За не бессонные ночи я люблю тебя очень

Пить Драко не умеет, а вот без проблем вставать на утро после пьянки и помнить каждую свою нетрезвую выходку у него получается запросто. Сушняк его, конечно, мучает, но это дело быстро поправимое, а вот попытки забыть всё, что было им сделано и сказано, даются гораздо сложнее, да и результата, откровенно говоря, не приносят. Он встает примерно около шести — легли они не так поздно, да и Драко всегда был жаворонком, при любых условиях. Яркие солнечные лучи озаряют комнату, так как вчера никто не был достаточно трезв и предусмотрителен, чтобы задернуть шторы. Обычно именно он делал это, так как Поттер был слишком забывчив, пускай солнечный свет всегда мешал только ему. Малфою иногда казалось, что, дай герою волю, он проспит до полудня. Глаза Драко открывает очень медленно, сначала концентрируясь на своих ощущениях. Было очень уютно и тепло в чужих объятиях, а еще чье-то дыхание (можно подумать, он не знает чье) щекотало очень чувствительную кожу его шеи. В общем, Поттер опять пристроился сзади, в этот раз ткнувшись ему носом немного ниже затылка. Его горячее тело чудесно согревало, надо признаться, получше любых чар. Будь Малфой хоть изредка честен с собой в определении своих чувств к Гарри, непременно бы охарактеризовал это утро, как еще один чудесный момент в его жизни, коих весьма немного. Однако он уже давно не тот напыщенный индюк, который думает, что ему достанется от жизни всё — Поттер отказал ему в дружбе и, пусть утекло много воды, и они, вроде бы, начинают все сначала, нет повода рассчитывать на ответные чувства. Зато есть много причин не верить во взаимность и общее будущее. Драко не собирается с самого утра мучаться не самыми светлыми мыслями, поэтому быстро отбрасывает их в сторону — как будто это так просто, трижды «ха» — осторожно высвобождается из объятий Поттера, на этот раз умудрившись его не разбудить, и босиком шлепает к окну, занавешивая его плотной бордовой шторой. Он слышал, как Гарри просыпался по ночам от кошмаров и знал, как мало сна тот получал из-за этого, поэтому не хотел будить раньше времени. Сколько бы он ни издевался над тем, как много Поттер может спать, он прекрасно понимал, что Гарри просто пытается восполнить сон, который забирают кошмары. На самом деле, Драко был очень удивлен, что эти две ночи, что он спал в одной постели с героем (он краснеет, просто думая об этом), Поттер не будил его криками. Он вообще, кажется, спал весьма спокойно, как и… Драко. Кошмары у всех разные. Кто-то видит в них что-то несуразное — искривленные образы, отголоски реальности; кто-то видит свою смерть, а кто-то — смерть близких и родных. Реакции на кошмары тоже разные. Драко видел, как Поттер подрывался в постели, весь в поту, с задушенным криком на губах и болью и страхом в глазах. Такого Гарри всегда хотелось утешить, прижать к себе и успокоить, только вот на это у Малфоя не было никакого права. Сам же он никогда не просыпался от своих страшных снов. Он досматривал их до конца, вставая рано утром с дрожащими руками, без особой бодрости, еще более уставший, чем был, когда ложился. Плюс его кошмаров в том, что они являются к нему не так и часто. Благодаря хорошим познаниям в зельеварении Драко вывел свою формулу Сна без сновидений, которая даже при более частом употреблении минимизировала риски побочных эффектов. Он думал над тем, чтобы предложить это зелье Поттеру, но… риски все равно были, да и зелье он выводил исключительно под себя, а с чертовым мальчиком-который-выжил магия всегда работала не так, как должна бы. Да, Драко тоже перестал видеть кошмары в объятиях Поттера. И это вовсе не заслуга героя. Вот и нет. И он не собирался размышлять над этим — ни в коем разе. Он просто подошел к похрапывающему Гарри, укрыл его одеялом, которое слегка сползло на пол, и направился в ванну. Ему было что обдумать. К примеру то, что Поттер целовал его лодыжку. Или не целовал. Нет, конечно, Драко мог бы сначала поволноваться по поводу того, сколько всего он выболтал вчера, какие воспоминания показал, но это было глупо. В конце концов, ему действительно стало легче, а Поттер не был