетты, Лоренцо и вовсе не знал. Некоторые были похожи на присутствующих здесь родителей, но многие казались совершенно незнакомыми. И все эти люди смотрели на него так, словно видели впервые. Лоренцо знал, что они сейчас тоже пытаются отдать имя, принадлежавшее в их мире жизнерадостному юноше, мужчине во фраке и с черной лентой на левом глазу, который сейчас стоит перед ними. Они тоже помнили его молодым и им тоже сложно понять, что двадцать восемь лет прошли не только для них, но и для него,  что от того Лоренцо Ромини, которого все они когда-то знали не осталось почти ничего. Первым опомнился Витторио Ковалоне. —  Боже всемогущий! — воскликнул он, весело улыбаясь и делая шаг вперёд. — Это же и в самом деле Ленцо Ромини! Лоренцо даже вздрогнул. Уже слишком давно он не слышал этой формы своего имени: Ален называл его Лоренцо,  а остальные предпочитали более звучное и привычное им Ренцо Ромини. А это «Ленцо» возвращало в те времена, когда всем им было не больше двадцати и они самонадеянно мечтали в масштабах целого мира. Что же все эти люди сделали со своими мечтами? Хватило ли хоть у кого-нибудь воли и смелости осуществить их и стали ли они хоть немного счастливее? — Витторио, — Лоренцо улыбнулся в ответ и с чувством пожал протянутую ему руку. — Что насчёт моей книги? — Планирую переиздание с более реалистичными иллюстрациями, — весело ответил Витторио. — У меня целый штат иллюстраторов и почти все они сейчас заняты этим. Ну и, конечно же, попробуем другой шрифт. Будет продаваться ещё лучше, чем раньше. Лоренцо внимательно вгляделся в лицо Витторио. Да, черты лица по-прежнему безупречны, но кожу покрывает множество мелких морщин, а вокруг глаз пролегли тёмные тени. И спокойной уверенности в себе во взгляде больше не было. Была только бесконечная усталость, которая, казалось, разъедала Витторио изнутри. Сам Лоренцо этой усталости не чувствовал, но слишком часто видел её в чужих глазах. В глазах золотоискателей приисках в США и в глазах швейцарских банкиров. Лоренцо догадывался, что это значит: Эти люди были не на своём месте, были женаты или замужем не так, как хотели, тратили свои деньги не на то чем в действительности хотели обладать. Отчасти он жалел их, но не потому что они были несчастны, а потому что быть счастливыми у них не хватало смелости. Но, видимо, такова была участь почти любого, раз даже Витторио, всегда следовавший за своими желаниями, не сумел избежать её. "Что же мы все сделали со своими жизнями, Витторио? Ведь мы одинаково зашли в тупик." Следом за Витторио Ковалоне от оцепенения первой встречи отошли и остальные. Коротко и очень деловито с Лоренцо поздоровался Бартоломео Фальконе, представив свою молодую супругу, которая оказалась племянницей Аиды де Монтего и тоже носила до замужества фамилию Гуэрра-Моретти. Карло де Монтего как-то виновато улыбнулся и негромко проговорил что-то о том, что приезд Лоренцо  приятная неожиданность. Аида же подала Лоренцо руку с истинно королевским спокойствием. Её взгляд был полон леденящей уверенности в том, что она до сих пор имеет власть над Лоренцо. "Все эти двадцать восемь лет она помнила о том, что я был влюблён в неё. Неужели она полагает, что во всём мире я не смог найти женщину, которую мог бы полюбить?" Лоренцо ответил на этот взгляд прямо и ничуть не смущаясь: да, на заре своей юности он был влюблён вАиду, но это влюбленность кончилась с его побегом из дома. Он видел много женщин, которых его соотечественники назвали бы некрасивыми, но там где эти женщины жили они были красавицами. Лоренцо видел слишком много человеческих лиц, чтобы позволить себе любить одно-единственное. Аиду его равнодушие несколько смутило и она отступила назад, к мужу, освобождая место для круглолицей и весёлойБьянки Романо, веселость которой совершенно не вязалось с её грустной историей. Лоренцо не был посвящен в подробности, но Беата вскользь рассказывала ему о том, что Бьянка развелась со своим мужем потому что почти беспрерывно унижал её саму и их четырёх детей, а потом и вовсе сбежал в Рим