Ничего не бывает случайно

      Он не верит мне… Презирает… Ненавидит…       Неужели его обида настолько велика, что он решил повторить мой же поступок — поверить в то, что я способна совершить чудовищное зло? Накинуться на несчастную женщину и поставить её между жизнью и смертью. Украсть лекарства, которыми обитатели больницы дорожили пуще всякого золота. Да ещё этот проклятый морфий.       Неужели он и правда во всё это поверил?..       Идя по заснеженной улице, я думала лишь об одном. Нет, не о Михаиле, который, наверное, рвёт на себе волосы, проклиная ту злосчастную ночь, когда пустил меня к себе в дом. В душу. Нет, я думала о судьбе брата. Что с ним сделают те, которые недавно холили, лелеяли? Боролись за него. Оставят при себе и потом отдадут куда надо? Или же отвезут к родителям, наврав, что его сестра предала не только их, но даже его. Что змея пробралась даже туда, где людям спасают жизнь. А она совершила против них чёрное зло…       Страшные мысли ни на минуту не желали оставлять меня, и холод, что гулял в сей час по деревне, казался ничем по сравнению с тем, что сейчас переживала душа. Одно лишь удерживало от слёз — чувство невиновности. Несмотря на обвинения я не ощущала за собой никакого предательства. Обиду — да. Вину — нет. Я по-прежнему была чиста и невинна перед миром, перед Богом. Вот только тот, кому доверила жизнь родного мне человека, отказался верить в мои слова… Отдав меня в руки несправедливости…       Вечер вновь сменился ночью. Я чувствовала это по тому, как начинают опускаться глаза, как сонливость уверенно пробирается к телу. Нужно было остановиться где-нибудь на ночлег, дабы избежать смерти от холода. Вот только где? В этой деревне я никого не знала, а возвращаться домой было небезопасно, бессмысленно. Ведь там всё равно никто не ждёт.       Справа что-то треснуло. Слева раздался вой собак. На мгновение даже почудилось, что позади меня под тяжестью чужих ног захрустел снег, будто кто-то шёл следом. Но когда я обернулась, то не заметила того, кому могли принадлежать эти шаги.       — Ты чего здесь одна бродишь? — При звуке незнакомого голоса сердце вновь резко забилось. Пытаясь справиться со страхом, я медленно повернулась туда, откуда донеслись сие слова, и глаза расширились от удивления. Человек. Старуха. В столь поздний час она в одиночестве стояла перед забором деревенского домика с горящим фонарём в руках и со вниманием всматривалась в мою фигуру, пытаясь понять мою сущность. И как мне не удалось заметить её раньше?       — Я не брожу, — ответила тихим голосом, нервно шмыгнув носом. — Я просто иду на станцию. У меня скоро поезд.       — С пустыми руками туда не ходят. Да и до станции путь не близкий, чтобы идти пешим ходом. — Женщина подозрительно нахмурилась, давая понять, что не верит ни единому моему слову. — От кого бежишь, милая? От судьбы или от любимого, что предал тебя?       На мгновение я призадумалась, пытаясь подобрать ответ. Было желание рассказать всё, как было. Но, что если и она решит сообщить в милицию, и тогда мне снова придётся бежать. Бежать в неизвестную сторону.       — Ушла от любимого. Он оказался непорядочным и бессовестным человеком. Настолько бессовестным, что сумел изменить мне с соседкой, что напротив живёт. — Это было единственное, что пришлось сказать незнакомке, дабы избавиться от ненужных вопросов.       — Дом-то есть? — вновь осведомилась женщина, не меняя выражение лица.       — Нет. Родители из дому выгнали, сказав, что сама во всём виновата. Что нужно было мужу больше внимания уделять, а не расхаживать с подружками по ярмаркам. — При этих словах я тихо вздохнула, нервно сглотнув. Ведь слова оказались наполовину правдой. Чужая, никому не нужная. Одинокая. И почему это случилось именно со мной да ещё в холодную осеннюю ночь? На чужой стороне.       Старуха смотрела на меня с интересом без всякой жалости в глазах. Да и жалость её мне была ни к чему. Ведь я всячески презирала это чувство.       — Послушай, — вопросительно протянула она, подняв руку с фонарём прямо на уровень моих глаз, отчего я резко отпрянула назад. Почти, как в тот самый вечер, когда злой рок судьбы оставил между мной и Михаилом опасную пропасть. — Скажи на милость, почему мне твой голос кажется таким знакомым? Прямо как будто мы с тобою беседовали вчера.       — Я не знаю, — ответила с хрипом. — Навряд ли это возможно. Я здесь кроме доктора, у которого работала, сестёр, фельдшера да кухарки со сторожем ни с кем не имела сношения. Все, кого знала и любила, находятся за несколько сотен вёрст отсюда и ненавидят меня.       — Точно, — с облегчением произнесла женщина, расплываясь в странной улыбке, — доктор. Доктор Поляков. — При звуке знакомой фамилии я немного поёжилась, ненадолго опустив голову. — Это ведь ты тогда принимала роды у моей Марьяшки, — вдруг громко взвизгнула старуха, да так, что мне пришлось зажать уши. — Я ведь видела, как ты входила туда… в ту комнату, где, как их, о-пе-ра-ции проводят.       Неизвестно откуда по телу вновь пробежался страх. Дыхание мгновенно перехватило. Не уж-то с малышом или с его матерью всё же что-то случилось, и сейчас придётся держать ответ за все грехи. Вот только этот грех не суждено будет смыть никогда. И он будет мучить до последней минуты… До последнего вздоха…       — Простите меня, ради бога, я не хотела этого. Я сделала всё, что смогла. — Молитвенно сложив руки, я опустилась на колени, пытаясь молить о прощении. Надеяться на то, что позволят хоть как-то залечить страдания несчастной матери, даже если придётся отдать за это всю свою жизнь.       — Почему ты плачешь, милая? — Женщина осторожно положила свою ладонь в рукавице мне на плечо. — На коленях стоишь, задыхаешься? Ты ведь ничего ужасного не совершила. Наоборот, я должна сейчас целовать подол твоего платья и благодарить за то, что ты спасла жизнь моей дочери и внука. Ведь ты не представляешь, что значит обнять своих родных и радоваться каждой счастливой минуте их жизни. Видеть улыбку маленького и ласкать волосы дочурки. — Набравшись смелости, я осторожно подняла глаза, замечая добродушное лицо собеседницы. Она больше не смотрит на меня с подозрением. Она смеётся, поражаясь тому, что я так легко поддаюсь мыслям о худшем. — Поднимайся, — тихо шепчет она, бережно беря за локоть. — Нечего здесь мёрзнуть. Идём, обогреешься и всё нам расскажешь.       Тон её голоса немного ободрил. Немного улыбнувшись, я поднялась с земли, не обратив внимания на прилипший к коленям снег. Несколько шагов, и вот мы сидим у тёплого очага в том самом доме, держа в руках кружки с травяным чаем. Рядом со мной сидит знакомая Марьяна и счастливо прижимает к себе своего Саввушку. Мальчик тихо посапывает во сне, завёрнутый в несколько пелёнок с одеялом. Его мама радуется, и при взгляде на них мгновенно вспоминаю свою жизнь в семье. Единственное, чего мне сейчас так не хватает в эти тяжёлые минуты.

