Созидая ненависть

Вторник, тот день, когда к обеду в дом семьи Ромини должен был явиться Сальваторе ди Орано, начался так же суматошно, как и тот день, когда состоялся вечер по случаю возвращения в лоно семьи РенцоРомини. Больше всех суетилась Одетта, что было вполне естественно, учитывая тот явный романтический интерес, который она проявляла к синьору Сальваторе. Ещё накануне вечером юная синьорина Ковалли-Ромини вместе с Терезой перебрала все более-менее подходящие для скромного семейного обеда платья и остановила свой выбор на бледно-сиреневом, украшенном кружевом и капроновыми розами в невероятном количестве, наряде. Одетта считала это платье одним из лучших в своем гардеробе потому что его шил лучший флорентийский портной по последней моде, явно немного подражая Вортам, но Лоренцо, мельком увидевший это шелковое цветочное безумие в руках Терезы, посчитал его верхом дурновкусия. Одетте он об этом, разумеется, не сказал, чтобы не огорчать племянницу. Точно так же как и не сказал ни слова Беате, внезапно выбравшей для этого обеда платье темно-нефритового цвета, какое и приличествовало ей по статусу, когда она решила приколоть на лиф изумрудную брошь изумительно тонкой работы. Его сестра пыталась быть красавицей и Лоренцо прекрасно знал, что с этим желанием ничего не сделать. Волнение из-за визита синьора ди Орано, охватившее дом семьи Ромини, не коснулось только трех человек: сурово настроенного синьора Ромини, для которого это приглашение было не более, чем вынужденной вежливостью, почти уступкой, самого Лоренцо, который вдел характер синьора ди Орано и нисколько не сомневался в том, что цель тот преследует далеко не благородную, а чувства его к Одетте далеки от высоких и светлых, если вообще есть, и Алена, который по воле судьбы стал невольным наблюдателем разворачивающегося действа. Нет, Алену Сальваторе был точно так же не по душе, как и синьору Ромини и Лоренцо, но высказать свои подозрения относительно молодого человека и его намерений вслух Ален не торопился. Он знал, как легко читает души Лоренцо и видел, как смотрел на Сальваторе синьор Ромини, а потому не видел смысла говорить что-либо. Люди, в силах которых было помочь юной и неопытной Паоле Одетте Ковалли-Ромини не попасть в сети охотника за состояниями, всё прекрасно видели сами. Сам Лоренцо к предстоящему обеду никак не готовился, не посчитав нужным даже одеться чуть наряднее и элегантнее, чем обычно. Сальваторе ди Орано не входил в круг интересов Лоренцо и, была бы его воля, либо Сальваторе не переступил бы порог дома Ромини, либо сам Лоренцо ушел бы на время его визита в поля, прихватив с собой бутылочку вина и отыскал бы там старую оливу, под которой двадцать восемь лет назад в компании Алессандро мечтал повидать мир. Поэтому пока женщины заканчивали приготовления, Лоренцо, вместе с Аленом, разумеется, сидел на балконе отведенной ему комнаты, без единой мысли глядел на окружавшие Маиано поля, которые выглядели, как расстеленное на земле бархатное полотно, и курил американские сигареты. — Лоренцо, — немного позвал Ален, сидевший в глубоком плетеном кресле, откинувшись и запрокинув голову на высокую спинку, пользуясь моментом вседозволенности, когда никто не мог его видеть. — Я слушаю, Ален, — отозвался Лоренцо, не отрывая взгляда от линии горизонта, четкой и резкой. — Как ты понял, что я именно тот человек, который может и должен составить тебе компанию в твоих путешествиях? — Ален поднял голову и внимательно оглядел профиль Лоренцо, который в этот момент выпустил в воздух облачко дыма. — В Сальваторе ди Орано тоже есть некий дух авантюризма, но к нему ты отнесся отрицательно. — Синьор ди Орано ищет личной выгоды, — не поворачиваясь отозвался Лоренцо. — Он не подал бы мне руки, если бы я падал в пропасть. Его авантюризм отрицает опасность. Особенно опасность для него самого. — Когда мы впервые встретились, я тоже не был готов вытаскивать тебя из пропасти, — усмехнулся Ален. — Как я не был готов вытаскивать Эрнста Левенберга, когда впервые увидел его, — Лоренцо обернулся и в упор посмотрел на Алена. — Но впоследствии я не раз делал это. Как впрочем и ты не раз одергивал меня, не позволяя совершить совсем уж очевидное безрассудство. Никогда не задумывался, почему ты рисковал собой ради того, чтобы спасти меня? — Наверное, потому что я уверен в том, что ты сделаешь тоже самое для меня даже не задумавшись, — пожал плечами Ален и, прищурившись, добавил: — И всё же, почему я? В мире много молодых людей, в груди которых горит огонь жажды путешествий. Уверен, до меня ты встречал не один десяток таких. — Считай, Ален, то звезды и планеты сошлись таким образом, чтобы привести тебя в нужное место в нужное время, — Лоренцо улыбнулся. "Как сказать о том, что я увидел в нем тоже самое, что когда-то увидел во мне ты, Эрнст? Огонь в сердце и силы на то, чтобы сохранить себя, когда этот огонь погаснет." Ален