***
Янычары тихо перешептывались, исподлобья взирая на возвышающуюся на постаменте фигуру Ахмета-паши. Великий визирь произносил пылкую речь о грядущих победах, о приобретенном боевом опыте и великом деле, ради которого они сражаются. Речь была и правда хороша, вот только среди воинов нашлись те, кто продолжал недовольно роптать. Стоило паше прерваться, как один коренастый юноша, не выдержав, воскликнул: — Ваши речи красивы, вот только разве вы должны произносить их? Мы позорно бежали с поля боя как трусы. Разве это достойно янычар?! — послышались подбадривающие вскрики, а тем временем юноша продолжал. — Почему же сам султан не удосужатся предстать перед нами?! Мы заслуживаем объяснений! Или утехи с наложниками его прельщают больше? Ахмет-паша нахмурился, именно этого он и боялся. В корпусе янычар зарождались восстанческие настроения. В молодых и горячих головах, не знавших до сего поражений, закипала кровь. Благо, матерые воины пока молчали. Бунта визирь допустить не мог. — Кто ты такой, что смеешь позволять себе так высказываться о нашем падишахе? Схватить его! — отдал приказ паша. Наглеца за обе руки и вывели к постаменту. Бравада юноши поубавилась, на ее место пришел ужас в глазах. Кажется, молодой воин совсем не удосужился подумать о последствиях. Вместе с тем стихли и недовольные возгласы, в толпе воцарилась тишина. Ахмет холодным взглядом окинул янычара. «Совсем зеленый», -мелькнуло у альфы в голове. Тем не менее, давать спуску этому юнцу визирь был не намерен. Он наотмашь ударил наглеца на щеке, да так сильно, что у того пошла кровь носом. — Кто дал тебе право судить повелителя? Ходил ли ты по миру его ногами? Видел ли ты мир теми глазами, что и он? Принимал ли ты в своей жизни решения, от которых зависели тысячи жизней? Молодой янычар сжал зубы, но взгляд все же опустил. А тем временем великий визирь продолжил. — Кажется, вы забыли, что значит быть янычарами Орханской империи! — Ахмет-паша жестом подозвал к себе парочку стражников. — Этому воину не мешало бы поучиться манерам. Пятьдесят ударов плетьми будет более, чем достаточно. Глаза наглеца округлились, кто-то не выдерживал и тридцати, а тут целых полсотни! — Пусть для вас это будет уроком! Кто не согласен с решениями нашего падишаха может проследовать на площадь для наказания прямо сейчас. Солдаты ожидаемо промолчали. Ахмет-паша про себя облегченно улыбнулся, однако со сталью в голосе он продолжил свою речь: — А кто верен всей душой и телом нашему общему делу, пускай приходит сюда завтра ровно в полдень для получения своей награды. Воины удивленно переглянулись, они не ожидали такого поворота событий. Ахмет-паша был весьма доволен вызванной реакцией. Метод кнута и пряника он считал идеальной стратегией во все времена. В его сердце поселилась уверенность, что даже недовольные не смогут отказаться от такого предложения. На самом деле, выбор был довольно прост: получи золото или пятьдесят кровоточащих ран. Янычары продолжали в замешательстве переглядываться, пока из толпы кто-то слабо не выкрикнул: — Слава султану Алпаслану! Эту фразу тут же подхватили несколько других воинов и вот уже янычары наперебой кричали: — Слава султану Алпаслану! — Долгих лет жизни нашему падишаху! — Слава нашему повелителю! Однако нашлись и те, кто хранил молчание. Что ж, теперь мужчинам надо дать время «обсмаковать» эту мысль. Правая рука повелителя был уверен, что благоразумие и жажда золота сделают свое дело. Великий визирь простился с корпусом янычар, спешно взобрался на свою лошадь и пришпорил грациозное животное. Одно терзало его душу — он пообещал вознаграждение, но не посоветовался перед этим с повелителем. Хотя в одобрении султана Ахмет не сомневался, все же сообщить об этом падишаху стоило как можно скорее. Да и лучшим решением было бы, если бы государь сам присутствовал завтра при выдаче золота и выступил с ободряющей речью. Цокот копыт поднял облако пыли, не дав великому визирю разглядеть несколько янычар, провожающих его взглядом, полным ненависти. До главного дворца Ахмет-паша добрался еще до полудня, но с удивлением обнаружил, что повелителя там не оказалось.***