***

      — Он и правда поверил в то, что ты украла те склянки?       — Да. Ты бы видела глаза — они просто пылали гневом. До сих пор не могу забыть его ярость. Как вспомню, прямо сердце разрывается.       Марьяна до глубины души была поражена моим рассказом. Она до сих пор помнила тот день, когда чуть не потеряла своего малыша, и как мы с Михаилом и с фельдшером буквально вырвали его из лап смерти. Но теперь девушка, как и я, не могла поверить в то, что её спаситель попал в плен ненависти. Она и правда немного осуждала меня за то обвинение в лицо доктора, назвав его причиной всех моих бед, но в глубине души она принимала и мою сторону. Говорила, что в подобной ситуации вела бы себя также.       — И что ты теперь будешь делать? — осторожно осведомилась молодая крестьянка, пристально заглядывая мне в глаза. — Не уж-то будешь бродить по улицам и просить милостыню?       — Нет, — всё тем же охрипшим голосом ответила я, крепко сжав в руках кружку. — Я не хочу быть попрошайкой.       — Ну тогда, что же?       На мгновение вновь опустила глаза, пытаясь вспомнить, чтобы я такого хотела, и что обязательно привело бы меня к счастливому дню. Дню, который рано или поздно наступит. Во всяком случае я искренне в это верю. Внезапно в сердце что-то кольнуло и в голову ворвалась мысль, которая питала мне душу весь вечер. Которая не дала сломиться под тяжестью обвинений. И, казалось, наступил тот самый момент, когда её непременно нужно воплотить.       — Я знаю, что сделаю, — уже более уверенно сказала я, гордо выпрямившись. — Я желаю доказать свою невиновность. А заодно вымолить прощение у Михаила Алексеевича. Докажу ему, что не крала те склянки и никогда больше не посмею причинить ему зло.       — Ты что действительно желаешь с ним помириться? — Марьяна смотрела на меня круглыми глазами с чуть приоткрытым ртом, что выглядело нелепо, но я сдержала смех, дабы не рассердить её. — Уверенна, что он желает того же?       — Да, — улыбка медленно расползалась по моему лицу. Но удивлённый взгляд собеседницы почему-то говорил о другом. — Что?       — Ты только не гневайся, — прошептала она, поправляя уголок одеяла сына, — но если бы Михаил Алексеевич желал того же, что и ты, он бы не стал винить тебя в тех злых злодеяниях, таких как кража мор… морфия и других лекарств. Даже несмотря на то, что украденное нашли в твоём платке, он бы не стал верить в это сразу. И возможно сам бы попробовал найти виновного.       После всего сказанного Марьяна тихонько поднялась со стула и, сжав губы в тонкую полоску, удалилась в глубь дома с малышом на руках. Я молча смотрела ей вслед, поражаясь тому, что сейчас услышала. На мгновение в душе что-то дёрнулось, отчего даже стало дурно. Может быть и правда. Зачем мне искать примирение с тем, кто явно этого не желает? Мучиться, плакать, унижаться. Зачем? Лучше оставить всё как есть. Ведь то, что случилось, не изменить никогда. И те чувства, что, казалось бы, должны были проснуться от действий Михаила, были закрыты на прочный замок, без надежды на освобождение.       — Может тебе стоит написать письмо родителям? — тихо осведомилась старуха, что слушала наш разговор, тихо сидя в углу за спицами. — Ведь должны же они как-то понять, что не ты несёшь тот страшный грех, в котором тебя винят. Видимо, так было суждено, чтобы он встретился на твоём пути, а потом… — Женщина слегка кашлянула, пытаясь «спрятать» ужасные слова за приступами простуды. — Ведь, что написано судьбой, того не избежать. Так стоит ли за это изливать поток злости на родную дочь?..       Я желала возразить её словам, но в этот момент раздался сильный стук в дверь. От неожиданности хозяйка выронила из рук клубок со спицами, и глаза её наполнились ужасом. В дверь ударили ещё раз, следом треснуло оконное стекло, и в раму просунулась незнакомая рука в рукавице. Она ощупывала каждую щель, пытаясь открыть окно, а вместе с ней в дом ворвался холодный воздух — воздух опасности. Страха.       — Дуняша, беги! — крикнула женщина, но было поздно. Незнакомая рука распахнула окно, в комнату проник незнакомый маленького роста человек. Лицо его наполовину было прикрыто шарфом, но глаза хищно смотрели на нас, испепеляя страшной ненавистью.       — Молчать, — грубо ответил незнакомец, уверенно отпирая входную дверь. — Если вам дорога жизнь, то вы сделаете всё, что потребуют мои товарищи. — Глаза наполнились ярым блеском. Видимо, он наслаждался тем, что ему сейчас никто не оказывает сопротивление. Потому что оказать его мы не сможем, просто потому что опасно вставать на пути любого мужчины.       Дверь распахнулась, в дом ворвались несколько человек с такими же прикрытыми лицами, как и первый. Один из них подбежал к старухе и резко повалил её на лавку, наседая сверху. Другой подошёл ко мне и очень сильно ударил в живот, отчего я резко упала на колени, согнувшись пополам. Мужчина схватил мои руки и быстро стянул их за спиной прочной верёвкой.       — Больно, — почти прохрипела, надеясь вызвать у бандита жалость, но тот вновь ударил, на этот раз чем-то тяжёлым по голове. От удара я и вовсе свалилась на пол, чувствуя холодные доски и страшную боль.       — Лежи смирно, если не хочешь умереть, — грубо отозвался незнакомец, поднимаясь с колен. — Услышу хоть одно слово, не позавидую.       С этими словами он отошёл к своим товарищам, что уже вовсю шарили в сундуках, в корзинах, с целью найти ценные вещи хозяев. Да какие ценности у бедной старухи и её дочери, которая сама недавно стала матерью? Их главной ценностью была любовь, но злому и жестокому человеку не дано было это понять.       Где-то в глубине дома послышался плачь Саввушки и жуткий вопль Марьяны. Она кричала, молила о пощаде, но её также не слышали, жестоко нанося удары и разрывая платье. Ткань трещала так, что невозможно было не услышать. И самые страшные мысли непрерывно витали в моей голове, воображая то, что сейчас происходит за стеной. Её насилуют. Над ней издеваются. А я ничем не могу ей помочь. Просто потому что такая же беспомощная, как и она.       — Уходим! — крикнул один из бандитов. Тот, что был самым главным и самым жадным. В его руках был туго завязан узелок с хозяйским добром, с которым его обладатель ни с кем не желал делиться. — Архип будет доволен, — протянул мужчина, похлопывая добычу. Ведь его невестушка уже который раз выводит нас на богатый улов.       — Не… Не правда, — что есть силы произнесла я, превозмогая боль. — Я никого не выводила и не… предавала. А… вы жестокие, подлые воры, которые воруют даже у бедных. У стариков и женщин… Это вы пред…       Слова резко оборвались. Злодей, что связал мне руки, стремительно подошёл и снова пнул в живот, отчего новая волна боли пробежалась по телу, вызвав рвоту.       — Тебя ведь предупреждали, чтобы ты молчала! — крикнул он, с силой схватив за копну волос. — Что, торопишься с белым светом распрощаться? Коли так, мы сейчас быстро твоё желание исполним. И даже будет не больно. — Грубиян дьявольски сощурил глаза, а затем приложил к лицу большой нож, кончиком медленно проведя по коже. — Какая хорошенькая. Не зря тебя Архип приметил на роль тайной сообщницы. Да ещё для виду желал жениться на тебе. Ты бы очень помогла нам в дальнейших делах. Вот только язычок твой немного длинноват. Ну так это дело не хитрое. Чик и всё. — Злодей холодно засмеялся, остальные вторили ему.       — У вас всё равно ничего не выйдет, — стараясь держаться, ответила я. — Рано или поздно каждому из вас воздастся по заслугам. И за свои грехи вы будете отвечать перед Ним.       Грабители тотчас затихли. Главный, что по-прежнему поглаживал узелок с награбленным, медленно приблизился ко мне и встал на одно колено, пристально заглянув в глаза. Вопреки их ожиданиям, что испугаюсь и начну ещё больше трепетать от страха, я смело посмотрела на него. Его глаза были большими, глубокими, и на мгновение почудилось, что… когда-то я уже смотрела в них. Видела этот прищур. Вот только они нисколько не напоминали глаза Архипа, что были менее выразительны…