Про город Вильнюс и его жителей

«Каждый отвечает за свою свободу». «Хочешь быть свободным — будь им». Август помнит, как в своё время эти слова прошибли его насквозь. Вроде бы такие простые — а сколько смысла! Кто ж ещё отвечает за твою свободу, кроме тебя? Разве есть в мире человек, который мог бы прийти и сказать: отныне ты свободен, делай что хочешь — и ты бы тут же переполнился этой дарованной свободой и побежал быть самим собой? Да куда там! Хочешь быть свободным? Хочешь не опасаться косых взглядов окружающих, не думать о том, что скажут другие, не представлять ежесекундно, как ты выглядишь со стороны и не нужно ли вести себя поприличнее? Дело за тобой. А быть свободным Августу давно хотелось. Но мерещилось: каждый прохожий внимательно наблюдает и так и ждёт возможности неодобрительно цокнуть языком, заметив, что он негромко подпевает любимой песне, рисует что-нибудь на асфальте в окружении детей или валяется на траве под раскидистым деревом. Уж сколько внушал себе, что никому он не нужен, пока действует в рамках закона, уж сколько убеждался на опыте, что главное — первый шаг сделать, дальше будет проще, — именно на этот самый шаг решимости с трудом хватало. Помогло, как ни странно, пресловутое внимательное наблюдение — но за другими. Начал чаще смотреть по сторонам: кто сейчас на него уставился, кто заметит, если он вдруг что-нибудь учудит?.. И с удивлением понял, что очень мало кто именно в его сторону глядит; а большая часть и сама чудит вовсю. Вот, например, идёт человек и, задрав голову, считает облака. Вот кто-то рожи корчит — сам себе во всякие отражающие поверхности. А кто-то раскладывает по чужим подоконникам бумажные кораблики — и так спокойно, будто ни капельки не боится, что сейчас увидят и покачают головой. А может, и правда не боится? Может, потому что сам когда-то так же наблюдал и понял: людям нет до тебя никакого дела?.. Так что хочешь быть свободным — будь им. И Август начал с мелочей. Пританцовывал, когда был совсем один на улице, — и продолжал это делать, когда появлялся прохожий. Выбирал укромный уголок, чтобы написать что-нибудь мелом на стене, — и постепенно подходил всё ближе и ближе к людям. Смеялся вслух, если было хорошее настроение, — а тем, кто оборачивался, улыбался и подмигивал, вместо того чтобы стушеваться и спрятать глаза. И когда вдруг понял, что влюбился в Дануту, — ужасно боялся признаться. Казалось: если она не ответит взаимностью, мир просто рухнет, все будут пальцем показываться — ха-ха, этот человек невзаимно влюбился! Но... а как тут узнаешь, взаимно или нет, пока не рискнёшь? Да и разве так уж плохо не услышать желаемого ответа? Со всяким бывает, в конце концов. И однажды признался. И оказалось, что боялся зря. За что, конечно, Август себя до сих пор не может простить, так это за ограничение свободы Иво. Будто снова стиснули рамки, из которых уже сам не захотел выходить, предпочёл остаться внутри, ничего не видеть, ничего не слышать, знать только то, что знает... А ведь мог бы стать для Иво тем самым человеком, который пришёл бы и сказал: будь свободным, делай и говори что хочешь, как минимум я тебя принимаю. Может, поэтому и впадает в ступор, столкнувшись с очередным порогом, через который надо переступить?.. Думал: теперь-то через все буду запросто перескакивать, что мне чужое мнение, я его не боюсь. Но топчется неловко: а если, а вдруг, а как тогда?.. Влюбиться в мужа своей любимой женщины — что может быть абсурднее? Но Вислав уж больно хорош: эти глубоко зелёные глаза, которыми он всегда предельно внимательно смотрит на собеседника, эта небрежно расчёсываемая пальцами стрижка, эти периодические подёргивания, вызывающие почему-то не ужас, а желание бережно обнять и постараться успокоить. Но признаться ему — это же... Это как вообще? Если Вислав откажет — они продолжат видеться каждый день, и каждый его взгляд будет напоминать об этом неловком моменте. А уж если он расскажет Дануте, если они оба начнут подшучивать и посмеиваться... Да нет, ну чего ты в самом деле! Они точно не станут смеяться, они не такие. И Вислав никому не скажет, что Август ему признался, — по крайней мере, впечатление о нём сложилось как об очень порядочном человеке. Но начать Август решает, как обычно, издалека. И когда в один день они остаются вдвоём — улыбается Виславу и повторяет то, что уже сказал Дануте: «Знаешь, теперь я как никогда понимаю, почему Данута в тебя влюбилась...» Вислав, судя по широкой ответной улыбке и лёгкому румянцу, принимает этот своеобразный комплимент. И тогда Август делает следующий шаг — такой незаметный, совершенно ни к чему не обязывающий, но если Вислав захочет — он запросто воспользуется этим моментом. Август неловко отводит глаза: «Ну а то, почему в неё влюбился ты, я понял уже давно. Не могу только понять, что она нашла во мне...» — и замирает в томительном ожидании. Отшутится Вислав? Придумает какой-нибудь невинный комплимент? Сделает вид, что вообще не знает, как ответить?.. Вислав касается пальцами его щеки. «А я, знаешь, прекрасно понимаю...» И когда они обнимают друг друга, то и дело обмениваясь вопросительными взглядами: «Всё правильно, да?»... Когда их губы соприкасаются — так неловко и коротко, будто у впервые целующихся детей... Когда они, переглянувшись, решают придвинуться ближе и углубить поцелуй... Август думает со смехом: «А я ведь за свои сорок ни разу не влюблялся в мужчину. Выходит, просто ждал того самого?» А потом рука Вислава проскальзывает под футболку, и Августу становится вовсе не до мыслей. Как хорошо быть свободным, а? Как здорово раз за разом переступать невидимый порог — и понимать, что не зря это сделал, что потом бы тысячу раз пожалел, если бы так его и не переступил. Как хорошо самому за свою свободу отвечать — во всех смыслах этого слова.