нахмурился, внимательно глядя на своего наставника. Лоренцо уже замечал у него эти взгляды: как будто в глубине души, на задворках сознания, Ален догадывался о том, что однажды ему нужно будет стать следующим, подхватить знамя, которое выпадет из рук Лоренцо и когда-нибудь передать тому, кто придет следом. "Как ты говорил, Эрнст? Не мы сеяли этот ветер, но нам пожинать эту бурю." Было ли это честно по отношению к Алену? Исподволь готовить его к тому, что однажды Лоренцо умрет у него на руках так же, как на руках у него умер Эрнст Левенберг, и у Алена, который добровольно отказался от простых обывательских благ этого мира, не останется ничего, кроме пути, который закончится только с его смертью. В конце концов, Эрнст Левенберг поступил точно так же, с первого взгляда поняв, что Лоренцо достанет сил выдержать. Вероятно, встреив в душном римском притоне совсем ещё юного Лоренцо, Эрнст догадывался, сколько ему отмерено. По крайней мере Лоренцо точно знал, что до пятидесяти он не доживет. "Эрнст, знал ли ты, как именно ты умрешь? Наверняка знал, ты любил играть с огнем и совершенно не умел этого делать." — Нужное? — переспросил Ален и коротко облизал пересохшие губы, всё ещё хмуря брови. Лоренцо усмехнулся: — Ты жалеешь? Он тоже жалел, глупо отрицать это. Жалел, замерзая в русских сугробах и умирая от жары в лесах Южной Америки, что оставилМаиано и его тихую, пасторальную размереность, семью и друзей, ради того, чтобы никогда вновь не обрести, но у него и мысли не возникало свернуть с того пути, на который он ступил с легкой руки Эрнста. Этот путь стоил того, чтобы его пройти. Страх и малодушные порывы были естественны — Лоренцо знал, что он всего лишь человек, — но в его воле было переселить их и шагнуть вперед, на следующий выступ скалы или на помост в центре полутемной комнаты, сжимая в ладони револьвер. Ален покачал головой: — Нет. Не жалею. По крайней мере не настолько, чтобы отказаться от всего этого. Лоренцо мягко улыбнулся. Ален был взрослее, чем он сам в те годы, когда путешествовал с Эрнстом. Возможно, в этом была и его заслуга. По правде говоря, Лоренцо боялся однажды оставить Алена в том состоянии, в котором оставил его Эрнст: разбитым и ощущающим на плечах всю тяжесть этого мира. Лоренцо не хотел, чтобы крест, который они несли, стал неожиданностью для Алена. Именно поэтому он рассказывал ему о Левенберге, хотя Эрнст никогда прямо не говорил о том, что кто-то был до него, хотя сам Лоренцо теперь точно знал — был. Был до них и будет после. — Приятно слышать это и осознавать, что ты не бросишь меня однажды посреди индийских лесов, — Лоренцо потушил сигарету, которую давно уже не курил, и собирался сказать что-то ещё, но тихий и быстрый стук в дверь прервал его. Лоренцо досадливо поморщился и, повысив голос, крикнул: — Войдите! Дверь открылась и на пороге обнаружилась одна из служанок. — Синьоры, прошу прощения, но вас ждут внизу к обеду. Прибыл синьор ди Орано, — тихо и быстро, под стать стуку в дверь, произнесла девушка. Лоренцо кивнул и девушка тут же растворилась в полумраке коридора, не потрудившись закрыть за собой дверь, не оставляя Лоренцо и Алену выбора. — Не стоит заставлять синьора ди Орано ждать, — сказал Ален, но так и не двинулся с места. Лоренцо задумчиво оглядел лацканы и манжеты своего пиджака, проверяя, не попал ли на них пепел, и, поправив узел галстука, все же заставил себя направиться к двери. Каким бы ни было его отношение к Сальваторе, пренебрегать вежливостью они не имели права. В столовой, куда с небольшим опозданием спустились Лоренцо и Ален, за столом уже собралось семейство Ромини. Синьор Ромини, как и полагалось старшему члену семьи, восседал во главе стола. По левую руку от него сидела Беата в том самом темно-нефритовом платье. В ушах, открытых высокой прической, сверкали изумруды, перекликаясь с брошью на лифе. Взгляд синьоры Ковалли-Ромини был нечитаем, но Лоренцо видел, что его сестра всё ещё была недовольна тем, что место по правую руку от синьора Ромини, которое раньше занимала она, теперь пустовало, ожидая пока его, на правах старшего сына, займёт Лоренцо. Но не понравилось Лоренцо в облике сестры не это. А то, с какой тщательностью она готовилась к этому обеду: слишком уж хорошо сочеталось тонкое черное кружево на её совсем не вдовьем наряде с черненым серебром точно таких же не вдовьих украшений, которые, если судить по крайне модному виду, не были подарком покойного синьора Ковалли. Беата отчаянно желала понравиться и сейчас Лоренцо казалось, что она не понимает, кому и зачем она пытается понравиться. Ведь даже возлюбленному собственной дочери — а Одетта совершенно точно была влюблена в Сальваторе ди Орано — она пыталась понравиться, как мужчине. Одетта, окутанная облаком шифоновых роз, которые она приколола ещё и к волосам, сидела подле матери, являя собой воплощение юности, невинности и нежности. На плечи, которые