Это утро не приносит с собой чувства облегчения. Теперь Рейгану кажется, стоит только вылезти из постели и ступить на прохладный паркет, как земля всё-таки разверзнется. Уже какое-то время Рейгана не покидает ощущение, что он уже очень давно спит, и всё происходящее просто не может быть реальным. С ним прежде не случалось ничего такого плохого, если не брать в расчёт случай с грабителем.
В комнате слышится шум. Кажется, кто-то открыл окно и сдвинул шторы, чтобы спрятать спящего от ярких лучей полуденного солнца. При этом вошедший старался производить как можно меньше шума — похоже, мама решила сегодня взять выходной, чтобы присмотреть за сыном. Интересно, позвонили ли ей уже из школы? Кто-нибудь переживает о Фостере, глупом мальчишке с нездоровой тягой к приключениям, который, к тому же, на всех переменах вечно куда-то убегает? Иногда ему казалось, что у него на лбу написано: «С ума сходит по старшекласснику». Что все видят насквозь его смешную собачью привязанность. И в каждом взгляде он замечает насмешливое снисхождение. Как будто это однажды пройдёт.
Как бы он хотел, чтобы прошло. Чтобы никогда не заканчивалось.
Неожиданно в голове возникает мысль, и возникает она с большим запозданием: а вдруг с Мерсером что-то
случилось? Пока Рейган эгоистично полагал, что мир крутится вокруг него и Финч просто не хочет с ним разговаривать, могло произойти что-то плохое. В одном Мански был прав: Аллен Мерсер — страшный человек. В округе его побаивались, а сам Финч помалкивал об отношениях в семье. Рейган догадывался, что его бьют. Но под кожу не лез, не умеет. Возможно, стоило бы задать вопрос там, где он смолчал. Но Рейган и так занимает слишком много пространства в отдельно взятой человеческой жизни. Порой ему казалось, что Финч с нетерпением ждёт минуты, когда наконец избавится от назойливой компании малолетнего дружка. Он ведь никогда его ни о чём таком не просил.
Несколько минут Рейган так и лежит, завернувшись в одеяло и буравя уставшим взглядом стену. Он ждёт момента, когда мама наведёт тут свои порядки и уйдёт: видеть её не хотелось. Ему рано или поздно всегда становилось стыдно за каждый свой проступок. Какой бы паршивой матерью она ни была в области личных отношений, свою функцию как родителя она выполняла на высшем уровне: Рейган был здоров, сыт, одет, образован и поддержан в любых начинаниях. Ганна поощряла в нём смелость, любознательность, моральные принципы (которые, впрочем, сама же в нём и взрастила). Лишь одного ингредиента не хватало в этом зелье — любви.
Похоже, Рейган снова отключается, потому что, когда в следующий раз он распахивает глаза, в комнате становится чуть темнее, а чужих шагов больше не слышно. Он лениво переворачивается на другой бок с твёрдым намерением поспать ещё немного, даже несмотря на неприятные ощущения от долгого лежания в одной позе, однако, перевернувшись, тут же подскакивает, столкнувшись нос к носу с Мерсером.
— Блять, Финч.
Поморщившись от волны боли в теле, Рейган медленно опускается обратно на подушки и разглядывает пришельца, не зная, что сказать. Финч сидит перед кроватью по-турецки, сложив руки на матрасе и положив на них голову. Похоже, он просидел так какое-то время в ожидании, пока Рейган проснётся. У Рейгана от этой картины кружится голова и тошнота подступает к горлу. Зачем он пришёл сейчас, когда столько дров уже наломано?
— Привет. Извини, не хотел будить.
Рейган кусает губы, обдумывая ответ. В голове, медной от слишком долгого сна, стоит звонкая пустота. К такому сценарию его жизнь не готовила.
— Нет, — говорит Рейган.
Он натягивает одеяло чуть выше, надёжно пряча синяки от чужих глаз.
— Нет, это ты извини. Надо было позвонить, а я… В общем, был козлом. У тебя всё нормально? Куда пропал?
Финч делает странное лицо, как будто у него спросили какую-то глупость. Рейган на мгновение задумывается: а сохранил ли он рассудок? Или Мански выбил из него последнее дерьмо, и у него теперь проблемы с восприятием и выдачей информации? Вдруг в его голове слова складываются в предложения, а на деле получается случайный набор звуков?
— Мне надо было подумать.
Рейган закрывает глаза. Именно этого он и боялся.
— Прости, что не сказал, — между тем продолжает Финч. — Это… семейное. Отец заговорил о будущем, о наследстве. У него это периодами, скоро пройдёт. Но он меня возил кое-куда.
Почему-то вместо облегчения приходит разочарование. Финч, похоже, даже не раздумывал о том, что случилось между ними. Само собой, с более насущными проблемами тот поцелуй мог и вовсе показаться нему ничем иным, как импровизированной формой прощания. Финч же не социальный малый, ему некоторые простые принципы человеческого взаимодействия приходилось объяснять на пальцах. Например, что одна драка ещё не разрушает дружбу. Но один поцелуй в понимании Рейгана — уже катастрофа вселенского масштаба. Наверное, Финч рассудил по-своему. Рейган не станет его переубеждать. В конце концов, ему попросту стыдно, что он в очередной раз поставил свои личные переживания выше объективных проблем, которых у Финча в семье побольше, чем во всей жизни у Рейгана.