ради какой-то актрисы. Дальнейшая судьбасиньора Романо была не известна, но Бьянку она, похожа, мало волновала. — О, синьор Лоренцо, это такое счастье снова вас видеть! — быстро заговорила она и Лоренцо уловил в её голосе нотки сицилийского выговора: видимо, она жила там какое-то время. — Я уже думала, никогда вас снова не увижу. Вы тогда так внезапно пропали, а потом это книга… Здесь, в Тоскане, вы всех поразили! Подумать только, бросить всё, совершенно всё, семью, перспективы и отправиться — куда? — просто повидать мир без всякой цели! Мои дети просто зачитывались вашей книгой, благо Витторио взял на себя труд издать её. — Благодарю за столь лестный отзыв, синьора Романо, — улыбнулся Лоренцо, чувствуя, как маленькие, пухлые пальцы Бьянки сжимают его ладонь и весьма энергично потряхивают её, и, обращаясь ко всем, добавил: — Я хотел бы представить вам моего другас которым путешествую  несколько последних лет: Алена Д’Арно. Ален неуверенно заулыбался и быстро закивал, чувствуя, что на короткий миг всё внимание сосредоточилось на нём. Но уже через мгновение все взгляды и голоса вновь стали обращаться к Лоренцо.  Все как будто были рады его видеть, хотя и поглядывали с опаской на его повязку и не сильно заметные шрамы. Старшее поколение держалось молчаливо и посматривало на Лоренцо с некоторым не удовольствием, словно считая, что он предал не только свою семью, пустившись в странствия, но и всю Италию. Мысленно Лоренцо усмехнулся этому: конечно, от сына героя Рисорджименто ждали совсем другого. Ждали, что он будет жить ради Италии, потому что его отец, Данте Ромини, стоял под знамёнами Гарибальди. Лоренцо хотелось объяснить этим людям, что его отец поступил так не потому, что радел за благо Италии: синьору Ромини, прожившему всю жизнь во Франции и воевавшему за Наполеона III,  было куда ближе монархическая и развитая Франция, чем родная Италия. Герцог Дюран однажды сказал, что Данте Ромини влекла неординарность Гарибальди, так же, как некогда влекла отчаянная авантюрность де Сент-Арно. Это объяснение казалось Лоренцо самым правдоподобным. Но людям не было до всего этого дела: они видели в Данте Ромини героя, сражавшихся за единство и свободу страны, и сам синьор Ромини не спешил раскрывать своих истинных мотивов. Среди ровесников отца в его окружении почти не было тех, кто участвовал бы в Рисорджименто. Были даже те, кто участвовал в ней с самого её начала, но даже они высоко ценили Данте Ромини, включившегося в борьбу уже на исходе пятидесятых. Командование весьма ценило профессиональных военных, потому как костяк Рисорджименто составляли крестьяне-добровольцы. И вот единственный сын героя войны за независимость сбежал от тягот жизни вместо того, чтобы поднимать с колен только-только объединившиеся тогда Италию — для всего окружения синьора Ромини побег Лоренцо двадцать восемь лет назад выглядел именно так. Лоренцо мог бы попытаться объяснить, что в шестнадцать лет он желал быть частью великих свершений, а все великие совершения закончились вместе с Рисорджименто, но он не хотел. Что толку было пытаться объяснить, что те, кто остался, сделали для общего блага так же мало, как и он. Если окружение отца смотрело с горделивым превосходством, то окружение Одетты с некоторым восхищением. Большинство из них знало мир по его книге и потомуони страстно желали увидеть его своими глазами. На долю их поколения не выпало ни революционного запала Рисорджименто, ни радости от долгожданного единства. Они родились в спокойной Италии и истории о подвигах дедов казались им бесконечно далёкими, так как случились задолго до их рождения. А Ренцо Ромини был здесь и сейчас, и он рассказывал о мире, который был здесь и сейчас. Это были не скучные перечни дат и фамилий, это было то, чего не хватало новому поколению — впечатления. Ренцо Ромини не поучал — он рассказывал и не требовал, чтобы его слушали. Он рассказывал о том мире, который большинству был недоступен и рассказывал просто и красиво. Рождённых в свободе мало волновали вопросы её достижения, так