светло-сиреневое платье открывало слишком сильно для обеденного времени, была наброшена легкая полупрозрачная шаль, которая должна была не столько скрыть её грудь, сколько привлечь к ней внимание. Лоренцо не мог не усмехнуться: Одетта провела всю жизнь в Маиано и Флоренции и, вероятно, не так уж и много мужчин было в её совсем ещё короткой жизни, но примитивные уроки привлечения внимания у своей матери она выучила. Гость, то есть синьор ди Орано, занимал почетное место напротив синьора Ромини, который оглядывал его внимательным и цепким взглядом. Сальваторе, впрочем, выглядел точно так же, как на вечере накануне, разве что сменил фрак на длиннополый пиджак, нечто среднее между визиткой и тем, в котором позволил себе выйти к обеду Лоренцо. На цепочке часов поблескивали всё те же брелоки, да и жилет, в карман которого были убраны часы, был тем же. Либо Сальваторе считал, что визит к семье Ромини стоит того, чтобы облачиться в свой лучший костюм, либо лучший костюм у Сальваторе ди Орано был один. Лоренцо склонялся ко второму варианту. — Прошу простить меня и моего друга за небольшую задержку, — улыбнулся Лоренцо, быстро проходя к своему месту и отодвигая стул. Алену было предложено сесть рядом, напротив Одетты. — Надеюсь, дядя, причина была важной, — улыбнулась в ответ Одетта. Беата, взглянув на брата, болезненно скривилась и Лоренцо внезапно понял, что забыл прикрыть изувеченный левый глаз повязкой, которая так и осталась лежать брошенной на спинку кресла в его комнате. — Более чем, дорогая племянница, — кивнул Лоренцо. — Мы рассуждали о смысле жизни и о том, какую цену приемлемо заплатить за возможность следовать ему. — Ох, бога ради, хоть ненадолго забудьте о своих вечных поисках, — всплеснула руками Беата и Лоренцо заметил, как сверкнуло в свете свечей увенчанное изумрудом кольцо на её указательном пальце. — Отчего же, вопрос очень интересен, — откликнулся Сальваторе и, внимательно взглянув на Лоренцо, спросил: — И какую же цену вы, синьор Ромини, считаете приемлемой? — Любую, синьор ди Орано, — Лоренцо скользнул взглядом по графину с водой, который стоял точно напротив него, и только после этого обратил единственный видящий глаз Сальваторе. – Вы никогда не заплатите больше, чем можете. — Даже если цена будет равняться моей жизни? — приподнял брови Сальваторе. — Речь о том, сколько вы можете заплатить, а не о том сколько хотите, — мягко улыбнулся Лоренцо. Да, он и сам считал, что цена, которую ему пришлось заплатить, была слишком высока и если бы он знал её заранее, то не пожелал бы платить, но она вполне была ему по силам. – Впрочем, всё соразмерно. Вы не получите королевства за медяшку. — Ну отчего же, — Сальваторе скромно улыбнулся. — При должной ловкости можно устроить и такое дело. — К несчастью, многих, кто рассуждал так же — нет, — Лоренцо нарочито бережно развернул белоснежную льняную салфетку с монограммой Ромини, в которую были завернуты его приборы и даже не взглянул на Сальваторе, который, казалось не сводил с него взгляда. — Либо королевство окажется болотом и пустошью, либо заплатите вы в итоге чистым золотом в три раза больше. А подчас случается и то, и другое. И вы можете, вполне себе можете, заплатить и разумом, и благополучием, и красотой, и жизнью, другое дело, что мало кому хочется отдавать что-то настолько ценное, пусть даже за возможность получить то, о чем они всегда мечтали. Слишком многие, синьор ди Орано, пытающиеся сторговать королевство за медяшку, даже не задумываясь о том, что в итоге им будет выставлен полный счет. Некоторые, впрочем, понимают и потому пытаются подобрать цель и мечту под ту цену, которую готовы заплатить. — Рассуждения моего сына не лишены смысла, — сказал синьор Ромини, мальком, не очень довольным взглядом окинув Лоренцо, который лишь усмехнулся, — но слишком мрачными для сегодняшнего дня. — В самом деле, — оживилась Одетта, которая не смела прервать Лоренцо из-за его уверенного тона, — давайте поговорим о чем-нибудь приятным. — Например, о вас, синьор ди Орано, — с кокетливой улыбкой поддержала дочь Беата, блестя глазами и сверкая изумрудами. — Хоть Одетта и рассказывала нам о вас, мы, к сожалению, почти ничего о вас не знаем. — Боюсь вас разочаровать, — ослепительно улыбнулся Сальваторе, возвращая Беате взгляд. — Беседа обо мне будет самой скучной из всех возможных, потому как я не могу похвастаться выдающимися достижениями. "Ну что вы, синьор ди Орано, не стоит прибедняться: достижений и обаяния, чтобы произвести впечатление на дам у вас достанет с лихвой." В этот момент в дверях столовой показалась Тереза, которой выпала честь прислуживать на этом обеде, катившая перед собой столик. Лоренцо равнодушно отметил, что даже Тереза подготовилась к визиту Сальваторе ди Орано больше, чем он: на женщине было строгое темно-коричневое платье и белоснежный, до хруста накрахмаленный передник. Манжеты и воротничок с