Ничего не бывает случайно

      Последние три часа я провела на кухне, моля добросердечную акушерку о том, чтобы она рассказала про способы лечения морфинизма. Анна сетовала на то, что сама ничего толком не знает, ибо никогда так глубоко не углублялась в изучение психиатрии с наркотическими веществами. Единственный человек, который мог что-нибудь рассказать об этом, сейчас сидел под замком в собственной спальне и буквально кипел от злости.       — Неужели ты действительно веришь в то, что сможешь вылечить его? — Сестра сидела за столом, гордо выпрямившись, и с удивлением глядела на меня, поражаясь тем безумным мыслям, что слетали с моих уст. — Но ведь ты даже не знаешь о таком мире как медицина. Не знаешь ни одного химического состава любого лекарства. Тогда как?       — Как-нибудь, — ответила я, не отрываясь от вязания носков для Кирилла. — Все люди узнают в своей жизни что-то впервые, так чем я хуже их? Завтра схожу на станцию, куплю билет на поезд и поеду в уезд, в лечебницу. Там-то мне наверняка откроется многое, нежели то, что знаем мы.       — Это невозможно и даже опасно. Сейчас в уезде много солдат, что не смогут пройти мимо молоденькой девушки. И потом — ты ведь не знаешь, где находится лечебница, и как зовут доктора, с которым нужно вести беседу о проблеме Михаила Алексеевича. И как сделать так, чтобы после вашего разговора он не сообщил куда следует, ведь морфинизм опасная болезнь. Мишу могут лишить должности и вообще запретить работать по профессии. А мы ведь обе этого не хотим, ведь так?       — Так, Анна Кирилловна. Всё так. — Доделав ряд, я отложила спицы с клубком на стол, поднимая на сестру глаза. Она была бледна и, казалось, немного дрожала. Ей было тревожно не меньше, чем мне. За несколько месяцев, что Михаил практиковал на этом участке, Анна привязалась к нему крепко-накрепко, считая его своим другом и преданным общему делу врачей. Об этом она обмолвилась мне задолго до моего побега, клятвенно прося никому о том не говорить. И тому была серьёзная причина. Она была замужем, но была вынуждена терпеть своё женское одиночество из-за войны, что разделила её с мужем, оставив того в плену врага. Единственное, что скрашивало её тоску, была забота о Мише, который доверял ей всем сердцем… — И тем не менее я не сдамся, — уверенно ответила я, даже не заметив лёгкого испуга на лице женщины. — Что-нибудь да придумаю, только помогите мне, пожалуйста. Вы ведь сами видите, что он медленно… — последнее слово я произнесла одними губами, но Анна поняла меня и без этого.       — Я всего лишь фельдшерица, — как бы извиняясь, ответила она, наматывая на клубок нитку. — Моё дело готовить раствор, стерилизовать шприцы, но лечить морфиниста без грамотных указаний врача я не могу.       — Но может у вас есть знакомые из той лечебницы, с которыми вы переписываетесь? Может, кто-нибудь да поможет? Хотя бы сам поговорит с профессором и…       — Ты безумна, Дуняша, — улыбаясь, прошептала Анна. — Морфинистов лечат такими лекарствами, которых в нашей аптеке нет. Также с ними проводят процедуры, которые мы не можем провести в стенах нашей больницы. Поэтому единственное, что можно сделать, это уговорить Михаила. Чтобы он уехал на лечение в уезд и добровольно согласился на борьбу с зависимостью.       Слова акушерки звучали так спокойно и с надеждой, что, казалось, ничего сложного здесь нет. Но сложность была и заключалась в одном — нежелание мужчины принимать помочь.       — Дуняша! Дунечка, любимая моя, поднимись ко мне, пожалуйста! — Знакомый голос заставил губы немного дрогнуть, вызвав на лице смущение. Миша так ласково произнёс моё имя, что я тут же резко встала, спеша скорее удовлетворить его своим присутствием.       — Будь осторожна, — тихо сказала Анна Кирилловна, поднимаясь вместе со мной. — Возможно, он намеренно сменил злость на доброту, чтобы выпросить укол. Ни в коем случае не давай ему. Сопротивляйся, отговаривай, но только не позволяй ему прибегнуть к морфию.       — Я не дам ему, — чуть со страхом в голосе отвечаю я и, кивнув, поднимаюсь вверх по лестнице, подбирая те слова, что смогут образумить Михаила.       Убрав всё то, что загораживало дверь и не давало любимому покинуть пристанище, я осторожно зашла, замечая его стоящего возле окна. Прикрыв губы пальцами правой руки, мужчина задумчиво смотрел куда-то вдаль, напряжённо о чём-то думая. По всей спальни валялись подушки, одеяла, полотенце, что свидетельствовали об одном — он был в ярости.       — Ты звал меня? — супруг медленно обернулся и на потном лице промелькнула тень улыбки.       — Так и есть, милая, — медленными шагами он приблизился ко мне, кладя руку на копну волос. Я желала вырваться, но он крепко держал, не давая возможности на освобождение. — Прекрати, свою смелость ты мне сегодня уже показала. А теперь, пожалуйста, ответь на один вопрос — какого чёрта?! — Последние слова он прокричал мне прямо в лицо, отчего я резко зажмурилась, продолжая ощущать боль в затылке.       — Я просто… хотела… тебе помочь. Просто хотела…       — Ты не этого хотела, Дунечка моя ненаглядная! — оборвал мою фразу Михаил, надавив свободной рукой на подбородок. — Вы вместе с Анной Кирилловной захотели моей смерти, вот и сговорились против меня.       — Да что такое мелешь, Мишенька? Кто мы такие, чтобы лишать тебя жизни? Мы ведь печёмся только о твоём благе. И только. — Распахнув глаза, увидела перед собой разъярённое лицо, что прожигало насквозь. Что просто горело от ярости.       — Ты не тот способ лечения избрала, красавица моя, — хрипло произнёс Михаил, медленно проводя пальцами по лицу. — Ещё раз повторю, подобное не лечится простым «запереть в комнате и лишить дозы». Нет. Здесь нужно другое средство. Другие методы. А в нашей больнице их не существует. Для этого необходимо…       -… ехать в уезд, — закончила за него фразу, мягко улыбнувшись. — Я знаю. Вместе поедем, Мишенька, вместе. Я попрошусь санитаркой в отделение, как ты называешь эти разделения и… ну ты знаешь. Я буду рядом с тобой, любимый, обещаю тебе.       На мгновение Михаил немного затих. Хватка ослабла, освободив затылок. Осторожно, как бы прося извинение, он прижал меня к себе, утыкаясь подбородком в макушку. Дыхание его было тяжёлым, по телу блуждал жар. Его состояние было настолько печальным, что не могло не вызвать слёзы, но я держалась. Держалась до последнего, чтобы скрыть душевную слабость.       — Вижу, ты подготовилась к разговору. — Он слабо хмыкнул, не выпуская из объятий. — Милая моя, я ведь уже говорил тебе, что не хочу лечиться. Что для меня всё кончено и пути назад нет. Поэтому, пожалуйста, оставь это и просто побудь со мной. Просто подари мне последние месяцы счастья.       — Ты думаешь только о себе, но совершенно не замечаешь тех, кто с тобой рядом. Кто будет горько плакать, если тебя… не станет.       Я тихо вздохнула и крепко прижалась к нему, вдыхая знакомый запах. Чувство упоения от прикосновений любимого человека пробиралось в сердце, позволяя отпустить боль. Спустя время Михаил медленно отошёл к кровати, усаживаясь на не аккуратно сложенное одеяло. Его пальцы осторожно почёсывали мою голову, смешивая упоение с дрожью. Взгляд его при этом был направлен в сторону, но вместо злости в нём читалось спокойствие и какое-то бессилие.       — Мне на приём пора, — сказал он спустя минуты молчания, — пациенты ждут. — Я утвердительно кивнула, выпуская его из объятий. Он молча встал и направился к шкафу, чтобы достать чистую одежду. Я смотрела ему в спину, также не смея что-либо сказать, но со временем пришло осознание, что в комнате нужно навести порядок, а не глазеть попусту в разные стороны. — Дуняша, — донёсся знакомый голос в тот момент, когда взбивала подушки, стараясь удобно разложить их на спальном ложе, — пожалуйста, выполни одну мою просьбу.       — Я не принесу тебе раствор! — ответила я с уверенностью, даже не оборачиваясь.       — Дунечка, милая моя…       — Нет! И даже не смей просить.       — Хорошо, так и быть, не посмею, — мужчина подошёл сзади, слегка обнимая за плечи. — Но в таком случае я могу попросить об этом Анну или же сам взять его из аптеки. И вот тогда ты меня не остановишь.       — А вот тут у тебя действительно ничего не выйдет. Потому что я запретила Анне Кирилловне пускать тебя туда. И даже…       — Да как ты смеешь отдавать приказы фельдшерицам без моего ведома?! — От очередного крика супруга я вновь вздрогнула, крепко вцепившись пальцами в уголки подушки. — Если ты считаешь, что, став моей женой, тебе многое дозволено, то глубоко ошибаешься. Я имею права заходить в аптеку в любые часы. Потому что я врач, и никто не смеет препятствовать мне. А если у меня на столе пациент будет умирать и ему срочно нужно будет впрыснуть лекарство, что может спасти ему жизнь, тоже не пустишь? Дашь умереть ему, лишь бы только меня от морфия отвадить?       — Нет, не дам, только пусть лучше фельдшер туда ходит и берёт всё самое необходимое. А тебе туда ходить не следует. Потому что ты можешь сорваться.       — Я всё равно впрысну себе морфий, — со злостью в голосе прошептал Михаил, — хочешь ты того или нет. Я всё равно буду это делать! Потому что только с ним мне становится легче. Только с ним уходят те неприятные последствия от сыворотки, и я могу нормально жить. Только с ним и… с тобой… Понимаешь, Дуняша?       На этот вопрос мне нечего было ответить. Было желание всё бросить и вновь уйти от него, но долг супруги, что клялась перед алтарём быть с ним в радости и в горе, требовал остаться и мужественно терпеть его приступы. Тем более, если она согласилась на это сама.       — Хорошо, если тебе так необходим этот укол, то сделай. Может, эта доза и не станет для тебя смертельной, — с этими словами я села на постель, утыкаясь лицом в наволочку. Из глаз предательски побежали слёзы, которые на этот раз сдержать не удалось. Сквозь них чувствовала, как знакомые руки аккуратно забирают подушку и поднимают лицо за подбородок, поглаживая большим пальцем.       — Я люблю тебя, — тихо шепчет Михаил, смотря на меня с лёгкой улыбкой на губах. — Я благодарен тебе за понимание и клянусь, что как только появится возможность, тотчас отправлюсь в уезд. Мы отправимся. И если будет суждено, мы проживём с тобой там долгую и счастливую жизнь, и, быть может, даже нарожаем детишек. Ты ведь хочешь этого? — Я утвердительно кивнула. — Ну вот, а теперь успокойся и иди в больницу. У нас с тобой очень много работы.       Просидев так несколько минут, мы обнялись и Миша, прихватив свой докторский саквояж, покинул комнату. Проводив его взглядом, я наспех вытерла слёзы и стала убираться дальше, дабы вечером ему было приятней зайти сюда и забыться сном. Вытирая пыль с книжных полок, я вдруг заметила на одной из них тетрадь, что была спрятана за несколькими томами. Вытащив книги, дабы получше разглядеть её, с удивлением отметила про себя, что она не плохо сохранилась. Словно её хозяин сделал это нарочно, дабы она дошла до людей в хорошем виде.

