Ничего не бывает случайно

      — Вы бы только это видели, — шептала седенькая старушонка, ухватив соседку по палате за локоть. — А ведь с виду казался приличным мужчиной, учёным. И всё туда же.       — И не говори, Любава, — качая головой, отвечала собеседница, подмяв свободной рукой щеку. — Ладно бы с интеллигентной девицей, а тут крестьянская девка, у которой молоко на губах только-только обсохло. Да ещё и, говорят, помолвлена. Совсем совесть потеряли, на глазах всей деревни такое учудить.       Столь неприятный разговор я слушала на протяжении часа, когда стояла в знакомой комнате и протирала баночки для перевязки. Сказать, что было неприятно, обидно, значит, не сказать ничего. Но меня мучила не сама беседа, а один единственный вопрос — откуда они узнали про наш с Михаилом поцелуй. Неужели, несмотря на непогоду, кто-то из жителей решился выйти на улицу к соседу за солью и увидел то, чего ему и вовсе не полагалось видеть…       — Ты ещё не все вычистила? — за всеми этими мыслями не заметила, как в комнату вошла Анна Кирилловна с полным ящиком в руках, осторожно ставя его на соседний стол. — Давай, поторапливайся. А то скоро Анатолий Лукич придёт и задаст нам с тобой. — Беззвучно кивнув, я взяла в руки предпоследнюю тару, опуская её в специальный раствор, что смывал любые микробы, какие только могли водиться в больнице. Но неожиданно по телу пробежала сильная дрожь, отчего баночка выскользнула из рук и со звоном опустилась на дно таза, чуть не разбившись. — Да ты, я смотрю, совсем плоха, — настороженно произнесла сестра, прикоснувшись ладонью к моей голове. — Лицо бледное, жар. Видно, прогулка дурно сказалась на твоём самочувствии. Ну-ка, иди давай в дом. Нечего тут всех заражать и самой мучиться. Ещё успеешь.       — Я в порядке, — ответила я, не удостоив женщину взглядом. — Просто немного устала.       Слова оказались почти правдой. Ведь уже была глубокая ночь, а мы не спешили вернуться в тёплые комнаты с натопленным камином. Потому что поздно вечером сразу у нескольких жителей деревни неожиданно поднялась температура и началась рвота. Когда их привезли больницу, при осмотре на теле обнаружили опасные гнойники с размером в монету, и было решено немедленно вскрыть, дабы не случилось заражения крови. И как эти люди умудрились подцепить их, да ещё в одно время? Среди них и были те старухи, что обсуждали меня и Михаила Алексеевича, украшая своё повествование яркими эпитетами.       — Да не слушай ты их, — прошептала Анна, заметив, что я смотрю в сторону сплетниц и дрожу от ярости, что готова вылезти наружу. — Натура у них такая, чтобы всех обсуждать. Скучно, вот и шепчутся обо всём подряд.       Я повернула к ней голову, пристально смотря в карие глаза, дабы понять значение её слов. Анна Кирилловна, видимо, догадалась, что ей не верят или боятся поверить, и поэтому она молча отошла, делая вид, что раскладывает вату с бинтами. Но на самом деле мысли её были иными. Не выдержав угрызения совести, я всё же решилась с ней поговорить, дабы найти в её словах утешение и совет как быть дальше. Вытерев руки об фартук, осторожно подошла к ней. В глаза бросились едва заметные морщины, что никак не красили человека, что каждый день одним лишь своим тёплым взглядом помогал больному встать на ноги. Они больше напоминали о каком-то трагическом событии, что оставило по себе не самое приятное напоминание, нежели напоминание о возрасте.       — Скажите, а у вас бывало когда-нибудь, чтобы вы становились жертвой обстоятельств? — тихонько спросила я, стараясь держать себя в руках. Женщина замерла, прервав процесс перематывания бинтов. С минуту она смотрела куда-то вдаль, обдумывая ответ, а затем повернула ко мне лицо со следами удивления.       — Почему ты об этом спрашиваешь, Дуняша? — спросила Анна Кирилловна шёпотом и на всякий случай бросила взгляд на дверь, дабы убедиться, что нас не подслушивают. — Тебя что-то мучает? Пугает? Почему?       