полукруглыми уголками так же были накрахмалены и доставляли Терезе явное неудобство, но женщина спокойно игнорировала его, сосредотачиваясь на подаче супа. Лоренцо почти с безучастным спокойствием наблюдал за Терезой: он и без того уже произнёс куда больше слов, чем намеревался. Этот день должен был быть отдан Сальваторе, который явился сюда блистать и поражать блеском своей позолоты присутствующих дам. Сальваторе выбрал легкий, но верный путь: куда проще было понравиться молодой девушке и её немного ветреной матери, чем деду, который своими руками творил Италию, и дяде, который видел такое количество людей в своих странствиях, что впечатлить его едва ли было возможно такому поверхностному человеку. Разумеется, Лоренцо не мог сказать, что синьор ди Орано человек поверхностный — именно потому, что видел в своей жизни слишком многих и лишь немногие, он мог пересчитать этих людей по пальцам одной руки, были действительно достойны этого ярлыка, — нет, в Сальваторе были и ум, и проницательность, и образованность. Он, очевидно, мог спокойно шутить и говорить комплименты и, вероятно, за всем этим стояла тяжелая, как и у многих судьба, но даже Лоренцо, старавшийся всегда искать в людях нечто хорошее, не мог отрицать того, что цели синьрадиОрано далеки от благородных. Ален мельком взглянул на Лоренцо, который по-прежнему задумчиво смотрел на Терезу без единой, казалось, мысли, следя за движениями начищенного до блеска половника, ручку которого венчала раковина зеленой сердцевидки и перевёл взгляд на Сальваторе, который улыбался, казалось, и Одетте, и Беате одновременно. Ален не считал, что он вправе высказывать свое мнение. ПО правде говоря, он даже не считал, что имеет право говорить, когда к нему не обращаются, но Сальваторе ди Орано вызывал у него стойкую неприязнь и желание умыться. Черты его лица были правильными и приятны глазу, это было бессмысленно отрицать, но Ален, много времени проведший подле Лоренцо, был лишен пелены, которую это сочетание некоторого ума, обаяния и красоты набрасывало на многих, кто сталкивался с синьором ди Орано. Для самого себя Ален решил, что непременно, при случае разумеется, поговорит с Лоренцо об этом. Тереза, закончив с подачей супа, медленно удалилась, преисполненная гордости за саму себя, и разговор, прекратившийся на то время, что служанка была в столовой, возобновился. — И тем не менее, синьор ди Орано, — Беата качнула головой так, что изумруды в её ушах вновь сверкнули острыми гранями и обратила на Сальваторе взгляд, слегка опустив темные ресницы, — мы всё же хотели бы послушать вашу история. Одетта никогда не касалась вашего прошлого, когда говорила о вас. Сальваторе чуть грустно улыбнулся и взглянул почему-то на Лоренцо, который, как и все остальные, смотрел на него прямо, ожидая начала истории. — Я родился в Бергамо, — коротко произнес он и Лоренцо не почувствовал в его голосе того тепла и ностальгической мягкости, которые должны были проскользнуть, когда человек говорил о месте, которое действительно любил. — Моя семья проживает там до сих пор. Я же успел пожить в Монце, Милане, Турине, Генуе и вот теперь обитаю в Ливорно. — Бергамо — прекрасный город, — равнодушно заметил синьор Ромини. — Помню его по тысяча восемьсот пятьдесят девятому году. Жаль, что он так недооценён. — Боюсь, блеск и слава моего родного города померкли вместе с Венецией, — так же равнодушно ответил Сальваторе, — и сейчас это лишь красивый саркофаг, в котором доживает свои дни то Бергамо, которое было известно Италии до прихода Бонапарте. Сто лет агонии не так много для города. Хуже мне было только в Монце. — Монца стала знаменита лишь после гибели нашего короля, так что это не удивительно, — синьор Ромини даже не взглянул на Сальваторе. — Да позаботиться Господь о душе Умберто I, — негромко добавила Беата и Лоренцо едва удержался от усмешки. — Да, разумеется, — согласился синьор Ромини, не отрывая взгляда от своей тарелки. — А Милан, синьор ди Орано? — выдержав полагающуюся паузу спросила Беата, снова привлекая внимание к своим изумрудам небрежным движением руки. — Что привело вас туда? — Учеба в Миланском университете, — Сальваторе снова вымученно улыбнулся. — Которую я чуть позже продолжил в Туринском университете, так как преподаватели увидели во мне искру таланта. Как видите, — Сальваторе с деланным сожаление, призванным вызвать у дам улыбку, развел руками, — мне нечем вас удивить. Рядом с вашим отцом и вашим братом, синьора Ковалли-Ромини, я должен казаться вам скучнейшим экземпляром. — Исключительность способна быстро утомить, — мягко улыбнулась Беата и Лоренцо захотелось одернуть её, потребовать перестать улыбаться столь невиннно и в то же время столь кокетливо возлюбленному собственной дочери. — Не так ли, Лоренцо? "Что де ты делаешь Беата? Что и кому ты хочешь доказать сейчас, когда на тебя не устремлено несколько десятков глаз?" — Истинная