сторонним наблюдателем и тоже многое позволил ему увидеть. В общем и целом, вчерашние душевные разговоры Малфою вспоминать было незачем, а вот более поздний инцидент… Так целовал или нет? Драко ярко помнил ощущение теплых и упругих губ на своей нежной и чувствительной коже. То, что он чувствовал подходило воспоминанию, а никак не сну или воображению. Но поверить, что Поттер в здравом уме поцеловал его, да еще и не по-наивному в губы, щеку, лоб или нос, на крайний случай. О, нос. Точно, они еще, кажется, стояли и, эм, потирались друг о друга носами? Черт. Нет, Драко точно перепил, а его личное зелье может быть еще не полностью вышло из организма, и все это вместе привело к такого рода галлюцинациям, да. Потому что Поттер явно неплохо переносил алкоголь. Потому что не было никакого смысла в том, чтобы Поттер стал целовать его, тереться о него носом, да и вообще. Вот только. Смысла не было и в том, что Гарри загадал то странное желание. Смысла не было и в том, что он предложил начать все сначала, хотя Драко старательно издевался над ним, его друзьями и даже семьей на протяжение шести лет. Смысла не было и в том, что Поттер был так заботлив и мил, и почти всегда тактичен, и просто рад тому, что Драко общается с ним. Драко не был идиотом. Был трусом, подлецом, ублюдком, возможно, но не идиотом. То, что делает Гарри, походит на ухаживание. Странное, весьма непродуманное и просто убогое (ты сам-то в это веришь, Малфой?) — как раз в стиле Поттера. Прийти к такому выводу совсем не сложно. Не нужно быть особым гением. Единственное, что смущает Драко, так это объект ухаживания Поттера. Разве мог герой выбрать его? Он, безусловно, красив и умен, но, в свете последних событий, едва ли считается хорошей партией. Да и если не смотреть на выгодность отношений и брака, Драко Поттеру не подходит от слова «совсем». Он не стал храбрее или добрее. Не особо. Он не сделал ничего, что могло бы заставить Гарри поменять мнение о нем. Малфой все еще прежде всего ценил статус и свою собственную семью, которая разваливалась у него на глазах. Если бы его отец попросил его о помощи для побега из Азкабана — Драко бы оказал ее. Если бы ради лечения матери от недугов, оставленных ей войной, нужно было пойти на что-то преступное и плохое, в простом понимании этого слова — Драко бы пошел на это. Он терпит Грейнджер, но все еще, порой, смотрит на нее свысока. Он старается быть милым с Уизли, насколько вообще может быть милым Драко Малфой, но это лишь притворство, потому что Уизел до чертиков раздражает его. Самой большой ценностью для Драко является его семья, люди, которые ему дороги. Именно поэтому он не знает, чем мог бы привлечь внимания доброго, отзывчивого и такого чуткого Гарри. Говорят, что ради своей любви ты можешь стать лучшей версией себя. Драко, наверное, тоже мог. Был только один вопрос, который тревожил его: «А стоило ли?» А мог ли он, на самом деле? Возможно ли натренировать храбрость? Преодолеть отвращение к грязнокровкам и предателям крови, которое взрастили в тебе с рождения? Перестать обращать внимание на статус, который всегда считал важным? Возможно ли перекроить все то, что в тебе воспитали, снести все устои и тут же возвести свой мир заново? Да, война и так разрушила некоторое, но далеко не все. Драко хотел бы быть с Поттером, иметь право любить его и быть любимым, вот только он на такие подвиги не способен. Не станет он смелым — не в этом столетии точно. Сможет быть лояльным к Грейнджер и Уизелу, но не сможет побороть внутреннее отторжение. Нет в нем героизма, есть только любовь к своей семье и тем, кого он считает своими, а еще гордость, колкий язык и весьма своеобразный характер (Драко отказывается называть свой характер противным или сложным). Драко чувствует, как его дыхание начинает сбиваться. Он знает вывод, к которому приходит каждый раз, рассуждая о подобном. Этот вывод не радует его, не устраивает и вообще раздражает, но он реален. Иногда знание не помогает. Малфой прекрасно понимает, что ему стоило бы изменить, но сделать этого не может. Это означает перестать быть собой. Ему придется построить новую, ранее не существовавшую