— Хорошо. Я просто… я…
Он не знал, как объяснить, почему игнорировал отсутствие Финча всю неделю. Для него это несвойственно, и Финч это знает. Рейган — грёбаная собачка без привязи и лакомства, бегает за тобой просто потому, что может. А тут — тишина. Радиомолчание. Финч не спрашивает, потому что не умеет
разговаривать, но ему интересно, Рейган чувствует.
И всё же ошибается.
— Кто это был?
Финч невесомо касается руки Рейгана, торчащей из-под одеяла. Проводит по разбитым костяшкам пальцев, смотрит тяжёлым взглядом. Финчу не интересно, почему Рейган молчал. Куда важнее ему отомстить тому, кто посмел причинить его другу боль. Возможно, Рейган снова спешит с выводами, но от этой мысли ему хочется плакать.
— Повздорили с парой пацанов, не бери в голову. Ты же меня знаешь.
Он слабо улыбается, стараясь, чтобы голос звучал ровно и убедительно. Для него, в самом деле, не было ничего особенного в том, чтобы вступиться за кого-нибудь — будь то друг или совершенно незнакомый человек. В случае с Финчем ситуация всегда приобретает личный характер, но в сути своей не меняется. Рейган же герой, чёрт возьми. Робин Гуд местного пошиба.
— В школе говорят, ты простудился.
— А ты специально узнавал?
— А тебя это удивляет?
«Да. Удивляет. Тебе всегда было плевать.»
— Ну как, похоже на простуду?
— Это ты мне скажи. Выглядишь хуёво.
— Чувствую себя ещё хуже, но спасибо, что спросил.
Финч протягивает ладонь и пытается прислонить её ко лбу Рейгана, но тот вдруг перехватывает чужое запястье и болезненно сжимает. Ситуация, прямо скажем, неловкая: Рейган и сам не знает, какой чёрт его дёрнул, но теперь надо как-то оправдаться.
— Всё нормально.
Он снова натягивает на лицо такую непривычную, но единственно подходящую фальшивую улыбку — ещё слабую, но уже уверенную, — и опускает чужую ладонь на простыни. Не выпускает из рук, смотрит на неровные ногти с забившейся под них землёй. Ворочает на языке десятки несказанных слов — начиная с признаний в любви и верности до гроба, заканчивая клятвой убить собственными руками.
— Иди домой, — говорит.
Говорит и не смотрит в глаза. Больше всего на свете Рейган хочет, чтобы Финч остался, чтобы ушла только недосказанность в его словах. Всё то, о чём они молчали все эти годы. Почему Финч такой тихий, почему не бросит свою семью, которую ненавидит всей душой, почему до сих пор таскается с Рейганом. Почему не отстранился в тот вечер, не ударил, не накричал. Почему теперь ведёт себя так, будто ничего не произошло. Финч — он ведь рубит правду-матку. Неужели случившееся действительно не показалось ему сколько-нибудь значимым, чтобы обсудить это?
Рейган устало повторяет:
— Иди домой, Финч.
И отворачивается обратно к стене. Наконец раздаются шаги и скрип дверных петель, и Рейган в кои-то веки чувствует, что от него отъебались. На душе насрано. Самое паршивое утро на этой неделе.
Он поднимается тяжело, буквально по миллиметру, анализируя свои ощущения. Резкая боль прошивает рёбра с каждым движением, рука плохо гнётся, одна ноздря не дышит, забитая кровью, и на языке плотно оседает металлический привкус. Фостер садится в постели, свешивает ноги и тут же горбится, упираясь руками в матрас: голова кружится, и у него уходит какое-то время, чтобы прийти в себя.
«Что ж, — только подумал Фостер, —
не так уж и плохо, да?».
И мир тут же уходит из-под ног. Схватившись за спинку стула, Рейган понимает, что переоценил свои возможности и, наверное, не стоило так сразу вставать. Кое-как выпрямившись, он ковыляет к ближайшему зеркалу и замирает.
Что ж, теперь можно было полноправно сказать, что у него в груди космос. Сколько он спал, что гематомы успели так разрастись? Грудь, рёбра, живот, плечи, колени — всё было покрыто тёмными синяками, некоторые из них достигали размера ладони. Плечо, вроде бы, не опухло, просто болит, двигательные функции не пострадали. Бровь и губа разбиты, под глазом ещё один синяк. Что ж… Не без потерь, но этот бой Рейган пережил. Ничего. Цель оправдывает средства.
— Повздорили, значит, — раздаётся скептичное за спиной.
Вздохнув, Рейган оборачивается. Финч нелепо топчется в дверях и комкает в руках мокрое полотенце.
Это вторжение в частную жизнь.
— Да, Финч. Иногда люди ссорятся.
— И пытаются убить друг друга?