как для них свобода было всегда, а вот недоступный мир был делом совершенно иным. В целом Лоренцо встретили благосклонно. Во многом благодаря тому, что слишком долго не видели его. Напряжение первых минут спало и разговоры, прерванные появлением Лоренцо, возобновились. Старшее поколение всё ещё предпочитало держаться рядом с синьором Ромини, молодые люди и девушки, негромко посмеиваясь, сжались в узкий круг рядом с Одеттой и в общем разговоре участия не принимали. К Лоренцо то и дело кто-то обращался, но вопросы и фразы были в большинстве своем ничего не значившие. И в самом деле, какая светская беседа могла получиться у него с людьми, которых он не видел пятнадцать, двадцать, тридцать лет? Разговор с ним нельзя было начать с вопроса о том, что нового произошло в его жизни, так как для этих людей новым было всё. Точно так же не мог задать этого вопроса и Лоренцо. Он и эти люди совершенно не знали друг друга, хотя когда-то были близко знакомы. Лоренцо знал юношей и девушек, а те, кто собрался здесь по поводу его возвращения, помнили совсем молодого Лоренцо. В них всех не осталось ничего от знакомых. Быть в чужом ему обществе Лоренцо было, разумеется, далеко не впервой. Мимолетные косые взгляды и шепот мало что для него значили: они сопровождали почти каждое его появление на людях вот уже двадцать восемь лет. Но то были люди совершенно не знакомые ему, многих из которых он видел первый и последний раз. Сейчас же Лоренцо вернулся домой, туда, где многое должно было быть знакомо ему. "Ведь в этом моя ошибка? У таких, как мы нет дома. И чтобы понять это стоило вернуться." Лоренцо обернулся на Алена. Тот сдавленно улыбнулся в ответ и сделал маленький глоток из бокала, который держал в руке. Жалкое это, должно быть, зрелище: те, в честь чьего приезда собрались все эти люди, стояли в одиночестве, почти исключенные из любой беседы. "Но ведь уйти и уехать — значит сбежать. Ты учил не бегать от трудностей." Среди гула голосов и шелеста тканей, который создавали постоянно перемещавшиеся по гостиной люди, Лоренцо не сразу расслышал обращенные к нему слова, сказанные тихим, спокойным голосом: — Честно сказать, я не думал, что когда-нибудь увижу тебя снова. Лоренцо быстро обернулся и уперся взглядом в немного отрешенного Алессандро, который единственный смотрел на него в ответ не как на чужого человека. — Да, Сандро, прошло много лет, — отозвался Лоренцо, изучающе оглядывая Алессандро. В каждом его жесте, улыбке, в голосе — во всем сквозила смертельная усталость. — Я видел твои оливковые рощи. Масло пришлось тебе более по душе? — Нравится ли мне это? Нет, — Алессандро равнодушно приподнял брови. — Приносит ли это хороший доход? Да. Моя семья сейчас богаче, чем двадцать лет назад. Это то, чего от меня ждали. — Ты так и не женился, — слова Лоренцо не были вопросом. Алессандро улыбнулся ещё более печально и так же констатировал: — А ты лишился глаза. — Левого, слава Богу, — засмеялся Лоренцо. Алессандро тяжело вздохнул. — Если бы всем было возможно относиться к вещам так же легко, как это выходит у Ренцо Ромини. "У Ренцо Ромини всё выходит легко. А вот Лоренцо Ромини всё дается с трудом." Из раза в раз Лоренцо размышлял над тем, было ли это знакомо Эрнсту? Быть может его восхищение Левенбергом не давало тому опустить руки и хоть на миг прогнать улыбку с лица. Ведь и он сам, видя восторженность Алена, раз за разом перешагивал через свои страхи. Для Алена Ренцо Ромини был символом, образом, учителем и Лоренцо безропотно нес на своих плечах это бремя. Он получил это знамя от Эрнста и когда-нибудь Алену придется принять его. Лоренцо почти не сомневался, что был кто-то раньше, тот кто вручил знамя Левенбергу и те, кто были задолго до них обоих. Ведь был же где-то в глубине веков тот, который первым взял в руки толстую палку и, собрав нехитрое имущество, первым покинул свой дом, чтобы никогда в него не вернуться. Но до поры Ален не должен об этом знать. И тем более не должен знать Алессандро. — Я не могу восполнить эту потерю. Так зачем лить по