***
— Мальчику велено остаться здесь, как минимум, на неделю. Его рана требует постоянного врачебного контроля, и поэтому его сестра остаётся с ним же. Эту фразу мы с Кириллом услышали спустя некоторое время, после того как сестра обещалась решить нашу судьбу. Опечалившись решением доктора, нам ничего не оставалось, как смириться со своей участью. Правда Пелагея Ивановна сказала, что Михаил распорядился выделить нам комнату в его доме и поручить заботу о нас своей кухарке Аксинье. Немного утешив братца, мы перебрались в дом доктора Полякова, что стоял по соседству, откуда веяло теплом и уютом. Аксинья, в отличии от того самого Егорыча, что встречал нас в ту самую роковую ночь и являлся её мужем, оказалась великодушной женщиной, а когда узнала, что мы из крестьян, так и вовсе окружила своей добротой и лаской. — Давно у нас здесь никто так надолго не останавливался, — говорила она себе под нос, накрывая на стол, пока мы с братишкой мыли руки над медным тазом. — Обычно дня так два-три, а потом всё, по домам. А тут надо же. Молодая девушка да ещё с маленьким братом. При сих словах Егорыч, что укладывал перед печкой свежие дрова, ехидно усмехнулся, но Аксинья сделала вид, что того не услышала. — Всё же я надеюсь, что мы здесь не задержимся, — спокойно ответила я, поудобнее усаживая братца на табуретку. — Хоть и два дня всего прошло, но такое чувство, что прошла вечность. — Это бывает, — ответила женщина, — особенно, если на долю выпадают столь тяжёлые испытания. А по поводу, как долго вы здесь пробудите, не тебе решать, милая. На всё воля Всевышнего. Как он решит, так и будет. — С этими словами кухарка несколько раз перекрестилась и вернулась к печке, доставая ухватом горшок с горячей картошкой. — Вы хорошая, — Кирилл с улыбкой потёр ладони, прося свою любимую корочку хлеба, — не то, что наша тётка Евдокия. — Грех так говорить, — ответила Аксинья, вытирая руки передником. — Она же всё-таки твоя родная тётушка. Твоя родная кровь. — Она вредная и жадная, — запротестовал мальчик, помешивая ложкой щи. — Еду от нас прячет, говорит, что мало кушать надо, чтобы на страшные дни хватило. А сама больше нас себе еды в рот кладёт. И отец ей всё прощает. Она даже Дунь… — Я резко дёрнула малыша за рукав, дабы не взболтнул чего лишнего. Но кухарка, видимо, догадалась о том, о чём хотел сказать братец. — Всё равно нехорошо так, — возразила она. — Её надо любить и уважать, а иначе кто в трудный час прижмёт тебя к родной груди и утешит? Кто споёт тебе колыбельную и перед сном поцелует в лобик? На эти слова мальчик ничего не ответил, лишь удручённо опустив голову. Столь сложные вопросы оказались для него не менее трудными, нежели сам разговор. Отужинав, Кирилл поросился наверх в комнату, желая немного полежать. Ему хоть и стало легче, но слабость всё равно временами напоминала о болезни, отчего он в основном сидел или лежал. В это мгновение я вновь согласилась с решением доктора, понимая, что он не напрасно велел нам задержаться в его краях. Поблагодарив Аксинью за заботу, мы с маленьким направились на второй этаж, где нам и была выделена комната. Дом был большим и уютным. Конечно наш деревенский домишко был ему неровней, но это не лишало мыслей думать о нём и испытывать сильную привязанность. Рядом с нашей комнатой располагалась ещё одна, которая принадлежала самому Михаилу Алексеевичу. За окном был уже вечер, однако, дома он ещё не появлялся. Кухарка говорила, что обычно он возвращался ровно в полночь, а бывало, что и вовсе не приходил, ночуя в больнице. — Дуня, а мы ведь вернёмся к