Он перебрасывает полотенце, и в глазах его плещется самое невозможное, что только может быть в глазах Мерсера — беспокойство. Рейган в очередной раз думает, что спит и вот-вот проснётся, но теперь ему этого не хочется. Этот сон только начинает ему нравиться.
— Никто не пытался никого убить. Просто помахали кулаками, расставили приоритеты.
Рейган промокает открывшуюся ранку на губе скорее для вида, чтобы только избавиться от унизительной жалости в глазах Финча.
— Кто это был?
Вопрос звучит уже второй раз за утро. Под пронзительным взглядом Финча Рейган чувствует себя маленьким, почти ничтожным. Хотелось этим же самым полотенцем прикрыть все эти алые и фиолетовые свидетельства вечной преданности, цветущие на обнажённой коже. Взгляд Финча был прикован к ним, и чем больше он смотрел, тем нетерпеливее звучали вопросы:
— Это серьёзно? Они тебе угрожали? Ты кому-нибудь ещё рассказал? Что вообще произошло?
— Твою мать, Финч, ПРЕКРАТИ уже, — стонет Рейган, раздражённо швыряя полотенце на постель. — Никто не умер. Кое-кто сказал лишнего, я вежливо попросил завалить ебало, со мной не согласились.
Разумеется, ничего
вежливого в той просьбе не было, но Финчу не обязательно было знать, что Рейган сам нарвался. Его это не удивит… Только разозлит.
— Тебе нужно в больницу.
— Финч, ты дрался когда-нибудь по-настоящему? Не вот эта наша возня, когда мы ссорились, а реально, с целью навредить, может, даже убить?
Упс. Сказал лишнего. Финчу это не понравится. Вот, он подходит совсем вплотную, нависает с высоты своего роста. Когда же Рейган его догонит…
— Да, Рейган, дрался. И пытался убить. Если ты забыл, мы так и познакомились, — он протягивает руку и проводит пальцем по шраму у Рейгана на шее, — и ты чуть не погиб.
Движение отдаёт такой наивной простотой с налётом неприкрытой собственности, что тонкий рубец на коже начинает казаться Рейгану ошейником на цепи. Он судорожно вздыхает и отшатывается от прикосновения, чувствуя себя бомбой на грани взрыва. Воистину, для Финча это в порядке вещей — полное отсутствие физических границ. Животное, настоящее животное. Он ведь даже спит в загоне, Рейган видел. Иногда.
— В этот раз не погиб. Драки на то и драки, всё заживает… Завтра буду как огурчик, вот увидишь.
И вот тогда Рейган улыбается своей правильной, искренней улыбкой — той, которая всегда придавала Финчу сил. Он наконец-то выдыхает, смирившись с непробиваемым упрямством Рейгана, ну а сам упрямец первым делом берётся за телефон, чтобы ужаснуться, как долго он был в отключке.
— «Я проспал двенадцать лет своей жизни, теперь жалею об этом», — цитирует он первое, что приходит в голову. — Как же всё болит.
Пока Рейган суетливо роется в шкафу в поисках чистой одежды, Финч мнётся около книжного шкафа, перебирая корешки книг и явно собираясь что-то сказать. Рейган очень надеется, что они больше не станут поднимать тему драк и исчезновений. Ни один из них не услышит ничего нового — во всяком случае, пока Рейган смиренно держит язык за зубами.
— Я хотел тебе кое-что показать сегодня, — наконец произносит Финч, отложив в сторону французские стишки с отвратительным переводом на английский. — Но теперь не уверен, что ты хотя бы до кухни доберёшься без происшествий.
— Да пошёл ты.
Рейган усмехается и запускает порозовевшее от крови полотенце другу в лицо, но Финч ловко перехватывает его на лету. Чёртова белка.
После душа Фостер чувствует себя человеком, и желание лечь под грузовик сходит на нет. Он разминает конечности, и ноющая боль отступает; возможно, ему и впрямь станет лучше от небольшой прогулки хотя бы до ближайшего киоска с мороженым. Ведь боль в мышцах после усердной тренировки пропадает, стоит только начать двигаться, верно? И свежий воздух не повредит. После столь долгого сна закрытые помещения вызывают Рейгане тревогу.
Кухня встречает его умиротворённой пустотой — за вычетом Мерсера, который шарился в холодильнике в поисках съестного. Рейган хотел было его напугать, но этот парень — чёртов ниндзя: диверсия была подавлена в зародыше, когда Финч протянул Рейгану, ещё даже не спустившемуся с лестницы, коробку сока.
— Тебе надо поесть, — говорит Финч, всё ещё глядя в недра холодильника и держа коробку на весу.
«Тебе надо то, надо сё»… С каких пор этот дуболом записался к нему в няньки?!
— Мама должна была что-нибудь сварганить.
Ганны нигде не было видно. Бросив взгляд на входную дверь, Рейган внезапно кое-что понимает.
— Слушай, а как ты вошёл?
Финч наконец-то отрывается от созерцания содержимого холодильника. В руках у него оказывается тарелка явно вчерашнего салата, в глазах — искреннее недоумение пополам с насмешкой, как будто у него спросили, сколько будет дважды два. Рейган снова усомнился в своей адекватности.