ней слезы? — пожал плечами Лоренцо. Была лишь одна потеря, которую он оплакал и с которой вот уже пятнадцать лет не мог смириться. Наверное, такая потеря была у каждого. Ведь это лишь на первый взгляд Алессандро потерял виноградники. На самом деле он потерял всю свою жизнь, ту в которой мог бы быть счастлив и более успешен. Алессандро снова грустно улыбнулся и взглянул на Беату, которая кокетливо улыбалась Сильвио Лучано, согласно кивая на все его жалобы и жадно ловя восхищение в его взгляде. Теперь между ней и Беатриче не было никакого сравнения и Беата почти светилась от осознания своего превосходства над давней соперницей. Лоренцо бросил быстрый взгляд на Алена: тот увлекся разговором с Фредерико Ковалоне. Говорить о сестре при своем друге Лоренцо почему-то не хотелось. — И что же? Ты до сих пор любишь её? — Понятия не имею за что, Лоренцо, — улыбка Алессандро стала виноватой. — Иной раз мне хотелось бы возненавидеть её за легкомыслие, но это выше моих сил. Есть что-то в твоей сестре, что не дает мне покоя.  Лоренцо снова взглянул на Беату, которая уже заливисто смеялась над какой-то шуткой Карла де Контесс. Невольно ему вспомнилась герцогиня Дюран: мужчины готовы были стреляться за возможность поцеловать её руку, но в ней было столько осознанного достоинства, что все они знали — это бесполезно. В Беате этого не было, хотя и за её улыбку раньше наверняка готовы были убить. — Беате повезло не утратить свой красоты, — неопределенно ответил Лоренцо. — Это всегда восхищает. Лоренцо не осуждал тех, кто влюблялся в красоту. Любить красоту было естественно и приятно. Люди воспевали красоту веками, хоть в каждом столетии она была своей. Зрение было главным органом чувств, через него человек познавал мир в первую очередь: в том, чтобы полюбить увиденное раньше, чем полюбить познанное умом не было ничего позорного. — После того, как умер синьор Ковалли я предложил твоей сестре снова выйти замуж, — как будто между прочим заметил Алессандро. — И не только я. Бартоломео Фальконе тоже. — И что же? — спросил Лоренцо. — Мой отец снова был против? Алессандро покачал головой. — Нет, синьор Роминихотел чтобы Беата вышла замуж во второй раз, но он позволил ей выбирать и Беата выбрала жизнь полную восхищения её красотой. Наверное, её можно понять: она ведь была несчастна в браке. Лоренцо взглянул на сестру, всё ещё пребывавшую в центре внимания. Да, это действительно доставляло ей больше радости. Беата, которую он видел пятнадцать лет назад была совершенно несчастна и даже, наверное, менее красива. — Но ведь и ты заслуживаешь счастья, разве нет, Сандро? Алессандро пожал плечами. — Не больше, чем все остальные. Странно было слышать подобное от человека, однажды потерявшего всё и пришедшего к теперешнему своему положению хоть и не тяжелым физическим, но всё же трудом. Путешествуя по миру, Лоренцо слышал много историй о том, как те, кто не имел в кармане денег даже на ночлег, благодаря своей целеустремленности становились людьми уважаемыми. Особенно его впечатлила история одного англичанина, который уехав в США и превратился из сына бедного фермера в одного из самых богатых людей американского севера. Конечно, он сделал это не без помощи, но что такое помощь без личного стремления? Человек, руки которого не знают цены его успеха, никогда не будет истинно ценить своё положение. Какой толк от пьедестала, если другие возвели тебя на него и другие тебя на нем удерживают? Впрочем, англичанин, которого вспомнил Лоренцо, тоже не считал, что заслуживает счастья, он просто хотел быть счастливым. Именно этим такие люди и привлекали Лоренцо: они не считали, что достойны чего-то просто потому, что в их прошлом было место трагедиям и лишениям. Они молча шли и добивались того, чего желали. Отказ от меньшего ради большего.  