батюшке с матушкой и к сестричкам? — хлопая глазками, Кирилл смотрел на меня с надеждой, пытаясь узнать правду. Но я ничего не знала. И не могла знать. Ведь ответить на этот вопрос могла только сама судьба. Утешив малыша, я хотела спуститься вниз на улицу, дабы глотнуть немного свежего воздуха, но неожиданно заметила, как из соседней комнаты сквозь чуть приоткрытые двери пробивается полоска света. Доктор дома? Но ведь на дворе только вечер. Или может, операция уже закончилась, и он решил пораньше прийти домой, дабы хорошо отдохнуть и набраться новых сил. В это мгновение мне почему-то захотелось зайти к нему и немного поговорить. Но вот зачем, сама не знала. Может, чтобы извиниться за свои рыдания, а может быть, чтобы вновь отблагодарить за спасение братишки. Набравшись храбрости, тихонько отворила дверь, стараясь не слышно зайти в комнату. — Михаил Алексеевич, к вам мож… — Слово, которое желала произнести до конца, комом застряло в горле. Очутившись на пороге, встала как вкопанная, не смея даже пошевелиться. То, что предстало передо мной, вызвало страх и удивление. Мужчина сидел на постели, закатав рукав рубашки выше локтя. В одной руке у него была штука, похожая на шприц, которым мне однажды делали укол, а вторая рука была крепко сжата в кулак. Он был полностью сосредоточен на шприце. Большим пальцем он нажимал на него, вводя себе какое-то лекарство. Но при этом лицо его было бледным и потным. Когда лекарство закончилось, доктор осторожно разжал кулак, тяжело выдыхая. — Вам плохо? — наконец осведомилась я, стараясь проявить заботу о человеке, которому теперь обязана жизнью. Но услышав сей вопрос, Михаил обернулся в мою сторону и буквально побагровел, тотчас спрятав руку со шприцом за спину. Я была в недоумении, не зная, что делать дальше — остаться или выйти. Несколько минут мы смотрели друг на друга, и с каждой секундой взгляд мужчины становился холоднее и угрюмее. — Никому, — прошипел он, вновь крепко сжав кулак до красноты костяшек. — Слышишь, никому не говори о том, что ты сейчас видела. Я медленно кивнула, давая понять, что поняла его просьбу. Ничего больше не спрашивая, я оставила его одного, запираясь в комнате вместе с братом…Глава 5. Новые обстоятельства
8 октября 2020 г. в 17:25
— Давай, мой хороший. Ложечку за маму, за папу, за сестричек. Давай, будешь сильным, здоровым. Будешь, как прежде, с нашей Зорькой гулять. Да?
Растянувшись в детской улыбке, мальчик довольно качал головой, принимая одну ложку каши за другой. Это кушанье очень ему нравилось, отчего он облизывал тонкие губы, требуя новую порцию. Точь-в-точь, как в те времена, когда мы жили в нашем родимом доме и делили один большой стол на всю семью. Но теперь мы второй раз встречали холодное утро под чужой крышей, беря еду с чужого стола. А именно со стола больницы. Правда братишка охотно уплетал её за обе щёки, ведь Анна Кирилловна немного схитрила, добавив в тарелку немного варенья собственного приготовления, тем самым подняв малышу аппетит.
— Дуня, а где батюшка? — осведомился Кирилл после того, как тарелка была полностью пуста.
— Наверно уже дома, — тяжело вздохнула я, вспомнив о встрече с отцом. — Он переживает за тебя и очень ждёт, когда его любимый сынишка вернётся в отчий дом.
— А почему мы тогда здесь? Почему не дома? — не дождавшись ответа, Кирилл резко подался вперёд, желая вырваться из стен больницы, но был тут же остановлен крепкой хваткой.
— Ну и куда ты хотел уйти? — я строго одёрнула его, отчего он сердито надулся и упёр руки в бока. — Забыл, что с тобой недавно было? А ночью?