— Через окно, Рейг, как же ещё? Держи, — он протягивает тарелку, а вслед за ней — хлеб и ветчину, — витамины, белки, углеводы, а ещё, — Финч как будто вспоминает о чём-то и включает кофеварку, — кофеин. Поставим тебя на ноги.
Рейган закатывает глаза, но послушно устраивается за столом, вытянув подрагивающие от нагрузки ноги. Мышцы будто атрофировались. Да и мозги тоже. Когда бы ещё он позволил Финчу тут хозяйничать. Так и привыкнуть недолго.
— Вернусь через час. Будь здесь. Набери воды.
Он исчезает в дверях прежде, чем Рейган успевает что-нибудь понять. Как всегда, властный и пугающе голословный, Финч в очередной раз принял решение за них двоих. Может, у него какие-то свои сакральные планы на безмозглого дружка, и Рейган двигается ровно по тому пути, который для него наметил Финч. Или он просто бесцеремонный придурок, не способный к здоровому социальному взаимодействию.
Тем не менее, он просидел у постели Рейгана всё утро. С этой тёплой мыслью Рейган поглощает свой завтрак, стараясь не думать, какой, возможно, непростой разговор предстоит вечером с матерью. Между ними зрело явное напряжение. Если бы Ганна попросту не боялась остаться одна, то давно бы уже отправила трудного ребёнка в интернат. Мать никогда не признавалась в этом открыто, но в последние годы Рейган стал всё отчётливее понимать, что она не очень его хотела. Может быть, стоило бы отыскать отца и послушать его версию, но Ганна скормила Рейгану слишком много неприятных историй о прошлом, чтобы это желание сколь-нибудь закрепилось в сознании — желание истины или хотя бы любви, не омрачённой вечными поучениями. Может быть, поэтому он так отчаянно цеплялся за Финча, который нет-нет, да подарит ему крупицу искреннего внимания без ожидания некоей
правильной реакции в ответ. Можно сказать, для Рейгана их дружба — один большой челлендж: как долго он продержится прежде, чем похоронит своё сердце под пеплом многолетнего огня нерастраченной любви и бесплодных попыток построить счастье на гнилых сваях.
Финч возвращается (на этот раз цивилизованно, через дверь) с продолговатым предметом в чехле за спиной и с набедренной сумкой, внутри которой что-то звякало. Рейган, не будь дурак, мгновенно узнал ружьё Мерсера-старшего и, соответственно, патроны, и ему это не понравилось. В сердце закралась беспокойство, и было сложно определить, стали тому виной слова Мански прошлым утром или же Рейган просто перестал узнавать в этом тяготеющем к оружию и насилию парне своего друга. Но тогда это были лишь малообоснованные предположения, которым Рейган уделял недостаточно внимания. Может быть, откажись он в тот день пойти с Финчем, никто из них не закончил бы так, как закончил. Для Финча в то время не существовало альтернатив — он просто делал то, чему его научил отец. Пусть родители не баловали их любовью, но в чём парни были схожи — так это в том, что даром времени не теряли и впитывали, что дают, подобно губкам.
— Лучше надень что-нибудь, закрывающее все части тела, — кивает Финч на довольно лёгкий прикид Рейгана. — Возьми воды, еды, дождевик… Ну, ты в курсе.
— Лес?
— Лес.
В рюкзак отправляются оставшийся хлеб с ветчиной, двухлитровая бутыль воды из-под крана, сигнальная куртка-дождевик, швейцарский нож, примитивная аптечка и вдогонку — полбутылки водки, опрометчиво оставленной матерью в холодильнике. Возможно, она думает, что Рейган
возьмётся за ум, или в пьяном угаре просто забывает убрать за собой, спрятать, замаскировать — но Рейгана не смущает даже тёмный взгляд Финча, когда бутылка отправляется в боковой карман. Это ведь совсем немного. Небольшое утешение после всего пережитого. Финч был первым, кто купил ему алкоголь в баре, кто сподвиг впервые напиться в сломанном тракторе на поле — какое право он имел осуждать теперь?..
Они идут в молчании. Для Финча дорога всегда была чем-то священным: он посвящал себя ей полностью, без остатка, порой даже забывая, что за ним следует невнятное шумное недоразумение, зачастую задерживающееся у каких-нибудь развалин или сувенирных лавок. Долгое время Рейган доставал его, выпрашивая по пути то забраться на самое высокое дерево у озера, то раздобыть мяса для бродячих собак, и Финч, пусть раздражаясь, всегда потакал его капризам. Теперь же они оба стали старше, мудрее и печальнее, и Рейган тоже начал
чувствовать дорогу. Финч никогда не выбирал один и тот же путь в горы или к излюбленной опушке в лесу. И Рейган, если не полюбил лес так же сильно, как он, то как минимум слишком привык к худощавой прямой спине, неизменно маячащей впереди. Он готов был следовать за ней прямиком в ад. И Финч до некоторых пор не оставлял его позади — не так далеко, чтобы невозможно было нагнать. За это Рейган был ему искренне благодарен.