Повозка мерно качалась, убаюкивая Эмина. Голова юноши лежала на плече султана. Спокойное ровное дыхание Алпаслана успокаивало омегу. Златовласый наложник потерся щекой о сильную руку, напрашиваясь на ласку. И тут же получил желаемое — его возлюбленный легонько поцеловал одалиса в темечко, свободной рукой пробравшись под платок фаворита. Пальцы повелителя принялись неспешно перебирать шелковые пряди, доставляя удовольствие им обоим. Повелитель посчитал, что его любимому наложнику намешало бы немного развеяться. В связи с этим он приказал слугам снарядить небольшой экипаж для прогулки на природе. Как и ожидалось, Эмин действительно был в восторге, ведь это был первый раз, когда, после своего приезда в главный дворец, он смог его покинуть. Однако было одно «но». Во время сборов омега случайно наткнулся на наложника, ведущего маленького Османа в сад и, глядя на грустное лицо мальчика, ему захотелось взять его с собой. Эта идея пришлась повелителю по вкусу. Вот только киталец никак не ожидал, что Алпаслан решит взять с собой всех своих детей, а, значит, и Айташа-султан. Сейчас семья падишаха спокойно ехала в соседней карете. А это означало, что времени наедине с султаном было крайне мало. Эмин неуверенно покрутил между пальцами полы своего рукава. В горле застряли слова, которые он так и не решился произнести все это время. Но повелитель слишком хорошо знал повадки своего фаворита, а потому заговорил первым: — Что-то тревожит моего луноликого омегу? Киталец слабо улыбнулся. — Как может что-то тревожить меня, когда со мной султан моей души? Однако есть кое-что, о чем я хотел бы попросить… Альфа хитро улыбнулся, притягивая возлюбленного к себе поближе. — И что это за вещь, которую мой Эмин так стесняется озвучить? Щеки наложника предательски заалели. Не то, чтобы он стеснялся… Скорее боялся услышать отказ. — Это касается Тюнчая и Йозефа… — видя, как падишах нахмурился, силясь вспомнить, кто это вообще такие, юноша поправился. — Слуг, которых ты приставил ко мне… — А что с ними не так? — Управитель гарема отослал их в старый дворец. Могут ли… могут ли они вернуться? Эмин никогда еще не просил султана о таком одолжении. Сердце омеги билось так сильно, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Не посчитает ли повелитель его слишком невежественным? Однако Алпаслан небрежно махнул рукой. — Если мой прекрасный цветок так хочет, то так тому и быть. На мгновение фаворит замер. Вот так просто? Он растерянно хлопал глазами, удивленно уставившись на своего альфу. Глядя на эту картину, Алпаслан издал тихий смешок, а затем приподнял рукой подбородок юноши, заставив того заглянуть мужчине прямо в глаза. — Эмин, я никогда не останусь глух к твоим просьбам. Не бойся просить меня о чем-то, что важно для тебя. Я верну тебе твоих слуг, верну тебе и твои покои. Раз теперь мы снова вместе, значит, очень скоро тебе понадобится больше места. Златовласый юноша печально улыбнулся и отвел взгляд. Уверенность Алпаслана в том, что он сможет понести новое дитя, — поражала. Вот только в сердце самого омеги жила тень сомнений. Диагноз лекарей был весьма однозначным. Карету слегка тряхнуло, что заставило обоих отвлечься от разговора. Повелитель отпрянул от своего наложника и оттянул плотную занавеску, выглядывая наружу. Когда он снова повернулся, на лице его сияла самая прекрасная из улыбок. — Мы приехали.***
Место, в которое привез их повелитель, оказалось небольшим озерцом на опушке леса. Вода в нем была настолько чистой, что можно было без труда разглядеть маленьких копошащихся на дне рыбок. Это небольшое чудо природы было надежно сокрыто кронами деревьев, что придавало этому месту некую таинственность. В осеннее время это место поражало буйством своих красок. Листья, маленькими огоньками, кружили на поверхности озера, создавая причудливые узоры. Слуги быстро соорудили просторный навес для семьи султана, расположили рядом небольшой столик с лёгкими закусками. Айташ-султан чинно восседал по правую сторону стола, украдкой поглядывая на своего старшего сына, который то и дело неугомонно