Ответить на этот вопрос для меня было пыткой, я должна была сделать, раз уж завела разговор.       — Просто… в моей судьбе произошло то, чего… я больше всего боялась. Чего не желала, потому что желать об этом всё равно, что совершить преступление. Так надеялась, что этого никогда не будет. Но, видимо, судьба решила за меня всё сама и сделала того, чего я не просила.       Анна слегка улыбнулась, ненадолго опуская глаза в пол. На мгновение почудилось, что она смеётся и желает ещё больше досадить, но внезапно женщина гордо выпрямилась, и взгляд её стал немного серьёзнее.       — Ты, правда, веришь в то, что сейчас сказала? — осведомилась она. — Действительно ли не просила, чтобы в твоей жизни появился мужчина, который искренне тебя полюбит?       — У меня был наречённый, которого очень сильно любила…       — Но он предал тебя, — резко оборвала мою фразу Анна. — Если всё так случилось, значит, никакой любви и не существовало. Иначе ты бы не оказалась в столь неприятной для тебя ситуации и не искала бы утешение у человека, который сам пережил подобное… Видимо, твой Архип просто втёрся в доверие твоей семьи, чтобы нажиться на твоём свадебном приданном. Ведь в приданное любой невесты вкладывают только самое лучшее, богатое, а для мошенников это лакомый кусочек. Я понимаю, это страшно, но, к сожалению, это так…       От таких слов я немного поёжилась, незаметно вытирая выступившую слезу. Втёрся в доверие, чтобы обмануть. Чтобы предать. И почему это случилось тогда, когда я нуждалась в нём? Когда ответила согласием на брак?       — Мне из-за него теперь нет дороги домой, — всхлипнув, поставила все чистые баночки сестре на стол и с грустью уселась на свободный стул, зажимая в руках полотенце. — Матушка сказала, что из-за меня у них случилась беда, и теперь никто не желает со мной считаться.       — Это всё слова, милая, — ответила Анна, не отрываясь от дел. — Слова от пережитого ужаса. Вот увидишь, когда её боль утихнет, она непременно захочет тебя увидеть. Обнять. Просто наберись терпения и молись о том дне, когда отчий дом снова откроет для тебя двери.       — Я уже не хочу туда возвращаться, Анна Кирилловна. — Не поднимая головы, я продолжала теребить полотенце, вкладывая в него свою боль. — Потому что она со мной так обошлась, что у меня нет желания их всех видеть. Смотреть им в глаза. Уж лучше будет, если я и правда уеду в город и сама построю свою судьбу.       — Уедешь в город? — изумилась сестра, становясь напротив. — И куда именно, изволь, ты хочешь уехать?       — Пока не знаю. Михаил Алексеевич посоветовал мне пойти учиться на акушерку. Сказал, что потом я смогу работать здесь у вас и тем самым спасусь от проблем в семье.       — А, это после того случая, — протянула Анна и странно улыбнулась. — Да-да, фельдшер рассказывал, как ты помогала дочери местного старосты разрешиться от бремени. Молодец. А не боишься, что после курсов тебя могут отправить на другой участок, и больше вы с Михаилом никогда не увидитесь?       Я тихо вздохнула, пытаясь подобрать слова, чтобы внушить себе хотя бы глупую надежду, дабы избавиться от чувства тоски. Дабы сердце хоть на мгновение наполнилось частицами счастья и радости…       — Беда, беда! — В больницу внезапно ворвалась перепуганная насмерть Пелагея Ивановна, в страхе размахивая руками. От неожиданности я резко подскочила, напрочь забыв о своих мыслях, а Анна Кирилловна выронила одну из баночек, отчего та разлетелась на осколки.       — Пелагея Ивановна, сейчас же успокойтесь и объясните, что произошло. Пожалуйста, возьмите себя в руки. — Не обращая внимания на разбитую тару, Анна схватила коллегу за плечи, пыталась успокоить, но та стала вдруг часто дышать, а затем опустилась на пол, приложив руку к груди…       — Беда, — вновь произнесла женщина, не переставая задыхаться. — Дуняшиного бра… братишку кто-то из дому вынес. Аксинья на кухне си… сидит связанная, Егорыча нигде нет. Бог ты мой, что же это де… делается? Уже детей из дома доктора стали воровать. А ведь прежде даже посуду с едой не смели выносить. Бог ты мой. Бог ты мой…