Горы приветствуют их, как старых друзей, тёплым ветром, приятно ласкающим израненную кожу. Рейган позволяет себе остановиться в центре опушки, вдыхая влажный запах земли и травы; вскинуть голову, закрыть глаза и прислушаться к неумолчному стрекоту, воображая, что насекомые обсуждают между собой незваных гостей. Как долго этот лес растёт здесь, как долго ещё будет расти после того, как последний человек покинет эти края? Сколько лет, недель или, может быть, дней отведено ещё им двоим — случайным друзьям, слишком не похожим, чтобы идти плечом к плечу? Рейган никогда не верил в равенство двух людей друг перед другом. Один всегда подчиняет, порабощает или хотя бы не сопротивляется преследованию. Одному всегда нужно больше. Не существует любви — только степени привязанности, от симпатии до одержимости.
Финч обходит его и, залпом допив содовую, принимается флегматично устанавливать пустую банку на ближайшем пне. Рейган прикидывает, с какого расстояния точно не промахнётся, и мысленно останавливается на отметке в пару метров. С оружием он не дружил и, на самом деле, не испытывал желания это исправлять.
— Твой отец знает?
Финч замирает. Рейган решает на всякий случай уточнить:
— О том, что ты спёр его ружьё.
— Не переломится. Он ведь хочет, чтобы я пошёл по его стопам, стал сильнее, самостоятельнее. Не упускает возможности напомнить, что я ещё сопляк и в моём возрасте он горы сворачивал. За что боролся, на то и…
Выстрелы звучат громче, чем Рейган представлял. Из плотной кроны деревьев с криками вырывается стая птиц, в ушах звенит. Зачем он пришёл сюда? Жизнь не станет лучше от пары простреленных банок. Наверное, пацифизм в Рейгане начал зарождаться уже тогда. Какая ирония.
Финч заканчивает пристрелку и с нейтральным выражением лица вручает Рейгану заряженное ружьё. Рейган колеблется, но не находит в себе сил отказать. С тем же успехом можно было предложить ему убить президента или спрыгнуть со скалы.
— Не бойся.
Рейган не уверен, чего боялся больше — оружия или Финча с оружием. Прежде он никогда не брал Рейгана на охоту. Эта часть жизни Мерсера была скрыта от посторонних глаз.
Ружьё легко ложится в руку. От приклада больное плечо начинает противно ныть, и удержать оружие ровно не удаётся — по руке идёт крупная дрожь. Финч подходит сзади и придерживает его за локоть, чем вызывает только более крупную дрожь — уже во всём теле. Благослови господь порыв прохладного ветра, в это мгновение пробравшийся под ткань лёгкой летней одежды.
— Не зажимайся.
Чужие цепкие пальцы с неожиданной мягкостью массируют одеревеневшие от напряжения мышцы. Рейган постепенно расслабляет плечи и спину, и пусть внешне он кажется успокоенным, а его дыхание — ровным и глубоким, на деле же в груди расправляет крылья почуявшая ложный запах добычи венгерская хвосторога — безжалостная и отчаявшаяся в попытке защитить то, что дорого.
— Расставь ноги пошире. Вот так.
На мгновение Мерсер прижимается совсем близко, корректируя позицию Фостера, и у того уходят последние душевные силы хотя бы на то, чтобы не завыть. И кто из них двоих большее животное? У Финча всегда были эти звериные повадки, в определённом смысле — инстинкты, но Рейгану была присуща дикость иного толка — можно сказать, бешенство, которое в конечном итоге его и сгубило. Финч как животное погиб естественной животной смертью — в борьбе за жизнь. Рейган погибнет медленно и неотвратимо, отравив себя ядом из собственных зубов, которыми слишком долго разгрызал незаживающую рану.
— Не смотри на банку, — раздаётся у самого уха, и по коже бегут мурашки, — цель — пятно. Смотри на мушку. Только на неё. Пусть ружьё станет продолжением руки. Забудь о нём, не чувствуй его.
«Легко сказать, когда всё, что я чувствую — это твоё дыхание на моей шее.»
— Наклонись чуть вперёд, — руки Финча слегка давят ему в спину, — чтобы не потерять равновесие.
«Земля ушла у меня из-под ног в ту секунду, когда я увидел тебя у изголовья собственной постели, идиот.»
— В момент выстрела — не дыши.
«У меня и так от тебя дух захватывает.»
За секунду до того, как Финч отстранился, Рейган мог поклясться, что их дыхание выровнялось в унисон. Сердце колотилось, как бешеное, и совершенно некстати Рейгану вспомнились слова из книги — одной из многих, что мать скармливала ему в детстве:
«Животные с частым сердцебиением мало живут. Кролики, мышки, птицы…»
Он прицеливается.
«…Их сердца во всю прыть несутся к финалу…»
Ружьё мелко подрагивает в непослушных руках. Так не хочется, чтобы это его выдало. Иногда Рейгану кажется, что люди вроде Финча намного лучше считывают невербальные знаки. Это ведь всё равно что признание в любви.