правда, Беата, — спокойно кивнул Лоренцо, в упор глядя на сестру. — Если бы ты знала, как утомила меня моя собственная исключительность. — А на кого же вы учились, синьор ди Орано? — спросила Беата, мгновенно теряя интерес к Лоренцо, не заметив, как усмехнулся синьор Ромини. — На архитектора, — склонил голову Сальваторе. — Так вы архитектор? — Беата округлила глаза. — Мог бы быть, — Салваторе улыбнулся искренне впервые с начала разговора. — Но, вероятно, тогда бы моя жизнь сложилась совершенно иначе и я не смог бы познакомиться с Одеттой. — Но кем же вы стали, если не стали архитектором — спокойно поинтересовался синьор Ромини. — У вас же, вероятно, есть дело, которым вы занимаетесь? — Разумеется, — скромно опустил взгляд Сальваторе в тарелку. Синьор Ромини хмыкнул. — Приятно слышать, что в наше время ещё существуют молодые люди, предпочитающие честный труд побегу из дома, — произнёс он и коротко оглядел Лоренцо, который, впрочем, никак не отреагировал на это замечание, лишь посмотрев на отца в ответ и легко качнул головой. "Да, отец, я не выбрал тот путь, который ты видел моим, но у меня достает сил идти по нему. И сдается мне, ты уважал бы меня куда меньше, если бы я вдруг решил отступиться от него." — Так чем же вы занимаетесь сейчас, синьор ди Орано? — продолжила допытываться Беата и Лоренцо на мгновение задумался о том, что прямо сейчас его сестра нарушает все правила ведения светской беседы, проявляя столь вопиющую нетактичность. Но Сальваторе, казалось, не увидел в этом вопросе ничего странного. — Ещё во время учебы я понял, что архитектура привлекает меня очень мало, — спокойно ответил он. — Во всяком случае, не настолько, чтобы я решился связать с ней жизнь. Поэтому я, по совету отца, отправился в Геную, к его старому другу который владеет некоторой частью одной торговой компании. Благодаря его протекции я поступил на службу. — Полагаю, вам не составило труда добиться успехов на этом поприще? — усмехнулся синьор Ромини и в упор взглянул на Сальваторе, который снова скромно улыбнулся и отвел взгляд. — Исключительно благодаря моим талантам, — голос синьора ди Орано был мягок и создавал впечатление, обманчивое, Лоренцо понимал это, покорности и даже некоторой кротости. — С недавних пор я возглавляю представительство этой компании в Ливорно. Смею полагать, что дела идут хорошо. Не только благодаря мне, разумеется, а благодаря простым клеркам. — Мне всегда казалось, что торговля это нечто очень интересное, — напомнила о своем присутствии Одетта. — Я очень люблю, когда Сальваторе своих письмах рассказывает мне о своей службе. У него это получается увлекательно, как получается у дяди рассказывать о своих путешествиях. — Одетта явно преувеличивает мой талант рассказчика, — засмеялся Сальваторе. — Наша служба заключается в том, что мы получаем товары, которые поступают к нам морем из Африки и затем переправляем вглубь страны. Как видите, ничего героического и интересного в этом нет. — Вы торгуете чем-то определенным? — без особого интереса спросил синьор Ромини. — Нет-нет, мы в большей степени маклеры. Иногда доверенные лица, — покачал головой Сальваторе. Синьор Ромини кивнул каким-то своим мыслям и, все так же ничем не выражая своего интереса, задал следующий вопрос: — Я так понимаю, в Маиано вы оказались по долгу службы? — Изначально — да, — кивнул Сальваторе и Лоренцо внезапно понял, что синьора ди Орано совершенно не интересует его служба и он, вероятно, никак не участвует в делах компании, переложив всю работу на тех нескольких клерков, которым не посчастливилось оказаться в его распоряжении, пользуясь тем, что Генуя довольно далеко от Ливорно. И, вероятно, единственное, что требует долг службы от Сальваторе — это присутствие при заключении сделок и подписание официальных документов. Ничтожно мало, но, если вдуматься, на что ещё годен этот молодой человек, по протекции устроившийся работать и по протекции же — это было очевидно, получивший своё нынешнее место? Таким, как Сальваторе ди Орано служба нужна была лишь для того, чтобы заводить полезные знакомства и нужны такие как Сальваторе ди Орано были лишь для того, чтобы заводить полезные знакомства. В остальном же они занимали дело тех, кто был более достоин этой должности, тех кто стремился к развитию и изменению. "Скажи, Эрнст, к чему стремимся мы? К изменениям или же мы — неподвластная времени константа? Или же мы и то, и другое в равной степени?" — Я работал с синьором Фальконе над весьма интересным заказом, — продолжал Сальваторе и Лоренцо мысленно поморщился: помимо приобретения полезных знакомств, служба нужна была подобным субъектам для того, чтобы хвастать этими связями в светской беседе. Интересно, что чувствовал Бартоломео, опытный и успешный предприниматель, когда понял, что вместо толкового посредника ему подсунули синьора ди Орано? — Но теперь я здесь исключительно для личного удовольствия и