Ветреный летний день

Анна подошла к нему сама. Рейган поглощал свой завтрак, находясь в глубокой прострации, и поэтому не сразу заметил, что кто-то присоединился к нему за столом. — Мански отстранили. Подумала, тебе будет интересно. — Мне не интересно. Она не заслуживала такого отношения. Рейган честно сходил с ней на свидание, которое пообещал в пылу после очередной ссоры с Финчем — в то время, когда они ещё дубасили друг друга по любому поводу, — но на этом всё. В последнее время всё стало слишком сложным, и Анна нисколько не облегчала Рейгану жизнь своими призрачными надеждами. — Ты в порядке? Анна Андерсон была чертовски притягательна. Рейган отдавал ей должное. Она была прекрасна во всех отношениях: умна, красива, внимательна, талантлива, возможно, влюблена в Рейгана — чего желать? И всё же Рейган требовал невозможного — от совершенно другого человека. В сравнении с ним Анна была по меньшей мере фальшива. — Почему меня не отстранили? — Потому что свидетели рассказали, как всё было. Под «свидетелями» Анна, разумеется, подразумевала саму себя. Она прекрасно видела всё, что произошло в столовой. Никто не знал, что случилось позже на парковке, но не нужно быть гением, чтобы сложить два и два. Достаточно быть Анной. — Я ничего этого не просил. Не надо меня защищать. — Я тебя не защищаю. Он откладывает вилку. Желание клевать макароны пропало окончательно. — Тогда что ты делаешь? — Беспокоюсь. Я староста, забыл? — Я не твой подопечный. Не ребёнок, не брат. Я сам в состоянии о себе позаботиться. — И всё же ты под моей ответственностью. — Будешь отгонять от меня таких, как Мански? — с долей иронии усмехается Фостер, откинувшись на спинку стула. — Дежурить рядом круглые сутки? Что ты знаешь обо мне? — Что ты дебил без тормозов, блядь. Она ругалась очень редко. Возможно, это был первый раз, когда она выразилась при Рейгане. Казалось, будто даже её кудряшки разозлились и завились её сильнее. — Польщён. — Пошёл в жопу. — Она подпирает голову рукой, буравя его взглядом. — Ты обещал сводить меня в «Реддс». — Ладно. Как скажешь. — Не делай мне одолжений. — Никогда. Он подаётся вперёд и берёт её за руку. Рейган — не такой как Финч. Он видит, когда его слова причиняют кому-то боль. — Я не делаю тебе одолжений, Анна. Просто ты… слишком добра ко мне. Мне кажется, если ты узнаешь меня лучше, то поймёшь, почему народ держится от меня подальше. Я же дебил без тормозов, да? Подумай головой. Она болезненно сдавливает его ладонь ногтями и чуть приподнимается, нависая сверху. — Я рискну, а потом поплачусь за последствия. Что ты на это скажешь? — Сегодня в семь. Я зайду за тобой. — Не вздумай надеть ту кошмарную рубашку. Прогуляешь хоть один урок — и получишь своё отстранение. Придурок. Она сбегает прежде, чем Рейган успевает придумать достаточно колкий ответ. Замечательно. Он только что, повинуясь воле случая, назначил свидание девушке, которая не особенно-то ему и нравилась. Что ж, по крайней мере, мама будет в восторге. Дом встречает его гулкой тишиной, как и всегда. Ганна оставила ему ужин в холодильнике — как и всегда. Рейган грузно поднимается к себе и падает на кровать, кряхтя от болезненных ощущений. Прошло несколько дней с тех пор, как они с Финчем стреляли в лесу — с тех пор они только здоровались в школе и пару раз покурили за углом. До конца учебного года оставалось две недели. Финч был погружен в лихорадочную подготовку к экзаменам. Он никогда не отличался ответственностью. Этот парень — он всё делал в последний момент. Немудрено, что самые важные слова, что Рейган услышал от него, он сказал именно на рубеже их привычной жизни в Спирит-Лейке. «Я не брошу тебя умирать.» Тогда они казались лишь подходящими к случаю, не более того. Иногда Рейган гадает, вспоминал ли Финч тот день после… всего? Что двигало им на войне? Искал ли он Рейгана