личность, вот только какими бы сильными ни были его странные чувства к Поттеру, он не хочет этого делать. Ему кажется вполне нормальным преданность исключительно своей семье и принципам. Ему не хочется менять свой характер и образ мышления. Ему этого просто не достигнуть. Правда всегда отвратительна. Драко знает, что он всего лишь жалкий трус, и это убивает его, потому что он не может гордиться данным качеством. Раньше он списывал свои поступки на слизеринскую хитрость и подлость, но теперь он знает, что является всего лишь мальчишкой, который слишком многого боится. Ему приходится остудить себя холодной водой. Он склоняется над раковиной, кусая бледные губы, стараясь не смотреть в отражение. В конечном итоге, он решает, что Поттер просто жалеет его и стремится помочь, как и всем несчастным, попавшим в беду на глазах у героя. Это стоит прекратить. В любой другой раз он бы воспользовался этим, наслаждался бы своим положением, но не сейчас. Сейчас у него в груди поселилось странное, безумное чувство, по своей силе едва ли не превосходящее любовь к матери и отцу, не позволяющее так поступить с Гарри, подталкивающее защитить глупого нерадивого героя от всего. Даже от себя. Когда Драко выходит из ванной, Поттер уже бодрствует. Шторы оказываются открыты, все следы вчерашней пьянки стерты, а обе постели идеально заправлены. Гарри, неловко улыбаясь, с теплотой во взгляде глянул на соседа — он рассчитывал, что после вчерашних откровений Малфой будет чуточку ближе с ним. Ближе, чем с чертовым Тео или Блейзом. Ближе, не только потому что они живут в одной комнате, но и потому что являются кем-то большим, чем просто соседями. Однако Драко свойственно всегда поступать наперекор желаниям Поттера. Он сразу вперил взгляд куда-то в район окна, быстро пройдя к своей кровати, поприветствовав Гарри скупым кивком. Поттер так и остался стоять на прежнем месте в легком недоумении. — Ванная свободна, Поттер. Ну уж нет. Гарри, черт возьми, не собирался ходить вокруг да около еще несколько лет. Они флиртовали таким отвратительным способом все школьные годы, и он обещал себе, что на последнем курсе все изменится. Тогда, идя на смерть, ему не очень-то хотелось жить. Все стало другим от правды, которая на него вылилась. Привычный ему мир исказился до неузнаваемости. Но когда он смог выжить, когда вновь почувствовал ветерок, колышущий волосы, услышал шелест травы… Тогда он вдруг отчаянно захотел жить. Плевать на прошлое. Плевать на то, кто и как им воспользовался, ради чего его растили и к чему готовили. Было лишь дело, которое нужно закончить и вся жизнь впереди. Жизнь, в которой больше не будет места безграничной боли и сожалениям. Жизнь, которой он сам будет управлять. Рывок Гарри был воистину неописуем. Он крайне резко развернулся и так отчаянно дернулся к Драко, что тот действительно испугался. Широкая ладонь обхватила тонкую руку Малфоя чуть выше локтя, цепкими пальцами удерживая его. Поттер вмиг оказался рядом, стоя почти вплотную, даром, что носами они не сталкивались. — Мне кажется, неразумно строить из себя ледышку теперь. Мы уже выяснили, что можем неплохо общаться. — Сдурел? Я просто слегка не в настроении с похмелья, отцепись от меня, Поттер. — Не в настроении? Позволь узнать, что этому послужило, если ты, как чистокровный маг, точно должен знать заклинание антипохмельного. Поттер не отодвинулся ни на миллиметр, не ослабил хватку. В его глазах, казалось бы, невинно зеленых, плескался настоящий огонь. Таким жестким и упорным он был, пожалуй, когда противостоял директору Снейпу. Воплощение гнева. Драко очень хотел бы возмутиться, разозлиться и взбрыкнуть, но вид такого Поттера завораживал. Его неприкрытая сила обволакивала Драко словно самые надежные щиты. Такому Гарри хотелось беспрекословно подчиниться, позволить ему управлять ситуацией, быть ведущим. Он даже не был прижат к стенке, или типа того, однако всем телом ощущал себя во власти Поттера. Поттера, который смотрел так же цепко, как и держал. Драко не знал, как ему противостоять, как противостоять чувству, пленившему его разум и сердце. Он мог лишь стоять и завороженно смотреть на своего