Палец несмело ложится на спусковой крючок. Мушка никак не совпадает с прицелом.
«…Наверное, каждому из нас отведено конечное число сердцебиений, и если твоё сердце бьётся вдвое чаще, то оно и изнашивается вдвое быстрее.»
Рейган приходит в себя, только когда какая-то сила ощутимо давит на ружьё, вынуждая опустить его. С глаз будто спадает пелена. Финч перемещает ладонь с гладкого дула на приклад и перехватывает оружие из рук недоумевающего Рейгана. Банка на месте. Патрон — в патроннике. Всё ещё стоя за его спиной, Финч говорит:
— Извини. Забыл про твой вывих.
Рейган обессиленно стонет и устало откидывает затылок назад, на чужое плечо. Финч замолкает, но ничего не предпринимает. Наверное, изменения в поведении Рейгана сбивают его с толку. Рейгана тоже. Последние дни измотали его больше, чем вся жизнь.
— Давай лучше начнём с позиции лёжа.
Рейган издаёт нервный смешок, но молча подчиняется.
Финч зачитывает ему самые основы стрельбы и обращения с оружием, повторяет одно и то же разными словами, пытаясь достучаться до оглушённого сознания, и Рейган постепенно отвлекается на теорию. Стреляет раз, другой, пятый, десятый, и в какой-то момент процесс захватывает его с головой. Заметил Финч что-нибудь странное или нет — ещё много лет для Рейгана будет оставаться загадкой, но таким внимательным и тактичным его мрачный дружок ещё не был, пожалуй, никогда. Он не задал ни одного вопроса. Тогда — может, в тот конкретный день или вообще в том году — в них обоих что-то переломилось. Разница лишь в том, что один из них захотел убежать, а второй — навсегда остаться. Позже, раз за разом оказываясь на волоске от смерти, Рейган хотел вернуться именно в этот момент. Лёжа с винтовкой в полной тишине или под шквальным огнём — неважно, — он не мог забыть это ощущение.
Как пальцы Финча внезапно зарылись ему в волосы на затылке, а шёпот пробрал до костей:
— Расслабь шею. Слейся с землёй.
Он наклоняется совсем близко. Рейган может почувствовать невесомое прикосновение чужих губ к своему горящему уху:
— Стань лесом. Стань деревом. Стань камнем. Стань жуком.
«Стань мной.»
Помни Имя Своё — Жестокость
«Я был ребёнком, я был птицей, я был всем тем, что ты сказал...»
— Убери руки, — еле выговаривая слова, шепчет Рейган, и ружье норовит выскользнуть из онемевших пальцев.
Но на этот раз они не дрожат. Фостер весь застыл, одеревенел, окаменел, будто и впрямь слившись с окружением. Наверное, его тело попросту не выдерживает столько потрясений за раз и отказывается реагировать адекватно. Одно только сердце — молодое и глупое — по-прежнему испуганно бьётся, как перед смертью. Может быть, Рейган действительно немножко умер в эту минуту. Прежним из этого леса он точно не вышел. Он вообще многое оставил в лесах Айдахо, и многое же — приобрёл позже в лесах Мичигана, а затем снова потерял.
Рейган так никогда и не узнал, что Финч был на грани потери рассудка в этот момент.
Он выстреливает «в яблочко», проделав дырку прямо в глазу весёлого толстяка на эмблеме производителя. Финч рассеянно кивает, а Рейган переводит взгляд с его сложного лица на мишень. Никогда ему особо не нравилась эта газировка.
— Видишь, всё просто, — говорит Финч.
Он отстраняется на комфортное расстояние и, кажется, не собирается снова прикасаться к Рейгану в ближайшие сто лет. Патроны кончились, но парни по-прежнему лежали на мягкой земле, не торопясь подняться. Буравя взглядом опрокинутую банку, Финч начинает грызть ногти, усиленно избегая взгляда Рейгана.
Он говорит:
— Главное — техника и порядок действий.
А потом вдруг переводит на друга серьёзный взгляд:
— Когда ты вырастешь… Через несколько лет, в зависимости от штата, в который тебя занесёт… Я хочу, чтобы ты купил пистолет.
Не похоже, чтобы эта мысль родилась в светлой голове Мерсера только что. Напротив: казалось, он вынашивал её так долго, что она стала непосильной ношей и ему стоило большого труда наконец озвучить её. Рейган этого не знал, но Финч, всё больше понимая, что не всегда будет рядом, чтобы защитить, хотел научить Рейгана постоять за себя единственно известным ему способом — стреляя из ружья. Ещё были ножи, но они забросили это дело ещё пару лет назад, когда получили нагоняй от Сигрюн.
— Я не люблю оружие, Финч.
Рейган бросает сложный взгляд на ружьё, лежавшее между рюкзаками, и добавляет:
— Ты же знаешь. И я умею драться.
— Ты можешь уложить меня в одном случае из пяти, причём только потому, что ты меньше и быстрее, а мне не всегда хочется тебя бить. Но против троих или пятерых, — он протягивает руку, чтобы коснуться плохо приклеенного пластыря над бровью Рейгана, — кулаки не помогут.