с тем же отчаянным рвением? Они так мало успели друг другу сказать, что Рейган с равным успехом мог допустить как его безразличие, так и бесконечное чувство вины, коим грешил и сам. Финч был немногословен — и этим всё сказано. Одно лишь слово могло изменить всё, и Финч выбрал это слово не говорить. Или Рейган слишком много от него ждал. Он не знает. В Мексике он не раз задавал ему этот вопрос. Чего он хотел, сожалеет ли о чём-нибудь. Но какой ответ можно получить от самого себя? Нельзя нивелировать недостаток знания, если источник этого знания отсутствует. Анна встретила его при всём параде. Лёгкое летнее платье в цветочек, небрежно уложенные волосы с изящной заколкой, завитые ресницы — Рейган мог бы утонуть в её глазах. Все воспринимали её как старосту-заучку, повёрнутую на порядке. Говорили, ей надо потрахаться. Или выпить. Рейган всегда видел в ней что-то большее. Анна Андерсон — девочка, покорившая его сердце. Ни больше, ни меньше. Он не был влюблён, но он любил её, как любят братьев и сестёр, отца и мать, как любят дорогой сердцу подарок или память о малой земле. Анна — наверное, единственный человек в жизни Рейгана, который никогда его не судил. Она была слишком добра. — Здорово выглядишь. Правда. — Спасибо. — Она тушуется и спешит добавить: — Что не надел ту рубашку. Он не стал изобретать велосипед и надел футболку и джинсы. Что он сюда, выделываться пришёл, что ли? — Была бы у меня тачка, я бы тебя прокатил с ветерком. — Да ты меня уже пару раз прокатил, больше не надо. — Не боишься, что в школе начнут болтать? — Что болтать? — Что ты гуляешь с придурком. — Меня в школе тоже не особо любят, если ты забыл. — Но где ты — и где я. — Мы в одинаково плачевном положении, Рейг. Он усмехнулся. По дороге к кафе они больше не проронили ни слова. В «Реддс» оказывается довольно многолюдно. Люди стремились в общественные места по выходным, и для Рейгана всегда оставалось загадкой, почему. Ведь можно пойти куда-нибудь в любой день недели — зачем именно в пятницу? Или в субботу? Ему была противна мысль о том, чтобы превратиться в простого работягу или офисного клерка, который будет пахать по восемь часов в день, после работы — ужинать, купаться и спать, а жить — только по выходным. Ему хотелось более интересной жизни. В конечном итоге он её получил сполна, но тогда уже мечтал снова получить шанс стать простым работягой. И чтобы люди вокруг перестали умирать. Но Рейган имел дурную привычку хотеть невозможного. — Я займу место. Возьми мне глясе и наггетсов. С брусничным соусом. — Как вам угодно, миледи. У прилавка он заказывает, что попросили, и предпринимает бессмысленную попытку взять кофе с коньяком. Бариста, в ответ на отсутствие документов, одаривает его насмешливым взглядом, и Рейган просит простой американо. На глаза попадается холодильник, в котором стояли банки с этим дурацким толстяком. Хорошо, что напитки здесь переливают в стаканы. — Честно говоря, я удивлена, — говорит Анна, когда Рейган возвращается к ней с номером заказа. — Почему? — Не знаю. Я думала, ты не… такой. Не ходишь с девчонками по ресторанам. — Ну… — Он окидывает интерьер выразительным взглядом. — Это и не ресторан. — Не валяй дурака, ты понял, о чём я. — А почему бы и нет. Ты хорошая девчонка. Почему-то Анна вздыхает вместо того, чтобы принять комплимент. Она молчит, и Рейгану всё больше кажется, что пригласить её было плохой идеей. Как будто он расплачивается за медвежью услугу. Пожалуй, иногда нужно думать прежде, чем предлагать что-то, что ты не сможешь дать. — Анна. Мы можем уйти. — Тебе нравится кто-то? Замечательно. Вопросы в лоб. Без прелюдий. — Мне нравятся люди. В целом. Ну, кроме Мански. — Мански — мудила, — соглашается Анна, и губы её наконец трогает улыбка. — Но… ты когда-нибудь был влюблён? — Нет. Он врёт без зазрения совести. Ему проще