давнего недруга, восхищаясь им, наслаждаясь. — Драко. Мы должны разговаривать. Мы повзрослели. Здесь нет места детским обидам и ссорам. Это — не то, чего я хочу. Ты можешь сказать мне, что я сделал не так, чтобы я мог исправить это. Ты не можешь рушить всё наше «заново» как ребенок, когда тебе захочется. Потому что это касается не только твоей жизни, но и моей. А я больше никому не позволю так просто рушить что-то в наших жизнях. Мне нужно, чтобы ты поговорил со мной. Гарри и сам не знал, откуда находит столько слов, вроде бы правильных. Понятия не имел, откуда столько напора и решительности. Возможно, просто любовь толкала его на это. Долгое время он позволял окружающим решать, что делать с его жизнью. Этого не могло произойти еще раз. Не тогда, когда он пытался наладить отношения с тем, в кого был так безумно и страстно влюблен. Не в этот раз. Иногда мы просто понимаем, что отступать нельзя. Что вот сейчас тот момент, когда нужно бороться за то, что дорого, за свое личное «хочу» и «надо». Гарри больше не желал быть ведомым. Он желал вести. Вести Драко за собой, показывая, что их будущее не сломано и не сломается прошлым. Вести Драко, защищать его, в том числе от его собственных тараканов и глупых мыслей, благодаря которым тот периодично становится мудаком. Драко млел. Такой Поттер был прекрасен, даже чуточку больше, чем всегда. Пускай Малфои в таком не сознаются, но глупо отрицать, что Гарри ему до безумия нравился и наивным и милым, и напористым и храбрым, и слабым и отчаянным. Гарри занял такую устойчивую позицию в его сердце и уме, что, казалось, выдворить его оттуда теперь попросту невозможно. Отвечать Малфой не планировал. Не то что бы ему хотелось позлить Поттера — он просто не знал, что сказать. Гарри был прав, конечно, просто Драко привык с ним не соглашаться. Их «заново» действительно было важным, Драко очень ценил его, ценил этот шанс, однако не знал, к чему он может привести. Ему больше не хотелось стать для Поттера другом, он никак не мог разобраться в своих чувствах — признаться, что они есть, что они действительно серьезны. Все это было страшно и сложно, и Малфой привычно трусил, кусая губы и не стремясь смотреть Гарри в глаза. — Драко. Ты будешь со мной разговаривать. Ты не будешь отдаляться от меня, не объясняя мне ничего. Ему приказывали много раз. Отец всегда любил проявить свою власть над ним. Лорд и его приспешники любили приказать, а не попросить. Эти приказы были грубы, заставляли его почувствовать себя ничтожеством, пылью в чужих ногах, марионеткой. Поттер звучал иначе. Он говорил твердо, утверждал, но на приказ его слова были не похожи. Они звучали как наставление, как скрытая под напускной уверенностью просьба, и от этого становилось гораздо легче. И хоть это было слабым аргументом в пользу того, чтобы идти на поводу у героя, Драко не нашел в себе сил спорить, послушно склонив голову в кивке всего на секунду. — Чудесно. До занятий рано, и до завтрака тоже. Мы можем поговорить сей… Гарри прервали на полуслове — в их дверь забарабанили с такой силой, что Драко невольно поддался ближе к Поттеру, который корпусом развернулся в сторону двери. Вскоре за стуком послышался взволнованный и одновременно резкий голос Забини, зовущий Драко. Это заставило последнего отмереть и бросить в дверь отпирающее заклятие, позволяя незваному гостю войти. — Черт, Драко, в подземелья, нам нужно в подземелья, немедленно. Там дети, и… Блейзу договорить тоже не дали, на этот раз Драко. Ему было достаточно первого предложения, чтобы сорваться с места так, что полы мантии взметнулись. Он вылетел из комнаты, еще быстрее выбежал из гостиной и, перепрыгивая через ступеньку и иногда даже не дожидаясь, пока лестница закончит передвижение, помчался вниз, не особо заботясь о том, что Забини за ним явно не успевал. Слизерин. Слизерин не был дружелюбным по отношению к другим факультетам, но внутри у него были иные устои. Неважно, магглорожденный или полукровка — своих трогать было нельзя. Внутри факультета всегда соблюдалось правило — помоги, если попросили. Никто никогда не лез друг к другу. Никто не занимался благотворительностью, не