Ничего не бывает случайно

      Тобольск — тихий, уютный городок, что расположился далеко от переполненной волнениями столицы в месте слиянии двух рек — Тобола и Иртыша. Город, ставший, по слухам, местом ссылки последнего русского императора и его семьи, в связи с которыми обвинил меня Гришка-санитар, вынудив спасаться бегством от гнева представителей Красной власти. Заставил бросить в холодной лечебнице, в душевном одиночестве моего больного супруга…       Сказать, что была зла на санитара, значит, не сказать ничего. Злость переполняла меня изнутри настолько, что лишила даже такого желания как забыться сном. Как почувствовать вкус хотя бы одного кусочка хлеба или же выпить кружку горячего чая. Единственное, что она оставила мне — это мысли о Мише. Мысли о человеке, что подарил мне настоящую жизнь и свободу. Что наполнял каждый мой день минутами счастья, покоя, тепла. Хотя бы тем, что был просто рядом. Даже в лечебнице, несмотря на его ужасное состояние, я была счастлива оттого, что помогаю ему. Борюсь за его жизнь вместе с ним… Но борьба резко прекратилась, вновь разбросав нас по разным уголкам страны…       Что с ним сделали большевики, которые были посланы на мои поиски, я не знала. Поверили ли они словам главного врача, что любимый не может отвечать за свои и мои действия? Что он даже понятия не имеет, что его Дуня из-за своих убеждений оказалась в далёкой Сибири, а не в родной деревне, где её нужно искать в первую очередь. Казалось бы, ответ на эти вопросы может дать мне только небо. И если бы я могла спросить у него хотя бы одного совета, то почувствовала бы настоящее облегчение. Облегчение только потому, что мой голос кто-то слышит, не позволяя утонуть во власти чёрных мыслей…       В Тобольск я приехала ясным декабрьским днём. Зимнее солнце уже вовсю господствовало высоко над городом, отбрасывая свои лучи на заснеженные улицы. На старой станции, что любезно встречает и провожает поезда, было много людей, которые стремились занять вагоны, дабы умчаться навстречу неизвестности. Мне казалось это странным, что, несмотря на отголоски революции по всей стране, люди куда-то спешат. Куда-то едут. В надежде, что смогут обрести покой и тишину. В надежде, что им удастся построить новую жизнь. По моему мнению, новая жизнь будет только там, где рядом с тобой окажутся те, кого ты любишь. Кого долго не видел, и когда вы обретёте друг друга, вам уже не страшно будет начинать что-то... новое…       — Одна не ходи, — шептал мне на ухо проводник, помогая спустить со ступенек вагона корзину с вещами. — Примкни к кому-нибудь крестьянскому обозу и иди вместе с ним. Своего настоящего имени не называй. Про фамилию, семью тоже умалчивай. Если будет всё хорошо, обоз тебя до самого базара довезёт. А там просись в услужение к торговцам, ремесленникам. Хоть за копейку, зато целее будешь. Заодно и с голоду не помрёшь. И самое главное, — мужчина приблизился ко мне вплотную, ещё сильнее понижая голос, — ни в коем случае не приближайся к Дому генерал-губернатора. Даже на милю. А иначе распрощаешься с жизнью. — Я желала было осведомиться о причине сего предостережения, но под суровым взглядом проводника, который носил имя Иосиф, тотчас замолчала. Видимо, это и был тот самый дом, где жила в заточении царская семья, судьба которой теперь была в руках новой власти.       Поблагодарив Иосифа за заботу, я тихо пошла прочь, надеясь, что путь мой будет безопасным и оборвётся в нужном мне направлении. Но проводник не догадывался, что я жестоко обманула его, когда сказала ещё в поезде, что бегу туда, куда глаза глядят. Подальше от ненавистного супруга, что измучил своим суровым обращением. Я соврала ему нарочно, дабы не дать обнаружить себя. Да, мне с детства внушали, что обманывать — это грех. Но сейчас у меня не было иного выбора, чтобы укрыться от жестокого удара судьбы.       Поправив подол тулупа, я направилась в сторону толпы людей, что пытались за счёт денег и уговоров найти извозчиков, которые могли бы отвезти их в деревню. Люди вели себя неспокойно и даже немного пугали. Одни выкрикивали названия местности, до которой им нужно добраться. Другие озирались в поисках непослушных детей, что бегали по станции и кидали друг в друга снежки. А иные же просто сидели в стороне на скамейках, обречённо вздыхая и сетуя на свою нелёгкую жизнь.       — Куда путь держишь, красавица? — Я резко остановилась и обернулась, замечая позади себя среднего роста мужчину, что, прислонившись к старой телеги, нервно жевал соломку сена. От его чёрной бороды мне стало не по себе. И сердце сильно забилось от мысли, что он может сделать со мной. — Да не бойся ты так, — поспешил ответить неизвестный, почувствовав, что его странный вид не на шутку испугал меня. — Не причиню я тебе вреда. Отвезу туда, куда скажешь. Только не кричи. Меня, к твоему сведению, Василием кличут.       