***

      Всё было словно в тумане… Не переставая держать Пелагею за руку, Анна Кирилловна с ужасом обернулась в мою сторону, и глаза её наполнились слезами. А я?.. А я и вовсе ничего не замечала того, что происходило вокруг меня. Слова сестры медленно таяли в сознании, а в сердце разрасталась, смешанная с болью, пустота…       — Ты куда? Дуняша, остановись. Не ходи туда одна. Я прошу тебя, Дуняша!       Спустя несколько минут, накинув на себя свой тулуп, я уже бежала в кромешную тьму, оставив за собой крыльцо больницы, с которого кричала Анна Кирилловна. После того, что случилось днём, мне не было страшно идти по улице да ещё ночью, опасаясь сплетен и разговоров тех, кто, возможно, сейчас наблюдает за мной из окна, перешёптываясь со своими родными. У меня была одна мысль — найти братишку живым и невредимым. Чтобы снова увидеть его сияющее лицо, услышать его звонкий смех. Почувствовать его запах.       Мгла застилала собой всё: землю, деревья, дома. В небе слышалось холодное карканье ворон. Ветер, что мучил днём, заметно утих, лишь изредка с крыш немного слетал снег да шелестела не опавшая листва. Но холод, что был прислан сюда, и не думал отступать. Пройдя несколько миль, почувствовала, как замёрзли щёки. Ещё через несколько минут пальцы ног постепенно стали терять чувствительность. Но брата всё не было видно. Я не представляла, кто мог решится на такой поступок, но больше всего меня пугала неизвестность. Неизвестность от того, что злодей может сделать с маленьким больным ребёнком. Хоть Кириллу было уже семь лет, но для меня он по-прежнему был тем младенцем, который родился в нашей родной избушке и изменил нашу жизнь к лучшему. А сейчас судьба вновь готовит нам испытания, исход которых не неизвестен никому.       — Кирилл! Кирилл, отзовись! Пожалуйста! — Стоя посреди безлюдной улицы, я озиралась по сторонам, желая заметить хоть какое-то движение, но всё было тщетно. Всё было тихо, как во сне. И никто не смел нарушить ту тишину, что наступила за несколько мгновений.       Но тишина была недолгой. Неожиданно впереди замелькал слабый огонёк и послышался чей-то плач. Набравшись храбрости и насилу перебирая замёрзшими ногами, я пошла вперёд, мысленно прося Всевышнего о том, чтобы тот, кому принадлежал этот плач, оказался родным для меня человеком. И все страхи тотчас бы отступили назад.       — Дуняша! — На минуту я немного оторопела. Голос и правда принадлежал Кириллу. Но человек, который держал его на руках, вызвал удивление не меньше.       — Михаил Алексеевич? Вы? — Мужчина поднял руку с фонарём и уголки его рта дрогнули. — Как вы?.. Как вы могли?       — Прежде чем обвинять меня в преступлении, милая, пожалуйста, выслушай, — спокойно ответил доктор, пристально исследуя моё перепуганное выражение лица. — А потом можешь голосить столько, сколько тебе захочется. Хотя сомневаюсь, что жители сей деревни будут в восторге от твоего голоса.       Я недовольно поджала губы, поражаясь дерзости его ответа, но, тем не менее, утвердительно кивнула, давая понять, что согласна выполнить его просьбу.       — Кирюша сам попросился на улицу, — всё также спокойно продолжил Михаил. — После того, как отправил тебя помогать акушеркам, я вошёл в его комнату, чтобы ещё раз осмотреть ножку, а заодно и поговорить по поводу той неприятной сцены. А после разговора мальчик посетовал на то, что уже давно не бывал на улице и попросил вынести его хотя бы на крыльцо. К тому времени непогода немного утихла, и я подумал, что ничего страшного не будет, если мы с ним прогуляемся вдоль крестьянских изб. Но во время прогулки, как на беду, нам на дороге повстречалась одна из крестьянок с криками, что, дескать, мужу плохо после попойки. Что он задыхается и вот-вот отдаст Богу душу. Вот я с ребёнком на руках и помчался туда. Дело действительно было плохо, но всё же обошлось. Но если ты думаешь, что братишка твой видел все эти ужасы, то можешь не печалиться. Он тихо сидел в сенях и ничего толком не видел. Вот и всё.       — Всё?! — На мгновение Кирилл резко закрыл уши руками, дабы не оглохнуть от моего крика. — Унесли брата без разрешения, а заодно и свою же кухарку по рукам и ногам связали?       При этих словах Михаил посмотрел на меня с расширенными от удивления глазами, а затем переглянулся с мальчиком, как бы ища у него помощи. Ведь он должен лучше знать повадки своей сестры, дабы дать ответ на её выходки.       — Дуняша, милая, о чём ты говоришь? — с изумлением осведомился мужчина. — Что значит, Аксинью связали по рукам и ногам?       — А то и значит, — грубо ответила я, начиная кипеть от негодования. Делает вид, что не понимает. Но ведь все знают, что интеллигентные люди порой очень хитры, и не всегда можно понять, что у них на уме. — Пелагея Ивановна прибежала в больницу и всё нам рассказала. Я даже представить себе не могла, что вы осмелитесь на подобное, но, видимо, вы не такой честный, как кажется. И даже слабая больная женщина не остановит вас от совершения ужасного поступка.       На мгновение в воздухе повисла тишина. Мы глядели друг на друга и, казалось, сами опешили от того, что произошло.       — А ты сейчас хорошо подумала, прежде чем бросать мне в лицо такие слова? — Суровый взгляд говорил за Михаила — он в ярости. Ему нанесли оскорбление, какого он не ожидал. Не ожидал от человека, который стал ему дорог. Мужчина резко шагнул ко мне вперёд, и теперь ножка братишки упиралась мне в живот, а в глаза ярко светило пламя фонаря. — Как ты смеешь так со мной говорить? Если я приютил тебя в своём доме, это не даёт тебе право так со мной вести. Ты поняла меня, дерзкая девчонка?       От этих слов мне вновь стало стыдно. Зажмурившись от пламени, я несколько раз вздохнула, пытаясь усмирить в себе гнев, а когда открыла глаза, увидела всё тот же суровый взгляд серых глаз и непроницаемое выражение лица.       — Прости… Простите меня, пожалуйста, Михаил Алексеевич. Я не желала никоим образом вас обидеть. — Соединив руки, покорно поклонилась, как бы вымаливая у него прощение, но он молчал, не произнося ни единой фразы. — Мне, правда, неведомо, кто мог так поступить с Аксиньей, но я просто испугалась за брата. И увидев его с вами, подумала, что… у вас на почве болезни…       — Ну знаешь ли, — Михаил резко дёрнулся в сторону, — это уже слишком. Кажется, я зря проявил к тебе милосердие… Ты… не стоишь и половины того, что имеешь… Но на этом хватит с меня. — Грудь его вздымалась, словно в ней разгоралось пламя - пламя ненависти. И причину её не надо было называть. Ведь она сейчас стояла рядом с бледным лицом и с испуганными глазами. — Убирайся, — произнёс он спустя минуту. — Пошла вон.       — Михаил Алексеевич...       — Пошла вон, я сказал! — крикнул мужчина. — Оставь меня одного и не смей даже разговаривать в моём присутствии. Ты поняла меня?!       После всего сказанного он со злостью передал братишку мне на руки, а сам с фонарём направился в сторону больницы. Я не плакала, а просто молча смотрела ему в спину. Михаил не обернулся. Не сказал ничего более, а просто удалился с места печального разговора. Я была в растерянности. Осознание того, что натворила, пришло не сразу. А вместо стыда в душе образовалось странное равнодушие. И как я могла своими поступками уничтожить доверие того, кто пригрел меня на своей груди? В тот момент, когда пережила предательство со стороны родных.       А может быть, кто-то такого исхода и добивался?