Ты же знаешь.
Рейган отмахивается и не находится с ответом. Ему больше нравилось разбираться с проблемами по мере их поступления.
Ещё какое-то время они валяются на траве без дела, перебрасываясь ничего не значащими, банальными фразами, и Рейган чувствует себя на своём месте. Именно такое времяпровождение — простое, ни к чему не обязывающее, привычное, но никогда не скучное, — означало для него дружбу. Кроме Финча у него не было друзей. Все прочие ребята появлялись в его жизни и исчезали из неё с различной степенью регулярности. В школе Рейган был сам по себе — возможно, из-за повышенного чувства справедливости и комплекса героя, а может, просто потому, что на каждой перемене он тусовался с жутковатым старшеклассником либо — в его отсутствие — просто хулиганил в одиночестве. Например, случай с пожарной сигнализацией — его рук дело, как и история с заклеенным пианино и мёртвой рыбой в классе музыки. Словом, в некотором смысле Рейган тоже был «не от мира сего».
Финч закуривает. С некоторых пор он научился где-то добывать сигареты самостоятельно, а не красть у отца, рискуя быть избитым до полусмерти. Рейган тянется, чтобы угоститься одной, но получает шлепок по руке.
— Я думал, мы перестали воспитывать друг друга.
— Тебе всё же рано.
— Водку в баре покупать — не рано, а теперь ты вдруг решил опять поиграть в мамочку? Мне и своей хватает.
— В «Авалоне» я был не в себе. Перестань уже вспоминать об этом, и так тошно.
Рейгану и самому неприятно возвращаться мыслями в этот эпизод. Таким злым и отчуждённым, как в тот вечер, Финч был только в самом начале их хрупкой дружбы, когда Рейган значил для него не больше, чем гусеница на асфальте — противно, но раздавить жалко, хотя её всё равно размажет под колёсами первой попавшейся машины. Рейган дорожил прогрессом, которого с тех пор удалось достичь в их отношениях. По крайней мере, Финч печётся о его здоровье. Просто в этом возрасте Рейгана это ещё раздражает.
— Ну и ладно.
Отвернувшись, он откручивает крышку с прихваченной бутылки и делает пару глотков. Водка обжигает горло и заставляет поморщиться. Ганна тоже всегда морщится. Наверное, люди так никогда и не привыкают ко вкусу алкоголя. Противно, но пить продолжают. Рейган до сих пор силится понять,
почему. Его влечёт не простое любопытство, нет: он уже познал, что алкоголь приносит забвение, опасность и свободу. Ему было не понятно, зачем его мать — образованная женщина с хорошей работой и не самым, будем уж откровенны, дерьмовым сыном — напивается по три-четыре раза в неделю до такой степени, что её выворачивает.
Финч тянет лапы к бутылке. Рейган, вполне ожидавший этого, удерживает её, мотая головой:
— Око за око.
— Дурак.
— Псина.
— Ты тоже.
Рейган прыскает, но, отвернувшись, чувствует, как улыбка безнадёжно гаснет. Это ведь была не шутка.
По дороге домой они решают заскочить на озеро. Местные завсегдатаи приветствуют их равнодушными взглядами и ленивыми кивками — в этой местности только и бывают, что рыбаки да детвора, и все друг друга знают. Парни подходят к кромке воды рядом с пирсом — их излюбленное место. Даже берег в этом месте немного неровный, будто двое друзей, приходящих сюда по нескольку раз в неделю, за пять лет протоптали ложбинку специально для себя. Ещё неделю назад Рейган с удовольствием бы разбежался и прыгнул с причала, соревнуясь с Финчем, кто дальше, но сегодня его сил хватает только на то, чтобы сбросить кроссовки, закатать штанины и зайти по колено в чистую тёплую воду. Мелкие волны тут же приятно ласкают гудящие от ходьбы ноги, и Рейган с лёгкой улыбкой наблюдает, как мальки тычутся своими ртами ему в лодыжки то ли в поисках еды, то ли от любопытства. Финч наблюдает за ним без издёвки или жалости. Если бы Рейган не знал его так хорошо, то подумал бы, что тот любуется.
Погода стоит по-июньски тёплая, но не жаркая. Рейган — аномально горячий мальчишка, он и зимой в прорубь залезет, даже просить не надо, а вот Финч в прохладные дни предпочитает обходить воду стороной. Он любит плавать и может плескаться в озере часами, как дворняжка, слишком долго пробывшая взаперти, но только при температуре воздуха от двадцати пяти градусов и выше. И всё же он, вслед за другом, разувается и бредёт по мелководью в его направлении. Рейган не оборачивается, переведя взгляд на открывающийся вид. Отсюда горы, подёрнутые лёгкой дымкой наверху и наполовину скрытые рощей, кажутся неприступными. Редкие туристы порой удивляются: как можно взобраться на них без подготовки? Возможно, местные обитатели, смеющиеся в ответ, уже привыкли. А может, покорять тут действительно нечего. Однако, побывав на верхушке Худу всего несколько дней назад и взирая на неё отсюда, с высоты человеческого роста, Рейган всё равно думает, что издали преграды кажутся больше, чем они есть.