Окинув его в меру любопытным взглядом и немного подумав, я всё же решилась, ибо чувствовала, что другого извозчика в этой толпе мне не суждено будет найти. Назвав ему единственный адрес, который знала в этом городе, я удобно устроилась на охапке сена, чувствуя родной для себя запах. За те дни, что жила рядом с Мишей, уже и забыла, когда последний раз вдыхала столь приятный любому крестьянину аромат. Когда чувствовала эту мягкость. И теперь ощутив это всё вновь, я тихо улыбнулась про себя, вспоминая свой родной маленький домик в деревне…       — Не лучшее ты время выбрала, чтобы в Тобольске жить, — жуя новую соломинку, прохрипел мужчина, спокойно управляя лошадьми. — Городок хоть и тихий, но не сегодня-завтра, поговаривают, в него Красные войдут. Установят свои порядки и начнут искать тех, кто представляет угрозу для Советской власти. А там только небо знает, что будет с этими людьми. Да и потом, жители у нас тут уж больно необычные. Слыхала, небось, что у нас здесь царя бывшего содержат? Вместе с семьёй и с приближёнными. Держат их в Доме генерал-губернатора. Почти как пленников. Забор высокий. Караульные с винтовками. Даже мимо пройти нельзя. Чуть что, тут же отгоняют да ещё и расправой грозят. — При этих словах я немного поёжилась, представляя себе, в какой ужасной обстановке живёт семья свергнутого императора.       — Вам, наверное, страшно жить рядом с таким узником? — осторожно спрашиваю я, делая вид, что мне интересна тема беседы. — Он всё-таки представитель царской фамилии. Даже несмотря на то, что лишён свободы.       — Мне страшно вовсе не это, — хрипло отозвался извозчик, резко дёрнув вожжи, заставляя лошадей ехать чуть быстрее. — Мне страшно то, что народ может поднять бунт и учинить здесь свою революцию. Мало того, что в Петрограде творится, так не хватало ещё, чтобы это всё и нам перепало. Нет, пусть уж лучше его увезут куда-нибудь. Нам от этого только спокойней будет. Люди и так требуют его казни, и я не желаю, чтобы на наш город легло кровавое пятно судьбы, которое не сможет смыть даже само время.       Голос собеседника был твёрдым, даже холодным. Видимо, он не раз повторял эти слова. И с каждым разом они его только закаляли. Его бесстрашию можно было позавидовать. Но всё же в его облике было что-то такое, что подталкивало на мысль о том, что даже такому бесстрашному мужчине, как он, есть что терять.       — У вас есть семья? — Василий нехотя обернулся через плечо, словно не понимая, к чему был задан этот вопрос. — Просто представьте себя на месте этого человека, который заперт вместе со своими близкими в чужом доме. Лишён всех радостей жизни, терпит унижение. И боится за будущее своих детей. Это ведь так ужасно.       — А то, что мы из-за него были втянуты в войну с немцами, не ужасно? — осведомился мужчина, останавливаясь на дороге, чтобы дать лошади немного передохнуть. — Проливали кровь ради политических интересов. Не своих, а Его интересов. Это не ужасно? Знаешь, сколько убитых и раненых я видел, когда был на полях сражений? Сотни. Больше сотни. До сих пор по ночам вижу их лица… Слышу их предсмертные стоны… Поэтому мне нисколько не жаль царя. Да и тебе не советую его жалеть…       Сплюнув на землю, извозчик опять взобрался на телегу и, дёрнув поводья, двинулся прямо в гору, увозя меня с собой. Остальная часть пути прошла в полном молчании. Вспоминая о случившимся в лечебнице, об императоре я более не заговаривала, боясь, что Василий может тоже оказаться предателем. И ему не составит никакого труда выдать меня представителям Красной власти…       — Мы приехали, — крикнула я спустя примерно час, завидев недалеко от дороги деревню, в которую и лежал мой путь. Название её было написано на стрелке, что была прибита к столбу у ближайшего дома и указывала направление. Услышав мой возглас, Василий резко остановился, туго натянув вожжи, отчего лошадка нервно забила копытами.       — Да поможет тебе Всевышний, милая, — сказал он, едва я оказалась на земле со своими пожитками. — Об одном прошу, не иди против большевиков. Лучше прими их власть, а о царе даже вслух не говори. Целее будешь.       Простившись с добрым извозчиком, я несколько раз поклонилась ему, а затем направилась в сторону деревенских изб. В одной из них, согласно адресу на старом конверте, который я вынесла из дома, проживала ещё одна моя тётушка, но только со стороны матери - Дарья Ивановна Снегирёва. Последний раз я видела её, когда мне было пять лет. Она оставила по себе весьма хорошую память и когда покидала нашу деревню, желая обрести счастье на Родине своего мужа, клятвенно просила давать о себе знать. А если судьба позволит, непременно её навестить.       