притвориться, что в его жизни никогда не было ни Финча, ни этой пожирающей безнадёги в груди. До поры до времени люди умеют врать даже самим себе. Это работает. Просто недолго. — Что ж, это прекрасное чувство. «Мне ли не знать.» Официант подаёт им заказанное. — Не боишься, что не заснёшь сегодня? Она кивает на кофе. — Я плохо сплю, — выпаливает Рейган, не успев подумать. Чёрный кофе ему, вообще-то, не очень нравился. Но мама всегда пила именно такой. Рейган изо всех сил старался понять, чем она живёт, ведь они нечасто говорили по душам. Обычно для этого одному из них приходилось пострадать. Наверное, чтобы ощутить ценность чего-нибудь, нужно оказаться на грани потери этого. — Я слышала… О твоей маме. Всякое. — Да? И как, много интересного говорят? А ты и уши развесила? Я думал, ты умнее. Рейган плюётся ядом, и ему стоит некоторых усилий остановиться. Он по-настоящему ненавидит, когда люди злословят попусту. Ганна может быть сукой, но она этого не заслуживает. — Какая разница, что говорят. Просто мне кажется, тебе плохо дома. И в школе. Что тебе плохо вообще. — Мне нормально, Анна. Это маленький город. У каждого свои тараканы. — Перестань убегать. — Почему? — Потому что не все желают тебе зла. — Выключи праведную сучку, Андерсон, и скажи, чего тебе, блядь, надо от меня. Вот теперь всё точно пошло наперекосяк. Анна хватает ртом воздух и, со стуком поставив на стол стакан, замолкает, откинувшись на спинку стула. Впрочем, взгляда не отводит, позволяя Рейгану увидеть, как в её глазах собираются слёзы. Анна — она намного сильнее его. Сильнее даже Финча. Она никогда не боялась показывать людям свою слабость. Может, поэтому она родила ему дочь, никому не назвав имя отца, даже самому Рейгану ничего не сказала. Может, поэтому Рейган не смог простить себе её смерть. Анна не сказала ему ни одного плохого слова и не заслужила своей судьбы. Рейган выжил — и он тоже не заслужил своей судьбы. И их дочь тоже не заслужила — такого отца. Рейгану противно признаваться себе столько лет спустя, но он предпочёл бы не знать о Мёрфи. — Блядь, Анна. Он устало проводит рукой по лицу. Всё это начинает походить на дешёвый ситком. — Прости. Рейган снова берёт её за руку и сжимает почти отчаянно. Он даже не понимает, кого хочет успокоить — её или себя. — В последнее время мне нелегко с людьми. Ты же знала, что я не контактный парень. Я привык общаться кулаками. — Нелегко, значит. Она вырывает свою ладонь из его рук. — С Мерсером тебе нелегко? Этот вопрос ждал своего часа. — Да, Анна. С ним нелегко. Ты же слышишь всякое. И о Мерсерах всё прекрасно знаешь. — Зачем ты с ним водишься? — Потому что он не такой, как его отец, если это то, что ты так не хочешь принять. — И ты его любишь? — Мы в детском саду или что? Финч мой друг. И точка. Почему всех это так ебёт? — Потому что… Наверное, она хотела сказать что-то вроде: «Потому что я тебя люблю». Или: «Я ревную». Или: «Финча все боятся». Может быть, продолжения вообще не должно было быть — в любом случае, по иронии судьбы их разговор был прерван звуком открывшейся двери. В кафе, словно подгадав момент, вошли Мерсеры — мать и сын, — и у Рейгана в животе что-то перевернулось. — Вот почему. Он прослушал. Всё его внимание было приковано к растрёпанной макушке Финча. Рейгану всегда так нравилось видеть его вне школы — не зализанным и выглаженным, как хлопковая рубашка, с подачи его матери, а расслабленным и настоящим. Финчу всегда было хорошо с мамой. Не идеально, но достаточно комфортно. Их отношениям Рейган мог только позавидовать. Не замечая изучающих взглядов (или по привычке игнорируя их), они подходят к барной стойке и тихо переговариваются, выбирая пирожные с собой. Рейган даже не заметил, как утратил нить разговора. Он напрочь забыл о том, где и с кем находится. Весь его мир вращался вокруг Финча, и все это