работал над сплоченностью. Каждый сам за себя. Каждый развивает свои таланты, чтобы потом в факультете не было слабых мест. Снейп никогда не давил на них, не помогал и не наставлял, Единственной его миссией было следить за безопасностью своих учеников. Когда ты учишься на Слизерине, все становится немножко темнее. Здесь могут научить заклятиям рода, вычитанным в библиотеках мэноров, здесь могут показать такие заклинания, о которых знают далеко не все профессора. В подземельях всегда была самая большая концентрация чистокровных волшебников, чьи рода хранили величайшие магические тайны и артефакты. Все это делало обучение гораздо более интересным и опасным. Снейп всегда хорошо справлялся с ролью декана. Сколько бы сильных ритуалов дети ни знали, он всегда мог защитить их от их собственных действий, показать, в чем ошибка, или запретить заниматься тем или иным действом. Он никому не давал переходить грань, и все это понимали — не будь Снейпа, Поттеру бы пришлось куда тяжелее, ведь есть множество уникальных и действительно страшных проклятий, которые изучались в подземельях Слизерина. Со смертью Снейпа Слизерин лишился декана. Официально им назначили Слизнорта, который чудом не подал в отставку, однако никто из юных и старших слизеринцев его не признавал. Его не уважали, не боялись. Дети остались без контроля. Это не было обязанностью Драко, но он ощущал себя ответственным за младшие курсы. Вероятно, свою роль сыграло то, что некогда он был старостой своего факультета. Снейп натаскал его — Блейз однажды пошутил, что Малфой стал наследником Северуса. Возможно, так оно и было. Драко любил детей. Ему нравилось быть старостой, нравилось наставлять и учить, следить за младшими, быть примером и опорой. Однако потом случилось то, что случилось, и примером теперь он мог стать едва ли. По крайней мере, так он думал до начал учебного года. Когда стало ясно, что новый декан точно не справится с младшими курсами слизерина, Дафна тут же отправилась говорить с Драко. Ее младшая сестра училась на слизерине, и она беспокоилась за нее, она не могла потерять ее. — Я не могу больше за ними присматривать. Я не староста. Я, черт возьми, явно не тот, кто заслуживает их уважения. — О, да Мерлин, опомнись, Драко. Темные личности порой привлекают гораздо сильнее света. Этих детей сейчас будут презирать остальные факультеты. Они не будут равняться на Поттера или кого-то там еще из принципа. Вспомни, наконец, что весь наш курс считал Снейпа Пожирателем, который навеки предан Лорду. Мы испытывали перед ним страх, мы ценили его, нам было все равно, кем его считает общество. Он восхищал и пугал нас, вот, что было главным. Если у наших детей не будет кого-то, кто сможет заставить их вовремя остановиться, сколько смертей тогда будет? Сколько новых недоЛордов? Трудно было не согласиться со словами Гринграсс. Драко был труслив, бесспорно, но дети Слизерина едва ли не приравнивались для него к семье. Его семья была разрушена, а значит беспокойство и забота о своем факультете — единственная отдушина для выражения своих теплых эмоций. На подземельях стояло несколько чар — оповещающие, защитные и еще по мелочи. Некоторые наложил Драко, некоторые Блейз с Дафной. Оповещающие должны были посылать сигнал на Малфоевский перстень и кулон Блейза — обе вещи должны были нагреваться в случае, если что-то заставит чары сработать. Вот только перстень Драко вчера снял. На самом деле, он с ним не расставался, вот только иногда, под действием воспоминаний, невесомое украшение давило на палец, словно сжимая его в тисках. Подарок отца. Напоминание об отце. Стоило вспомнить о Люциусе, как перстень начинал казаться последней вещью, действительно ценной, что осталась от него. От того отца, который заботился о сыне, любил его и дорожил им. В общем, Драко никак не мог почувствовать, что оповещающие чары сработали. Думая об этом, он даже не мог предположить, как давно они были задействованы, и это пугало его. С детьми могло произойти что угодно — Малфой никогда не верил, что в Хогвартсе хоть на сотую долю безопасно. Драко не уверен в том, сколько времени ему понадобилось, чтобы добежать