удовольствия синьорины Одетты. — И я очень рада, что Сальваторе нашел время для того, чтобы вырваться к нам, — снова вступила в разговор Одетта, смотря прямо и смело на синьора Ромини, который не обращал на пристальный взгляд внучки никакого внимания. — Я мечтала познакомить его с вами с тех самых пор, как мы стали вести переписку. — Признаться я польщен, дорогая Одетта, — вновь улыбнулся Сальваторе и Лоренцо уже совершенно точно знал, что улыбка синьора и Орано его раздражает. К сожалению, правила хорошего тона вынуждали оставаться за столом до конца обеда и если уж не принимать участия в общей беседе, то хотя бы вежливо и заинтересованно молчать. Да и имеет ли он право вмешиваться в сердечные дела своей племянницы, если на протяжении последних двадцати лет ему было столь мало дела до этой семьи, частью которой он является. Где-то в глубине души Лоренцо понимал, что даже если он и имеет право высказаться о тех, кого его родные принимают в этом доме, то его родные имеют совершенно такое же право не прислушиваться к нему. Но Лоренцо не мог уже избавиться от понимания того, что пребывание здесь для Сальваторе ничего не значит: всю работу для него делают оставшиеся в Ливорно клерки. Интересно, знает ли тот самый друг его отца, благодаря протекции которого он сейчас и занимает свою должность, о том, как синьор ди Орано выполняет свою работу? Невольно Лоренцо сравни Сальваторе с Алессандро. По сути благосостояние Алессандро тоже досталось ему не его собственным трудом, но вместе с тем Лоренцо был уверен, что если Алессандро знал каждое дерево в своей роще и вникал в во все тонкости управления людьми и в особенности ухода за оливковыми деревьями, то Сальваторе — в этом Лоренцо тоже не сомневался — едва ли смог бы найти на своем столе нужную бумагу. — Очень мило с вашей стороны, синьор ди Орано, — холодно кивнул синьор Ромини, — что вы находите нужным доставлять удовольствие Паоле. — Признаться, нам всем не помешает некоторое разнообразие общества, ибо в Маиано мы его лишены, — улыбнулась Беата, продолжая разглядывать Сальваторе и при каждом удобном случае покачивать головой, чтобы изумруды в серьгах сверкали гранями. — Раньше нам требовалось выезжать для этого во Флоренцию. — Вероятно, помимо поэтому ваш брат, синьора Ковалли, и решил отправиться в путешествие? — Сальваторе прищурившись взглянул на Лоренцо, который ответил ему прямым открытым взглядом, выдерживая насмешку, которая должна была заставить его, по расчётам Сальваторе, вступить в беседу. Но Лоренцо лишь сдержанно улыбнулся и устремил взгляд в свою тарелку. Нет, он отправился в путь не ради этого, но синьор ди Орано всё равно не сможет понять причин его поступка. — О, мой брат никогда не говорит о таких вещах, — улыбнулась Беата. — Вероятно, он и сам не знает, что заставляет его отправляться в путь каждый раз. "Давно уже не жажда нового общества и новых мест, Беата. Скорее, тоже самое, что двигало Эрнстом — желание испытать свою судьбу." — Не знаю, смог бы я вот так вот путешествовать, — покачал головой Сальваторе, снова поднимая взгляд на Лоренцо, который продолжал молчать. — Самое сложное в путешествии — сделать первый шаг, — ответил вместо него Ален. — В нашем случае этот шаг принятие решения. "Только вот какого из всех решений, Ален?" Лоренцо много раз задумывался, когда именно началась его история и какое принятых им решений столо тем самым первым шагом. В тот ли момент началась его история, когда он, шестнадцатилетний и мало знающий о мире, бежал по виа Бенедетти-ди-Маиано? Или раньше, когда он уговаривал серьезного Алессандро бросить эти чертовы виноградники и последовать за ним? Или позже, когда он переступил порог римского притона авантюристов и девиц с сомнительной репутацией? Когда легко и не раздумывая согласился на предложение Левенберга следовать за ним, не зная о нем ничего, кроме имени, которое могло быть ненастоящим? Когда впервые доверил Эрнсту свою жизнь или же тогда, когда Эрнст доверил ему свою, признавая равного? Когда Эрнст, судорожно сжимая его ладонь, вздохнул в последний раз? Лоренцо смутно осознавал, что не смотря на то, что он воспевал торжество разума и логики, он верил в неумолимый и всегда безжалостный рок. Он верил, что Всевышний, кем бы он ни был, предопределил его судьбу, от скуки, из жестокости или невероятной мудрости начертавший на скрижалях его жизни вечные скитания. Лоренцо внезапно понял, что впервые задумался о том, сколько жизней он изменил, вырвавшись в них, подобно сильному потоку, который перестала сдерживать плотина. Конечно, он и раньше задумывался об этом, но сейчас, именно в этот момент Лоренцо четко ухватил эту мысль: он сам — орудие того самого неумолимого и беспощадного рока, в который он смутно верил и которому, не до конца осознавая это, повиновался так же, как повиновался ему самому взятый в руку нож. Нож не делал разницы между тем, что он делал: отнимал