— Евдокия говорила, что на мне всё, как на собаке, заживает, — пробубнил малыш, испепеляя ненавистным взглядом. — Поэтому я хочу домой. Слышишь, домой. Немедленно унеси меня отсюда. Живо! — с этими словами он громко стукнул кулачком по маленькому столику, заставив немного опешить. Такое поведение брата было для меня в диковинку. Кирилл обычно вёл себя смирно, но, видимо, пребывание в чужом доме сыграло с ним злую шутку. И от этого в нём проснулось чувство нетерпеливости.
— Вот я тебя сейчас как отхожу полотенцем, тогда будешь знать, как старшей сестре перечить.
Собрав посуду и строго пригрозив мальчику указательным пальцем, я направилась к двери, чтобы отнести грязные тарелки сёстрам, но внезапно что-то тяжёлое больно ударило сзади. На мгновение я немного опешила, пытаясь представить, что можно сделать с буйным характером маленького шалуна, но тут же на спину пришёлся и второй удар.
— Ах ты проказник. Ну я тебя сейчас. — Однако желание отомстить Кириллу обернулось против меня самой. Не обратив внимания на подушки, что и явились орудием ударов, я запнулась об одну из них и с грохотом растянулась на холодном полу, переполошив соседей по палате. Оловянная посуда разлетелась в разные стороны, вызвав неприятный звук, а маленький негодник смеялся во весь рот и хлопал в ладоши.
— Дунька развалилась. Ха-ха-ха. Дунька развалилась.
— Ты всё равно получишь у меня. Вот как только встану, сразу по…
— Это что за крики здесь?! — Сей вопрос разом прервал мои слова. Дверь палаты резко распахнулась, больно ударив сзади, тем самым вызвав неприятные ощущения. — И кто устроил здесь беспорядок? — Обернувшись через плечо, заметила, как Кирилл накрылся с головой одеялом, пытаясь спрятаться от сурового взгляда своего спасителя. — Кирюша, это ты подушки разбросал? Да?
— Нет, Дунька, — донёсся голос из-под одеяла. Моему возмущению не было предела. Вот такого от маленького я ну никак не ожидала. Мало того, что капризничал, подушками ударил, так ещё и в присутствии взрослого мужчины подставил. И главное без всякого угрызения совести.
— Ай-яй-яй, — притворно возмутился доктор, уверенно приближаясь ко мне. — И не стыдно такой взрослой девушке так себя вести? А что скажут люди? А что скажет суженый, когда до него дойдёт слух о непозволительном поведении невесты? — Я недовольно поджала губы, боясь обернуться, дабы вновь не встретиться со знакомыми серыми глазами. Казалось, мужчина понял, что его бояться, но почему-то нисколько этому не огорчился.
— Но вы ведь не станете всем об этом говорить? — В ответ донёсся слабый смех, а затем перед взором предстала знакомая чёрная обувь с подолом белой одежды.
— Ну, а ты, Дуняша? Долго собираешься здесь лежать? Ну-ка, давай руку. — Я с удивлением подняла на обладателя голоса глаза, замечая знакомую улыбку. — Поднимайся, милая, — почти шёпотом произнёс Михаил, держа растопыренную правую ладонь. — А то на тебя итак уже много кто смотрит. — Я стыдливо обернулась, замечая, как в мою сторону глядят три женщины вместе с Пелагеей Ивановной, которая держала на весу ложку с микстурой. И невольная досада накрыла щёки багровым румянцем.
— Великодушно прошу простить меня, барин. Я, право, не желала причинять вам неудобства. — Упёршись на руку мужчины, я не без труда поднялась с пола, поправляя складки на платье. От удара очень сильно болело плечо, и я тихо скуксилась, когда попыталась выпрямиться.