Вот и сейчас, когда жизнь вынудила меня искать тайное убежище, я решилась прибегнуть к её помощи. В надежде, что у неё меня никто не станет искать. А там, если Богу будет угодно, я вернусь в Углич за своим любимым супругом, и мы наконец-то сможем уехать. Подальше от всех войн, революций… С желанием обрести долгожданный покой…       Идя по узкой тропинке, по краям которой лежали высокие сугробы, я всей душой надеялась застать свою тётушку в полном здравии. Дарья Ивановна была уже не молода, и здоровье её, по последним воспоминаниям матери, оставляло желать лучшего. И даже если так случится, что я застану тётушку лежачую в кровати, то всё равно буду счастлива оттого, что буду рядом с кем-то из родных мне людей.       Вот показался тот самый домик, который женщина так часто описывала в своих письмах. Большой, деревянный, с расписными воротами. У забора гуляла молодая девушка, закутанная в пуховой платок и тоненькую шубёнку. Рядом с ней играл маленький щенок, пытаясь ухватить её за подол. Завидев меня, незнакомка медленно приблизилась к калитке, прихватив с собой коромысло, что лежало на снегу. Любопытные глаза перебегали с одной детали одежды на другую. Я вела себя спокойно, несмотря на то, что её устрашающий вид вызывал внутри тревогу. Неужели она собиралась таким способом прогнать меня со двора?       — Если вы к матушке, то она в сарае. И не смейте даже выпрашивать у нас еду. Нам самим и без лишнего рта есть нечего. — Я с удивлением сомкнула брови, делая вид, что не понимаю, о чём она говорит. Девушка, видимо, приняла меня за нищенку, которых в эти дни развелось очень много. Но я держалась стойко, стараясь не принимать её слова близко к сердцу.       — Катюша, с кем ты там? Давай иди в дом, уже всё стынет. — Пожилого возраста женщина вышла из старенького сарая и, чуть прихрамывая, приблизилась к нам, со страхом смотря мне в лицо. Несмотря на годы разлуки, я тотчас узнала в ней свою родную и любимую тётю Дашу, и из глаз невольно побежали слёзы.       — Здравствуйте, Дарья Ивановна. — С нескрываемой радостью я скинула с себя платок, делая шаг к ней навстречу. На мои действия старуха немного отшатнулась, а Катя ещё крепче сжала в руках коромысло, готовясь нанести удар. — Не уж-то вы не узнаёте меня? Это ведь я. Дуняша. Дочь вашей сестры Елизаветы. Вы ведь…       — Дуня? Это… правда… ты? — Немного оправившись, тётушка всё же слабо улыбнулась, а затем медленно подошла ко мне, крепко обхватив за плечи. — Господи, неужели этот день настал. Неужели моя родная племянница решилась навестить свою старую, больную тётку. Тем самым наполнив серые дни старухи своим солнечным светом.       — Да какая вы старуха, тётя Даша? Вам ещё наши соседки могут позавидовать. — На эти слова женщина лишь улыбнулась, стараясь незаметно утереть слёзы. — Я прошу прощения, что заранее не известила вас о своём приезде. Обстоятельства заставили меня…       — Тише-тише, милая. Не оправдывайся передо мной. Не надо. — Старушка осторожно накрыла мои губы своими пальцами, прося немного помолчать. — Сейчас не то время, когда надо перед кем-то оправдываться. Каяться. Теперь уже поздно. Отныне нам нужно держаться вместе. И только так мы сможем вытерпеть эти страшные дни. А сейчас ты вместе с Катюшей иди в дом. Холод на улице да и опасно. Люди друг на друга доносят. Если увидят тебя, тотчас донесут куда следует, а нам и без этих доносчиков приходится несладко…       Не став пререкаться, я молча подняла свою тяжёлую корзину, засеменив следом за хозяйской дочерью, оказавшейся моей младшей двоюродной сестрой. Я не узнала её сразу, потому что ничего о ней не слышала. Тётушка писала редко, мало, ограничиваясь лишь фразами о здоровье да о хозяйстве, которое было тяжело содержать. О детях почти не рассказывала, поясняя это тем, что боится сглазить их судьбу…       — Ты из Петрограда? — осторожно осведомилась Катерина, помогая мне устроиться в маленькой светёлке, что располагалась за печкой их большого дома. — Там очень страшно? Да?       — Я в Петрограде никогда не была, — ответила сестре охрипшим голосом. — Этот город никогда не манил меня к себе, да и возможности поехать туда у моей семьи не было.       Девушка взглянула на меня с удивлением, явно не веря тому, что её старшая сестра никогда не выезжала в столицу. Никогда не видела больших ярмарок и огромных дворцов. Но я была честна с ней. За всю свою жизнь я видела только два города — Ярославль и Углич. Первый, когда бывший жених Архип возил меня на смотрины к своей семье. А второй, когда вместе с нынешним возлюбленным ехала в лечебницу, дабы спасти ему жизнь…       И именно в Угличе теперь осталось моё сердце, моя душа… Не проходит и минуты, чтобы я не думала… о Нём… Не вздрагивала каждый раз во время пути, когда кто-то в поезде упоминал своего знакомого или родственника с именем Миша. Не прижималась к окнам, если на станции оказывался человек удивительным образом похожий… на него… Словно он вырвался из лечебницы и отправился вслед за мной, желая вновь защитить меня, как в то самое утро, когда вопреки всем запретам мы стали мужем и женой…