видели, включая Анну. Все, кроме Рейгана. Ему-то казалось, что у него просто был один друг, и жизнь на нём не замыкалась. По крайней мере, тогда Рейган не считал себя одержимым. Это случилось много после. У Анны были все карты. Она могла сказать, что Финчу никто не нужен — ни Рейган, ни какой бы то ни было иной друг, ни даже его семья, и была бы права. Могла бы изобличить его больную влюблённость. Обвинить во всех смертных грехах — и Рейган не стал бы спорить. А она вместо этого улыбнулась и сказала: — Ты хороший друг, Рейган Фостер. Ни о чём не думая, он перегнулся через стол и поцеловал её. Он не знал, была ли Анна тогда ещё слишком наивна или, напротив, слишком сообразительна, но она лишь улыбнулась и спрятала смущение за глотком кофе. Рейган же, отчаянно и совершенно неумело маскируясь, бросал быстрые взгляды на Финча, полностью поглощённого пристальным изучением рыбок в аквариуме, пока Сигрюн о чём-то болтала с баристой. Рейган не был уверен, что хотел бы, чтобы Финч заметил их с Анной. Он вообще уже ни в чём не был уверен, поэтому остаток вечера и впрямь посвятил Анне, силой воли заставив себя отвернуться и не заметить, как Мерсеры уйдут. Они больше не поднимали тему Финча, или семьи Рейгана, или поцелуев. Вместо этого Анна рассказывала о себе. Рейган узнал, что у неё есть ещё две сестры — старшая и младшая — и что они разные, как небо и земля, а сама Анна всегда была связующим звеном между ними — она и их больной отец. Когда он умрёт, говорила Анна, их семья развалится на части: младшая сестра, Долли, была слишком амбициозной и свободолюбивой, чтобы остаться в этой дыре, а старшей, Мэгги, отец всегда пророчил большое будущее в науке, и она наверняка не станет пренебрегать его последним желанием и поэтому поступит наконец в какой-нибудь Йель. — Мне хочется насладиться жизнью, какая она есть сейчас, — говорит Анна. — Знаешь… когда ты готов к тому, что близкий тебе человек скоро уйдёт, проживать с ним каждый момент становится всё тяжелее. Ты не знаешь точного дня, когда это случится, и поэтому живёшь как на иголках. Но я не хочу этого. Я хочу радоваться. Потому что мне намного приятнее будет вспоминать хорошие дни, проведённые с любимыми людьми, чем плохие. — Но ведь каждый день может стать последним. — И я не хочу, чтобы это был плохой день. Не хочу, чтобы Мэгги и Долли ссорились, пока отец умирал. Или чтобы мне в школе сделали выговор из-за какого-нибудь хулигана. Сейчас хреново… Но потом, когда всё закончится, будет ещё хреновее. — Не похоже, чтобы ты была счастлива. — Жаль. Я стараюсь. Ему захотелось обнять её так же, как Финч обнял его самого на озере. Прижать к себе, принять, успокоить — только бы перестать видеть в её глазах эту неизмеримую печаль. Анна выглядела так, будто уже пережила всё, что ей пережить только предстояло — пережила и затем вернулась во времени, чтобы только пройти через всё это снова. Рейган смотрел на неё, потягивающую кофе через трубочку и мечтательно рассматривающую проезжающие за окном машины, и думал, что она, наверное, в семье самая взрослая. Ведь если бы её мать или Мэгги были достаточно мудрыми, разве позволили бы они Анне прийти к… этому? Рейган так никогда и не понял её. Он не научился ни жить с потерями, ни готовиться к ним. Как вообще можно подготовиться к такому?! — Я хочу домой. Кивнув, Рейган расплачивается, и они выходят из опустевшего кафе. На улицах тихо и пустынно: лишь редкие машины стекаются в спальный район, да со стороны бара неподалёку доносятся весёлые возгласы. Рейгану всегда было интересно, что такого особенного в том, чтобы провести целый вечер за барной стойкой в одиночестве, а потом, в стельку пьяным, вернуться домой на такси, проблеваться и отрубиться. Бары казались ему пустой тратой времени и денег. Даже в компании с Финчем Рейган чувствовал себя некомфортно, когда они