Но в Алессандро Лоренцо не чувствовал тяги к большему. В Алессандро не было ничего, кроме смирения. Он не считал, что достоин большего, но и не желал обладать большим. Он, казалось, просто решил заранее, что не имеет никакого права обладать тем, что любил. Лоренцо ещё раз взглянул на друга своей юности: Алессандро, особенно когда сдвигал брови так, что между ними пролегала глубокая складка, выглядел намного старше своих сорока шести. Сразу становились ещё более заметны и тени вокруг глаз и мелкие морщины, которые он получил ещё в молодости и сильно серебрящиеся виски. Даже серые нити в его темных волосах были заметны сильнее, чем у самого Лоренцо. Попытка вернуть своей семье прежнее положение дорого обошлось Алессандро, вытянув все имевшиеся у него силы, а равнодушие Беаты означало, что все эти силы были потрачены напрасно. Лоренцо мог понять эту спокойную отрешенность друга, который вложил всё, что у него было в дело, которое было ему не интересно, только затем, чтобы иметь возможность обрести когда-нибудь то, что он действительно хотел. Это опустошение после того, как ты обессиленный, но полный надежды, приходишь туда, где, как ты думал, тебя ждут, а тебя отказываются пустить даже на порог, было знакомо Лоренцо. Но вот то, как можно было годами жить с этим чувством и даже не пытаться что-то изменить Лоренцо понять не мог.  — И что же? — для верности решил спросить Лоренцо, продолжая внимательно смотреть на Алессандро. — За эти годы ты ни разу не попытался добиться расположения моей сестры? — Нет, — покачал головой Алессандро и добавил: — Зачем, если однажды она уже ответила мне отказом и объяснила, почему. На лице Лоренцо, видимо, слишком явно проскользнуло неодобрение, потому что Алессандро тут же поспешил перевести тему: — Не будем об этом. Ты ведь вернулся не для того, чтобы слушать старые, печальные истории. Приходи к нам. Мы, как в детстве, сядем под старой оливой. У меня в погребах есть не только масло, но и чудесное вино, пусть и не с наших виноградников. Думаю, тебе есть, что рассказать. "Ты ведь мог быть со мной, Алессандро. Кто знает, быть может, тебе не пришлось бы жалеть о жизни, прожитой ради большего урожая и большей прибыли, а мне не пришлось бы хоронить друга." — Я непременно приду, Сандро, — улыбнулся Лоренцо. — Я вернулся как раз для того, чтобы припомнить те из старых историй, которые забыл за эти двадцать восемь лет. Алессандро понимающе кивнул, но Лоренцо показалось, что он хотел сказать этим то, о чем думал и сам Лоренцо: у таких, как он нигде и никогда не будет дома. Их дом — весь мир, но в тоже время ни одно конкретное место. Они должны родиться, жить и умереть в дороге. Боковым зрением Лоренцо заметил, как он небольшого круга молодых людей, составлявших, видимо, основу местного общества, отделилась Одетта, а следом за ней и молодой мужчина в черном фраке, безупречно сидевшем на его правильной фигуре, и направились в их сторону. У мужчины было приятное лицо, но надменное и горделивое выражение безнадежного портило его, делая инфантильно-смазливым. Он держался уверенно и был тем, про кого говорили «очень милый молодой человек». Взгляд Лоренцо, впрочем, сразу определил в нем небогатого охотника на сердца состоятельных женщин. Безупречный крой фрака отвлекал внимание от дешевизны ткани и легкой потертости на манжетах, цепочка часов с несколькими брелоками (из золота, но полного примесей) — от потертости жилета. Рубашка, как и положено, была новой, кипенно-белой и из прекрасной ткани. Вероятно, потому что отвлечь внимание от рубашки было бы нечем.  — Синьор Орфано, — негромко произнес молодой человек, весьма учтиво кивая Алессандро, из чего Лоренцо сделал вывод, что он знаком кому-то в местном обществе. — Дядя, — улыбнулась Одетта, осторожно, но явно обозначая степень близости их отношений, беря под руку молодого человека. — Позвольте представить вам моего хорошего друга — Сальваторе ди Орано. — Для меня большая честь познакомиться с вами, — произнес молодой человек, склоняя голову в изящном поклоне. — Я, как и многие, зачитывался вашей книгой и мечтал однажды увидеть вас собственными глазами. Лоренцо улыбнулся уголком губ, что сделало улыбку больше похожей на усмешку. Манеры у неожиданного собеседника были и в самом деле безупречны и не