до гостиной Слизерина. Он не замечал испуганно отшатывающихся учителей и учеников младших курсов, уже идущих на свои занятия, не слышал топота бегущего позади Забини, не знал, что в башне восьмого курса сейчас взволнованно напяливал одежду Гарри, впервые за долгое время увидевший Малфоя таким взволнованным. Все это было неважно. Важно было, чтобы дети были в порядке. Дети, за которых он ответственен. Перед умершим Снейпом, даже перед Дамблдором, перед самим собой, в конце концов. Он шипит картине пароль так, что выходит крайне похоже на парселтанг, которому он когда-то мечтал обучиться. Входит в гостиную — темную комнату с сероватыми стенами и темно-зеленой мебелью —и замирает, чувствуя невероятное облегчение и медленно зарождающуюся злость. Первые и вторые курсы стоят, практически вжавшись в стены, с диким восторгом и интересом в глазах, в то время как более старшие ребята проводят крайне интересный ритуал, с пафосными лицами зачитывая заклинания — одно за другим, даже не заметив прихода Драко. Ритуал явно темномагический и чертовски опасный, но, слава Салазару, дети неверно выбрали язык — они читали на древней латыни, когда как данный ритуал проводился на шумерском. Минуты радости прошли, и Драко, чувствуя выплескивающийся наружу гнев, резко разорвал круг, выдернув из него двух парней. Тут же голоса остальных смолкли, а глаза десятка учеников испуганно устремились на старшекурсника, которого они все прекрасно знали. У Драко у единственного была метка. Все были наслышаны об этом из-за громкого судебного процесса, так что сейчас никто из детей не был готов сказать и слова ему наперекор. Слизеринцы виновато опускали головы, пряча свои недовольные лица, безропотно выслушивая Малфоя, который говорил так жестко, что пробирало до костей. — Ни одна школьная вражда не является поводом для заклятий такого уровня. Мы все только что пережили войну, желаете устроить еще одну? Так я замурую вас здесь всех заживо, да так, что спасти не смогут. Это же верх тупости. Еще никогда такого не было, чтобы наш факультет проводил обряд, явно подвергающий его дисциплинарным взысканием. Будь здесь Макгонагалл, большая часть из вас уже была бы отчислена. Знатно высказавшись по поводу размера их мозгов, Драко утихомирился, в особенности под натиском подоспевшего Блейза. На пару они разъяснили детям несколько воспитательных моментов, провели агрессивно-поучительную беседу и наложили несколько дополнительных чар на подземелья, чтобы обезопасить и детей, и себя, и Хогвартс в целом. Когда Блейз с Драко вышли из гостиной, их уже ждал почти весь их курс во главе с Поттером, который, кажется, был готов брать Слизерин штурмом. Малфой даже не знал, что его позабавило больше — Поттер, грозный и взволнованный одновременно, в пижаме и тапочках, недоуменные и нахмуренные лица всех остальных или громко возмущающийся портрет, который явно был не настроен впускать такой разношерстный табун. — Спокойно, ребят, расходимся. Врата Ада закрыты, Моргану детям призвать тоже не удалось, да и вообще, они такие душки, вы бы видели, — Блейз, конечно, успокоил своей шутливой речью многих, но не всех. Грейнджер, которая быстро просекла, что слизеринцы явно пытались натворить делов, жаждала разбора полетов, а Гарри обеспокоено оглядывал Малфоя, словно с ним могло случиться что-то страшное. Уже поднимаясь обратно, они смогли уладить вопрос с Гермионой — та обещала не говорить ничего директору, но только с тем условием, что и она сама иногда будет приглядывать за прыткой и хитрой ребятней. Драко против ничего не имел — никто из детей уже не был подвержен той ненависти к магглорожденным, над этим постарались профессора, наглядно объясняя, что «мы все равны» и тому подобное. С Поттером оказалось чуть сложнее. То есть, ему, откровенно говоря, было немного все равно, с чем там развлекаются дети, куда больше он испугался за Драко, так тот резко выбежал из их комнаты. На этом фоне он вдруг решил, что схватить того за руку и притянуть к себе на глазах у всех — хорошая идея. Весь оставшийся путь Малфой отчитывал его за такой поступок, даже не заметив, как они отстали от остального курса.