носился по округе, изучая новое место. Армаган же, отбросив все приличия, уснул на коленях оми, разморенный свежими лесными ароматами. Первый фаворит пытался заставить ребенка вести себя подобающе сыну падишаха, но Алпаслан жестом остановил его. В конце концов, это было неофициальное мероприятие и альфа не видел ничего плохого в том, чтобы иногда позволять детям вести себя так, как им хочется. За свою жизнь им еще ни раз придётся ограничивать себя. Один Осман все никак не мог успокоиться, постоянно вертясь и капризничая на руках у слуги-омеги. В итоге бедному юноше ничего не оставалось, как пойти немного прогуляться с мальчиком, чтобы тот хоть немного отвлекся. За столом царило тяжелое молчание. Эмин впервые жалел, что платок не закрывал его лицо — альфы-стражники выстроились по периметру и учтиво отвернулись от семьи падишаха, давай им возможность спокойно вкусить свою трапезу, — сидеть с Айташем-султан за одним столом в качестве члена семьи было до невозможности неуютно. Хоть управитель гарема не проронил ни слова возражений, а вид его был благопристойным и манерным, киталец все равно ощущал исходящий от него гнев. Должно быть, его унижал тот факт, что простой наложник восседал с ним за одним столом, словно бы близкий родственник. Интересно, как он поведет себя, если узнает, что Эмину вернули былые привилегии? Словно бы прочитав его мысли, султан первым нарушил молчание: — Айташ, я слышал, что в мое отсутствие ты прекрасно справлялся со своими новыми обязанностями? Управитель гарема застенчиво поднял глаза, будто бы и не ожидал подобных слов. «Порой даже тигр умеет быть котенком», — невольно восхитился златовласый юноша. — Если повелитель действительно так считает, то это станет для меня самым лучшим комплиментом, — улыбаясь одними уголками губ ответил сикхар. — Ты, несомненно, мудро и расчётливо ведешь дела и у меня нет причин сомневаться в твоих действиях. Думаю, в определенный момент ты действительно делал то, что считал правильным, однако я бы хотел внести некоторые изменения в уклад гарема. — Какие изменения угодны повелителю? — первый фаворит едва заметно приподнял бровь. Падишах собственнически накрыл своей ладонью руку Эмина, сидевшего рядом, и произнес: — Я возвращаю своему наложнику его прежние покои и отзываю из ссылки его слуг. Айташ-султан перевел взгляд медовых глаз на киталца. Тяжелый, полный ненависти взгляд. Вопреки всему, любимый фаворит султана не спрятал глаза, а мужественно выдержал это противостояние. Сейчас, находясь радом со своим альфой, он чувствовал в себе небывалый прилив сил. Что может случиться с ним теперь? Ведь рядом с ним повелитель всего мира, его душа и сердце, его альфа. Смуглый омега тихо вздохнул и вернул своему лицу беспристрастное выражение. — Повелитель, не будет ли это расточительством? У вас могут появиться другие наложники, нуждающиеся в них, правильно ли будет отдавать покои с детской комнатой Эмину-хатун? — с легкой издевкой и невинным видом пролепетал управитель гарема. «Каков наглец! — про себя неистовал юный омега. — Всегда старается зацепить за самое больное». Алпаслан крепче сжал руку своего наложника и, на удивление уверенно, ответил: — Не появятся. Хотя в скором времени я действительно рассчитываю на рождение еще одного шехзаде, — по лицу альфу скользнула легкая усмешка. — Или ты уже стал сомневаться в моих словах? Айташ еле слышно вздохнул и учтиво склонил перед султаном голову. — Если повелитель чего-то пожелал, то я не могу этого не исполнить. По возвращению я велю слугам подготовить старые покои Эмина-хатун. Внутри киталца все ликовало. Наконец-то он не чувствовал себя бессильным. Первый фаворит, несомненно, имел влияние во дворце и возвышался в гаремной иерархии, если он чего-то не получал с помощью своей власти, то добывал это хитростью. Может быть последнего Эмину не доставало, но у него было кое-что поважнее. Алпаслан был на его стороне. Мысленно омега усмехнулся, разве может быть что-то ценнее и важнее? На мгновение фаворит замер, какое странное чувство он сейчас испытал. Что это было? Злорадство? Тщеславие? Почему-то ему