жизнь или создавал нечто новое из куска древесины. Лоренцо знал, что он не праведник. И что те, кто был до него и до него и до Левенберга праведниками тоже не были. Но если под роком, орудием которого они были, можно было подразумевать Бога, то они являлись пророками. Не теми, что вдохновляли своей праведностью, ибо праведностью можно было вдохносить лишь тех, в ком тлела, пусть даже и под слоем золы, искра светлой и чистой веры, а именно тем, что никогда о праведности не говорил. Вероятно миру, особенно теперь, на пороге нового века, нужны были именно такие пророки. И, может быть, путь каждого из них начинался с осознания этой мысли. — И вы ничуть не жалеете о том, что вам так и не представилось возможности раскрыть свой талант? — голос сестры внезапно заставил Лоренцо вздрогнуть и поднять голову, упираясь взглядом в Беату, которая заинтересованно смотрела на Сальваторе, продолжая сверкать изумрудом в кольце. — Ведь за вами его признавали. Лоренцо, поняв, что увлекшись своими мыслями упустил часть беседы и вообе происходящего вокруг, быстро взглянул на Алена. Ален, перехватив этот взгляд, лишь качнул головой — ничего важного в эти минуты сказано не было. В столовой снова появилась Тереза — настало время смены блюд. — Нет, синьора Ковалли, — отозвался Сальваторе. — Как я уже говорил — ещё во время учебы я понял, что не хочу связывать свою жизнь с архитектурой. Конечно, мне было немного жаль, но я сам не ощущал свой талант. Возможно, его и вовсе не было, а учителя принимали за него стартельность и внимательное отношение к учебе. — Талант — это огонь, синьор ди Орано, — заметил синьор Ромини. — Его необходимо поддерживать и раздувать, для того, чтобы он мог согреть вас. — Честно сказать, я не задумывался об этом, — с улыбкой признался Сальваторе. — Я лишь понял, что мне куда интереснее коммерция. Тем более, что Италия всегда была знаменита мастерами торгового дела. — Понимаю, — кивнул синьор Ромини, жестом отпуская Терезу, которая уже закончила со сменой тарелок. — Торговля такая же наука, как политика или война. Мы, итальянцы, в этом отношение смотрели шире, чем англичане и намного шире, чем французы. — А какой из городов, в которых вам довелось пожить, понравился вам больше всего? — внезапно ворвался в разговор Ален. — Милан, пожалуй, — улыбнулся Сальваторе. — Красивый город. — С непростой историей, — негромко проговорил Лоренцо. — Мог бы быть столицей, если бы в шестьдесят первом году дела пошли иначе, — спокойно отозвался Сальваторе. — Но я считаю, что это к лучшему: как бы ни хороша была Флоренция и каким бы важным для экономики не был Турин, Рим был построен, чтобы быть столицей. Лоренцо усмехнулся. Город — лишь камни и известь, и он ничто без людей населяющих его. — О, — внезапно оживилась Одетта, — я мечтаю побывать в Риме, ведь там всё самое лучше: модистки, магазины, театры, общество — Да, — кивнул Сальваторе. — Но кроме всего это Рим прежде всего огромный город, в котором множество людей самых разных. "В том числе и тех, которые лучше вас, синьор ди Орано." — Вы не любите суету больших городов, синьор ди Орано? — Беата приподняла брови. — Мне казалось, что такой деятельный молодой человек, как вы, должен непременно стремиться в большие города. — О, синьора Ковалли, я ведь родился и вырос в маленьком городе, — улыбнулся Сальваторе. — Нет ничего удивительного в том, что мне ближе спокойная умиротворенность провинций. — Suum cuique, — Ален взглянул сначала на Беату, а затем на Сальваторе. — Мне было душно в том месте, где родился и вырос я. Впрочем, Арно намного меньше Бергамо и навряд ли больше Маиано. — В самом деле? — Беата вновь удивленно качнула оловой и изумруды в её серьгах сверкнули. — Да, — спокойно кивнул Ален. — Арно — сельская местность, почти деревня. — Никогда бы, глядя на вас не сказала бы, что вы выросли на вольном воздухе, — произнесла Беата и Лоренцо усмехнулся тому, как она тактично заменила слова «глубокое захолустье». — Вы выглядите и держитесь так, как человек, который привык бывать в обществе. — Мой отец врач. Единственный на многие мили, поэтому у него была возможность дать мне образование, — мягко улыбнулся Ален. — Кроме того, дороги иногда заводят меня и вашего брата в самые неожиданные места. В том числе и в благородное общество. — Вне сомнений, — кивнула Беата и снова повернулась к Сальваторе. — То есть вы никогда не думали о переезде в Рим? — В Рим — нет, — покачал головой Сальваторе. — Быть может, я хотел бы жить в той же Флоренции, но пока я связан обязательствами службы. Беата удовлетворенно кивнула: — Да, разумеется, служба. А что же будущее, синьор ди Орано? Вы задумывались о будущем? Лоренцо снова не смог сдержать усмешки от того, насколько неприкрыто интересовалась Беата намерениями Сальваторе в отношении Одетты. Попытки сестры были смешными и жалкими, им Лоренцо смеялся бы, если бы Сальваторе был приличным молодым