лишены некоторого показного лоска. Очевидно, он старательно пытался выглядеть галантным героем из романов, которые так нравились тем, на кого он вел охоту. Но Лоренцо, повидавшего в этой жизни достаточно самых разных людей, было невозможно ввести в заблуждение таким явным и неумелым фарсом. Лоренцо много времени провел наедине с природой, а природа, особенно дикая, не терпела лжецов. Природа мгновенно и беспощадно отделяла зерна от плевел и Лоренцо научился этому у неё. Сальваторе ди Орано, так обаятельно улыбавшийся ему и протягивающий руку, чтобы закрепить знакомство, был из породы самых отвратительных авантюристов. Таких, которым Эрнст Левенберг, а теперь и он сам, без малейшего сожаления приставляли ко лбу дуло и давили на гашетку, не думая ни секунды в мрачных притонах в любом уголке мира.  Лоренцо взглянул на протянутую ему руку: отказать в рукопожатии здесь и сейчас значит проявить неуважение к собственному дому и своей племяннице, которая хорошо, даже восторженно, отзывалась об этом молодом человеке. Принять же эту руку значило переступить через свои принципы и отречься от того, что делало его Ренцо Ромини. "И вот о нём ты, Одетта, говорила с таким обожанием? Вот в него ты решила влюбиться?" Краем глаза Лоренцо заметил, что отец не отрываясь смотрит на него, ожидая какое решение примет его неординарный сын. Что ж, он оправдает ожидания и поступит так, как поступал в таких случаях Эрнст. — В таком случае мое имя вы уже знаете, — улыбнулся Лоренцо и легонько тронул за локоть Алена, заставляя его принять участие в сцене: — Мой друг и спутник: Ален Д’Арно. Ален оглядел Сальваторе пристальным взглядом и холодно кивнул: на него молодой человек тоже произвел не самое приятное впечатление. Сальваторе улыбнулся натянутой неискренней улыбкой и убрал руку, которую так никто и не пожал. В глазах у него ясно читалось то, что он прекрасно запомнил об этом пренебрежении его дружбой. — Одетта много говорила о вас, — Лоренцо смотрел прямо в лицо Сальваторе, ловя движение каждого нерва или мускула. — Как и мне о вас, — Сальваторе тоже не отводил взгляда, что заставило Лоренцо мысленно усмехнуться. Что он желал показать этим? Лоренцо никогда не утверждал, что его взгляд трудно выдержать, он просто смотрел прямо и твердо. — Кроме того я читал вашу книгу, как я уже говорил. — Я не встречал человека, который бы сказал мне, что никогда не слышал о ней, — ответил Лоренцо и почувствовал, что один уголок его губ дернулся сильнее. — Разве что коренное население где-то в джунглях. Думаю, мне стоит ещё раз поблагодарить синьора Ковалоне за такой успех. Сальваторе улыбнулся чуть более расслабленно и опустил, наконец, глаза. — В любом случае я очень рад, что имею честь быть знакомым с членами вашей семьи. Не каждый день выпадает шанс лично побеседовать с человеком, покорившим мир. Лоренцо почувствовал, как внутри у него, где-то в груди, появляется тягучее и глухое ко всему раздражение. Он много мог рассказать о выпадении благоприятного шанса и о том, что редкий случай станет счастливым, если не использовать его правильно, но Сальваторе, несомненно, знал об этом так же много. — Мир покорил не я, синьор ди Орано, — покачал головой Лоренцо. — Мир покорила мечта о свободе и сделала она это задолго до моего рождения. А я всего лишь путешествую. Одетта, видимо почувствовав, что Лоренцо, да и Алену тоже, Сальваторе пришелся не по душе, легко, почти невесомо, тронула своего кавалера за локоть. — Я очень рада, что вы пришлись по душе друг другу, — мягко улыбнулась она и Лоренцо не смог сдержать усмешки: Одетте определенно идет роль светской дамы, которая хорошо чувствует когда и какой разговор стоит вмешаться, — но не забывайте, Сальваторе, что я обещала моей матери и деду, что познакомлю вас и с ними. — Да, конечно же, — кивнул Сальваторе, поворачивая голову к Одетте и глядя на неё с почти естественной нежностью. — Непозволительно уклоняться от знакомства с ними.  — Уверена, вам и с ними будет о чем поговорить. Моему деду тоже пришлось немало попутешествовать во время службы в армии. А дядя наверняка хочет поговорить со своими старыми знакомыми, — быстро проговорила Одетта, увлекая Сальваторе за собой, туда, где в окружении мужчин кокетливо смеялась Беата. — Мы продолжим наш разговор, синьор Ромини, — Сальваторе едва заметно кивнул, бросая на Лоренцо странный, тяжелый взгляд. Этот взгляд Лоренцо хорошо знал: так  смотрели друг на друга люди их породы, с первых мгновений понявшие, что неприятны друг другу. Сальваторе знал, видел, что Лоренцо понял, безошибочно и четко определил, что он из себя представляет и за это возненавидел его сразу же. — Непременно, — отозвался Лоренцо, так же едва заметно кивая. Он принимал вызов, потому что Сальваторе ди Орано не был достоин гордого и молчаливого отказа. Впрочем, Лоренцо знал, что для победы он слишком силен. Оставлять Беату и Одетту одних в обществе Сальваторе Лоренцо не хотелось, поэтому он легко кивнул Алену, взглядом указывая на удалявшуюся пару. Алену не требовалось дополнительные пояснения. Кивнув в ответ, он направился следом, в то время как сам Лоренцо отошел к той группе гостей, центром которой был его отец. Увидев приближающегося сына, синьор Ромини жестом извинился перед собеседниками, безмолвно прося продолжить разговор без него и, повернувшись к Лоренцо и кивнув в сторону Одетты, которая в эту минуту представляла Сальваторе своей матери, спросил: — Ну и что ты думаешь о синьоре ди Орано? — Думаю, что синьор ди Орано человек во всех смыслах неординарный, но принимать его в доме не стоит, — ответил Лоренцо, продолжая смотреть на Беату, которая с интересом глядела на возлюбленного дочери, который, видимо, рассыпался в комплиментах. Даже стоявший рядом Ален улыбался уголками губ. — Равно как и тебя, Ренцо, — спокойно ответил синьор Ромини, не сводя пристального взгляда с дочери. Лоренцо, поняв, что имел ввиду отец, усмехнулся. — Позвольте не согласиться с вами, отец. Между мной и синьором ди Орано пропасть. — В этом ты прав, — благосклонно кивнул синьор Ромини, — разница между вами очевидна. В отличие от тебя синьор ди Орано знает, чего хочет. — Нет. Разница между нами в том, что я не пытаюсь казаться тем, чем не являюсь, — спокойно не согласился Лоренцо. — Разве? — синьор Ромини повернулся и смерил сына внимательным взглядом, а затем вернул взгляд к его лицу. — Именно поэтому ты бегаешь из одного конца мира в другой? Потому что твердо знаешь кто ты и что тебе нужно? — Лоренцо промолчал, а синьор Ромин, кивнул в сторону Сальваторе, который всё ещё беседовал с Беатой: — Вот господин ди Орано совершенно тверд в своих намерениях и желаниях: цель его — найти супругу, приданое, а затем и наследство которой обеспечат ему безбедное существование. — Вечный поиск не сойдет за ту цель, которой достойно посвятить жизнь? — Лоренцо приподнял бровь. — Или же, чтобы считаться достойной, цель обязательно должна измеряться в тысячах лир? — Мы живем среди людей, Ренцо, — синьор Ромини взял в руки бокал вина и сделал небольшой глоток. — Людям легче считать заработанные тобой лиры, чем мили, которые ты прошел, чтобы прийти к пониманию того, кто ты есть. — И вы бы хотели, чтобы ваш сын стремился к чему-то, что можно уложить в деньги? — усмехнулся Лоренцо и, кивнув в сторону Одетты, которая взяла под руку и снова куда-то вела Сальваторе, что-то тихо нашептывая ему на ухо, добавил: — Кажется, пришло время и вам оценить все достоинства господина ди Орано. — Поистине, это так честь, которой мне не хватало, чтобы спокойно дожить эту жизнь, — синьор Ромини сделал ещё один глоток вина. — Знакомство с синьором ди Орано достойно того, чтобы поставить его в один ряд со службой де Сент-Арно и Гарибальди. Одетта, с достоинством принцессы крови поддерживая подол своего великолепного платья, подошла ккреслу, в котором сидел синьор Ромини и, мельком взглянув на Лоренцо, улыбнулась настолько непринужденно, насколько могла, и произнесла: — Дедушка, позвольте представить вам моего хорошего друга: Сальваторе ди Орано. — Большая честь познакомиться с вами, синьор