стало за себя стыдно. А с другой стороны, чего он должен стыдиться? Айташ-султан убил их с повелителем ребенка. Пусть у омеги не было доказательств, но в причастности управителя гарема наложник не сомневался. Он должен был бы вообще его ненавидеть и желать смерти, а не сидеть с ним за одним столом. Так почему бы не позволить себе насладиться тем, как его альфа заставил этого змея подчиниться. Слишком много мыслей сейчас роилось в его голове. Эмин тут же погнал их прочь. В любом случае, Булут и Тюнчай всегда говорили ему не расслабляться. И он не станет. Особенно после всего случившегося. Молчание за столом продлилось недолго. В какой-то момент Айташ снова склонил голову и тихо попросил: — Повелитель, я переживаю за Гюрхана, разрешите ли вы мне сходить посмотреть, как он там? Повелитель кивнул, глядя на то, как Айташ аккуратно уложил голову Армагана на подушку и удалился прочь. Эмину почему-то показалось, что Алпаслан смотрит на управителя гарема слишком пристально, а потому он поспешил отвлечь его внимание на себя. — Повелитель, спасибо вам за то, что вы сделали для меня, — в присутствии посторонних не следовало обращаться к султану фамильярно, а потому он последовал примеру первого фаворита и тоже перешел на «вы». Падишах вздрогнул и тут же повернулся к омеге. Глаза его наполнились светом, а на устах заиграла легкая улыбка. — Мне доставляет удовольствие делать тебя счастливым. Уши наложника предательски заалели. Однако, как бы сладки не были его речи, Эмин почувствовал легкую тревогу, исходящую от альфы. — Что-то случилось, повелитель, вы сейчас сам не свой? Повелитель тихо рассмеялся и, подняв руку выше, пропустил через пальцы прядь золотых волос. — Порой меня удивляет, как хорошо мы теперь ощущаем друг друга. От тебя все сложнее что-то утаить. Ты прав, есть кое-что, что вызывает у меня беспокойство. Когда я был маленьким, мы часто выбирались сюда с моими родителями. Став султаном, я стал привозить сюда и свою семью. Если подумать, Алпаслан редко говорил что-то о своем прошлом. Историю своего альфы киталец, в основном, узнавал от других. Эмин был тронут внезапной откровенностью повелителя, а потому, затаив дыхание, внимательно слушал. — Но этот раз не похож на другие. Взгляни, Эмин, — султан взмахнул рукой в воздухе. — Меня не было так долго, а когда я, наконец, вернулся, за столом остался только ты. Даже Армаган, мой маленький любимый сын, предпочел общению со мной сон. Омега закусил губу. А ведь и правда, все это время Алпаслан был лишь с ним одним. Наверняка он хотел увидеть своих детей и даже этого проклятого Айташа. А когда они куда-то выбрались вместе, вместо веселого смеха и радостных разговоров о долгожданном возвращении, за столом было мрачно и холодно. Даже детских голосов здесь не было слышно. А причиной всему этому была вражда двух его омег. Будь он на месте повелителя то, наверное, пришел бы в ярость от такого приема, но Алпаслан просто… грустил. А между тем султан продолжал: — В детстве мне казалось, что это место обладает особыми свойствами. Будто бы все, что происходит здесь, превращается в теплые воспоминания. Наверное, это мои грезы? — Алпаслан улыбнулся и, резко схватив руку своего наложника, поднес ее к губам. — Однако я рад, что ты сейчас здесь. Скажи, Эмин, что ты чувствуешь, приехав сюда? Эмин мягко улыбнулся и, едва касаясь, скользнул рукой по бороде падишаха. — Я чувствую радость оттого, что мы приехали сюда. Это, определенно, будет хорошим воспоминанием. Возможно, грезы повелителя не такие уж и грезы. На мгновение лицо падишаха приобрело растерянное выражение, а затем он громко рассмеялся. Эмин тоже подхватил этот заразительный смех и вот уже оба разделяли это внезапное веселье. Разбуженный странными звуками, Армаган неуклюже скрестил ноги и потер ручкой свои глазки. — Папа? — неуверенно позвал он. Алпаслан встал со своего места и взял на руки потревоженного сына. — Мы тебя разбудили? Мальчик кивнул, а затем обвил шею повелителя и опустил голову тому на плечо. Кажется, он еще до конца не проснулся. Мужчина ласково погладил сына по спине и, развернувшись к