человеком с честными намерениями, но Сальваторе не был. Лоренцо старался всегда относиться не предвзято. Даже к тем людям, которые и словами, и поступками убеждали его в том, что доверия и хорошего отношения они не заслуживают. Но Сальваторе ди Орано однозначно превосходил всех тем, что всеми силами пытался внушить всем, что достоин и доверия, и хорошего отношения, но при этом Лоренцо совершенно не хотелось искать в характере Сальваторе положительные черты. Мельком взглянув на отца, Лоренцо заметил, что синьор Ромини, оставив трапезу, изподлобья, мрачным взглядом изучал Сальваторе, словно был змеёй, а сидевший напротив него на другом конце стола Сальваторе — мышью. — Разумеется, — Сальваторе с честью выдержал взгляд Беаты, продолжая мягко улыбаться. — Если бы я не думал о будущем, то вряд ли бы сейчас работал, чтобы обеспечить в последующем достойную жизнь той, которая согласится стать моей супругой. — Вы откладываете капитал? — поинтересовался синьор Ромини, приподнимая бровь. — Да. И некоторую часть вкладываю в ту контору, в которой имею честь служить, — тут же отозвался Сальваторе. — Надеюсь, что со временем это будет приносить мне некоторый доход. — Что ж, это весьма дальновидно, синьор ди Орано, — кивнул синьор Ромини и Лоренцо понял, кто его отец ничуть не впечатлён. Да и сам он мало верил в экономический гений Сальваторе: если тот и вкладывал во что-то деньги, то только в себя. Прикрыть своё расточительство и, как следствие бедность, словами о том, что большая часть средств оказывается вложено в дело, которое может принести доход, а может и не принести, было легко. К счастью, всё это было не трудно проверить. Лоренцо, видевший мир, был убеждён, что земля достаточно мало, для того чтобы хоть что-то можно было утаить или надежно спрятать. — Какое счастье, что современные молодые люди думают о будущем, — улыбнулась Беата, обводя взглядом всех присутствующих за столом и особенно задерживаясь на Лоренцо и Алене. Ален опустил глаза, словно чувствуя вину за то, что недостаточно много думает о том будущем, которое он должен иметь с точки зрения общества. — Будущее у каждого своё, синьора Ковалли, — вступился Сальваторе. — Не всем дано быть коммерсантами. Кто-то должен доставлять нам товары, которые мы продаем, кто-то должен доставить их покупателю. И, — Сальваторе взмахнул рукой указывая за границы дома, — кто-то должен делать оливковое масло, чтобы кто-то мог готовить на нём. — Трудно не согласится, синьор ди Орано, — кивнул синьор Ромини. — О, я и не собиралась спорить, — улыбнулась Беата. — Чем бы не занимался человек и какое бы будущее он не избрал для себя, он должен обеспечивать его в настоящем. — Полагаю, способ обеспечения всё же тоже играет не малую роль, — синьор Ромини повернулся к Лоренцо. — Чем ты обеспечиваешь свое будущее, Ренцо? — Чем придется, — усмехнулся Лоренцо. Не будь здесь Одетты, он сказал бы честно: играет на деньги. Иногда, и не всегда честно, в карты или бильярд. Иногда, полагаясь на изменчивую фортуну, в русскую рулетку. И, если уж быть точным, он редко когда зарабатывал на будущее, потому что будущее в его случае могло так и не наступить, а лишние деньги в путешествии часто оборачивались куда большими проблемами нежели их отсутствие. Но объяснять всё это при юной и восторженно-наивной Одетте Лоренцо не хотел: когда-нибудь она столкнутся с неприглядностью этого мира, но не он будет причиной этого столкновения. Лоренцо причинил много боли отцу и сестре и Одетта не должна была стать следующей. Сидевший рядом Ален лишь невесело усмехнулся словам Лоренцо, пряча, однако, усмешку в бокале воды. — Надеюсь, Лоренцо, ты хотя бы не нарушаешь закон слишком часто, — отозвалась Беата и Лорецно подумал, что она явно невнимательно читала его книгу, если вообще прочитала дальше предисловия. — Упаси Боже, Беата, — совершенно по-итальянски воскликнул Лоренцо, всплеснув руками так, как будто хотел перекреститься, — конечно же нет. Один раз в месяц, не больше. В памяти некстати всплыл случай, приключившийся не далее, как год назад, когда он и Ален едва не угодили на эшафот в Палестине, потому что нравы и законы на Святой Земле были почти такими же суровыми, как и во времена Крестовых походов. Спасли их тогда только чудо, явившее себя в виде неисполнительной охраны тюрьмы и умения Лоренцо вскрывать замки подручными средствами, которым в тот вечер оказалась булавка для галстука. Закон никогда не был тем, что они ставили в приоритет. И именно это делало их авантюристами. Ален снова усмехнулся, на этот раз пряча улыбку за салфеткой. Сеньор Ромини сдержанно дернул уголками губ, Одетта тихо засмеялась, прикрывая рот ладонью и посмотрела на Сальваторе. Сальваторе промолчал, ничем не выказав своего отношения к словам Лоренцо, а Беата помрачнела и опустила глаза в свою тарелку. Лоренцо, впрочем, не тешил себя надеждой: он и Бета всегда принадлежали разным мирам.