Финч останавливается рядом, так же молча вглядываясь в пейзаж. Их плечи почти соприкасаются. Рейган закрывает глаза и слушает, как журчит вода, кричат птицы в вышине, смеются рыбаки. В этом моменте ему видится нечто магическое и невозвратное. Как будто жизнь, какой он всегда знал её, утекала между пальцев.
Они так ничего и не говорят. Наверное, Финч почувствовал что-то похожее, потому что он лишь по-свойски закидывает руку на плечи Рейгану, и они продолжают стоять неподвижно в воде, рассматривая пейзаж. В какой-то момент Рейган ощущает на себе пристальный взгляд Финча, но не может собраться с духом взглянуть в ответ. С каждой минутой Рейган всё больше понимал: что-то между ними изменилось. Неуловимо, но навсегда.
Финч подхватывает его под колени и опрокидывает в воду.
***
— Дурак, — смеётся Рейган, выползая на берег.
Он был насквозь мокрый, все части тела вопили о боли, пластырь отклеился, и, кажется, губа снова начала кровоточить. Ссадины пощипывало от воды и песка. Несмотря на это, Рейган был счастлив — ни больше, ни меньше. Он хохотал и не мог
остановиться, глядя, как Финч неуклюже ковыляет ему навстречу, снимая с шеи ошмёток тины. Его брови были сдвинуты, а губы плотно сжаты, и от этого вида Рейган буквально покатился со смеху, несмотря на то что рёбра нещадно ныли. Финч мог быть ходячим анекдотом, сам того не желая.
— Ах, смешно тебе?
Финч замахивается, всё ещё сжимая в руке склизкую массу из водорослей.
— Нисколько! Отвали! О боже…
Увернуться не получается: Финч оказывается рядом в мгновение ока и, удерживая Рейгана за шиворот, пихает ему эти чёртовы водоросли под футболку. Рейган уворачивается, и завязывается потасовка, в ходе которой парни скатываются обратно в воду.
— А поплыл бы со мной — своих водорослей бы наглотался, — бурчит Финч, пытаясь взять Рейгана в удушающий.
Тот ловко высвобождается из захвата и делает подсечку; локоть Финча соскальзывает, и он практически полностью уходит под воду.
— Если бы я поплыл, то не выплыл бы.
— Бврлбл…
— А? Не слышу?
Финч выныривает и садится на мелководье, отплёвываясь от воды.
— Я бы тебя вытащил, говорю.
Рейгану нравится его выражение лица. Финч улыбался, но был серьёзен, как будто что-то такое для него — в порядке нормы. Так же, как для Рейгана — бросаться на помощь слабым. Вот так оно и работало: Финч помогал Рейгану, Рейган — прочим несчастным. В этом замкнутом цикле каждая часть придавала сил другой. Именно поэтому, когда одной из частей не стало, всё рухнуло.
Вместо ответа Рейган хватает друга за шею и толкает обратно. Они снова катаются в воде, каждый норовя перехитрить другого, и в итоге, разумеется, Рейган оказывается прижатым к земле. Финч сдавливает его запястья и блокирует все движения своим весом, да и Рейган больше не пытается выиграть. Иногда ловкость Финча навевала ему мысль о суперсилах. Наверное, он был рождён, чтобы драться и охотиться. Или в прошлой жизни был белкой. Определённо.
Для своего худощавого телосложения Финч был на удивление крепким и тяжёлым. Мышечная масса, наверное. Сквозь мокрую одежду Рейган слишком хорошо чувствовал рельеф его тела. С растрёпанных волос Мерсера ему на лицо падали капли воды. Вода же ласково касалась их лодыжек, приближаясь и отступая с волнами. Солнце клонилось к горизонту. В золоте солнечных лучей Финч казался произведением искусства. Рейган пытался отбросить эти мысли, но не мог оторвать глаз.
— Я не брошу тебя умирать, — Финч крепче сжимает его запястья. — Понимаешь?
— Я знаю, я знаю. Прости.
— За что?
Он пытается вывернуться, но Финч держит крепко. На его лице проступает почти отчаянное непонимание. Рейган отводит взгляд и мямлит:
— Что приношу столько проблем. Я — проблема.
Наконец Финч его отпускает, но слезать не торопится. Вместо этого он выпрямляется, разглядывая Рейгана так, словно видел его в первый раз.
— Ты не проблема. Ты мой друг.
— Да. Твой друг. Твой друг…
Он ещё пару раз повторяет себе это под нос, ещё не зная, что эти слова станут его ярлыком, предназначением и смыслом жизни — до самой смерти. Он и умрёт только потому, что был его другом, чего нельзя будет сказать о Финче. Но в тот день, чёрт его подери, господи, Финч говорил так искренне, что Рейган купился на это, как девчонка на первом свидании.
Когда Рейган пытается встать, Финч порывисто заключает его в объятия. Рейган упирается горящим лбом ему в плечо и закрывает глаза. Он мог бы жить в этом моменте вечно.
