Ничего не бывает случайно

      Отец встретил меня напротив той самой комнаты, где оказывали помощь Кириллу. Вид у него был не лучше моего. В бородку забилась дорожная грязь, под глазами виднелись следы бессонной ночи.       — Здравствуй, дочка. — Распахнув объятья, он крепко обхватил мой стан, прижимая к могучей груди, что уже успела пропахнуть табаком. — Ну, давай рассказывай. Как сынок мой? Жив ли?       — Жив, батюшка, жив. Сейчас лежит в палате, отдыхает после операции. Доктор сказал, что ежели всё будет в порядке, то вечером отпустит нас домой.       — Опера… о-пе-ра-ции? — несколько раз переспросил отец, пытаясь понять значение незнакомого для него слова. — Что такое «операция»? — Странности в его вопросе не было. Лекарь никогда не упоминал подобных фраз и ни разу не проводил подобного, во всяком случае, с нашей семьёй. Ограничиваясь лишь мазями, уколами да микстурами.       — Операция — это один из способов лечения человека, который проводится под воздействием хлороформа при помощи скальпеля с целью облегчения его страданий. — Я крепко стиснула зубы, когда поняла, что наш разговор услышали. И услышал его тот, кому была благодарна за спасение жизни родного человека и кого одновременно боялась. Боялась из-за громкого голоса и чрезмерного любопытства… к себе. Сцепив пальцы в замок на спине родителя, я пыталась найти у него защиту и в то же время старалась не показывать страх, дабы отец не заподозрил ничего дурного. Но сердце своими бешеными стуками выдало меня, отчего он отстранился на несколько шагов назад, с испугом смотря мне в глаза. И давно ли он стал бояться свою дочь, что вздрагивает при звуке чужих голосов? — Вы правильно сделали, что отправили детей в больницу, — уверенно произнёс Михаил, становясь за моей спиной, отчего мне стало немного не по себе. — Но скажу честно, рана у вашего мальчика была более чем серьёзной. Дело чуть не дошло до ампутации, но к счастью всё прошло хорошо.       — Его что… резали? — Лицо отца побледнело от ужаса, левой рукой он схватился за бок и тяжело опустился на лавку, громко дыша. — Моего сына резали. Моего Кирюшу…       — Так надо было, папа. — Я села рядышком, беря в ладони его холодную от мороза руку. Пальцы были немного красными, видимо, он опять где-то посеял рукавицу, подвергнув своё здоровье опасности. — Кириллу было очень больно и надо было что-то делать, — я осторожно целовала замёрзшую кожу, тем самым стараясь облегчить страдания родителя. И при каждом поцелуе он вздрагивал, шипя от боли. — Михаил Алексеевич осерчал на нас из-за того, что мы его поздно привезли. Что надо было сразу, тогда можно было обойтись без операции. А сейчас надо надеяться, чтобы у Кирюши не случилось заражение крови, и тогда он непременно поправится.       От волнения у отца выступил пот. Высвободив руку, мужчина рукавом тулупа наспех стёр ненужную влагу, а затем нервно потёр бороду. В глазах заплясал недобрый огонёк и на мгновение мне даже стало страшно.       — И зачем я только поверил этому пьянице, когда он втирал моему сыну эту вонючую мазь? — Отец со злостью топнул ногой, отчего проходившая мимо Анна Кирилловна чуть было не уронила медицинские штуки, которые несла в коробке. — Ведь чувствовал же, что беда от неё будет. Так нет же, он меня уговаривать начал. Мол, мазь целебная, хорошая. По какому-то там необыкновенному рецепту приготовлена. И я разрешил. Представляешь, Дунька, я сам разрешил лечить своего сына этой дрянью. И от этого наш Кирюша чуть не преставился перед Господом Богом… Ах, я старый дурак… Ах, я старый дурак…       Не долго думая, батюшка схватился толстыми пальцами за свои космы и стал их рвать. А ещё позже по больнице разнеслись его жуткие рыдания, что переполошили людей, которые ожидали в коридоре доктора. Напрасно мы с Анной Кирилловной пытались его остановить и образумить, он и слушать никого не желал. Так и продолжал отец заниматься самобичеванием, пока громкий кашель Михаила не прервал его.       — Успокойтесь, — как можно громче произнёс он, вновь заставив поёжиться, — довольно мне было слёз от вашей девочки. Вас ещё здесь не доставало. — На эти слова я нехотя обернулась, желая осадить его за столь лестные слова. Но мужчина ничуть не смутился, а наоборот вновь взглянул на меня своими серыми глазами, и на мгновение мне даже почудилось, что в них промелькнула искра доброты, что никак не походила на те чувства, которые он выражал словами. Он ведь сейчас не злится, но почему пытается казаться злым? — Ничего страшного в этом нет, — как ни в чём не бывало продолжил доктор, — ему промыли рану, убрали гной и хорошо зашили. В скором времени ваш мальчонка вновь начнёт бегать, даже ещё быстрее, чем прежде. — Всё это время Михаил не сводил с меня глаз, но при этом вёл беседу с батюшкой, который даже ни о чём не подозревал. Если бы он это заметил, его гневу не было бы предела. — Сейчас надо надеяться на лучшее. Ваша дочь оказалась очень смелой, раз смогла глубокой ночью привести малыша сюда. В нынешнее время не каждый осмелится на такой поступок. Вы ведь не здешние?       — Нет, — ответили мы.       — Ну тогда Кирюше сильно повезло, что у него есть такая замечательная семья. Дай Бог и тебе, Дуняша, иметь столь отважного сына или дочь. Ведь только благодаря твоей храбрости твой братишка и выжил.       Я чувствовала, как на щеках начинает гореть румянец. За то время, что была здесь, мне не довелось услышать от него такие приятные слова. Неужели слёзы отца так сильно повлияли на его настроение, что он взял на себя ответственность немного утешить несчастного, использовав его привязанность к детям.       — Дунька, не желаешь ли ты пойти к Кирюше? — мягко спросил отец, после того как крики и охи его немного затихли. — Ему, наверное, страшновато одному находиться, а ты, как сказал доктор, его старшая сестра. И должна заботиться о нём. Давай иди, а я тебя здесь подожду. — В ответ я облегчённо кивнула, так как появилась возможность легко избавиться от разговора с Михаилом. Встав с лавки, я направилась к знакомой двери и чуть не задела его. Он по-прежнему не менял позы, всё стоял рядом с лавочкой и от нечего делать скрестил на груди руки.       — Простите, доктор. — Мужчина ничего не ответил и лишь склонил голову, как бы говоря «ничего страшного».       Войдя в палату, я натянула рукава платья до самых пальцев, крепко скомкав концы. Внимание со стороны такого человека мне не льстило, а наоборот ставило в неудобное положение. Но деваться было некуда. Нужно было продержаться хотя бы до вечера, а там я обрету счастье со своим любимым Архипом и благополучно забуду его. И если братишку вновь придётся везти в эту больницу, то пусть это сделают родители. Для маленького это будет только лучше. Но в первую очередь лучше будет для меня.       — Сестричка, мне жарко. — Слабенький голос Кирилла заставил позабыть о насущном. Натянуто улыбнувшись, я приблизилась к его кроватке, мягко проводя рукой по голове. Малыш был весь потный, губы сильно высохли. Сначала я подумала о том, что ему просто стало страшно от одиночества, но едва прикоснувшись к детскому лбу, я резко вскрикнула, прикрывая ладонями рот.       — Силы небесные! Нет, нет! Батюшка! Михаил Алексеевич! — С криками я выбежала в коридор, сталкиваясь с фельдшером, который провожал до соседней палаты старика с забинтованной рукой. — Анатолий Лукич, пожалуйста, помогите. Я прошу вас!       — Ты что опять шумишь, девонька? — почти с укором осведомился мужчина. — Ночью кричала. Сейчас. Что опять-то стряслось?       — У Кирилла жар, — ели сдерживая свои эмоции, ответила я. — Он горит весь. — Фельдшер слегка нахмурился, а затем обернулся назад, словно высматривая кого-то в толпе.       — Пелагея Ивановна, позовите доктора. Срочно. У мальчонки, видать, заражение крови началось. — Отец, что по-прежнему сидел на лавке, резко поднялся на ноги и тяжёлой поступью направился к нам, расталкивая по пути больных. — Вам туда нельзя, мужчина. Нельзя. — Анатолий Лукич крепко схватил его за локоть, не позволяя войти в палату, батюшка шипел и трясся от злости, желая увидеть маленького, но ему не давали даже сделать шаг вперёд.       — Это мой сын, я должен быть рядом! Я хочу, чтобы он испустил свой последний вздох на моих руках, а не на вашем столе!       — Зачем вы так говорите, да ещё при дочери? — грозно осведомился фельдшер, пытаясь сдержать его. — Грех это. Не кликайте беду раньше времени. — На крики мужчин прибежали Анна Кирилловна и Пелагея Ивановна. А следом за ними подоспел и Михаил Алексеевич в белой шапочке на голове. Видимо, его оторвали от важнейшего дела в той комнате, поэтому он и не оставил её там. Ворвавшись в палату, мужчина откинул одеяло, открывая вид на худенькое тело брата. Кирилл горько плакал, и было видно, как его медленно начинала колотить дрожь, не желая отступать.       — Немедленно на стол! — отдал распоряжение мужчина. — Посетителей попросите подождать. Тех, кто просто на осмотр, отправьте домой и велите прийти завтра. — Сёстры побежали исполнять приказ, а Анатолий Лукич взял братишку на руки и стремительным шагом пошёл с ним в ту комнату.       — Что вы будите с ним делать? — громко воскликнул отец, когда малыша пронесли мимо него. — Опять резать?       — Ещё не ясно, — равнодушно ответил фельдшер.       Хлопнула знакомая дверь. Посетители выражали своё недовольство, говоря о том, что ждут своей очереди с самого рассвета. Пелагея Ивановна в одиночку пыталась образумить их, прося о снисхождении. Понемногу толпа начала редеть, и в больнице остались только те, кому помощь доктора была необходима, но могла вынести ожидание.       — Зачем ты кликал беду, отец? — Я прижалась к деревянной стене коридора и зло глядела на мужчину, что тяжело дышал от собственного страха. — Зачем? Ведь Кирилл ещё не умер, а ты уже хоронишь его, прямо как Евдокия. — Тут только сейчас вспомнила ещё об одной родственнице, которой ночью выпала своя доля мучений. — А где Евдокия, батюшка? Жива ли она?       — Жива, — грубо ответил отец, потирая затылок. — Синяками отделалась. Сейчас дома, проклинает нас за то, что подняли её ночью и повезли невесть куда.       Мне лишь оставалось усмехнуться, ибо знала, что иного от тётки и не приходилось ждать.       — Скажи, а ты сам как нас нашёл? Мы ведь так далеко ушли от деревни.       — Это было не просто, — прошептал батюшка, поднимая на меня свой тяжёлый взгляд. — Ты у меня, Дунька, всегда умела прятаться так, что потом тебя домами искали. Но на этот раз мне повезло. После того как отвёз сестру домой, тотчас помчался к тому лекарю. Приезжаю, а в доме его никого. Думал всё. Пропали мои дети. Сгинули в тех глухих местах, или волки загрызли. На моё счастье попался на пути какой-то крестьянин, который и поведал мне об этой больнице. Сказал, что вы, возможно, к ней и вышли. Ибо она здесь одна. На свой страх я погнал лошадку нашу сюда и к великой радости встретил во дворе сторожа, который и рассказал мне о ночных гостях. Особенно о девушке, что пыталась доктора салом подкупить.       После этих слов отец слегка улыбнулся и протянул мне руку. Чуть дрожа, я приблизилась к нему, крепко обнимая своего ворчливого старика, и радуясь тому, что он не осерчал на нас из-за того, что ушли к чужим людям, а наоборот даже обрадовался.       — Михаил Алексеевич не взял гостинец, — всхлипнув, я положила голову на грудь отца, чувствуя, как сильно бьётся его сердце. — Сказал, что лечит людей иначе.       — Хороший он человек, — спокойно ответил мужчина, заботливо гладя по голове. — Кабы ни твоя принадлежность, Дунька, так отдал бы тебя ему в жёны. И умный, и начитанный, и смелый. Ну, а то, что молод, так это не беда. У него ещё будет время состариться.       Я с изумлением подняла голову, пытаясь поверить в серьёзность слов отца, но он лишь засмеялся и крепко стиснул в объятьях. И умеет же иногда пошутить.       Внезапно распахнулась дверь комнаты, и оттуда вынесли закутанного в простынь Кирилла. Глазки его были открыты, грудь медленно вздымалась, и это означало только одно — он жив. Он не покинул этот мир.       — Что с ним? — спрашиваем мы вместе с отцом у Михаила Алексеевича, который вышел к нам после того, как фельдшер унёс мальчика.       — Ничего страшного, — спокойно ответил доктор, вытирая руки полотенцем. — После операции такое бывает. Особенно у детей. Сейчас ему нужен покой. И больше ничего. Он у вас очень слабенький. Недоношенный, видать, родился. Вот и сказалось.       — Вы отпустите нас домой? — как можно тише спрашиваю я, но на этот вопрос Михаил лишь нахмурился, вновь устремляя свой суровый взгляд.       — А ты разве сама не поняла, Дуняша, что никакой речи о возвращении и быть не может? За Кирюшей глаз да глаз нужен, чтобы успеть вовремя оказать ему помощь. Так что придётся немного потерпеть.       — Она здесь не останется, — грозно возразил отец, делая шаг вперёд. — Молодая девка да ещё с младшим братом. Как я потом буду смотреть людям в глаза, что моя дочь, да к тому же сосватанная, будет находиться в доме с чужим мужчиной?! — Краем глаза заметила, как при упоминании о свадьбе лицо Михаила почти посерело, и на шее что-то дёрнуло, отчего он ненадолго отвернул голову.       — Вам решать, — равнодушно ответил мужчина, вновь обращая на нас взор. — Я предупредил. И не надо реагировать на мои слова так, будто я силой неволю ваших детей. Особенно девочку. Она сама выразила желание остаться с братом, а я всего лишь согласился с ней, ибо без родственников вашего мальчика здесь никто бы не оставил. И лечить тем более не стал.       — Это правда, отец, — уверенно ответила я. — Таково было условие Михаила Алексеевича, и я была вынужденно согласиться. Ведь на кону была жизнь Кирюши. И поэтому я вновь прошу тебя, позволь мне быть с братишкой здесь до тех пор, пока он не выздоровеет. Мне кажется, что это ненадолго, а потом мы обязательно вернёмся. Честно-честно.       Батюшка тяжело дышал, временами бросая взгляд то на меня, то на доктора. Наконец, когда вернулся фельдшер с известием, что Кирилл заснул, он согласился, бросая всего одну фразу:       — Делай, как знаешь.       Облегчённо выдохнув, я обняла его, шепча на ухо слова благодарности. Простившись с отцом, я вернулась в палату к брату, замечая, что он крепко спит. Кожа его была уже не такой бледной, и понемногу я сама успокоилась, чувствуя, что братишке больше ничего не угрожает. Рядом с кроваткой малыша стояла ещё одна с покрывалом и подушкой. Она была свободна, мужчина, который ночью почивал на ней, утром ушёл домой, получив позволение Михаила. И это известие меня сильно обрадовало. За ночь мне не удалось хорошо выспаться и, набравшись смелости, я легла прямо на застеленную постель, оставляя на полу обувь. Подогнув ноги, я счастливо улыбнулась оттого, что мне выпала счастливая возможность поспать, в надежде, что доктор и сёстры с фельдшером не осерчают и проявят благосклонность. Веки потихоньку смыкались, тело, почувствовав умиротворение, становилось лёгким. Сон стал одолевать меня, и сквозь него чувствовала, как кто-то накрывает тёплым одеялом с соседней кровати, заботливо поправляя уголки…