фавориту, бодро произнес: — Эмин, мы с Армаганом поищем остальных и вернемся все вместе. Побудь здесь, мы не заставим тебя долго ждать. Омега кивнул. Как бы сильно ему не хотелось, чтобы альфа уделял время лишь ему, у него уже была семья. И Айташ с его детьми был ее частью. Наложник не хотел видеть султана опечаленным, а потому, хотя бы сегодня, ему стоит проявить добродушие. Однако оставшись в одиночестве, он не знал, чем ему заняться. Есть больше не хотелось. Первыми за стол вернулись слуга с маленьким Османом. Тот упрямо дергал несчастного то за платок, то за выбившиеся из него волосы, то и дело переходя на крик. Эмин покачал головой, что за ребенок? Глядя на проступившие слезы у юноши, фаворит не выдержал. — Дай его мне, тебе следует привести себя в порядок. Немного поколебавшись, слуга все-таки протянул киталцу непутевое дитя. Эмину даже показалось, что тот облегченно вздохнул. Мальчик выгнулся дугой и заверещал пуще прежнего, однако юноша крепко прижал его к себе и начал легонько укачивать. — Чего ты плачешь, малыш? Видишь, все хорошо, никто тебя не обижает. Смотри, вон там полетела птица. Красивая, правда? А вон плывет рыбка, чем-то на тебя похожа, — Эмин специально старался придать своему голосу побольше мягкости, когда он капризничал, его оми тоже так разговаривал с ним, хотя отец всегда злился на него за это и считал такое поведение ребенка недостатком воспитания. Интересно, суждено ли ему когда-нибудь увидеть своего оми и братьев? Осман стал затихать, с интересом переводя взгляд на те вещи, которые показывал ему Эмин. В конце концов он зевнул и уткнулся носом в верх кафтана омеги, пролепетав: — Ми…о…ми… Омега был не уверен, но ему показалось, что мальчик произнес «оми». Слуга тоже выглядел удивленным. — Господин, я сомневаюсь, но это, наверное, первое, что сказал шехзаде… — Правда? — поразился наложник. Откуда он мог выучить это слово? Гюльбарге давно уже не было рядом, вряд ли кто-то намеренно обучал его. Не мог же он сам… Хотя, может быть, это им только почудилось? Малыш поудобней устроился на груди фаворита и снова зевнул. — Ты так капризничал потому, что хотел спать? — заботливо поинтересовался Эмин, но этот ребенок был слишком мал, чтобы что-то ему ответить. Киталец осторожно принялся укачивать малыша, напевая ему колыбельную. Чем старше становился мальчик, тем больше он походил на своего отца. Оно и немудрено, все-таки он альфа. Может, это их судьба? Малыш остался без оми, а сам Эмин без своего сына… Может быть, это было только из-за запаха, но этот осиротевший мальчик тянулся к нему. Могут ли они помочь друг другу? Любимый наложник со спящим шехзаде на руках — такую картину застал вернувшийся повелитель. За руку он крепко держал не прекращающего что-то увлеченно рассказывать Гюрхана. Рядом с легкой улыбкой шел Айташ, а позади семенил Коскун. Алпаслан невольно залюбовался развернувшейся перед ним сценой. Эмин знал, что его возлюбленному отрадно было видеть, что избранник ладит с его детьми. Опускаясь на подушки рядом с киталцем, Алпаслан наклонился к нему: — Своим ликом ты разгонишь даже самые темные тучи, — загадочно произнес он. Все заняли свои прежние места, разве что Армаган теперь восседал на коленях отца. Обстановка за столом оживилась. Эмину даже удалось переброситься несколькими миролюбивыми фразами с Айташем-султан. Это было почти идиллией, пока вдалеке не послышался стук копыт. Султан нахмурился и, вытерев тряпицей рот, встал из-за стола. Он направился к стражникам и о чем-то долго переговаривался с ними. Чуть поодаль Эмин заметил фигуру всадника. Он не знал, кто это, но, наверное, это был кто-то важный, раз осмелился нарушить покой повелителя в такой момент. — Что Ахмет-паша тут делает? — довольно громко спросил старший шехзаде у своего оми. Эмин удивленно ахнул. Это тот самый Ахмет-паша? Великий визирь и муж Акюлдиза-султан? Что ему понадобилось так срочно, ведь они не так давно покинули дворец. Впервые в жизни их мысли с Айташем-султан в этот момент совпали. Тот тихо ответил сыну: — Если Ахмет-паша посчитал нужным лично приехать к нам, значит, это нечто важное.