«Леопольд»

      Что это — имя? Имя хозяина? Какое-то оно странное для русского человека. Оно было написано чернилами на первой странице, а под ней фраза о том, что когда-то сей господин работал в больнице, которая теперь находится в распоряжении… Михаила. Наша больница. Чуть не вскрикнув от удивления, я пролистала тетрадь полностью, но, к сожалению, больше не поняла ни слова. Все тексты были написаны мелким почерком, а некоторые слова непонятными буквами.       — Дуняша, ты где? Тебя Михаил Алексеевич уже несколько раз спрашивал. — Дверь отворилась, и вошла Анна Кирилловна. Заметив на моём лице странную улыбку, она подозрительно наклонила голову, сильно хмурясь. — Всё в порядке?       — Да, — ответила я, вновь чуть не вскрикнув. — Представляете, я нашла тетрадь некоего доктора Леопольда, который тут работал, и она вызвала во мне восторг. Вдруг он знает, как лечить недуг Миши и описал этот способ в своей тетради. Правда, я ничего не поняла, что здесь написано. Но когда Миша придёт, я уговорю его прочитать её, и мы тотчас же всё узнаем.       — Тетрадь Леопольда? — изумилась акушерка. С этими словами она взяла находку из моих рук и внимательно её изучила. — Так и есть, она. Где ты её нашла?       — На полке, за книгами.       — Странно, почему же доктор не взял её, когда уезжал на фронт? Забыл или оставил для преемника? — Анна несколько раз перелистала тетрадь и остановилась где-то на середине, пытаясь понять суть записей.       — Она нам поможет, правда? — Чуть не плача, я глядела на неё с надеждой, но женщина молчала, водя пальцем по строкам.       — Навряд ли, Дуняша, Леопольд был хирургом, но не психиатром. И навряд ли он так же сильно осведомлён об этой болезни, как его коллеги из лечебницы… Хотя, подожди. Вот, что-то написано. — Я заглянула через плечо женщины, пытаясь вновь понять суть текста, но всё было напрасно. Тот же мелкий почерк и те же непонятные слова.       — Почему он так странно пишет? Он что не русский?       — Нет, милая, — нехотя ответила Анна, не желая отвлекаться от чтения. — Просто все врачи пишут названия лекарств и болезней на латинском языке. И понять этот язык может лишь тот, кто изучал его. Причём очень глубоко. Вот Михаил Алексеевич, например.       Последующие минуты прошли в тишине, но внезапно акушерка подняла голову, утирая рукой пот на лбу.       — Вот. Кажется, оно. — Я гордо выпрямилась, готовясь услышать её ответ, мысленно надеясь, что он будет положительным. — Леопольд беседовал с психиатром, что некогда был его другом, и тот рассказал ему про дистиллированную воду, которую необходимо колоть морфинисту вместо морфия. Здесь он подробно описывает её свойства и заверяет в том, что она должна помочь.       — Где её можно найти? В аптеке — где?       — У нас она есть, — спокойно ответила сестра, словно не заметив того блеска радости, что заиграл в моих глазах. — Мы её используем для приготовления растворов. Но в городе достать не так-то просто — нужен рецепт с печатью и подписью доктора. С подписью Михаила… А он ведь может заподозрить, да и как ты сделаешь ему впрыскивание этой воды? Ты ведь не умеешь?       — Тогда может… стоит опустошить склянку с морфием и налить в неё воду? И он ничего не заметит.       — Может и стоит, — шёпотом ответила сестра. — Только рано или поздно он всё равно почувствует, что что-то не так. Поэтому навряд ли у нас это получится.       Её слова больно прошлись по душе. Казалось бы, надежда сама постучалась к нам в окно, но зло стремительно толкает её назад, не давая проникнуть в наши души.       — Однако попробовать стоит, — несколько раз сглотнув слюну, спустя несколько минут прошептала Анна. — Я приготовлю всё необходимое и ближе к вечеру занесу. Михаил делает впрыскивание перед сном и рано утром. Ты должна незаметно дать ему склянку с водой. Шприц не трогай. Он подумает, что это я набрала в него лекарство и откажется колоть его, тем самым заподозрив подвох. Поэтому нужно всё сделать осторожно, а иначе… он обречён.       Я молча кивнула, давая понять, что согласна с предложенным планом. Вечером, как и было условлено, Анна принесла склянку, спрятав её под фартуком. Пока Михаил на кухне проводил осмотр брата, который, как и прежде, дулся на меня, я пробралась в нашу комнату и, открыв саквояж, положила лекарство на место настоящего морфия, который ловко вытащила и спрятала за книгами, рядом с тетрадью Леопольда.       — Ты очень устала сегодня, — раздался над ухом голос, отчего я резко вздрогнула, чуть не раздавив склянку с раствором огромным томом. — Решила почитать перед сном? Навряд ли тебе будет интересна медицинская литература.       — Ну я же буду учиться на акушерку, поэтому будет лучше, если я прочту что-нибудь полезное для занятий.       Развернувшись к мужу лицом, заметила, как он с подозрением выгнул одну бровь. Он явно не верит. Подозревает. Пожелав ему спокойной ночи, я легла на кровать, шепча губами молитву о спасении Михаила и о здравии Леопольда, что проложил к нам путь к спасению…