бывали в «Авалоне». Они и были-то там лишь несколько раз — и этого хватило, чтобы воспылать к подобным заведениям неприязнью. Впрочем, их времяпровождение у стойки всегда было недолгим: либо подростков выгонял один из двух барменов — тот, что позлее, — либо Финч отвлекался на что-нибудь более увлекательное, чем Рейган, который без конца клянчил у него выпивку, которую Финчу каким-то чудом всегда продавали без вопросов. А уж чем он занимался с загадочной женщиной, на которую он однажды променял Рейгана, оставив того посреди клуба в полном одиночестве, он даже боялся представить. В той женщине ему виделось что-то потустороннее и неправильное, но Финч никогда больше не поднимал эту тему, а Рейган всё списал на свою ревность. Когда по пути к Анне они проходят мимо дома Мерсеров, Рейган невольно бросает взгляд на тёмное окно на втором этаже. От Анны это, конечно же, не ускользает. — Как вы познакомились? Казалось, ей двигает лишь беззлобное любопытство. — Он спас мне жизнь. — И почему я не удивлена?.. Рейган лишь пожимает плечом, снова взглянув на окно. Финч, наверное, уже спал, поэтому зайти к нему поболтать сегодня уже не получится. — Как так вышло? — Наткнулся на грабителя ночью. Он пытался отжать сумку у какой-то полоумной бабульки. Ну, я на него и накинулся. Хочешь знать, откуда у меня этот шрам? Он улыбается и показывает на едва заметный рубец на шее. — Да ты и впрямь без тормозов. Но причём тут Мерсер? — А он свалился откуда-то с неба прямо на грабителя, который уже хотел меня заколоть. Вдвоём мы его отпинали. — Не все герои носят плащи. — Ну да, на нас и так косо смотрят. — Здорово. Хорошее начало дружбы. Сколько тебе было лет? — Лет девять, наверное. Третий класс. — Как ты выжил вообще… — Я задаю себе этот вопрос каждый день. Они смеются, и у Рейгана в груди что-то отпускает. Когда-нибудь он научится понимать, что один неловкий разговор или драка — это ещё не конец, но до тех пор так и будет винить себя в том, что не умеет сближаться с людьми. В этом возрасте всё воспринимается как-то чересчур драматично. — Спасибо, что проводил. Время пролетело неожиданно быстро. Моменты с Финчем всегда тянулись так долго — может быть, потому что они мало разговаривали. А за непринуждённой беседой с Анной вечер подошёл к концу быстрее, чем Рейган успел насладиться им сполна. Он с удивлением понимает, что ему жаль. Может быть, мама была права и ему стоило бы чаще проводить время в компании психически уравновешенных людей. — Да не за что. Спасибо, что погуляла со мной. Надеюсь, тебе было весело. Она загадочно улыбается и подходит чуть ближе, глядя снизу вверх своими огромными глазами. — Ты очень хороший парень, Фостер. Не забывай об этом. Рейгану хотелось с ней поспорить, но она была так близко… Лёгкий аромат её духов, сбитое дыхание, прикосновение дрожащих пальцев к воротнику футболки — всё это заставило лишние мысли улетучиться, и вот он уже вовлекает Анну в неловкий, но чувственный поцелуй. Это совершенно не похоже на то нелепое столкновение губами с Финчем на крыльце. Они с Анной были знакомы уже много лет, сходили на несколько свиданий, поболтали о том о сём, он проводил её до дома… Одноклассники, умница и хулиган, принцесса и чудовище, да? Её горячее дыхание на его щеке, тонкие руки, обнимающие его за пояс, и как она привстала на цыпочки — этот алгоритм, безотказный для большинства, должен был ощущаться естественно и правильно, но… Но… По дороге домой Рейган убеждал себя, что это нормально — что он ничего не почувствовал. Ни бабочек в животе, ни желания признаться в любви до гроба, ни даже возбуждения. Он думал, может, все отношения начинаются так и любовь приходит со временем. Но, снова проходя мимо дома Мерсеров, он неизменно поднял глаза к тёмному окну, и живот снова скрутило чувством, которое Фостер долгое время принимал за страх.