Лёд

Небо над Питером было стабильно-серым. Юра прищурился, разглядывая тяжелые тучи и на всякий случай мысленно поугрожал им — с утра резинка для волос не пожелала найтись и поэтому его волосы лежали на ушах. Юре это не особо нравилось, но если бы начался дождь, он бы вообще стал похож на заросшего хипстера, а так еще оставалась маленькая надежда на просто чересчур одухотворенный день в глазах смотрящего прохожего. Заткнув уши наушниками, Юра пошел куда-то в сторону метро, на ходу выбирая музыку. Над приложением на мгновение вылезло уведомление — Никифоров опять что-то пиздел в общем чате. Юра поморщился и потратил пару секунд, чтобы на день отписаться от уведомлений. Удовлетворенный, он включил что-то очень французское и агрессивное, ощутив в себе маленькую радость от акта неповиновения — от чата нельзя было отписываться, потому что там иногда мелькали важные штуки и Мила кидала фотки в зеркале разной степени раздетости. Но терпеть Никифорова и в онлайне и в реале у Юры сил никаких уже не было. Как в том мультике — а вашу маму и тут и там показывают. Только Виктор был, конечно, вообще не его мамой. На эскалаторе Юра, вслушиваясь в картавое рычание в наушниках, привычно переступил на левую сторону и побежал вниз. Он еще не опаздывал, но лучше прийти раньше, когда раздевалка пустая, быстро переодеться и сделать дополнительную растяжку перед общим прогоном. Потом обязательно припрется Никифоров, их звездочка. Вообще с Никифоровым все очень возились — у него было уже несколько весомых наград, а он продолжал оставаться на их, в общем-то, обычном катке. Все знали, что его успели позвать в Канаду, в США и это из самых известных. Укатывали за бугор и менее значимые фигуристы, а Виктор вот все не укатывался. Выводил Якова своим нытьем и опозданиями, доебывался до Юры, но не укатывался. Никто не вникал, почему, но все ждали, когда Никифоров вдруг прозреет и свалит на ближайшем самолете. Он на самом деле регулярно летал на соревнования, отборочные, фотосессии, но всегда возвращался домой. Юру это выводило из себя, конечно, его серебро на юниорском Гран-При весило не так много по сравнению с Европой, но всё же. Никифоров бесил. Плисецкий готовился к юниорскому Чемпионату, и поэтому очень хотел получить Якова чаще, чем трижды в неделю. После Чемпионата можно подаваться на взрослые, Плисецкому порядком надоело оставаться юниором. Пока Виктор торчал на их катке, все внимание всегда было приковано к нему. Даже на самых обычных прокатах на трибуны старались пролезть отчаянные фанаты, плюющие с колокольни на тайну тренировок. Юра вспомнил, как в прошлый раз какая-то бешеная девчонка заорала с трибун именно в тот момент, когда он докручивал аксель. Плисецкий от неожиданности чуть не упал — зал казался пустым от зрителей. После этого случая руководство усилило охрану в разы, но Юра все равно не любил общие с Никифоровым тренировки. Двери вагона с шипением разъехались, и Юра сразу пробрался в угол. Людей было мало — тот отрезок утра, когда все, кому надо, уже ушли на работу и учебу, а до обеда еще без малого два часа. Он с пеной у рта вытребовал именно это время для тренировок, потому что в гробу он видал толкаться в толпе, а дедушку просить тем более не хотелось. Хотя он, конечно, предлагал. В вагоне пахло влагой и чем-то противным, на полу поблескивали лужи и Юра напрягся — значит, где-то все же идет дождь. Француз в наушниках допел и плейлист закончился. Плисецкий откинулся на сиденье и прикрыл глаза — ехать нужно было долго. Через три станции в вагон зашли парни с музыкальными инструментами, Юра приоткрыл глаза и сразу же закрыл снова — мелочь он предпочитал тратить на еду бездомным котам и пользы в этом видел гораздо больше. Еще через станцию внутрь прошла небольшая группа иностранцев, на вид китайцев, но он особо не разбирался в нациях по разрезу глаз. Мысленно окрестив их азиатами, Юра через полуприкрытые веки принялся разглядывать национальные костюмы — вся группа была одета в них. В Китае он не был, да и вообще за пределы Европы не выбирался, а вот дорамы пару раз смотрел, по наущению Милы. Там, правда, были не китайцы, а похожие на девчонок кореясы, смазливые как куклы, но костюмы национальные они тоже иногда носили. На этих азиатах было что-то совсем другое, и Юра уже полностью открыл глаза, рассматривая аккуратно вышитый узор на накидке ближайшего к нему парня. Это почему-то была именно накидка, а не кимоно, как подумал Юра издалека. Он чуть прищурился и проследил узор от подола к поясу — фигуры перекликались между собой и выстраивались в общую картину. Картина явно что-то изображала, но в глазах Юры все никак не желала складываться в общий сюжет. Парень что-то спросил и по его интонации Юра понял, что спалился со своим интересом к чужой одежде. Он поднял взгляд на лицо парня, и неожиданно для себя увидел спокойный интерес, а не насмешку. Ему все равно захотелось огрызнуться и выбежать на ближайшей станции, но усилием воли Юра это желание в себе подавил. Вот так на него влияет постоянное общение с Никифоровым — еще немного и на людей начнет кидаться. Да при чем тут опять Никифоров?! Юра крутанул головой, зажмурив глаза, а когда снова открыл их, парень уже отвернулся к своим, приняв его движение за ответ. Да бля. Ему вдруг стало немного жаль этого неслучившегося разговора. Вообще он, конечно, в гробу видал общаться с какими-то непонятными азиатами в метро, но вдруг из этого что-нибудь бы вышло? Вагон затормозил, и вся азиатская группа бодро вышла. Парень, заговоривший с Юрой, при выходе не обернулся. Плисецкий снова закрыл глаза. В гробу он видал общаться вообще в принципе.