Про город Вильнюс и его жителей

Когда Рэм возвращается в дом, оставленный ему родителями, — сердце сжимается в груди. Воспоминания, до этого дня тщательно сокрытые, как и положено у Мостов, заполняют собой этажи, комнаты, лестницы... Вот здесь он впервые споткнулся и скатился по ступеням на своей пятой точке. Больше всего боялся, что ему влетит за неосторожность, и долго делал вид, что всё в порядке; а сидеть, признаться, было ужасно больно. Вот здесь давно-давно стояло пианино, и мама что-то наигрывала на нём, а папа ей подпевал. Маленького Рэма даже немножко учили играть, но скоро ему разонравилось. А потом пианино продали: то ли место оно занимало много, то ли деньги стали нужны, то ли вовсе чья-то дочка была в гостях, увидела, запищала от счастья, и её родители, договорившись с родителями Рэма, забрали пианино себе. А вот из этого окна он выбирался на крышу: родители отдали ему чердак, и Рэм немедленно перетащил туда старый матрас, подвесил изъеденный молью плед под потолок, устроив шатёр, увесил стены картами земли и неба — в общем, превратил невнятное пустое место в свой секретный уголок. И родители никогда-никогда туда не поднимались; и, честно говоря, долго понятия не имели, что Рэм вовсю ползает по крыше, рискуя здоровьем и жизнью. Рэм, усмехнувшись воспоминаниям, поправляет отклеившуюся карту созвездий, распахивает оконную раму и выходит на крышу — прямо так, босиком. Крыша влажная от недавно пролившегося на город дождя, но Рэм бесстрашно вытирает её своими джинсами: подумаешь, велика потеря, высохнут же в конце концов! — и оглядывает соседние крыши и дворы. Как-то так они сидели с маленьким Иво; да и со взрослым сидели тоже, пока Рэм в Мосты не ушёл. Сначала боялся брать его с собой: вдруг упадёт? Ему ж тогда голову оторвут все четыре родителя! — но Иво обещал держаться крепко-крепко и никуда без его разрешения не ползать. И правда не ползал, сидел рядышком и не пищал, хотя и таращил от ужаса глаза. А может, то был не ужас, а восторг, кто теперь скажет... «Мы пытались сосчитать звёзды — то над головой, то под ногами, на нашей черепице грех было звёзды не посчитать! — вспоминает Рэм, разглядывая затянутое тёмными облаками небо. — Вечно спорили, на какой звезде закончили в прошлый раз и сколько у нас в итоге получилось, пока не завели для этого отдельную тетрадку и не стали записывать. Вскоре, правда, надоело перебирать эти дурацкие цифры, и тогда мы стали в той же тетрадке зарисовывать все звёзды, которые успели записать...» Родители, конечно, были знакомы с соседями, то и дело ходили друг к другу в гости, и Рэм не раз встречался с Данутой и Виславом. Потом Вислав исчез, и Данута заперлась дома и никуда не выходила. А маленький Рэм сидел и думал, что это, наверное, очень страшно — вот так потерять любимого человека. Почти как лишиться родителей. Рэм не помнит, видел ли Августа до этого, — но, конечно, когда их вдруг пригласили в гости — они встретились. Кажется, он тогда приобнимал Дануту и застенчиво улыбался. А Данута держала Иво — совсем крошечного, завёрнутого в пелёнку, мирно спящего на её руках. Пока взрослые сидели за столом и беседовали о своих делах, Рэм тихонько проскользнул в комнату, где спал Иво: интересно было поразглядывать нового жителя этого мира. А Иво почти сразу распахнул глаза — но, вместо того чтобы заплакать, будто бы нахмурился: ты, мол, кто такой, ты что здесь делаешь, ты меня не обидишь?.. Рэм, улыбнувшись, прошептал: «Эй, привет! Я твой сосед, меня зовут Рэм. Как подрастёшь — будем дружить, а?..» Рэм с мамой и папой ещё не раз приходил в гости и вдоволь наслушался звонких и обиженных криков Иво. Он всегда плакал так, будто весь мир вдруг развернулся к нему спиной; и Рэм, переживая, дал себе слово: ни за что в жизни не отворачиваться от этого малыша. Кажется, когда Иво было три года, его впервые оставили у семьи Рэма — ненадолго, пока Данута и Август скатаются в торговый центр. Рэму тогда было тринадцать, он чувствовал себя совсем взрослым и не представлял, о чём можно дружить с Иво. Но... как-то сам собой начал играть: сначала в его игрушки, потом поделился своими, а затем и вовсе забрал на чердак — и показывал там висящие на стенах карты, рассказывал о звёздах, давал листать энциклопедии... Вскоре Иво уже сам начал проситься к нему в гости, и Рэм с удовольствием отрывался и от уроков, и от аккуратного вырезания всяких фигур в альбоме. Забирал Иво к себе на чердак, и они сидели в шатре, мечтая о путешествиях в далёкие страны, об исследовании всех-всех местных чудес и, конечно, о Другой Стороне: вот бы на неё, жуткую, хоть одним глазком посмотреть! Именно тогда Рэм начал задумываться о том, чтобы стать Мостом, — хотя и не знал, как же оставит Иво. Когда Иво пошёл в школу, Рэм начал учиться в университете. Кажется, в ту осень они впервые выбрались на крышу вдвоём — и вдвоём же обмирали от переполнявшего восхищения. Да, наверное, страх в глазах Иво на самом деле был этим восхищением... «Ты меня не бросишь?» — хмуря брови, спросил Иво. «Ни за что на свете!» — пообещал Рэм. А через восемь лет взял и ушёл в Мосты. Рэм приходит в себя, когда на лоб падает первая капля очередного заряда. Не спешит убраться с крыши: пускай промочит насквозь, это именно то, что сейчас нужно. Кажется: вот-вот рядом усядется Иво, который бегал на кухню за бутербродами; и они будут жевать хлеб с колбасой и глотать дождевые капли — и, конечно, беспричинно хохотать. «Наверное, с Иво я всегда оставался ребёнком, сколько бы мне ни было лет, — с улыбкой думает Рэм, пока мокрая футболка облепляет тело. — Или дело всё-таки в этом доме, где я вырос? А может, в них обоих?..» Вдоволь намокнув, Рэм возвращается на чердак. Тут же вешает на стул сырую одежду, падает на матрас и закрывает глаза. И ему кажется, что он — всё тот же мальчик лет пятнадцати, и рядом, под боком, у него дремлет маленький Иво, которого родители отпустили с ночёвкой. Пора бы и самому засыпать.