— Приляг на постель, пожалуйста. — От такой просьбы мужчины вновь плотно вжала голову, чувствуя неловкость. Так и не смогу, наверное, привыкнуть к его присутствию и к его просьбам. — Дуняша, не бойся, — спокойно прошептал Михаил, заботливо погладив больное плечо. — Я не сделаю тебе ничего дурного. Я просто окажу тебе первую помощь. — С трудом успокоившись, я доковыляла до кровати, на которой почивала ночью, и осторожно присела на край. — Вот так, хорошо. Теперь освободи плечо от одежды, мне нужно его осмотреть. — Я с ужасом обернулась к брату, который лежал уже с откинутым одеялом и смотрел на нас во все глаза. Страшно подумать, что будет, если батюшка вновь пожалует сюда и мальчишка обо всём ему расскажет. — Дуня, побыстрей, пожалуйста, там в коридоре очень много больных, — уже более требовательно попросил доктор. — А если, упаси Господь, сейчас роженицу привезут? Что мне тогда с вами с обеими делать? А? — Обречённо вздохнув, я немного опустила верх платья и для надёжности закрыла глаза. Почему-то мне казалось, что так будет легче перенести осмотр. — Синяк здесь, конечно, хороший, — донёсся голос доктора. — Но ничего, до свадьбы заживёт. Пелагея Ивановна, принесите что-нибудь холодное и бинт. — С этими словами мужчина отошёл в сторону, позволяя почувствовать облегчение. Чуть приоткрыв глаза и убедившись, что он стоит далеко от кровати, я наконец успокоилась и даже чуть-чуть улыбнулась. — Не надо бояться доктора, — почти с обидой молвил Михаил, протирая очки. — Доктора не ставят себе задачу навредить больному, а наоборот желают ему только добра. И я не сделал тебе ничего постыдного, за что тебе стоило бы краснеть.
— Вы просто не знаете жизни в деревне, барин, — от своего поведения вновь стало неловко, и я вновь отвернулась, дабы спрятаться от пронизывающего взгляда. — Если посторонний мужчина притронулся к девушке, то он обязан на ней жениться. А иначе не избежать ей позора.
Краем глаза заметила, как Михаил с удивлением вскинул брови, а Пелагея Ивановна, что уже успела принести бинт и холодную тряпочку, негромко засмеялась.
— Ну вот, доктор, скоро и вы обретёте счастье, — сквозь смех молвила она. — А то не век же вам здесь у нас сидеть. Одичаете ещё. — Михаил загадочно опустил голову, стараясь обдумать про себя услышанное, но затем гордо выпрямился, принимая то самое равнодушное выражение лица.
— Доктора освобождены от сей обязанности. Поэтому можете утешить девочку и глубоко заверить её в чистоте и невинности перед людьми.
Дав наставления сестре милосердия, Михаил Алексеевич покинул нас, оставляя после себя мгновенную тишину. Я была поражена его твёрдости и умению брать себя в руки, чего порой не доставало нашим соседям по улице. Недаром говорят, что внешность порой бывает обманчива. Молодость доктора была чем-то вроде сундучка, что прятала в себе богатое содержимое, наработанное трудом с годами. И от этого в моих глазах он казался ещё более старше, нежели это было на самом деле.
— С Михаилом Алексеевичем порой бывает непросто, — заметила Пелагея Ивановна, приматывая холодный компресс к предплечью. — Иногда он так суров, что даже нам бывает боязно. Но на самом деле наш доктор Поляков очень даже хороший и добрый человек. Просто с ним надо немного подружиться.
— Прошу прощения, Пелагея Ивановна. — В палату вошёл Анатолий Лукич, завязывая рукава белой одежды. — Там двоих с тяжёлыми ранами привезли. Срочно требуется операция. А потом их необходимо оставить здесь. Вот только мест свободных у нас нет. Как быть?
Женщина глубоко задумалась, а затем посмотрела на нас. Я поняла, о чём она думает и в сердце тотчас вспыхнул огонёк надежды. Возможно, она пойдёт к доктору и попросит нас отправить домой. Ведь Кирюше уже лучше, а значит, зачем нам тогда здесь находиться. Ведь другим людям эти места нужнее…