Ромини, — Сальваторе поклонился и легко и спокойно улыбнулся. — Не каждый день выпадает счастье быть представленным герою, сражавшемуся за благо Италии. — До того, как я начал сражаться за благо и будущее Италии, я сражался за благо Франции и во имя Наполеона III, — спокойно отозвался синьор Ромини. — Уверен, вы и там проявляли исключительные благородство и доблесть, — воодушевленно ответил Сальваторе, и Лоренцо непроизвольно скривился, быстро отвернувшись. — Кузнец не гордится каждой выкованной подковой, синьор ди Орано, — в голосе синьора Ромини проскользнула усталость. — Я посвятил всю свою жизнь армии. В рутине мало героического. — То, что являлось рутиной для вас, вероятно, всегда было чем-то исключительным для других, — с улыбкой ответил Сальваторе, разводя руками. — О, — защебетала Одетта, быстро утомившаяся от разговора, который был ей не интересен, но всей душой желавшая заинтересовать свою семью личностью Сальваторе: — я уверена, что вы могли бы обсудить многое. Дедушка, я считаю, что вам непременно нужно пригласить Сальваторе к нам на обед. Он будет прекрасным собеседником вам и дяде. — Да, отец, — появление Беаты, которая оставила своих поклонников и присоединилась к отцу, брату и дочери, недовольная тем, что основное действие происходит без её участия, было несколько внезапным. — Синьор ди Орано определенно должен составить нам компанию в один из ближайших дней. Нам не помешает общение с кем-то новым. — Тебе мало твоего брата-пилигрима? — спокойно спросил синьор Ромини. — Думаю, он может рассказать много интересных историй. — И я бы с удовольствием послушал их тоже, — вмешался в разговор Сальваторе. Лицо синьора Ромини исказилось, выражая крайнее неудовольствие подобной вольностью. — Вот видите! — воскликнула Одетта, требовательно, ища поддержки, оглядываясь на мать и дядю, который ничем не выражал своего отношения к ситуации. — Дедушка, вы обязаны пригласить Сальваторе к нам. Синьор Ромини, явно не одобрявший подобное поведение и выпрашивание приглашения — более того, даже в глазах Лоренцо, который придерживался более свободных взглядов на этикет и приличия, навязчивость Сальваторе выглядела отвратительно — с неудовольствием вздохнул: — На ваше счастье, синьор ди Орано, вам удалось произвести впечатление и при том положительное, на моих домочадцев. Кроме того, вы крайне дружны с моей внучкой и я, как глава семьи, обязан завести с вами знакомство. Так что буду рад видеть вас в этом доме во вторник. — Премного благодарен за приглашение, — с лучезарной улыбкой, которая, пожалуй, могла посоперничать по яркости с электрической лампочкой, поклонился Сальваторе. — Разумеется, — синьор Ромини сделал ещё один глоток вина и повелительно махнул рукой: — А теперь веселитесь. Полагаю, у молодежи есть более интересные варианты, чем занять этот вечер, нежели беседа со стариком. Беата, резко посерьезнев, быстро взглянула вначале на дочь и синьора ди Орано, а затем и на брата и подошедшего к нему Алена, безмолвно, но не терпя отказа, прося удалиться на другой конец гостиной. Одетта, лучше знакомая с характером синьора Ромини тут же вновь подхватила Сальваторе под руку и уела в круг смеющейся и непринужденно державшейся молодежи. Сама же Беата, расправив юбку, чинно и с гордо поднятой головой вновь устремилась к своим поклонникам. "Боже, Эрнст, сколько раз ещё я пожалею о том, что вернулся? И после скольких раз я найду в себе силы второй раз в жизни броситься бегом по пыльной дороге, которая ведет прочь из Маиано, не рискуя оставить здесь часть своего сердца? Чего тебе стоило, Эрнст, забрать его полностью?" Лоренцо, надеясь, что его отсутствие никто не заметит, выскользнул во внутренний двор и остановился, глядя в потемневшее небо. Почувствоваврядом присутствие другого человека, он обернулся и уперся взглядом в неслышно подошедшего Алена, который прямо смотрел на него в ответ. — Ален, — хрипло произнес Лоренцо и Ален вопросительно приподнял брови, — никогда — слышишь? — никогда не возвращайся туда, откуда ушел, не думая о возвращении.